22 сентября, понедельник, время 09:50.
Берлин, правительственный квартал.
Пожары затушили быстро. Сейчас сводные рабочие отряды, сформированные из старших членов гитлерюгенда, муниципальных работников и добровольцев, разбирают завалы. Проезжую часть прилегающих улиц уже расчистили. То и дело, трудолюбиво взрёвывая моторами, отъезжают грузовики с битым кирпичом, кусками бетона и прочим мусором. Работа спорится. Ибо орднунг. Дранг нах остен, самой собой, но первым делом — орднунг.
— Люфталарм!!! — Отчаянный вопль бьёт по ушам практически одновременно с очередями автоматических пушек или крупнокалиберных пулемётов, хлестнувшим, как по уцелевшим, так и уже в отметинах от осколков стенам.
Кто-то метнулся в сторону, кто-то присел, а кто-то замирает на месте, раскрывая в страхе глаза и рты. Пара краснозвёздных истребителей выходит из атакующего виража и ввинчивается в небо.
Алексей Кондратьев.
Мне жутко весело, кураж из ушей льётся и всё похрену! Когда моей двойке предложили прошвырнуться до Берлина и обратно, не успел ни обдумать, ни уточнить. Откуда-то изнутри приходит моментальный и категоричный, как удар многотонной балкой, ответ «Да!!!».
И какой бы дурак отказался? На самом лучшем в мире истребителе, до столицы Германии, да вставить Гитлеру пусть не фитиль, а просто занозу в одно место и то радость простому истребительному лётчику.
— Кречет, всё в порядке?
— В полнейшем, Кондор! — Напарник тоже пылает энтузиазмом. Кстати, позывной его от фамилии «Кречетов». Никакой фантазии у парня, хе-хе.
— Гляди-ка, Кречет, нас встречают, — впереди, километрах в пятнадцати, заходя с левой стороны, на встречный курс выходит пара. Отсюда не разглядеть, но кто это может быть кроме мессеров?
Нас не только встречают. Сзади, потихоньку отставая, упорно ведёт преследование четвёрка мессеров. Можно бы с ними и закуситься. Только если начальство узнает, в кутузку определит за нарушение приказа. Даже если мы всех четверых без единой пробоины в своих самолётах завалим. Риск в нашем случае совсем наблагородное дело. Но вот этих встречных…
— Кондор, врежем или уйдём?
С удовольствием делаю вывод, что безопаснее самим атаковать, чем подставлять бока и спину, удирая от врага.
— Врежем, Кречет. Сделаем так…
И делаем. Сначала меняемся местами. Это так же сбивает с толку противника, как смена левосторонней стойки в боксе на правостороннюю. Затем возвращаемся на привычные места и тут же слегка расходимся. И в стороны и по высоте. Пусть у них глаза разъезжаются.
И только после этого ряда манёвров, форсирую движок и иду практически в лобовую на ведущего.
Мы знаем, нас учили, что асы люфтваффе обычно в таких случаях уходят вверх. С разворотом влево или вправо. И всегда в сторону, обратную от ведомого. Поэтому за секунду перед атакой Кречет меняет положение, перескакивает с левого бока от меня на правый. И когда открываю огонь из пушек, он лупит вразрез, с фланга и с упреждением вверх. Мессер попадает под перекрёстный огонь. От меня уворачивается, от Кречета не успевает.
Чтобы не столкнуться с Кречетом, принимаю влево. Не только для предотвращения аварии, но и для взятия на прицел второго. Расстояния уже такие, что крайне важна точность и скорость реакции. Ф-фух! Успеваем. Концентрированный огонь наших пушек заставляет второй мессер шарахнуться вниз и в сторону. Вроде мы его зацепили, но не фатально. Улетает. А вот первого Кречет взял чётко, только клочки во все стороны полетели. Авиапушка это не подарок, в рот вам ноги!
Одно плохо, опять не мне мессер достался. Гол забивает Кречет, а мне в зачёт только голевая передача. Жду свой первый мессер, как первую любовь, самую яркую, удивительную и неповторимую в своей новизне и свежести.
Берлин ещё неспешно подползает к горизонту, когда мы переключаемся на резервные баки, опустошив основные. И летим экономичным крейсерским ходом.
— Слушай, Кречет, а откуда у тебя такая редкая фамилия? — Никогда не попадалась раньше, правда.
— Чего это редкая? Полдеревни, откуда я родом, Кречетовы…
Через час.
Два самолёта, летящие с запада, на уровне рефлексов не вызывают у фрицев опаски. Так что… не долетая Растенбурга, замечаем эшелон, явно военный. Берём! У нас примерно четверть боезапаса.
Через пять минут, оставив растёрзанную вереницу вагонов позади, летим домой. Без приключений. Рассматриваем с любопытством городок Лик, тихий и немного сонный.
23 сентября, вторик, время 17:15.
Восточная Пруссия, город Лик.
Ранним вечером в городок Лик с восточной дороги входит немецкая часть. Вернее, въезжает. Пара танков, T-III и T-IV, три бронеавтомобиля, караван грузовиков с солдатами. За некоторыми катились пушки и пара полевых кухонь. Немного отличается по структуре от обычного механизированного батальона, но чего на войне не бывает. Опытный глаз, заглянув в кузова, мог бы обнаружить избыточность пулемётов и автоматов, наличие трофеев. Война, парни прибарахлились.
В головном бронеавтомобиле высокий, широкоплечий и белокурый гауптман с тяжёлой челюстью, хоть сейчас на плакат, посвящённый арийской расе. Из серых глаз почти визуально сочится презрение ко всему окружающему, на груди одинокий железный крест. Как будто эта благородная награда тоже не терпит присутствия рядом с собой всякой недостойной мелочи.
Солдаты, унтеры и младшие офицеры под стать своему командиру. Не такие красавцы, но крепыши, как на подбор, на всё смотрят с надменным превосходством. А как же? Генерал Голубев несколько часов выбирал их из спецполка и всех, кто под руку подвернётся. И настоящим командиром на самом деле был не гауптман Бернхард Леманн, как он представился въездному посту, а молчаливый лейтенант на заднем сидении того внедорожника, что сидел рядом с радиостанцией.
Когда часовые блокпоста после проверки бумаг разрешают въезд, в Минске за сотни километров отсюда, спустя какое-то время группа генералов лучится довольством. Лейтенант включает рацию и говорит в микрофон несколько слов. По-немецки, разумеется.
Бронепоезд «Геката» медленно въезжает на ж/д станцию. Артплатформы в боевом положении, длинные гаубичные стволы строго смотрят в небо. Тут и там по поезду расхаживают по-хозяйски молодчики-автоматчики с закатанными до локтей руками. Из командирского вагона выходит пара офицеров вермахта, майор и лейтенант. Осматриваются. Одетые с иголочки, как на парад. Любопытствующие, если б нашлись такие, могли обнаружить на платформах с низкими бортами сидящих кучками красноармейцев под прицелами автоматов бравых солдат вермахта. И даже подслушать разговоры.
— Глянь на этих недотёп, Ганс, — обратился к напарнику один из молодчиков в мышиной форме с нашивками ефрейтора, — Я видел, они ячмень выращивают, а пиво не варят. Сразу видно, унтерменши.
— Я, я, — согласно загоготал его камрад, — унтерменши, натюрлих.
— Чем больше на этих козлов смотрю, тем больше фашистов ненавижу, — негромко, но явственно отозвался один из скучившихся в углу красноармейцев, недовольный сержант.
— Точно, — весело согласился сосед, веснушчатый паренёк, — особенно вон тот. Эй, фриц! Как тебя там зовут?
— Меня? — ефрейтор, почему-то отозвавшийся по-русски, задумывается и лезет в карман, достаёт солдатскую книжку, заглядывает, — О! Гляди-ка, а меня Фрицем и зовут.
Все, и «немцы» и красноармейцы дружно ржут. Пока сержант из «пленных» не прекращает неуместное веселье. А ефрейтор бодро ретранслирует команду:
— Штиль! Шайссе…
К паре офицеров у бронепоезда присоединяется третий. Втроём они направляются к вокзалу, перешагивая через пути. Бронепоезд стоит на третьем. За ними, вроде по своей инициативе, — команды сопровождать начальство не было, — лениво слезает полтора десятка солдат. Все почему-то с автоматами, не с карабинами. Так же лениво разбредаются по перрону по двое-трое.
Трое заходят в здание вокзала, небольшое, одноэтажное, под шатровой крышей. Но уютненькое, что солдаты оценивают, зайдя внутрь. Быстро обнаруживается буфет и солдаты устремлляются к нему. Покупают горку бутербродов и пирожков. Один солдат, быстро оглянувшись, протягивает ворох марок и запрашивает бутылочку шнапса. Полноватый и усатый буфетчик удивлённо косится, отсчитывает нужную сумму, присовокупляет мелочь на сдачу и одаривает покупателя аккуратной бутылочкой.
Троица удаляется. Буфетчик задумчиво глядит вслед, подёргивая ус. Что-то с этим солдатом не так. Сдачу не пересчитал, деньги подал небрежной кучей. Немцы так никогда не поступают.
Пару солдат на привокзальной площади прихватывает комендантский патруль. Требует документы и придирается к акценту. Один из солдат поясняет:
— Мы фольскдойчи. Под Прагой жили с камрадом, — он толкнул в плечо второго, — только названия села не спрашивайте. Я до сих пор его выговорить не могу. Чешское название.
Солдат так жизнерадостно и беззаботно ржёт, что патруль расслабляется. Немец везде немец. Фольксдойч из Чехии не коренной германец, но раз из передовых частей, то наш парень. Однако решают отвести солдат в комендатуру.
— Почему форму не соблюдаете? Зачем рукава закатали?
— Простите, герр фельдфебель. Фронтовая привычка.
Хотя их решили отвести, но мирно. По виду можно заключить, что тыловикам очень хочется узнать, что происходит на фронте. Солдаты отговориваются, что надо предупредить командиров. Тот, который отмалчивался, бежит в здание искать своих офицеров. Те сидят у начальника вокзала, знакомятся с какими-то бумагами.
— Лейтенант, разберись, — небрежно командует майор. Лейтенант по итогу и разобрался. В здании он подзывает унтера, что-то приказывает и выходит.
Группа, патруль с задержанными, идёт по улице. За ними, чуть отставая, и уже с расправленными рукавами продвигается отделение солдат во главе с лейтенантом. Стараясь не попадаться на глаза преследуемой группе.
Генерал Голубев поставил задачу взять город максимально тихо. Лихой штурм со стрельбой, вводом в город танков и вызовом при необходимости авиации ему был очень не с руки. И в то же время плана города в руках не имелось. Его раздобыть, раз плюнуть. Только одно мешало, жуткий дефицит времени. Он мог делать, что хотел в ближайшие несколько часов. Но только пока немцы не догадываются, что происходит. Как только поймут, пространство для манёвров начнёт быстро и непредсказуемо сокращаться.
А где взять план города и схему размещения местных сил? В комендатуре, разумеется. Осталась самая малость, найти эту комендатуру. И тут такая оказия, очень вовремя, немцы сами ведут их туда.
На крыльце одноэтажного зданьица часовой. При подходе командир разведвзвода Анатолий Климкин, изображаюший лейтенанта вермахта, замечает строения с тыла комендатуры. По виду их можно было использовать, как гауптвахту. «Вот туда мы их и пересажаем», — возникает естественная мысль.
Климкина, который представляется командиром задержанных, часовой пропускает без вопросов, солдат заставляет разоружиться. Лейтенант перед дверью оглядывается и делает рукой быстрый и незаметный жест подходившим по улице подчинённым.
Через пять минут, согласно безмолвному приказу лейтенанта, восемь солдат лениво обкладывают здание со всех сторон. Двое подходят к часовому, один просит огонька для папиросы. Часовой не успевает строго на него посмотреть, второй прыгает через перила и двумя ударами укладывает его на крыльцо. Ещё через несколько секунд, один втаскивает часового внутрь, второй встаёт на его место. Власть в городе начинает меняться.
Новый часовой, естественно, пропускает своих камрадов, наплевав на устав караульной службы. А чо ему? Не его же устав.
Как раз когда лейтенант Климкин разбирается с комендатурой, в город входит батальон под командованием «гауптмана Леманна». Направляется он к вокзалу же, через центр города. На подходе к комендатуре колонну останавливает патруль. Совсем недавно эти патрульные были задержанными.
Они о чём-то переговориваются с гауптманом. Старший патруля передаёт карту с обозначениями. Гауптман, в миру лейтенант диверсионного полка Александр Старовойтов, выходит из машины, выкликает командиров.
Нельзя сказать, что захват города прошёл совсем чисто. Жёсткость приказа Голубева особо касалась возможности радиообмена. Поэтому подошедшие к казармам охранного батальона танки и цепь автоматчиков первыми выстрелами из танковых орудий развалили тот угол строения, где над крышей виднелась антенна. После этого нагло представляются спецполком резерва командования группы армий «Центр» и требуют сдаться. Ошеломлённые немцы выходят из казармы с поднятыми руками.
Как только генералу Голубеву докладыват, что воинские части разоружены, он в командирском вагоне бронепоезда кивает пехотному лейтенанту.
— Выводи своих людей и бери город. Сначала иди в комендатуру, познакомься с местными, — лейтенант в ответ ухмыляется, — с планом города, и выводи свои патрули. Назначаешься временным комендантом города Лик.
Через пару часов в город входил 6-ой кавалерийский корпус. Вернее, его начальствующая часть с охранением и ротой обеспечения. Остальные размещаются за городской чертой. Слишком мал городок, чтобы принять почти пятнадцать тысяч человек. Кое-какие части заняты на других участках.
Голубев встречает их недалеко от въезда в город. В машине, в которой приехал гауптман, вернее, старлей Старовойтов. Выходит, здоровается с комкором, генерал-майором Зыбиным. Картина для вновь прибывших представлялась полной абсурда. Немецкий гауптман выполняет роль порученца при советском генерале. Да ещё залихватски и браво рявкает «Яволь!» на каждый приказ. Каблуками ещё прищёлкивает, паршивец. Генерал Голубев смотрит на него с некоторой оторопью. Но замечаний не делает.
— Здравия желаю, Ефим Сергеевич! — Голубев приветствует генерал-майора Зыбина, сменившего Никитина на посту комкора.
— Здравия желаю, товарищ генерал! — козыряет в ответ комкор.
Голубев отвозит его в комендатуру, там их ждут отличные карты. Они сидят за чужим немецким столом, нисколько этим фактом не смущаясь. Было ваше, стало наше — обычное дело на войне.
— Смотри, Ефим Сергеевич, — тычет пальцем в карту Голубев, — здесь и здесь лесные массивы. Так что сможешь пройти незамеченным. Тебе задача пройти до места за двое суток.
Генерал-майор отрицательно качает головой.
— Не получится. Лошадь больше семидесяти километров за сутки не пройдёт.
Командарм задумывается. Потом просит его подождать и выходит на улицу, к своемутанку. Трофейному Т-IV. Полюбились они красным генералам своим удобством. Затребовал связь со штабом фронта. Поговорил, если можно так охарактеризовать обмен шифровками, и вернулся в кабинет.
— Хорошо, Ефим Сергеевич. Тогда делаем так. Забираешь бронепоезд, цепляешь к нему вагоны. Штук пять хватит?
Генералы немного препираются, и разговор заканчивается уступкой командарма.
— Ладно, Ефим Сергеевич. Бери эшелон и грузи хоть всю дивизию. До Растенбурга всего километров шестьдесят. Доедут в тесноте, но быстро. Захватят город, доложишь, организуешь оборону. Оттуда в Инстербург.
— Что делать, сам знаешь. Держи связь. Поостерегись вызывать авиацию, она тебя демаскирует, но если надо — вызывай. Захваченные эшелоны отправляй в Лик интендантам.
— А ты, Константин Дмитрич? — интересуется генерал-майор.
— А я займусь Сувалками, — Голубев смотрит серьёзно, и взгляд его протыкает Зыбина и уходит дальше и дальше.
«И не только Сувалками», — размышляет генерал. Хлопот полон рот. Командование настаивает на снабжении по железке, только не всегда это возможно. Надо раскидать по территории склады, посты ВНОС, прибрать к рукам аэродромы, — с этим отдельная история, их расположение немцам известно, — организовать оборонительные линии, и много ещё чего. Это только в фильме «Чапаев» легендарный комдив только и делает, что скачет на резвом коне, размахивая с лихим посвистом шашкой. Да личный состав в кулаке держит. А ведь забот тоже было выше папахи конного всадника. Дивизию надо кормить, обмундировать и боеприпасами снабжать. При тогдашней разрухе снабжение армии было делом совсем не простым. Так что «белые пришли — грабют, красные пришли — грабют» — обыкновенная правда жизни. Что белые, что красные частично, а то и не совсем частично, находились на подножном корму. То бишь, снабжались за счёт населения.
— Что у нас со связью? В целом? Только радио?
Вызванный в кабинет начальник штаба армии Ляпин Пётр Иванович отвечает бодро:
— Используем немецкую сеть. И военную и гражданскую. Сейчас берём её под контроль.
— Хм-м…
— Ничего страшного, — успокаивает начштаба, — гражданские сети легко прослушать, но их используем исключительно для сообщений о движениях немецких войск. В особом режиме передачи информации. С военной ещё надёжнее. Просто переукладываем провода, переустанавливаем оборудование по нашим узлам. Есть трудности с совместимостью, но связисты справляются. Опять же пленные связисты есть.
— Хорошо. Работайте, — командарм отпускает начштаба. Сам встаёт из-за стола.
В коридоре к нему присоединяется свита. Клубящаяся вокруг суета расступается вокруг них, как вода от воздушного пузыря, рвущегося к поверхности.
— Шумно здесь что-то…
На задумчивое замечание командарма отвечает адъютант:
— Хотели штаб здесь делать, пока Зыбин по башке своим не надавал.
— За что?
— Немцы знают, где комендатура. Могут легко разбомбить.
Ну, да. Действительно, сам сразу не сообразил, — укоряет себя Голубев. Не вслух, разумеется.
«Ладно, пора мне», — генерал направляется к своему танку, который предстояло загнать на платформу лёгкого бронепоезда. Своим ходом гнать его до Лика, где расположился резервный штаб армии, расточительно.
Рано-рано утром следующего дня, передовые части 36-ой кавдивизии при поддержке «Гекаты» уверенно берут под контроль железнодорожный узел Растенбурга и сам город. Тыловые части серьёзного сопротивления оказать не могут. Тут же формируется ударная группа для выдвижения к Инстербургу.
24 сентября, среда, время 18:15.
Минск, штаб фронта. Генерал Павлов.
Закрываю папку с докладами. Сухой текст на бумажных листах сам собой трансформируется в ряд картинок. Того же Голубева вижу, как наяву.
Теперь надо подумать. Если Инстербург будет взят, вся прибалтийская группировка, и Лееб и Бока, попадёт в отчаянное положение. И даже если не возьмём, жэдэ-узел сотрём до основания бомбёжками.
— Саша! Шифрограмму Голубеву: «Если 36-ая кавдивизия возьмёт Инстербург, комдив получит Героя». Пусть так ему и передаст.
Сидевший за своим столиком адъютант вскакивает и убегает.
Стратегически всё равно, взять город или стереть его с лица земли. Только крестьянин во мне корчится от одной мысли, что пропадёт огромное количество трофеев. Перед этим надо было не забыть обрезать линии, ведущие на восток. Мы и не забыли. Немцам пора уже догадаться, что когда режем железнодорожные ветки, мы хотим хапнуть скопившиеся на узлах эшелоны. Сначала организуем пробку, а затем экспроприируем фашистских эксплуататоров. Надеюсь, не догадались. Всего-то разбомбить две ветки, на Тильзит и Каунас. Или на Тильзит не надо? Об этом раздумывал ещё пару дней назад.
Сейчас Копец исполняет мои планы. Тильзит уже отрезан, мост через Неман снесён тяжёлыми бомбами. Ветка на Шталлупенен и ветка от того Шталлупенена до Инстербурга — лёгкая мишень, учебное пособие для лётчиков-стажёров. Расчёт на то, чтобы эшелоны от Тильзита шли в Инстербург. Ветку Инстербург — Шталлупенен должны расхреначить сегодня.
Довольно легко всё идёт. Фон Бок выгреб все боевые соединения, и 10-ая армия давит подразделения второго эшелона, а то и вообще тыловые. Потрясён самонадеянностью и беспечностью фрицев.
Что у нас с Сувалками?
25 сентября, четверг, время 10:10.
Пять километров юго-западнее Сувалок, вдоль железной дороги.
Генерал-майор Голубев мрачно озирает поле боя. Радоваться нечему, общий счёт разбитой и сожженной техники пара десятков единиц. Из них дюжина танков. Пять тридцатьчетвёрок выглядят чуть лучше, только покойникам всё равно, разорвало ли его на части или лежит почти целенький и как живой. Что странно, особенно генералу жалко трофейные тройки и четвёрки. Хотя что тут странного, — раздумывает генерал, — тридцатьчетвёрки мы сами делаем, а Т-IV у немцев отбираем. У них труднее забрать, нежели получить разнарядку в ГКО. Хотя, как когда…
Как-то неожиданно, полтора часа назад разгорелся бой. Поначалу средней интенсивности. Только сейчас Голубев догадывается, что немцы его провели. Если коротко, то они обозначили слабую линию обороны невысокой плотности и с лёгкими пушечками. 37-миллиметровые полевые пушки Т-34 не берут, и генерал резонно решил, что танковая атака сомнёт фрицев, как газетный лист.
Но едва танки и броневики вышли на близкую дистанцию, их буквально расстреляли в упор из орудий крупного калибра.
— Почему мы их из гаубиц не раздолбали? — Голубев обращает вопрошающее лицо к Хацкилевичу (генерал-майор Михаил Георгиевич Хацкилевич, командир 6-го мехкорпуса).
— Потому что ближайшие две батареи они раздолбали, — мрачнеет комкор, — у них тут плотность артиллерии какая-то невероятная. Не меньше ста стволов.
— Подтягивай ещё батареи. Совмещай с фронтальным огнём, — предлагает командарм. Комкор озабоченно трёт лоб. Затем возражает.
— Их точно так же уничтожат. Зачем нам на грабли второй раз наступать?
Совещание в присутствии штабных корпуса резко сворачивает в другую сторону после вопроса начштаба 6-го корпуса полковника Коваля.
— Товарищи генералы, а почему мы воздушный КП не используем. Вроде в Белостоке стоит ТБ-7 с экипажем? Генерал Павлов очень любит им пользоваться.
— Их ещё учить надо… — бурчит Голубев и сам понимает, как он не прав. Комфронта постоянно всем талдычит, что непосредственные боевые действия это и есть обучение личного состава. «Чтобы научиться воевать, надо воевать и одновременно учиться воевать».
— По возможности и скрытно подтягивай артиллерию. Запроси авиацию, чтобы сняли немецкое наблюдение с неба. Пушки передвигай только тогда, когда небо будет чистым…
Комкор выслушивает указания с непроницаемым лицом. А Голубев никак не может избавиться от досадного ощущения, что его подчинённые знают лучше него, что и как делать. Вот и сейчас, такое ощущение, что говорит подчинённому абсолютно ему очевидное.
Свои речи, — вроде всё правильно сказал, — заканчивает неожиданным решением:
— Я в Белосток. Надо осваивать этот метод…
25 сентября, четверг, время 13:25.
Минск, штаб фронта. Генерал Павлов.
— Блядский высер, — самого слегка удивляет почти полное отсутствие экспрессии в таком брутальном высказывании.
Голубев всё-таки напоролся. Напоролся на боевые части в районе Сувалок. Изрядный для армии и еле заметный в глобальном масштабе кусочек Пруссии захватил с лёгкостью неимоверной. Что ему могли противопоставить тыловые, охранные части и лёгкие дивизии? Несгибаемый тевтонский дух? Т-34 плевать не хотели на этот дух, они только крупнокалиберной артиллерии прямой наводкой бояться. Что, нету? Тогда извините!
Мы сидим впятером. Уже наверху, не в подвале. Непосредственная опасность Минск миновала. Удаление немецких войск от города происходит как-то само собой, без особого давления. Как осьминог втягивает свои щупальца, вытянутые для захвата жертвы, после жёстоких укусов. Буднично и незаметно снята блокада с 603-го полка, который в своё время окружил Гудериан. Территория, занятая окружённой под Даугавпилсом группировки, тает, как сугроб под жарким солнцем. Понятное дело, что могут противопоставить три-четыре немецкие дивизии трём армиям? Опять-таки, только тевтонский дух, который ничего не значит без снарядов и прочих боеприпасов и при полном нашем, хоть и локальном, господстве в воздухе. Фон Бок вроде дёрнулся им помочь и тут же замер, как кот, застигнутый на воровстве хозяйской сметаны, когда 10-ая армия вдруг шевельнулась. Над ним самим угроза возникает нешуточная. И мы вовсе не дураки разменять сорок тысяч окружённых на четыреста тысяч. Примерно столько сейчас у Бока.
Мы сидим впятером. Кроме начштаба, Блохина (разведка) с нами Копец Иван Иваныч и главный бронетанкист полковник Иванин Иван Емельяныч. Обсуждаем положение, в которое попал Голубев.
— Массированную бомбёжку, — предлагает Копец, — кассетами с зажигательными бомбами.
— Во-первых, дожди всё чаще, — оглядываюсь непроизвольно на окно. Погода облачная, но такая: облака пыжатся всё небо закрыть, но пока силёнок не хватает.
— Таких пожаров, как летом, не будет. А во-вторых, зачем всё подряд жечь, нам самим там придётся как-то устраиваться. Пусть лучше 3-я армия их с другой стороны пощекочет. Можно попробовать в окружение взять. Немцы всегда так делают. Не могут в лоб, так окружают и берут тёпленькими.
Склоняемся над картой. Решить проблему можно. И не одним способом. Только не нравится мне, что приходится Голубева подстраховывать. Вон Анисимов, как действует? Только доклады от него получаю, что и как, и не просит ничего.
Вчерне план действий для 10-ой армии готов через полчаса.
— Иван Иваныч, ты организуешь жёсткую бомбёжку пешками и чайками. Семён Васильевич (Блохин), разузнай, кто это Голубеву по носу щёлкнул. Но без фанатизма. По большому счёту, нам на это насрать. Владимир Ефимович, согласуй сочинённый нами манёвр с ними. В том числе, бомбёжку. Под шумок им надо артиллерию подтянуть.
— Есть идея, — вдруг вступает в разговор Иванин.
Выслушиваем. Переглядываемся. Вызываю адъютанта.
— Саша, подготовь приказ о вынесении благодарности полковнику Иванину за… — не знаю, как сформулировать. Творческий подход? Он военный, а не инженер
— Вы скажите, что он сделал? — Саша приходит на помощь. Объясняю. Без подробностей.
— За предложение нового тактического приёма для бронетанковых войск с целью подавления обороны противника, — почти без паузы выдаёт Саша и уходит.
— Толковый парень, — выражает общее мнение Климовских.
Толковый-то толковый. Как Саша, так и Иванин. Но идея Емельяныча это на будущее. Танковый навесной огонь с закрытых позиций вещь привлекательная, но пока не осуществимая. Танки просто необходимыми для этого приборами не обладают. А так бы очень соблазнительно, концентрировать на маленьком пятачке огромную артиллерийскую мощь. И в контрбатарейной борьбе они намного менее уязвимы, чем открытые всем ветрам и снарядам пушки. Надо как следует обмозговать. Но не мне. Иванину. Зря что ли ему благодарность выношу.
Ладно, хватит голову ломать. Отпускаю всех, кому надо. Остаётся только Климовских. Открываю окно, разминаю папиросу.
— Тоже считаешь, что Голубев не ах? — Климовских усаживается на подоконник, как легкомысленный студент.
— Главное не уровень, а динамика его изменения. Не будет расти над собой, уйдёт в тираж. Но надеюсь, справится…
— Ты лучше подумай, что фон Бок предпримет? — Выпускаю кольцо дыма в окно. — Мы переходим к активным действиям, и это замечательно. Только вот плотность войск этим самым уменьшаем, раскрываемся, появляются уязвимые места.
Расписывать грамотному генералу ничего не надо. До вывода 10-ой армии из довоенной зоны округа наш фронт представлял собой почти монолит. Бей с любого направления, придётся идти через непрерывные порядки войск. Гарнизон, условно говоря, чуть ли не в каждой деревне. Но сейчас мы приходим в состояние плода со скорлупкой. Разбей скорлупу и можно съедать беззащитный плод.
— Мы нацеливаемся взять Каунас? — Улыбка на лице Климовских истаивает. — Может, не стоит? Разбомбить, да и всё.
— А трофеи? — Сминаю отгоревшую папиросину в пепельницу.
— Страсть к трофеям тебя погубит, — начштаба снова улыбается.
— Со своими страстями я справиться могу. Только ты лучше меня знаешь, что если не будем считать каждую бочку, горючего нам всего на пару активных дней хватит.
Не только мы знаем, всем подчинённым плешь проели с этим режимом экономии. Помнится, как-то увидел у Никитина проезжающий грузовик с парой ящиков и долго брызгал на него слюной. Лёгкие грузы можно на конной телеге отвезти, нефиг дефицитное топливо впустую тратить. Почту на мотоциклах или тех же лошадях. В седле многие могут держаться. Такой был смысл моей истерики. Со временем всех так приучил, что иногда приходится ругать за обратное. Неуместную экономию.
— Так ты из-за этого на Каунас облизываешься?
— Всё сгодится, в том числе паровозы с вагонами, но горючее прежде всего. Так что думай, как фон Бока останавливать будем.
— Мы его не остановим. — Климовских смотрит с сожалением. — Это невозможно, Дмитрий Григорич. Под ним полмиллиона личного состава, как минимум. Полтысячи танков…
— Думай, как затормозить. Хотя бы на пару дней, — отхожу от окна, — а я к Голубеву рвану. Через пару часов…
26 сентября, пятница, время 08:10.
КП 6-ого мехкорпуса. Старая граница Пруссия-Польша близ Сувалок.
Генерал Павлов.
— Да, Константин Дмитрич, само собой лучше окружить. Так уничтожать легче, всё правильно, — продолжаю обсуждение предстоящих действий, — только вам и взламывать оборону надо научиться. Опять же бить их способнее, когда они перед тобой. А то гоняйся потом по лесам…
Операцию по взлому немецкой обороны мы продумали. Осталось одно — начать и кончить. Всех кончить, кто убежать не успеет. Гаубицы выставили на передний край? Значит, лишитесь своих гаубиц.
— Товарищ генерал армии! Разрешите обратиться? — Подбежавший старлей-связист ест меня глазами.
— Докладывай, не тяни.
— Эскадрилья чаек на подходе. Десятиминутная готовность!
— Ну, вот, — поворачиваюсь к комкору 6-ого МК (Хацкилевич), — начинайте, Михал Георгич.
— Есть начинать!
Ну и началось. Я так думаю, что не присутствуй Голубев лично, комкор сам бы мог сделать. На нашем совещании он только один раз немного удивился. Вроде что-то на ус намотал, когда я высказал идею скрыть шум танковых моторов. Чем его можно скрыть? Да чем угодно. Шумом других танковых моторов, например.
Непроизвольно все оглядываются вбок. Танковый батальон рванул на запад вдоль немецких позиций. За ним пойдёт группа поддержки. Пехота, миномётные батареи, гаубицы. Не могут немцы держать оборону такой плотности на десятки километров. И воздушный КП армии наконец-то заработал. Оттуда начштаба армии и присмотрит за ударной группой. А мы пока разберёмся со вчерашними нашими обидчиками.
Короткая артподготовка. Миномётами и гаубицами и всего пять минут. Теперь танки. Отдаю стереотрубу Голубеву.
— Смотри, тебе нужнее.
Сам удовлетворяюсь краткими фразами Хацкилевича.
Сначала ставим дымовую завесу. Затем, пользуясь нашими подбитыми вчера танками, как прикрытием, на поле боя выпрыгивает танковая рота. За ними, осторожно, но без промедления выдвигается пехотный батальон…
— Смотри-ка, а фрицы пока не стреляют, — немного удивлённо говорит Голубев.
А как им стрелять? Над ними уже штурмовики кружат. Ещё раз бьют миномёты дымовыми минами, восстанавливают завесу.
Немцы очухиваются, когда танки подходят метров на пятьдесят. Представляю, что там творится. Судя по нецензурным возгласам моих генералов, что-то они видят. Орудийная дуэль в упор — страшное дело.
— Три танка горят, — в словах комкора особой тревоги нет, только сожаление о погибших, — остальные прорвались.
Сам и без бинокля вижу, как яростно кого-то клюют чайки.
— Вторая волна! — Даёт отмашку комкор. Сразу всех предупредил заранее, что командует Хацкилевич, остальные, — это мы с Голубевым, — не суются.
За танковой ротой выдвигается танковый батальон. Каждый танк обсажен бойцами, как плошка варенья осами. Танковый батальон несёт на себе пехотный.
В общем-то, всё. Дальше рутина. Расширение прорыва, сбоку бить линию обороны чуть легче, чем вскрывать консервную банку. Ввод в прорыв лёгкой артиллерии, уничтожение и захват частей обеспечения.
Немного не так получается, неожиданности есть всегда. Моторизованный батальон попытался контратаковать. Их придерживают, а потом снова прилетают штурмовики.
Отхожу к узлу связи.
— Сиди, сиди…
Вскочивший сержант снова приникает к радиостанции.
— Старлей, у тебя связь какая-то есть с ними? — Киваю в сторону боя.
— Так точно, есть товарищ генерал армии! — Чеканит бравый до невозможности русый и стройный старший лейтенант.
— Сделай вот что… — быстро объясняю необходимое. Потом терпеливо жду, пока сержант вызывает сначала «Пчелу-1», потом «Бобра-3», ещё кого-то. Через четверть часа получаю ответ.
Дивизия СС «Рейх», вот кто покусал вчера Голубева. Вот кому сейчас мы холку мылим. Сорок шестой армейский корпус. Остальные части корпуса вроде тоже СС.
— Свяжись с воздушным КП. Спроси от моего имени, как работа идёт.
Вчера ими занимались. Капитана, что раньше диспетчером был, куда-то передвинули, потом его угораздило в госпиталь попасть. Из наблюдателей остался один, но второго всё-таки нашли. Подстраховал своим. И диспетчер тоже мой. О Яшке и говорить нечего. Сейчас они не только работают, но и стажёров обучают.
Разговор вчера с Голубевым тяжёлый был. Для кого как, конечно. Для меня, не очень.
— Константин Дмитрич, — думал до того, как его величать, может, по званию, но решаю не усугублять, — скажи, так всегда будет? Если в чём-то конкретном я тебя не подпиннываю, то и шевелиться не будешь?
Наливается потихоньку генеральское лицо бурым цветом. Мы наедине, но всё равно крайне неприятно.
— Warum schweigst du nicht? (чего молчишь?).
Краткое недоумение и ещё большее покраснение. Немецкий он тоже не знает.
— Язык врага надо знать, — наставляю, как гимназиста. — Знаешь, что такое православный тезис «Возлюби врага своего, как самого себя»? Это фундамент русского военного самосознания. Универсальный рецепт для победы над любым врагом.
Тут мой Голубев заметно снижает инфракрасное излучение от своего лица. И даже слов не находит на такое неожиданное заявление.
Первый раз озвучиваю эти мысли, не побоюсь этого слова, сакральные. Вроде бы просто, а многие не понимают, упускают из виду. Это намного глубже мудрости крёстного отца дона Корлеоне, про которого здесь пока не знают. Держи врага близко, ага.
— Кого мы знаем лучше всего? Все сильные и слабые стороны? Того, кого любим! Поэтому фрицев надо нежно любить, учиться у них, и… что?
— Что? — Выдыхает потрясённый Голубев.
— И знать все их уязвимости, все слабые места. А сильные стороны тоже можно обращать себе на пользу. Понял теперь? Не будешь их любить, не будешь их понимать и знать, как ловчее ударить, чтобы с ног сбить. Если совсем коротко: не будешь любить, не сможешь победить. Помнишь, что Пушкин писал? И за учителей своих заздравный кубок поднимает? Кто поднимает, помнишь?
Опять не помнит и не знает.
— Пётр Первый заздравный кубок за шведов поднимал! На празднике в честь победы над ними под Полтавой! Они его много раз били, а он у них учился. И называя их учителями, неявно признавал, что любит их и уважает.
— Что такое воздушный КП? Да у немцев ещё круче, у них целая сеть. Наблюдательные посты с радио в каждом батальоне, воздушная разведка, артразведка! Немецкие генералы контролируют боевую обстановку в реальном времени. Сообщения о наших движениях ложатся на штабные столы через одну-две минуты…
— Контролировали, — поправляюсь на ходу, — сейчас у авиации строгий приказ. Даже боевые эскадрильи можно иногда пропустить. Воздушных разведчиков и наблюдателей люфтваффе уничтожать немедленно по обнаружении.
— А ты важнейший элемент управления войсками из рук выпустил! — Добиваю командарма. — Смотри у меня! Скоро твои подчинённые в званиях тебя обойдут. Станут генерал-лейтенантами и генерал-полковниками. А ты генерал-майором останешься!
Такой вот у нас вчера разговор состоялся. Справедливости ради надо сказать, что по-крайней мере одна положительная черта у Голубева есть. Не мешает своим подчинённым воевать. Не лезет под руки. А то бывают ухари, сами ничего не понимают, но умничают. И потом у них, кто угодно виноват, но только не они сами.
Выхожу из блиндажа. Вслед за мной Голубев, через полминуты. Затягиваемся папиросами, демаскируем позиции табачным дымом.
— В субботу, Константин Дмитрич, пришлю свой тэбэ в Скидель (место базирования 127 ИАП, откуда взлетает и ТБ-7 Голубева). Мои ребята должны быть. К тому времени, как хочешь, но у тебя должна появиться своя команда. Проследи, чтобы они ушами лучше мышей ловили.
Командарм вежливо улыбается на мои обороты. Хотя ему без того есть от чего улыбаться. Нахлобучка от начальства, то бишь, меня всего лишь словесная. Помощь ему оказали, команда обслуживания КП восстанавливается. Поработать придётся, но тут извините, работать всем надо и генералам в первую очередь. Генеральская лень оплачивается солдатской кровью.
Не знаю, но чувствую, как он вздыхает, провожая взглядом броневик с бронеавтомобилем. Мы оставляем за собой слабый пыльный след, — дождик ночью пролился, — направляемся обратно в Белосток. Там меня мой ТБ-7 ждёт.
27 сентября, суббота, время 08:55.
Вильнюс, штаб группы армий «Центр».
— Фердаммт! — Ругательство вырывается непроизвольно. Присутствующие генералы и высшие офицеры опускают глаза.
Генерал-фельдмаршал фон Бок вертит в руках листовку от русских. Довольно отчётливо на ней напечатан фотоснимок. Разбомбленное здание имперского министерства авиации узнает любой берлинец и любой лётчик люфтваффе.
— Это правда? Или большевисткая пропаганда?
Генералы не поднимают глаз, но шефу разведки не отвертеться.
— К сожалению, правда, герр генерал-фельдмаршал, — встаёт и докладывает майор фон Герсдорф. — Недавно русские бомбили Берлин. Тяжёлые дальние бомбардировщики.
Подавленное молчание остальных подтверждает слова майора. Фон Бок отбрасывает листовку.
— Что будем делать, господа?
Первым осмеливается подать голос генерал-полковник фон Штраус (9-ая полевая армия).
— Видимо взятие Минска придётся отложить…
Конечно, придётся! Ш-шайсе! Речь уже идёт об угрозе окружения всей группы войск. И его и фон Лееба. Только дурак поверит, что угроза реальна, но окружённые под Даугавпилсом части уже не спасти. Если ввязаться в схватку с 11-ой армией русских, то угроза блокады станет вполне реальной. А там и до полного разгрома недалеко. Генерал Павлов воюет азартно и талантливо.
Как такое могло случиться, что он, генерал-фельдмаршал, ещё недавно мечтавший взять Москву, вынужден не наступать, а огрызаться. Как матёрый волк, окружённый злыми псами. Впрочем, есть ещё шансы.
Фон Бок встаёт.
— Господа, положение наше нелёгкое, но есть и плюсы. Предприняв наступление, русские открываются для контрудара. Если русские войска куда-то вошли, то откуда-то вышли. И можно занять это место. Генерал-полковник правильно сказал. Минск для нас закрыт. Но есть множество других мест, куда можно ударить. Прошу вас, предлагайте.
Через полчаса атмосфера в штабе становится обычной, рабочей. У карты распинается Гудериан, остальные слушают, обсуждают.
К обеду план готов и принимается с некоторыми поправками. После обдумывания.
Наступление в этом направлении перспективно и случае успеха сулит многое. Как минимум, сильно озадачит русских. А если будет стремительным, то ошеломит и заставит делать ошибки. Так тому и быть.
— Господа, если больше нет замечаний, то прошу приниматься за дело. Мелкие вопросы, как обычно, решим на ходу.
28 сентября, воскресенье, время 09:00.
Сообщение Совинформбюро.
«Вчера, в девять часов вечера, группа немецко-фашистких войск, окружённая под Даугавпилсом, капитулировала. Это крупный успех войск Западного и Северо-Западного фронтов. В плен попали тридцать пять тысяч солдат и офицеров германской армии. Около пятнадцати тысяч было уничтожено в ходе боёв по окружению и расчленению немецких войск.
Освобождены города Литовской и Латышкой ССР: Даугавпилс, Дукштас, Пабраде, Утена, Скапишкис.
Ворвавшиеся на территорию Восточной Пруссии войска Западного фронта захватили немецкие города Лик, Растенбург, Инстербург, Трейбург и множество мелких населённых пунктов. Подвергнут бомбёжке крупный транспортный узел Тильзит, разрушен мост через реку Неман. Развивается наступление в направлении Сувалок при ожесточённом сопротивлении германских войск.
На остальных участках фронта бои местного значения».
29 сентября, понедельник, время 08:15.
Минск, штаб фронта. Генерал Павлов.
— Чего-о-о! — Вхожу в режим полного офигевания, вертя в руках записку с коротеньким сообщением. Мои генералы вытягивают головы, безуспешно пытаясь рассмотреть текст. Бросаю записку на стол.
— Фон Бок совсем с ума сошёл! Ударил в сторону Лиды!
Генералы негромко гомонят, обсуждая новость. Хм-м… вообще-то смысл в этом есть. Фон Бок, если ему повезёт взять Лиду, сильно мне логистику испортит. Не фатально, но серьёзно.
— Владимир Ефимович, срочно готовь два приказа и отправляй немедленно. 70-ый корпус отдай под оперативное командование Никитину. Иван Иваныч, 59-ую авиадивизию закрепи за 13-ой армией. А я пойду с Никитиным переговорю.
Спускаюсь вниз на радиоузел. 71-ый стрелковый корпус, оказавшийся под ударом, почти весь из новобранцев. Тут и плюс и минус. Плюс в том, что скоро получу обстрелянное соединение. Минус в том… понятно, в чём.
— Дивизии ополчения мне отдашь? — Семёныч молодец, конечно. Ждал его не больше десяти минут и сразу берёт быка за рога. Подгребает себе всё, что можно.
— Первую и вторую могу в резерв отдать. Полностью столицу не буду оголять.
Эти две дивизии самые боеспособные. Интенсивнее всех воевали.
— И, Семёныч, слушай внимательно. Если что, Рычагов тебе в помощь, но сам знаешь, он и так небо крепко держит. Лиду не то, что запрещаю отдавать, а на пушечный выстрел чтобы не подпустил! Вмешиваться не буду, тебя учить только портить. Сделай так, чтобы неприятными новостями меня с этого направления не беспокоили.
— Не волнуйся, Грыгорич. Усё будет путём.
Поднимаюсь успокоенный. Мне есть чем заняться кроме Лиды. На Никитина можно положиться. Не зря же я его единственного постоянно только по отчеству зову. И он меня.
Окончание главы 18.