После всестороннего рассмотрения предложения председателя КГБ 26 апреля 1955 г. был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии лиц, сотрудничавших во время войны с немецкими властями. Под действие этого Указа попал и Алексей Протопопов-Медер. В декабре 1956 г. в исправительно-трудовой лагерь, носящий условное наименование «Подразделение п/я 90/2-046» и расположенный в Чунском районе Иркутской области, в поселке Сосновка, пришло заказное письмо помощника военного прокурора Сибирского Военного округа гвардии майора Тулинова:
«Прошу объявить заключенному Протопопову-Медеру А. М., 1897 года рождения, о том, что поданная им жалоба в ЦК КПСС поступила в военную прокуратуру Сибирского военного округа и рассмотрена. Проверкой материалов дела установлено, что вина его по статье 58-3 УК РСФСР доказана, и с учетом тяжести совершенного им преступления, он осужден правильно. Приведенные им в жалобе доводы опровергаются имеющимися в деле материалами. Оснований для пересмотра дела в судебном порядке, о чем он просит в своей жалобе, не имеется и его жалоба оставлена без удовлетворения.
Одновременно, с получением сего, прошу Вас срочно сообщить нам, как разрешен вопрос о применении амнистии по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 21 апреля 1955 г. в отношении Протопопова-Медера. Если он по амнистии освобожден из места заключения, то укажите, когда и куда он убыл. Исполнение не задержите».
Но майор Тулинов опоздал. 6 августа 1956 г. на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 21 апреля 1955 г. А. М. Протопопов был передан правительству Австрии — как преступник. Алексей Михайлович в своем последнем обращении к советским властям просил пересмотреть его дело в судебном порядке. Иными словами, он просил о своей реабилитации.
Но реабилитации пришлось ждать почти сорок лет.
Внимательный читатель, вне всякого сомнения, заметил некоторые несообразности в использованных на суде и следствии документах.
Действительно, Алексей Протопопов, именовавший себя кадровым офицером железнодорожных войск, т. е. технических войск, где строевой подготовке уделялось не так уж много времени, и в Русском охранном корпусе, и в Казачьем стане использовался исключительно в качестве строевого офицера. И не просто строевого офицера, а инструктора по строевой подготовке чинов резерва офицерского состава, что требовало большого служебного опыта. Поскольку же служба Алексея Михайловича в период Второй мировой войны проходила главным образом в казачьих частях, то, будучи инструктором, он должен был хорошо знать и кавалерийское дело — коня и уход за ним, выездку и многое другое, чему не учат в железнодорожных войсках, но что с молоком матери усваивают казаки.
Если бы на месте злобных и безграмотных недоумков из СМЕРШа и из оперативно-чекистских отделов лагерей, в которых содержался Алексей Протопопов, были бы мало-мальски вдумчивые юристы, то вместо выяснения вопроса, в каких погонах он ходил, в немецких или русских, его сразу же приперли бы к стене вопросом: откуда у него такие познания и такой опыт в кавалерийском деле? Казака можно довольно скоро научить железнодорожному делу, но если в твоих жилах не течет казачья кровь, ты будешь сидеть на коне, как собака на заборе.
Некоторым могут показаться уловкой и слова Алексея Михайловича о том, что при нападении в 1941 г. Германии и Венгрии на Югославию, он, офицер югославской армии, оказывал вооруженное сопротивление захватчикам и даже взорвал железнодорожный мост.
Но процитируем отрывок из изданной под редакцией есаула Д. П. Вертепова книги «Русский Корпус на Балканах во время Второй Великой Войны»[59]:
«…Когда в апреле 1941 г. Германия напала на Югославию, русская эмиграция полностью выполнила свой долг в отношении приютившей ее страны.
Русские эмигранты, принявшие югославянское подданство и некоторые не принявшие, были призваны, а многие и добровольно поступили в войска. Некоторые из них погибли, другие были ранены или попали в плен и были увезены в Германию, чем отчасти и объясняется тот факт, что когда позже в Сербии был сформирован Русский Корпус, то в нем чувствовался недостаток людей именно призывного возраста.
Начальник IV отдела Русского Обще-Воинского Союза генерал Барбович, начальник Кубанской казачьей дивизии генерал Зборовский, командир Гвардейского казачьего дивизиона полковник Рогожин предоставили себя и возглавляемые ими части в распоряжение югославянского военного командования. Однако ввиду молниеносного окончания войны, до практического использования этих предложений дело не дошло».
Так что не лукавил Алексей Протопопов, рассказывая о честном выполнении им, майором югославской армии и гражданином Югославии, своего гражданского и воинского долга. Но часть бывшей Югославии была вскоре присоединена к Германии, и Алексей Михайлович автоматически стал гражданином Германии и германским офицером. Немаловажную роль сыграло и немецкое происхождение его матери.
Читатель, без сомнения, обратил внимание на то, насколько пристально изучали следователи и судьи вопрос о связи Алексея Михайловича Протопопова с организацией «Самостийные казаки». Это было неспроста. Стремясь доказать, что такая связь существовала, советская юстиция упорно «подводила» военнопленного офицера под действие многих статей Уголовного Кодекса РСФСР, каждая из которых предусматривала в виде наказания смертную казнь. Судьи и следователи ничего толком не знали об этой организации — ни ее политической программы, ни численности, ни результатов практической деятельности. Но сам факт причастности к «контрреволюции» давал им основание говорить о «помощи международной буржуазии в любой форме», а если бы удалось доказать, что речь шла об отрыве территорий Дона и Кубани от Советского Союза, то смертная казнь была бы неминуема.
Процитированные нами в предыдущих главах материалы предварительного и судебного следствия — показания немецкого военнопленного Алексея Михайловича Протопопова и других военнопленных, призванных в качестве свидетелей — позволяют оценить правдоподобность одной из версий его биографии: в Первую мировую войну служил в русской армии простым солдатом, попал в австрийский плен, принял австрийское гражданство, закончил институт инженеров путей сообщения, получил чин офицера запаса югославской армии, с чем и вступил во Вторую мировую войну.
Но какова была, образно говоря, обратная сторона медали, о чем умалчивал Алексей Протопопов на следствии, какие факты своей биографии выделял или даже придумывал, какие скрывал, и почему он это делал? Обратимся к другим документам — к биографии Алексея Михайловича Протопопова, к полученным им в разное время — с 1920 по 1945 годы — немецким и югославским документам.
Отец его, дворянин, генерал-майор Михаил Алексеевич Протопопов, родился 21 ноября 1867 года в Новочеркасске. Окончив, согласно семейным традициям, кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище, он начал службу в 1888 году в 1-м Донском казачьем полку. В мае 1916 года генерал Протопопов был назначен начальником 1-й Донской казачьей дивизии, а в октябре 1917 года по ранению был направлен на лечение домой, на Дон.
Матерью Алексея Протопопова была урожденная Эльфрида фон Медер, во святом крещении — Ксения, родившаяся 29 января 1873 года в Потсдаме. Брат ее, Иоанн фон Медер, достигший чина генерала, издавна состоял на русской военной службе. Протопоповы, сочетавшиеся законным браком в 1895 г. владели стоявшим близ станицы Новочеркасской на речке Нецветай хутором с их фамильным названием. В декабре 1917 г. на хутор Протопопов ворвался красный отряд во главе с комиссаром Коганом. Генерал Протопопов, его жена и их 18-летняя дочь Евгения были зверски убиты красными бандитами.
Алексей Протопопов закончил в 1914 г. Атаманское техническое училище в Новочеркасске. Могут спросить — почему сын донского казачьего генерала, вопреки семейной традиции, выбрал не престижную в казачьих кругах карьеру техника? Нет, вначале все шло по семейным канонам. Но в Донском имени Императора Александра III кадетском корпусе, как и во всех военных училищах, были свои традиции. В те годы среди кадетов был обычай — при каждом удобном случае вставлять в речь слово «братцы». Однажды во время молитвы получилось — «…иже, братцы, херувимы…». Был большой скандал, зачинщикам грозило исключение с волчьим билетом, и озорного Алешу отец перевел от беды в Атаманское техническое училище.
Но Первая мировая война восстановила славные семейные традиции казаков Протопоповых. Алексей поступил в Новочеркасское казачье военное училище, и по окончании его в 1915 г. в чине хорунжего был приписан к Лейб-гвардии Его Величества Атаманскому полку и направлен на фронт в 10-й Донской казачий имени генерала Луковкина полк.
Алеша Протопопов в форме Новочеркасского казачьего военного училища, 1914 г.
Знавший его по фронтам Первой мировой войны генерал П. Н. Краснов писал в своей книге «От двуглавого орла к красному знамени»[60]:
«…Лучшим разведчиком 1-й Донской казачьей дивизии был «Алеша-пистолет» — хорунжий А. М. Протопопов…».
В конце января 1916 г. сотник Алексей Протопопов был награжден орденом Св. Владимира IV степени с мечами и бантом за военную доблесть, а затем в августе 1917 года — Георгиевским крестом. Отец очень гордился своим Георгиевским крестом, не столько из- за личного подвига храбрости, за которую он его получил, а больше из-за того, что он получил крест от своих казаков[61]. Даже революция не смогла разорвать ту связь, которая объединяла офицера и рядовых казаков.
Только в конце января 1918 года Алексей Михайлович узнал о трагической гибели отца, матери и сестры. По призыву Донского Атамана: «Казаки, на Дон, спасать свои семьи от красных бандитов!» — 10-й Донской казачий полк вместе с прочими казачьими частями прибыл в Новочеркасск. Затем, осознав всю безнадежность потери всех родных, в феврале 1919 года отец ушел в Степной поход вместе с генерал-лейтенантом К. К. Мамонтовым.
Состоя в 3-м Донском казачьем полку 4-го Донского конного корпуса, Алексей Протопопов был произведен за боевые отличия сначала в чин подъесаула, а затем есаула. В августе 1919 года, во время конного рейда генерала Мамонтова на Тулу, есаул Алексей Протопопов исполнял обязанности командира 3-го Донского казачьего полка.
За десять лет до своей кончины, в 1979 году, в журнале «Казачье Слово» он вспоминал:
Есаул 3-го Донского полка 10-й дивизии 4-го Донского конного корпуса А. М. Протопопов, 1917 г.
«Наш 4-й Донской конный корпус занимал участок фронта по линии Калач-Урюпинская, состоял из двух дивизий и одной отдельной бригады, и двух батарей, всего численностью около 15 тысяч шашек. Генерал Мамонтов, узнав, что красные готовятся к нападению на Дон, на казачий фронт, решил облегчить успех своего наступления и согласно директиве Главнокомандующего прорвал фронт красных и двинулся в рейд в направлении Новохоперск — Борисоглебск — Тамбов — Козлов. Видя благоприятную обстановку: отсутствие у красных конницы и плохо налаженную связь, генерал Мамонтов продолжал свои действия, нарушавшие нормальную жизнь тыла красных, вооружая население, побуждая его к восстанию против красных и к партизанским действиям. Его корпус разрушил железнодорожную сеть, и положение Южного советского фронта стало катастрофическим!
Части генерала Мамонтова разбили 8-ю армию красных и разогнали все их формирования.
Есаул А. М. Протопопов, офицер Лейб-гвардии Атаманского Его Величества полка.
Бывший командующий Южным советским фронтом А. И. Егоров (в царской службе — полковник генерального штаба) дал такой объективный отзыв о рейде: «Своим движением на север генерал Мамонтов бесконечно расширял цели и задачи своих действии в расчете, очевидно, на восстание крестьянства и городов против советской власти, он отвлек на себя с фронта и тыла пять стрелковых дивизий, одну стрелковую бригаду, части 3-й стрелковой дивизии, конный корпус Буденного, пять полков коммунаров, Тамбовские пехотные курсы, а также многочисленные местные формирования и отряды, бронепоезда, которые перешли к генералу Мамонтову.
Донской генерал-лейтенант К. К. Мамонтов.
Мамонтов коренным образом нарушил управление Южным советским фронтом, основательно разрушил железные дороги, уничтожил базы и склады Южного фронта, нанес тяжкий удар всему снабжению фронта и советскому командованию».[62]
4-й Донской конный корпус неудержимо двигался вперед на север, нанося удары красным войскам и занимая города: Тамбов, Козлов, Ранненбург. Тулу, Рязань. Оборона Тулы перешла на сторону казаков генерала Мамонтова, и около 15 тысяч бывших красноармейцев дали согласие сражаться против советской власти. Из них была там же организована Тульская дивизия. Начальником ее был назначен генерал Дьяконов, и эта дивизия лихо сражалась против красных. Но, несмотря на полный разгром красных, Деникин с его армией топтался в глубоком тылу. Наше движение на Москву имело успех, оттуда все красные уже бежали в Самару, и нас никто не мог остановить перед Москвой! Как непосредственный участник рейда, будучи временно исполняющим обязанности командира 3-го Донского конного полка, категорически утверждаю, что нашу конную группу — 4-й Донской корпус — из рейда вернул своим приказом генерал Деникин, так как он хотел первым быть в Москве. Он прислал приказ с летчиком поручиком Барановым, в котором нам было приказано: «Приостановить движение вперед и немедленно возвратиться назад на юг»! Генерал Мамонтов печально собрал старших начальников групп, прочитал этот приказ генерала Деникина и сказал: «Генерал Деникин, видимо, испугался, что я вырву у него первенство занятия Москвы. Уму непостижимо такое требование главнокомандующего, тем паче, что нас никто не может теперь остановить перед Москвой, но я солдат, и обязан подчиниться приказу главнокомандующего».
И от Тулы до Рязани наша Казачья конная группа (4-й Донской корпус) пошла на юг в направлении на Елец. 19 августа был занят Елец, и занятие его произошло так быстро, что советские учреждения не успели эвакуироваться. 22-го августа наша группа из района Ельца двинулась двумя колоннами на юг, в общем направлении Воронеж — станция Касторная, сметая и уничтожая все на своем пути. 29-го августа наш 4-й Донской корпус ворвался в г. Воронеж, где записалось воевать против советской власти около 10 тысяч добровольцев, а на другой день пришло только около 1 ООО человек офицеров, из них был сформирован офицерский полк, командиром этого полка был назначен генерал Максимов. 1-го сентября 4-й Донской конный корпус из Воронежа двинулся на Коротояк. Разбив красных и овладев городом, генерал Мамонтов послал одну дивизию казаков в район села Репьевки — помочь Кубанцам.
Генерал Шкуро за счет этого разбил красных и присоединился к нам. При этом была полностью взята в плен 16-я советская стрелковая дивизия.
Наш 4-й Донской конный корпус перешел в гор. Острогорск, где мы соединились с Донской Армией — 3-м Донским корпусом генерала Гусельщикова. Отсюда генерал Мамонтов был вызван в штаб генерала Деникина, там отрешен от командования нашим 4-м Донским конным корпусом, вместо генерала Мамонтова командующим этой группой генерал Деникин назначил генерала Улагай.
Генерал-лейтенант А. Г. Шкуро.
Как известно, после попытки рейда на Москву, генерал Мамонтов стал у генерала Деникина костью в горле. А потому Деникин приказал Казачью конную группу генерала Мамонтова отнять у Донской Армии и подчинить Добровольческой армии генерала Врангеля. 8-го декабря 1919 г. Донской Атаман генерал Богаевский и Командующий Донской Армией генерал Сидорин протестовали против такого безобразия, и генерал Сидорин писал генералу Деникину следующее:
«Сегодня мною получены донесения о героических боях Донской казачьей группы генерала Мамонтова. Одновременно генерал Мамонтов доносил мне о его отрешении от командования. Это отрешение заранее предрешенное, помимо тяжелой обиды, нанесенной ген. Мамонтову, является оскорблением и всей Донской Армии, ибо такое неуважение к одному из славных Донских вождей я расцениваю как величайшую несправедливость и чувствую за генерала Мамонтова горькую обиду. Учитывая все серьезные последствия этого шага, во имя наших общих высоких задач, я прошу об отмене приказа № 208 от 8 декабря 1919 г. Генерал Сидорин».
Вот что пишет бывший командующий советским фронтом бывший полковник А. И. Егоров в своих исследованиях:
«…Устранением генерала Мамонтова от командования казачьей конной группой белые генералы нанесли ущерб белым и огромную пользу красным. Обстоятельство это имело весьма существенное значение, ибо если кто-либо мог воодушевить казаков и сдержать бегство белых, то это был только Мамонтов, который был все же очень популярен среди казаков»[63].
Так горе-командиры сумели в два дня сделать Донскую казачью конницу небоеспособной, после чего генерал Врангель донес Деникину: «Конницы у нас нет, и белое дело считаю проигранным». На этом основании Деникин обратился к «варягам», к тому же опальному генералу Мамонтову — с просьбой, чтобы Мамонтов вернулся к командованию Казачьей конной группой.
19-го декабря 1919 г. 4-й Донской конный корпус был передан обратно в Донскую Армию, а генерал Улагай уехал в Екатеринодар. Генерал Мамонтов сделал снова боеспособным 4-й Донской казачий конный корпус, который 7–8 января 1920 года под станицей Ольгинской и 14–15 января 1920 года на Маныче под хутором Веселым покрыл себя славой и разбил Буденного и Думенко! По поводу способностей ген. Мамонтова и его правильного движения на Москву, читателям будет интересно ознакомиться со свидетельством С. П. Мельгунова о Мамонтовском рейде («Очерки русской смуты»):
«Если бы генерал Деникин с самыми незначительными силами захватил Москву, не обращая внимания на развал в «тылу», он был бы победителем в гражданской войне… Осенью 1919 г., когда Казачья конница разбила красные части, подходя к Туле, я жил в Черни в Тульской губернии на нелегальном положении. Я видел, какая паника возникла в командных большевистских кругах, какое сочувствие было кругом среди крестьян к белым казакам! Стоило лишь на горизонте появиться всаднику, раздавались крики «Казаки»!».
А это было далеко от Тулы, куда проникли мамонтовцы, а главное силы Казачьей группы, согласно приказу Деникина, возвращались на юг!
Генерал К. К. Мамонтов был казак трезвый, храбрый и честный способный полководец! Мы с гордостью служили под его командованием!»[64]