"Встав на стахановскую вахту, слесарь Дмитрий Кондратенко за 9 часов дал 187 шатунов, что составляет 1312 процентов задания. Ему всего 17 лет, а трудится он за тринадцать рабочих..."
"Токарь-наладчик Григорий Ехлаков дал в смену более 1000 процентов выработки. А я что же, не могу стать "тысячником"? И у меня получилось 4000 процентов нормы. Работала бы так день и ночь, только бы скорее очистить родную землю от фашистских гадов", - так говорила кузнец Мария Кузикова...
Вот выписки из официальной хроники Танкограда: "Среди всех рабочих сорок восемь процентов - женщины"; "В цехах Танкограда сорок три процента всех рабочих была молодежь".
Осенью 1942 года, когда с конвейера Танкограда сходило все больше танков, генерала Котина срочно вызвали в Москву. Там он узнал о том, что у врага появились новые танки и самоходные орудия, которые созданы гитлеровскими конструкторами и осваиваются промышленностью Германии. Новые тяжелые танки прошли уже испытания на немецком полигоне под Ютербогом и, говорят, неуязвимы для противотанковых и полевых орудий... Что противопоставить новым немецким машинам?!
Поздно вечером, вернувшись в Челябинск, Котин собрал ведущих конструкторов завода, рассказал о новом задании партии и правительства: сделать все, чтобы уже в начале 1943 года наша армия начала получать новые машины в противовес немецким "тиграм", "пантерам", "фердинандам"...
Той же ночью на совете конструкторов родилось решение: разрабатывать одновременно и новые танки, и новые самоходные орудия. А поскольку ограниченные сроки не позволяют создать совершенно новую конструкцию самоходки, сделать ее на базе тяжелого танка КВ. Тут же возник вопрос: как поставить мощную пушку-гаубицу, если танковая башня тесна, если в ней все рассчитано до миллиметра на орудие определенного калибра? Но и этот вопрос был решен.
Если на свете бывают чудеса, то одно из них вот это: ровно через 25 дней и ночей самоходная установка с новой мощной пушкой - СУ-152 - пошла в серийное производство! Именно эти самоходные орудия первыми встретили фашистские танки па Курской дуге в июле 1943 года. Их снаряды пробивали броню и "тигров", и "пантер". И очень метко фронтовики окрестили новые советские самоходки "зверобоями"!
В те дни конструкторов танкового завода редко видели в тиши КБ. Дни и ночи они пропадали то в цехах, то на испытательном танкодроме и полигоне. Нередко конструкторы вылетали на фронт. Котин, например, побывал и под Сталинградом, и в Ченстохове, и в Бреслау - всюду, где сражались уральские танки. Генерал-полков-пик с Золотой Звездой Героя Социалистического Труда на кителе запросто лез в танк, занимал место либо механика-водителя, либо у прицела пушки, интересовался, достаточен ли сектор обстрела, не ограничено ли наблюдение...
И конечно же, главному конструктору хотелось видеть своими глазами на поле боя новое детище Танкограда - тяжелый танк ИС.
- Было это в канун Корсунь-Шевченковского сражения, - рассказывал Ж. Я, Котин. - Ночью мы прибыли в район действий 5-й гвардейской танковой армии. Нам предстояло увидеть в деле наш новый тяжелый танк, при создании которого был учтен опыт и Сталинградской битвы, и Курской дуги. Мела пурга. Инженеры Рощин, Покровский и я, водитель-испытатель Плюхин вместе с офицерами штаба армии отправились в тяжелый танковый полк...
Впереди - грохот. Там шел бой. Было обидно оставаться на КП, хотелось быть там, где вели огонь наши танки. Через некоторое время и мы поехали вперед. То, что я увидел тогда, до сих пор стоит перед глазами. На обочине, в кюветах, на поле - трупы гитлеровцев, исковерканные фашистские орудия, сожженные и разбитые танки, автомобили.
Вскоре мы догнали наши танки.
- Как машины? - спрашиваем у танкистов.
Молодой лейтенант улыбается, отвечает: - Отличные!
Спрашиваем других танкистов - ответ тот же:
- Танки что надо!
Вскоре после Корсунь-Шевченковской операции был обнаружен секретный приказ, в котором гитлеровское командование предписывало своим танкистам избегать встречных боев с танком ИС и стрелять по нему только из засад и укрытий.
Говоря о новых советских танках, можно было бы вспомнить и конструктора лучшего в мире по тем временам дизельного двигателя И. Я. Трашутина, и создателя великолепной трансмиссии Н. Ф. Шамшурина, и многих других конструкторов, инженеров, техников и рабочих Танкограда... Но вернемся в Ленинград сорок третьего года.
С каждым днем задачи по ремонту танков для фронта возрастали и становились сложнее. И справиться с ними даже такому городу, как Ленинград, с его передовой по тому времени промышленностью было очень трудно. Дело в том, что с большинства заводов вывезли основное оборудование и, самое главное, не хватало специалистов: кто эвакуировался, а кто ушел на фронт.
Кроме того, не всегда удавалось выжать максимум из имеющегося оборудования и материалов в связи с большими разрушениями на заводах, отсутствием достаточного количества электроэнергии, топлива. Порой из-за отсутствия какой-то, казалось бы, незначительной детали (вроде электролампочки, конденсатора, масло- или топливопровода) нельзя было отремонтировать агрегат, а значит, и танк.
Поднимался вопрос о налаживании производства мелких деталей непосредственно на каждом заводе, где ремонтировались танки. Это было сложно, трудно и, прямо скажем, нерационально. Но другого выхода не было. Например, на Металлическом заводе, где ремонтировались главным образом танки KB, развертывались цеха по ремонту, переделке и производству только тех деталей и запасных частей, которые нужны были лишь для танков КВ. А 27-й ремонтный завод из-за отсутствия двигателей к танкам БТ вынужден был брать на Кировском заводе двигатели В-2, предназначенные для танков Т-34. Установить их на танки БТ не так-то просто. Вносилось много конструктивных и технических изменений, и все это на ходу, в надежде на смекалку и опыт рабочих, техников, инженеров.
Пытались привлекать другие заводы, но и здесь встречались с определенными трудностями.
Помню, я изучал возможности одного из заводов для оказания помощи в ремонте контрольных приборов и электрооборудования. Встретился с директором А. И. Ивановым, изложил ему просьбу. Он мне сказал, что его, как старого коммуниста, рабочего, назначили директором временно, потому что мужчин практически на заводе уже не оставалось. В райкоме ему поставили задачу организовать круглосуточную охрану завода, а также дежурство пожарных групп. А людей совсем нет. Истощенные блокадой, они не могли справиться даже с этой задачей. Смертность была высокой. Директор сказал, что вот и его жена недавно скончалась. Старшая дочь Нина, студентка Текстильного института, уехала на станцию Рахья, за Ленинград, где добывает торф для города. Младшая дочь Галя до февраля 1942 года оставалась на окопных работах и даже не смогла приехать проститься с матерью.
Мы вышли на территорию завода, заваленную снегом. Только узенькие тропочки вели от проходной к управлению и от цеха к цеху. Вокруг непривычная тишина, лишь доносился неторопливый звук скребков, которыми дежурная команда, состоящая из женщин, расчищала дорожки. Увидев нас, они подошли, обступили, начали спрашивать, чем они могут помочь командиру.
Я ответил, что мне поручено лишь осмотреть завод. Женщины наперебой уговаривали посмотреть получше, уверяли, что здесь еще много оборудования и что они готовы, если нужно, делать что-нибудь для фронта.
Меня охватило волнение. В самом деле, нужно обладать высочайшим мужеством, чтобы в таких тяжелых условиях, потеряв детей, мужей и родных, быть готовыми отдать свои иссякающие силы общему делу - победе над врагом.
О своем посещении завода, его нуждах и возможностях я подробно доложил командованию. Через некоторое время состоялось решение Военного совета фронта, и заводу помогли развернуть выпуск электрооборудования, в том числе и для военных нужд.
К восстановлению бронетанковой техники были привлечены и другие заводы и промышленные предприятия. И надо сказать, что в этом сложном деле существенную помощь оказывали партийные организации города. Они делали все, чтобы использовать имеющиеся ресурсы в интересах фронта.
* * *
Хотя положение Ленинграда после прорыва блокады и улучшилось, город оставался еще фронтом, он до сих пор подвергался артиллерийскому обстрелу. На Дворцовой площади, где размещался штаб бронетанковых и механизированных войск и где мы работали, ежедневно слышались разрывы снарядов. Было ясно, что безопасность Ленинграда может быть обеспечена лишь после полного разгрома противника. И по всему чувствовалось приближение решающих боев.
Производство ремонта танков несколько увеличилось. Готовые машины тут же отправлялись на фронт.
В то время мне пришлось столкнуться с одним характерным явлением: танкисты не хотели отдавать танки па заводы, а сами пытались отремонтировать их на месте. Но в полевых условиях не всегда было возможно справиться с большим и сложным ремонтом. Вот и приходилось выезжать в части, разбираться в каждом отдельном случае: что более целесообразно - оставлять поврежденный танк на месте или отправлять его на завод?
Особенно увеличился объем этой работы в связи с операциями, которые были проведены нашими войсками весной и летом 1943 года под Ленинградом. В районе Колпино (55-я армия), Смородино (54-я армия), Синявино, Арбузово (67-я армия). Во всех этих операциях самое активное участие принимали бронетанковые войска Ленинградского фронта.
Наиболее сильные бои проходили па синявинском направлении летом 1943 года.
После прорыва блокады Ленинграда противник стал накапливать свои силы в районе Синявино, собираясь восстановить утерянное положение. Чтобы сорвать этот замысел, 22 июля в сложных условиях труднопроходимой местности (торфяные болота) наши войска после сильной артиллерийской подготовки начали наступление.
Позднее маршал Л. А. Говоров об этом наступлении говорил: "Понимая огромную важность этого плацдарма для своих позиций под Ленинградом, противник не считался с жертвами, чтобы удержать Синявинские высоты в своих руках. Он бросал одну дивизию за другой, создавая такое насыщение обороны живой силой, какого еще не знала военная история". И все-таки наши части овладели рядом опорных пунктов под Синявино. При этом противник потерял в районе Синявино свыше 45 тысяч офицеров и солдат убитыми и ранеными. 11 дивизий, то есть больше одной трети всех сил северной группы гитлеровцев, были обескровлены, а некоторые из них почти полностью уничтожены. Фашисты были вынуждены направить под Ленинград еще несколько дивизий, сняв их с других фронтов. Этим была оказана существенная помощь советским войскам, которые сражались на Курской Дуге.
Здесь, на этом участке Ленинградского фронта были задействованы многие наши бронетанковые части. Потери были велики. В основном танки подрывались на минах, вязли в болотах, попадали в ловушки. Впереди чуть ли не каждого танка приходилось посылать саперов. Минные тралы хотя уже тогда и применялись, но болотистая местность не позволяла их использовать.
Фронт эвакуации поврежденных танков с каждым днем ширился. Подтягивались эвакосредства из глубины. Еще в начале 1943 года 82-ю эвакуационную роту укомплектовали тяжелыми и средними тягачами. Не так-то просто решилось командование переоборудовать 20 танков под тягачи. В то время это было равнозначно почти полку. Но на эту меру пошли, так как были убеждены в том, что с помощью тягачей можно будет эвакуировать, а затем отремонтировать танки для укомплектования многих полков.
До прорыва блокады 82-я эвакорота использовалась на различных участках, а также при перемещении танковых частей через Ладогу на Большую землю. Для эвакуации же танков с поля боя эту роту впервые использовали лишь в Синявинской операции. Это диктовалось необходимостью быстрой эвакуации поврежденных танков.
Командующий БТ и MB фронта генерал Баранов для организации эвакуации привлек весь аппарат инженер-полковника Шестакова. В эту группу попал и я. Прежде всего нам надо было узнать, что эвакуировать и откуда. Некоторые сведения о местонахождении поврежденных танков мы получили от частей. Но они нуждались в уточнении. Кроме того, необходимо было знать степень поврежденности танков и условия их эвакуации. Тогда можно было установить очередность эвакуации и выделить тягачи, которые справятся с задачей.
Глубокой ночью генерал Баранов заслушал инженер-полковника Шестакова о плане эвакуации. Конечно, отрывочные данные из войск и наметки плана не удовлетворили командующего. Он приказал самим произвести разведку местности, в ходе которой установить: где противник и свои войска, каковы подходы к поврежденным танкам и условия их эвакуации? Возникал также вопрос и о том, когда и на каких участках можно эвакуировать танки. Дело в том, что движение тягача могло восприниматься противником как движение танка и вызывать ответные меры. Следовательно, надо было согласовать со штабами маршруты тягачей, чтобы они не помешали нашим войскам.
Короче говоря, эвакуация в таком масштабе оказалась для нас очень серьезной задачей, своего рода специальной операцией, которая должна быть организована при активном участии общевойскового штаба.
Для разведки местности были созданы четыре группы. В каждую входили офицер и два эвакуатора из экипажа тягачей. Я возглавил одну из них. В моем подчинении были старшина Дмитрий Минаев и сержант Николай Козин.
Наша группа получила участок 5 км шириной и 7 км глубиной. Район небольшой, однако, чтобы его изучить и осмотреть каждый поврежденный танк, нам не хватило ночи. Поврежденные танки находились, как правило, на самом переднем крае, и противник держал их под прицелом. Это тоже затрудняло выполнение задачи.
Всего мы осмотрели двенадцать танков. Четыре из них стояли в тридцати сорока метрах от первой траншеи противника. За ними укрылись наши пехотинцы. К танкам подбирались по одному. Я наметил тяжелый танк. Он находился в глубокой яме-ловушке перед траншеей противника. Была видна только его башня, в которой, как нам сказали, расположились бойцы. Противник методически освещал местность ракетами, стрелял наугад, поэтому добирались к танку по-пластунски.
Весь в грязи, промокший, дополз я до танка и, улучив момент, залез на корму. Немного отдышался и начал негромко стучать ключом по башне - никакого ответа. Стал выбивать дробь наподобие морзянки, слышу - отвечают. Затем чуть-чуть приоткрылся люк.
- Свои, откройте, - полушепотом сказал я.
- Кто - свои?
- Проверить танк надо. Можно ли его завести или тащить требуется.