Мы с нетерпением ждали похолодания. Войска готовились к форсированию Вислы, а на ней образовалась пока лишь узкая кромка льда вдоль берегов. Если морозы не ударят и не скуют всю реку, придется совершать маневр, перемещать части вдоль фронта для переправы по ближайшему мосту.
Встретившись с главным капелланом армии полковником Лопацинским, я в шутку попросил его вымолить у бога трескучие морозы. Он самым серьезным образом заверил меня, что сделает это с удовольствием и что Висла вскоре замерзнет.
- Ну поспешите, ксендз, призовите божью помощь нам на подмогу, посмеялся я.
Зима брала свое, и в первой декаде января действительно похолодало. Настроение сразу же улучшилось. Я немедленно приказал всем командирам частей и саперам готовить фашины, доски, жерди, солому для укрепления льда, а сам выехал на "ледовую рекогносцировку" в 4-ю пехотную дивизию имени Яна Килинского.
Кеневича я встретил в лесу, близ села Погожель, где располагался один из полков. Комдив был не один, рядом с ним стоял высокий молодцеватый майор.
- Представляю - замполит Юзеф Урбанович, - указал на него взглядом комдив. Мы обменялись крепким рукопожатием.
- Заместитель у меня прямо-таки замечательный, - любовно глядя на майора и не стесняясь его присутствия, похвалился Кеневич. - Он с офицерами-политработниками ведет большую воспитательную работу в частях, и наши жолнежи на глазах меняются - становятся все более сознательными. Да вы сами в этом убедитесь, - закончил аттестацию генерал, заметив укоризненный взгляд политработника, который, чувствовалось, не терпел каких-либо похвал в свой адрес.
То, что боевой и моральный дух личного состава дивизии был высоким, я уже знал от П. Ярошевича и вскоре убедился сам. Знал, что все это далось нелегко. Ведь полки дивизии были скомплектованы в основном из солдат старой польской армии, испытавших горечь поражения. Сколько же усилий, ума и инициативы вложили политработники, чтобы "перековать" людей в духе новой идеологии, пробудить у них желание сражаться за народную Польшу и, если потребуется, отдать за нее свою жизнь!
По дороге в Погожель майор рассказывал о людях дивизии, их воспитании, и мои симпатии к политработнику усиливались. Импонировала и его безукоризненная строевая выправка.
Комдив и его заместитель по политчасти не схожи ни внешностью, ни характером. Но они были крепко спаяны общностью стремлений, ценили и уважали друг друга и, как мне казалось, делали все, чтобы полнее использовать в интересах службы совместный опыт и знания.
Комдив 4-й, тучный и рано поседевший генерал Кеневич, с первого взгляда казался человеком флегматичным. Но его подвижность и задорный блеск глаз сразу же опровергали это впечатление. Тем не менее однажды я, шутя, назвал его стариком. Это не обидело тридцативосьмилетнего генерала - Болеслав сам любил шутку.
- Ну-ка, старик, - сказал я и теперь Кеневичу, - ведите в части. Хочу посмотреть, так ли весело и бодро выглядят перед боем ваши молодцы, как вы сами. Заодно и лед на Висле проверим.
- Вчера я направил в район переправы разведку, - с пониманием откликнулся комдив. - Днем саперы вели наблюдение, а ночью спустились на лед.
- И что же?
- Лед крепкий. Если такая погода удержится, переправим по нему пехоту и даже, надеюсь, полковую артиллерию.
Вошли в лес, где размещался 10-й полк. Еще издали увидели, что личный состав выстроен побатальонно. Мы остановились, прислушались. Зычным голосом командир части подполковник Винцент Потапович читал:
- "Солдаты! Вы идете на священный бой за освобождение родины. Перед вами немецкие окопы. За ними лес виселиц, на которых фашисты вешают поляков. Там льются кровь и слезы... Тысячи наших соотечественников стонут в гитлеровской неволе. Они ждут освобождения, ждут нашей победы..."
Я узнал наше - командования 1-й армии - обращение:
"В боевом союзе с советскими воинами мы идем дорогой победы, мы завоюем ее ценой своей крови. Каждый штыковой удар, каждое меткое попадание снаряда и пули - это шаг, приближающий нас к нашим отцам, братьям, женам и детям...
Нас зовет отчизна, нас зовут братья-поляки!
В бой, солдаты Свободы!"
В ответ раздалось троекратное "Нех жие!".
Мы прошли вдоль выстроенных в линию батальонов. Чисто выбриты лица солдат и офицеров, тщательно пригнано снаряжение, пуговицы и обувь начищены до блеска. А ведь всего несколько часов назад этот полк совершал длительный марш.
Хорошее впечатление осталось у меня и от осмотра 3-й пехотной дивизии имени Ромуальда Траугутта. Ее командир полковник С. С. Зайковский до войны преподавал тактику в академии имени М. В. Фрунзе, был моим старым знакомым.
Отозвав его в сторону, я спросил:
- Как, Станислав Станиславович, ледок на Висле? Выдержит ли пехоту, артиллерию?
- Надо бы проверить, - неуверенно ответил он.
- Ждете указаний?! А вот генерал Кеневич сам организовал разведку и убедился, что переправа по льду возможна.
Полковник опустил глаза, и его загорелое лицо порозовело. Он обещал в ту же ночь исправить свою оплошность.
Я привел этот пример не в укор Зайковскому, знания и опыт которого высоко ценил. Просто хотелось показать, что иногда и бывшие преподаватели тактики, ратовавшие на лекциях за инициативу и самостоятельность в действиях командира, сами не проявляли этих качеств в боевых условиях.
Тем временем Петр Ярошевич успел побывать в 1-й дивизии. Провел там совещание политического аппарата, поставил перед ним задачи, подсказал, как привести в действие большую силу, какой являются в любом воинском коллективе политбойцы. Посетил и полки, присутствовал на смотре дивизии.
Ярошевич поделился со мной впечатлениями. Рассказал и о таком эпизоде. Когда он беседовал с солдатами 3-го пехотного полка о том, что варшавяне ждут не дождутся своего освобождения, с юга вдруг донесся отдаленный гул артиллерийской канонады. Там уже повели - это было 14 января - наступление советские войска.
- Посмотрели бы вы, как реагировали на это наши жолнежи, - говорил Ярошевич. - Сначала все как по команде умолкли. В течение нескольких минут никто не проронил ни слова. Потом кто-то как крикнет: "Наши бьют фашистов!" Это он о советских воинах сказал "наши". И тут началось ликование. Жолнежи кричали "Виват!" в честь Красной Армии, Советского Союза, народной Польши. Меня это обрадовало куда больше, чем самое лучшее донесение о политико-моральном состоянии солдат.
В 15-м зенитном полку Ярошевич вместе с командиром майором Анатолем Пшибыльским посетил одну из батарей.
- Подходим к ближайшему орудию, - рассказывал он. - Видим, возле него копошится командир с солдатами. Офицер представился: "Подпоручник Пшибыльский!" Спрашиваю: "Однофамилец командира полка?" "Это мой брат Павел", - отвечает Анатоль. Пошли дальше. У одного из тягачей водитель представляется: "Капрал Пшибыльский!" "Как, - удивляюсь, - опять Пшибыльский?" А майор улыбается: "Это мой младший брат Алексы".
- Не знаете, откуда они? - спросил я у Ярошевича.
- Поляки из Советского Союза. Жили на Украине, под Уманью. А теперь все трое служат в одном полку.
Забегая вперед, скажу, что двум братьям Пшибыльским не довелось дойти до Берлина. Они погибли в боях: Анатоль - у Колобжега, Павел - у Грыфице. Я долгое время считал погибшим и капрала Пшибыльского. И лишь недавно узнал: Алексы уцелел. Он был ранен на Одере, потом лечился в госпитале. Ныне живет в Ленинграде.
Сведения, поступавшие к нам о ходе боевых действий войск 1-го Белорусского фронта, вселяли оптимизм. К исходу 14 января была взломана главная полоса обороны фашистов и советские бойцы продвинулись на участках прорыва на 12-18 километров в глубину. В оборонительной системе врага образовались бреши: одна, шириной в 30 километров, против магнушевского, а другая, в 25 километров, - против пулавского плацдармов. Наш сосед слева 61-я советская армия - вышла на рубеж Магерова Воля, Дембноволя, Юзефув.
Отчаянные попытки немецкого командования остановить наступавших на промежуточных рубежах окончились неудачей. Советские войска громили резервы неприятеля, прежде чем те успевали прикрыть бреши.
Все говорило о том, что близится и час нашего вступления в бой, причем это может случиться не на четвертый день операции, как планировалось, а гораздо раньше. Поэтому хотелось заранее переправить на западный берег Вислы польские танковые части.
Я позвонил на КП фронта. Выслушав мое предложение, генерал-полковник М. С. Малинин тут же доложил о нем командующему фронтом. Затем в телефонной трубке я услышал голос маршала Г. К. Жукова.
- Где вы рассчитываете переправить танки? - спросил он.
- По мосту в районе Магнушева.
- Какие части собираетесь перебросить?
- Первую танковую бригаду, четвертый тяжелый танковый полк и седьмой дивизион противотанковой артиллерии.
- Можете действовать, - одобрил Георгий Константинович. - Указание командующему шестьдесят первой армии, в полосе которой находится мост, будет дано. Время переправы и размещение ваших танковых частей на том берегу согласуйте на месте. Желаю успеха!
С генералом Никулиным мы уточнили, что начать движение танков целесообразнее 15 января около 16 часов дня, когда уже опускаются сумерки и вражеская авиация не страшна. И командующий бронетанковыми войсками армии выехал на магнушевский плацдарм, чтобы согласовать эти вопросы с командармом 61-й генералом П. А. Беловым.
Поначалу наступление этой армии развивалось неравномерно. Между тем 5-я ударная армия генерал-лейтенанта Н. Э. Берзарина, действовавшая левее, уже прорвала вторую полосу обороны врага и начала быстро продвигаться вперед. В 8 часов утра 16 января в прорыв была введена 2-я гвардейская танковая армия генерал-полковника танковых войск С. И. Богданова. Стремительное продвижение ее в северо-западном направлении сыграло очень важную роль: к концу дня прорыв расширился до 120 километров, глубина его в районе магнушевского плацдарма достигла 30 километров, а в районе пулавского - 50. Передовые части 2-й гвардейской танковой подошли к Сохачеву и взяли под контроль шоссе, ведущее к Варшаве.