о к<отор>ой уже сказано):
— Почему Бог не сделал уродов еще и злыми, а красивых еще и добрыми. Так бы лучше было.
— Почему Вы меня так незнатно назвали — Георгий Сергеевич?
— А что ты думаешь — знатно?
— Чтобы все знали.
— Ну, какое имя например?
— Иван Сергеевич.
— Иван самое простое имя, крестьянское.
— Большое имя, по-моему.
Мёдон, 15-го ноября 1931 г.
Валяясь на диване и закрывая глаза, торжественно:
— Je — dorme.
Je — morte.
Je — squelette![158]
После рассказа про братьев Кесселей, сломавших в автомобильной катастрофе один — хребет, другой — ногу.[159]
— Так он теперь всю жизнь будет хромать спиной?
(Синтез)
Разговор про чуму. Человек чернеет и т. д.
Мур: — И нельзя смыть?
— Нельзя, п. ч. это кровь — черная. Вот М<аргарита> Н<иколаевна> — врач, спроси у нее.
— Она не таких вещей — врач.
О деревьях: — Думают — раз склонились!
— Жен много, Мур, а мать одна.
— Не одна. Другая жена.
— Так жена другая, я про мать говорю.
— Папы — жена, ведь папа же женится, когда Вы умрете.
— Ну, даже если — какая это мама? Ничего твоего знать не будет, ни твоих Мумсов ни Barnrn…
— Но Вы же ей, когда будете умирать, скажете!
…Только уж я сам буду выбирать жену.
— Конечно. Умные спрашивают у родителей, а глупые сами выбирают.
— Не свою. Папину жену — когда Вы умрете.
— А ты знаешь, что такое — умирать?
— Да, да, сначала полежать, а потом все эти скелеты встанут и пойдут на небо.
— Не скелеты — души, скелеты, это кости, к<отор>ые на небе не нужны.
— Но души — это ведь мы? А в раю яблоки будут? А можно будет гладить тигров? (Утвердительно) Пантеров.
Мёдон, 15-го — 17-го ноября 1931 г.
Мур — 27-го ноября 1931 г.
— Знаете, какие я сочинил стихи?
Хлынет дождь,
Нахлынет ночь.
Лавка закрывается —
Бесы появляются.
Бесы появляются —
Аля: — Мура покрывается.
Мур: — А можно и:
Мура ухмыляется!
Я
Гнать писателей на стройку ж<елезной> д<ороги>,[160] — лучше людей науки! Свидетельство писателя ведь само по себе — о чем бы ни было — не внушает доверия.
— Ишь, расписал!
…Время само спросит, без всяких своих временных представителей.
(Первая запись: Езжай, мой сын, в свою страну!)
— Vous êtes désenchanté de trouver le poète désenchantant? Que n’êtes vous — une page blanche! (de mon cahier).[161]
Myp, 6-го дек<абря> 1931 г.
Кто-то: — Ты и его знаешь?
Мур: — Я всех знаю, только кабана зеленого не знаю!
— А меня никто не зовет в гости…
— Еще бы! Ты в гостях картины раскрашиваешь.
— Один раз!!! (Пауза) У других картины за стёклами…
— И что же?
— Ну, а у этих — нет: вот я и пользуюсь.
(Расписал у А<ртемо>вых «pot de fleurs»[162] — натюрморт. «Картина отвратительная, между прочим» — 12-го мая 1938 г., Ванв — больше чем вдвóе, ибо на 7 лет старше.)
Мечта о доме с плоской крышей — с садом — и павильон будет прилеплен.
— В нем я буду жить.
— Да. И себе такой же построю, из него будет дверь в Вашу комнату.
— Вот, Мур, попируем когда ты женишься!
— Да, и индюки будут. А что Вы мне дадите в приданое?
— Не знаю. В приданое в общем дают что-нб. из дому. Выбери.
Долго оглядывает кухню — и:
— Утюг для жены — чтоб гладить мои штаны!
Мёдон, декабрь 1931 г. Идем с ним в Кламар — очевидно, в четверговую школу.
— Какая девочка худая! У-ужас! Стянуть пояс — и ничего не останется. А от меня (самодовольно, но скромно) — если стянуть — все-таки останется!
— Ехать на Северный Полюс и делать там деньги, чтобы полиция не увидела.
(До этого — разг<овор> о фальшивомонетчиках.)
Я — мысленно — P. M. Р<ильке> (†29-го дек<абря> 1926-го г. — запись в дек<абре> 1931 г.)
Da ich zu Haus nie Zeit habe, nie zu Haus bin — weil immer drin, lese ich Deine Briefe immer nur im Untergrund (das herrliche, heim<?> — unheimliche Wort!) und, wie ich mich innerlich vor Allem und allen mit Dir schütze, so list Du — <пропуск одного слова> — Dein Buch mit meinem, ja unter meinem Arm — Flügelarm — Rainer, geschützt.
Goethe und Rilke — nie обратно. Denn Einen am Letzten nennen ist ihn am nähsten fühlen — nennen — haben.[163]
Так как дома у меня никогда нет времени, да и дома я никогда себя не чувствую — ибо всегда внутри, я читаю твои письма только в метро <букв.: под землей> (прекрасное, <?>[164] — жуткое слово!), и когда я внутренне тобой от всех и всего огораживаюсь, ты тоже начинаешь читать — <пропуск одного слова> — свою книгу вместе с моей, под моей рукой — крылом — укрывшись, Райнер.
Отсутствие зубов на молодом лице — то же, что целые зубы на черепе: <фраза не окончена>
Мур — кому-то, указывая на автомобиль:
— Moi être très content quand cette machine écrasera moi: parce que plus de pas-bonheur, plus — guerre.[165]
— A по-моему — умирать очень выгодно: больше не будет несчастий!
— Да, Мур, Христос говорил: добром за зло.
— О-о! Гораздо наоборот!
31-го дек<абря> 1931 г. — 1-го января 1932 г.
(В голубо-синей еще есть записи, возвращусь.)
Здесь — таинственный перерыв, не могу, пока, обнаружить — ни черновых, ни записных — начала 1932 г. Придется вписать потом. Здесь — перескок.
Мур, 15-го апреля 1932 г. — злобно:
— Все скрипят — и птицы, и bébé, и куклы.
— Гадкие коляски, и bébé гадкие, и матери плохие.
Мои реплики моим оппонентам на докладе (нужно же как-нибудь назвать!) Поэт и Время.[166]
Поплавскому:
«Гамлетическая позиция поэта…» Я думаю Гамлет — философ, а не поэт, т. е. человек вопросов, а не ответов.
Я сказала: всякий поэт есть эмигрант, а П<оплав>ский из этого извлек, что вся эмиграция есть поэт. С чем не согласна.
(Смех)
Оцупу:
«Я хуже всякого сапожника». Да, но я говорила о сапожнике — судящем. Этого я — не хуже.
«Притворяясь, что он охватывает другие планы…»
Я о притворщиках не говорила.
Дипломов я тоже не раздавала, я только назвала Пастернака и Маяковского, которым мой диплом не нужен.
Эйснеру я отвечаю: спасибо за защиту и прибавляю, что так себя защитить, как он — меня — я бы не посмела. Обывателя я не трогаю — пока он меня не трогает, т. е. — не судит.
Слониму:
— «Поэт — вне порядка вещей».
Я бы сказала: он в ином порядке вещей, в порядке иных вещей, остается установить — каких. И еще прибавила: он — единственный порядок вещей, всё остальное — непорядок.
Отход от общества не есть отход от человечности, от человечества. Есть — приход к нему.
«Под колпаком…»
Рильке жил под колпаком целого неба, т. е. под куполом.
Газданову:
— Я вовсе не предполагаю, что отлично разбираюсь в современности. Современность — вещь устанавливаемая только будущим и достоверная только в прошлом.
Сергею Я<блонов>скому:
— Благодарность за непосредственный привет, пользуюсь случаем, чтобы поблагодарить его за длительность его внимания, он приветствовал мою первую книжку в 1911 г.
(В зале эффект, ибо автором книжки в 1911 г. — не выгляжу.)
Первый образец мужского хамства я получила из рук — именно из рук — поэта.
Возвращались ночью откуда-то втроем: поэт, моя дважды с половиной меня старшая красивая приятельница[167] — и 14-летняя, тогда совсем неказистая — я. На углу Тверского бульвара, нет — Никитского — остановились. Мне нужно было влево, поэт подался вправо — к той и с той.
— А кто же проводит Марину? — спросила моя очень любезная и совестливая приятельница.
— Вот ее провожатый — луна! — был одновременный ответ и жест занесенной в небо палки в виде крюка.
Из-за этой луны, ушибшей меня как палкой, я м. б. и не стала — как все женщины — лунатиком любви.
Seit diesem Augenblick, lieber Rainer, hat sich meiner der Mond angenommen.[168]
Мёдон, 16-го февраля 1932 г. — в 21/2 раза старшая я. А нынче в 2 раза младший тогдашней меня Мур в первый раз пришел с вокзала один домой.
Поэт не может воспевать государство — какое бы ни было — ибо он — явление стихийное, государство же — всякое — обуздание стихий.
Такова уже природа нашей породы, что мы больше отзываемся на горящий, чем на строящийся дом.
Б.[169] (разбой).
Разбой и богатырство — та же стихия, и он в России — воспет.
Я позволяю «организовывать свои страсти» только своей совести, т. е — Богу. Чем государство выше меня, нравственнее меня, чтобы оно организовывало мои страсти?
Il faut obéir à Dieu — plutôt qu’aux hommes.
(St. Paul)[170]
(Затем — просьба об авансе — чего никогда не делаю — и об этом пишу — и заключение:)
— Как неприятно просить! По мне — и квартиры и статьи должны были бы идти даром.
Il n’y a qu’un seul enfant, une seule vieille, une seule jeune fille, un seul poète.[171]
Nicht ich liebe den Dichter, aber jedesmal habe ich das Gefühl, dass er mich liebt: dass er mich liebt.[172]
Que la terre est dure quand on tombe![173]
…Воскресные брюки — с воскресною юбкой
(Воскресные загородные поездки парижских любящих)
Реплики моим оппонентам на моем чтении «Искусство при свете Совести».[174]
Слониму: — Природа не бесстрастна, ибо закон ее (один из ее законов!) борьба, со всеми ее страстями. Бесстрастно правосудие, знающее добро и зло и не прощающее.
Я вовсе не говорила, что искусства судить нельзя, я только говорила, что никто его так осудить не сможет, как поэт.
Человечество живо одною
Круговою порукой добра
стихи моей монашки я отстаиваю и формально. На всякого мудреца довольно простоты. М<арк> Л<ьвович> до этой простоты — не дошел.
М. Л. говорит, что я говорю о себе лично, но говоря о себе лично, я говорю о поэте, о всей породе поэтов, поэтому это не мой личный случай, а личный случай всей Поэзии.
Бальмонту.
Моя тема не нова. Я не хочу нового, я хочу верного.
Милый Бальмонт, твои слова: «Гроза прекрасна, а сожженный дом и убитый человек — такая мелочь» — есть слова одержимого стихией. Твоими-то устами и гласят стихии.
Адамовичу:
— Если Адамович мне не верит — дело в нем, а не во мне.
Г. П. Ф<едотову>
«Добро отмирает в Царствии Небесном».
А я думала, что Царство Небесное — абсолютное добро, т. е. Христос.
С точки зрения красоты я совести — не вижу. Из-за совести — красоты не вижу. Совесть для меня, пока я на земле, высшая инстанция: неподсудная.
Стремоухову:[175]
О каких правах я говорила? Только о праве суда над собою.
Поплавскому:
Я была занята не грехом всей твари, а собственным грехом поэта.
Насчет древности я ничего не говорила. Совсем.
В чем увидел Поплавский мое благополучие? В том, что я столкнула искусство — с совестью?
Вопрос личной морали я не затрагивала, я затрагивала вопрос поэтовой морали: личной морали всей Поэзии.
А в общем Поплавскому я не могу возразить, п. ч. не знаю в точности о чем он говорил.
(NB! Никто — никогда — и меньше всего — он сам.)
А Эйснеру — спасибо за полноту внимания.
Строки (о доме)
…Где покончила — тихо,
Как с собою — с любовью
Где покончила — пуще,
Чем с собою: с любовью.
Дом, с зеленою гущей:
Кущ зеленою кровью…
Где покончила — пуще
Чем с собою: с любовью.
14-го июня 1932 г. Кламар
Quand je suis née toutes les places étaient prises. Peut-être le sont-elles toujours, mais rien que pour ceux qui le savent.
Donc, il ne me restait que le ciel — celui où les avions n’ont rien avoir (2) celui que nul avion n’atteint).
N’oublie jamais que chaque instant de ta vie tu es à l’extrême limite du temps et qu’à chaque point du globe (place que tes deux pieds occupent) tu es aux dernières limites de l’horizon.
C’est toi — l’extrême limite du temps.
C’est toi — l’extrême limite de l’horizon.
Лучше: — C’est toi — l’extrême limite du temps.
C’est toi — les confins de l’horizon.
14-го июня 1932 r.
Quand j’ai vu dernièrement sur l’écran le grouillement <пропуск одного слова> de la Chine — j’ai reconnu ma vie.
Pauvres Chinois! Pauvre de moi!
Trop de barques. Trop peu d’eau.
Toute la pièce du monde se joue entre quatre, cinq personnages — toujours les mêmes.
La Jeunesse n’est qu’un vêtement qu’on se passe les uns aux autres. Non. Ce sont les uns et les autres qui sont le vêtement que revêt et laisse, et remet et laisse la jeunesse éternelle.
Mon amour n’a jamais été qu’un détachement de l’objet — détachement en deux sens: se détacher et ôter les taches. Je commence par le détacher — de tout et de tous, puis, une fois libre et sans taches, je le laisse — à sa pureté et solitude.
Le plaisir le plus vif de ma vie a été d’aller seule et vite, vite et seule.
Mon grand galop solitaire.
Les Françaises n’ont pas honte de se décolleter (dépoitrailler) devant les hommes, mais elles ont honte de le faire devant le soleil.
(Toilettes du soir et robes fermées du midi-Juillet.)[176]
(Здесь кончается голубо-синяя записная книжка с металлическими скрепами.)
«Я — сплю.Я — мертва.Я — скелет!» (фр.)
Речь идет о Жозефе и Жорже Кесселях, попавших в автокатастрофу 28 августа 1931 г.; у Жозефа был поврежден позвоночник, у Жоржа сломана нога. Из двух братьев — сыновей выходцев из России, переселившихся в конце XIX века в Аргентину, а в 1908 г. переехавших во Францию, — известностью пользовался Жозеф Кессель (1898–1979), в то время восходящая звезда французской литературы, в 1927 г. удостоенный Большой премии Французской академии.
По-видимому, имеется в виду Турксиб (Туркестано-сибирская магистраль) — один из наиболее заметных объектов социалистического строительства в это время. Массовое движение по отправке творческих бригад писателей на стройки первой пятилетки началось в мае 1931 г. по инициативе РАППа; это движение было призвано обеспечить «художественный показ» в литературе героев и достижений пятилетки.
«Вы разочарованы поэтом, не оправдавшим ваших ожиданий? Как жаль, что Вы не остались белой страницей! (моей тетради)» (фр.)
«горшок с цветами» (фр.)
Гете и Рильке — никогда обратно. Ибо назвать первого после второго значит почувствовать — назвать — утвердить его ближайшим из двоих (нем.).
Очевидно, Цветаева выбирает между heimisch (родной, домашний) и heimlich (тайный, сокровенный).
«Я буду очень доволен, когда эта машина меня раздавит: потому что больше не будет несчастий, не будет — войны» (искаж. фр.).
Состоялся 21 января 1932 г.
Спутниками Цветаевой были, по-видимому, поэт Эллис и Лидия Александровна Тамбурер (1870 — ок. 1940), близкая приятельница Цветаевой, по профессии зубной врач.
С этого мгновения, дорогой Райнер, луна взяла на себя заботу обо мне (нем.).
Возможно: «большевики», «большевизм».
«Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Ап. Павел) (фр.).
Есть лишь один ребенок, одна старуха, одна девушка, один поэт (фр.).
Не я люблю поэта, но каждый раз у меня чувство, что он меня любит: что он меня любит (нем.).
Как тверда земля, когда падаешь! (фр.)
Состоялось 26 мая 1932 г.
По-видимому, Дмитрий Николаевич Стремоухов, в то время начинающий филолог-славист, преподавал в Страсбургском университете; публиковался в научной периодике и выступал как переводчик.
Когда родилась все места были заняты. Может быть, так бывает всегда, но только для тех, кто об этом знает.Таким образом, мне оставалось только небо — то, где самолетам нечего делать (2) то, которого не достигает ни один самолет).* * *Никогда не забывай, что в каждый миг жизни ты находишься на крайней границе времени и что в каждой точке земного шара (месте, которое занимают твои две ноги) ты — на последнем рубеже горизонта.Ты сам — крайняя граница времени.Ты сам — крайний рубеж горизонта.Лучше: — Ты сам — крайняя граница времени.Ты сам — предел горизонта.* * *Когда я недавно увидела на экране кишение Китая, я узнала свою жизнь.Бедные китайцы! Бедная я!Слишком много лодок. Слишком мало воды.* * *Весь жизненный спектакль разыгрывается четырьмя-пятью персонажами — всегда теми же.Юность — лишь платье, передаваемое от одних к другим. Нет. Как раз одни и другие — это платье, которое надевает и сбрасывает, вновь надевает и вновь сбрасывает вечная юность.* * *Моя любовь всегда была лишь отрешением от объекта — отрешением в двух смыслах: отделиться и очистить (удалить пятна) . Я начинаю с отделения и очищения его — от всего и вся, а затем, когда он свободен и чист (лишен пятен), я оставляю его — предоставляя его собственной чистоте и одиночеству.* * *Наиживейшим наслаждением моей жизни была ходьба — одинокая и быстрая, быстрая и одинокая.Мой великий одинокий галоп.* * *Француженки не стесняются открывать шею и плечи (и грудь) перед мужчинами, но стесняются это делать перед солнцем.(Вечерние туалеты и закрытые платья в июльский полдень.) (фр.)