- Будьте осторожны, - предупредил я саперов и рассказал им о случае, который произошел в период боев в районе Витебска.
Тогда советские воины захватили мост на реке Вопец. Саперы осмотрели его, сняли несколько мин и на том успокоились. Войска, в том числе и наш корпус, стояли в обороне, и по мосту осуществлялось движение автотранспорта. Прошло две недели. И вдруг мост взлетел на воздух! Началось расследование, и в пятидесяти метрах от моста нашли часовой механизм, от которого тянулись к мосту обрывки замаскированного провода. Случай этот многому научил: саперы стали тщательнее осматривать захваченные объекты.
Поручник заверил меня, что они осмотрят во дворце все подозрительные закоулки и ошибки не допустят. А на другой день, как я узнал позже, произошло следующее. К саперам обратился местный житель и попросил ведро угля, сообщив при этом, что гитлеровцы перед самым отступлением привезли во дворец тонн двадцать угля... У саперов мелькнула догадка. Бросились в подвал, начали выгружать оттуда уголь и под ним в самом углу подвала нашли полтонны взрывчатки с часовым механизмом!
В тот раз я прошелся дворцовым парком Лазенки - до войны любимым местом отдыха варшавян. Передо мной раскрылась удручающая картина. Кругом одни развалины. Запущенные пруды и каналы. Чудесные липы, многовековые дубы и раскидистые каштаны изуродованы снарядами.
Мне везло на провожатых. Вот и в парке подошел старичок, назвавшийся паном Михалом. Худенькое, морщинистое лицо с грустными темными глазами. Кто он? Вероятно, один из многих тысяч горожан.
- Посмотрите, пане генерале, что они наделали. - Он употребил многозначительное "они". - Уже после восстания взорвали Королевский замок, потом дворец Оссолинских на улице Вежбевой... Вы не видели никогда этих дворцов? Вы первый раз в Варшаве, пане генерале? О, какая это была красота! Вы не знали и Саского дворца, того, что украшал Саскую площадь? Там был раньше генеральный штаб. Они его тоже взорвали, после того, как подавили восстание... А ведь этого могло и не быть, если бы... - Он смущенно замолчал.
- Если бы что, пан Михал?
Мой собеседник стал излагать версию о причинах поражения восстания, которую усиленно распространяло правительство Миколайчика и лондонское радио.
- Это наглая ложь, пан Михал! О дате восстания Красная Армия не была предупреждена. Кроме того, и это особенно важно, она только что провела крупную наступательную операцию и не была готова помочь обманутым варшавянам. - Я вспомнил слова, сказанные мне генералом Корчицем в Люблине, и сейчас повторил их: - Но правда восторжествует и пригвоздит к позорному столбу предателей-реакционеров. История раскроет истину!
- Дай бог, пане генерале, дай бог...
Пан Михал водил меня по парку.
Он знал, сколько лет каждому дереву, кто его посадил, откуда привезены саженцы.
- Этому дубу двести лет, - показал он на искалеченное дерево. Возле самой земли дуб разделялся на два ствола, один из которых был начисто срезан снарядом.
Будучи недавно в Варшаве, я пошел в Лазенки и отыскал это дерево. Пень от погибшего побега прикрывала аккуратная цементно-гипсовая подушка, другой же ствол старого дуба еще более разросся. В парке были толпы празднично одетых людей, в аллеях беззаботно резвились дети. Дворец и парк, неповторимое сочетание форм и цветов создавали атмосферу мирного отдыха и покоя. И только гипсовая подушка на срезе дерева напоминала о давних трагических днях.
...Из парка я поспешил к месту встречи с Главкомом. Вскоре туда приехали Роля-Жимерский и командиры дивизий.
- Поздравляю с победой! - приветствовал меня Главком и шутливо добавил: - Правда, мой дом вы все-таки не сумели сохранить...
- Какой дом? - не понял я.
- В котором я жил когда-то. На Уяздовской аллее.
По пути сюда я проехал по ней, но на месте дома нашел только груду кирпичей.
Мы остановились на площади перед Главным вокзалом и вышли из машины.
Здесь, сообщил Главком, состоится 19 января военный парад в честь освобождения столицы. В нем примут участие старейшие польские соединения 1-я и 2-я пехотные дивизии, отличившиеся при освобождении города. Они пройдут по Ерозолимской аллее с востока на запад, и это будет символизировать, что путь Войска Польского лежит вместе с Красной Армией на запад, до полной победы над фашизмом. Парад будут принимать президент, члены правительства и Главком. Командовать парадом приказывалось мне.
Главком тут же объявил, что после парада 2-я дивизия должна остаться в Варшаве для несения гарнизонной службы. Это, конечно, меня огорчило.
В Пясечно я возвращался другой дорогой. Захотелось посмотреть понтонный мост через Вислу, который сооружали польские саперы. Это была не простая задача. В течение двух суток требовалось навести переправу выше взорванного немцами железнодорожного моста у цитадели. Темпы работы были высокими, солдаты трудились не покладая рук. Командир понтонной бригады полковник Тылинский доложил, что мост будет готов в назначенный срок: саперы уже заканчивали работу. Действительно, мой "виллис" без труда проехал на противоположный берег. Лед снова растаял, и внизу поблескивала вода. Но теперь Висла была уже не страшна.
Эта переправа использовалась войсками около 20 дней, пока советские саперы не построили свайного моста. За это время по ней прошло около 30 тысяч грузовиков и более 230 тысяч солдат.
* * *
Никогда раньше не приходилось мне командовать парадом. К тому же таким необычным. Из Пясечно в Варшаву я выехал ранним утром. Погода стояла пасмурная, но мягкая, тихая.
Я не узнал площадь у Главного вокзала и Ерозолимскую аллею: саперы с помощью варшавян разобрали груды развалин, почистили, принарядили улицы. В оконных проемах полуразрушенных зданий висели национальные флаги, огромные кумачовые полотнища прикрывали проломы в стенах. Повсюду были лозунги и приветствия на русском и польском языках.
Полки выстроились в обычную походную колонну. Они так и пройдут по площади мимо только что сооруженной небольшой трибуны.
Варшавяне, собравшиеся на площади и на тротуарах, с любопытством рассматривали воинов, их оружие и боевую технику, в том числе "катюши", которые недавно появились в польской армии.
Возле трибуны находились партийные работники, партизаны и подпольщики. Настроение у всех было приподнятое.
Приближался полдень. На маленькой трибуне появились Болеслав Берут, Владислав Гомулка, Главком Роля-Жимерский, его заместитель Александр Завадский, начальник Главного штаба Владислав Корчиц...
Тишину разорвал неожиданный треск автоматных очередей. А через одну-две минуты из руин ближайшего дома автоматчицы под командованием хорунжего Анели Клецкой вывели трех гитлеровских солдат с поднятыми руками. Площадь наполнилась шумом аплодисментов...
Главком поздоровался с войсками. Прозвучало троекратное "Нех жие!", после чего мне осталось подать одну-единственную команду:
- Шагом марш!
Заиграл оркестр, и походные колонны двух дивизий двинулись торжественным маршем. Парад открыли костюшковцы - их дивизия положила начало Войску Польскому. Шли пехотинцы, пулеметчики, автоматчики, разведчики, артиллеристы, истребители танков. Затем тягачи потащили пушки большого калибра.
Поднявшись на трибуну, я называл членам правительства фамилии командиров полков, сообщал тактико-технические данные вооружения, которым щедро снабдил Войско Польское братский Советский Союз.
Когда последние роты шли по площади, передовые подразделения костюшковцев уже находились за чертой Варшавы, направляясь прямо на передовые позиции.
После парада я был приглашен на экстренное заседание Президиума Крайовой Рады Народовой, состоявшееся в резиденции президента Варшавы. Оно длилось недолго, всего минут десять. Речь шла о том, где быть столице Польской Народной Республики.
- Варшава сильно разрушена, - заявил Болеслав Берут. - Но есть мнение сохранить ее столицей и в кратчайший срок восстановить. С другой стороны, высказываются предложения перенести польскую столицу в Краков. Давайте обсудим.
Большинство товарищей считали, что с Варшавой связана вся история нашего государства. Варшава и должна остаться столицей Польши. Польский народ восстановит ее, и она станет еще краше.
На том единогласно и порешили.
- Теперь прошу на ужин в честь освобождения Варшавы, - пригласил Берут.
В зале собралось около двухсот человек. Быть может, тот вечер хроникеры и назвали первым приемом польского правительства, но на самом деле это был скромный товарищеский ужин. И все же лица участников вечера искрились необычайной радостью.
С большим вниманием мы выслушали выступление Болеслава Берута.
- Приятно сознавать, - сказал Берут, - что и польский народ вносит свой военный вклад в разгром фашизма. Дружба и братство по оружию между Красной Армией и Войском Польским имеют огромное значение в деле победы над гитлеризмом. Без помощи со стороны Советского Союза мы не могли бы создать современную боеспособную армию.
За окнами быстро темнело. Город, лишенный света, погружался во мрак. Светлым островком в нем был, пожалуй, лишь этот зал, в котором тускло горели лампочки, питаемые агрегатом ближайшей воинской части. Не хотелось уходить отсюда, но в Пясечно меня ждали срочные дела.
Хотя на улицах иногда раздавались выстрелы (кое-где в руинах еще прятались гитлеровцы), я решил немножко пройтись пешком.
В сгустившихся сумерках впереди показалась высокая фигура в легкой шубке. Женщина шла мне навстречу в сопровождении двух польских офицеров, и лицо ее показалось знакомым. Тут же вспомнил его по портретам в газетах и журналах - Ванда Василевская! Она шла, не поднимая головы, погруженная в скорбное раздумье. Я шагнул к ней, представился. Ванда Василевская молча протянула мне руку и, ничего не сказав, пошла дальше.
- Что с ней? - спросил я офицера. - Не больна ли?