Верьте! Не возьмете, продажные шкуры,
К зверю кровожадному в пасть мы не пойдем!
Презирать вас будут невинные трупы,
Как один, в долине этой мы умрем!»
«Ура!!! На смерть, за правду», — раздались крики,
И на цепь к солдатам бросилась толпа.
Цепь солдат сломили, но увы… преграда —
Впереди бурлила быстрая река.
Выстрелы догнали, кто по-над рекою
Из толпы пытался к лесу убежать,
А бежавших первыми массовой толпою
С берега столкнули Драву переплывать.
Женщины и дети с берега бросались,
Думали, поможет им уйти река.
Но волной свирепой они разбивались
О скалистый берег и ушли до дна.
Вот спешит на берег гордая казачка,
Грудного малютку держит на руках.
К груди дорогого младенца прижала
И, не дрогнув, скрылась в кипучих волнах.
Она не преступница была перед властью —
Казака Решитько верная жена,
А в протест всеобщему русскому несчастью
Жизнь свою с младенцем она отдала.
А река, свирепым ревом заглушая,
Ровно зверь, добычу свою растерзав,
Меж волн бессчетно трупы принимая,
Несет эти жертвы поспешно в Дунай.
Но недолго масса у реки толпилась,
Английские танки на помощь пришли,
На прежнее место, где она молилась,
Скрежетом железа народ отвели.
Не было предела ужасу страданий!
Это проходило, будто страшный сон.
Учинил расправу в городке Лиенце
Британский бригадный генерал Мессон.
Был ли он подкуплен Сталинской разведкой?
Или он приказы власти выполнял?
О такой расправе, в истории редкой,
До сего момента никто не слыхал.
1946 г. Клагенфурт, Австрия.
Примечание:
В 1946 г. для широких масс не было известно о Тегеранском и Ялтинском соглашениях между Рузвельтом, Черчиллем и Сталиным. Мне говорили казаки, что казачий стан походного атамана Доманова был в подчинении командиру 36-й бригады бригадиру Мессону. После выяснилось, что выдачу производил 8-й шотландский батальон 36-й бригады под командой подполковника Малькольма и офицера связи майора Дэвиса. Возможно, сам бригадир Мессон при выдаче не присутствовал. В то время мне не были известны другие лица, кроме генерала Мессона, поэтому я и указал только главное лицо, которому подчинялся казачий стан. Штабу 1-го Конного полка было официально объявлено — Казачий стан подчиняется английскому бригадному генералу Мессону.
Был 1938 год, но я не помню ни числа, ни дня, ни месяца, ни времени, когда они пришли за отцом. Скорее всего, весной или ранней осенью: выходя из дому, я не надевал пальто. И сам арест произошел рано утром. Хотя на дворе было пасмурно, но достаточно светло и магазины были открыты. Перед тем, как отца увели, я успел сбегать в магазин и купить ему в дорогу большой кусок московской колбасы.
Также не помню я, что я делал в этот поворотный в моей жизни день. Наверно я пошел, как обычно, в школу, как на работу в диспансер пошла мама. Никаких резких обвалов в моем мышлении в этот день не произошло. Внешне в моем отношении к окружавшей меня действительности все оставалось неизменным. И вместе с тем, день ареста моего отца оказался для меня решающим в моей жизни в большом и глубоком для меня смысле.
Отмечу, что с самого начала я рос и воспитывался в семье незатронутой клише и шаблонами официального советского мышления. Моего отца, рожденного в крестьянской семье в с. Липцы, Харьковской губернии, революция 1917 года и конец 1-й Мировой войны застали на турецком фронте в чине поручика российской императорской армии.
Весной 1918 года он пробрался, через взбаламученный начинавшейся гражданской войной Кавказ, в уже занятый немцами Харьков. Но уже в конце этого же года, после поражения Германии в войне и падения гетманского режима на Украине, мой отец с группой других проживавших в Харькове офицеров, присоединился к отходившему из Харькова на запад гетманскому полку, признавшему власть Директории Украинской Народной Республики. На полковом совещании обсуждалась также возможность отхода на соединение с Добровольческой армией, но пути на юг были уже отрезаны наступающей Красной армией.
Вместе с полком отец совершил весь путь от начала похода до его конца. В советском военном билете, в графе военной службы в гражданскую войну, была указана его должность как командира батальона в петлюровской армии. Этой должности должно было соответствовать звание куренного атамана. В советской литературе, посвященной теме гражданской войны на Украине, это звание было очернено в прозе М. Булгакова и в поэзии И. Сосюры. Но по рассказам отца, он никого не засекал шомполами и не расстреливал пленных комсомольцев. Сам же отец поведал мне под секретом, что окончил он свой поход командиром полка. С ним он прошел через всю Украину. Где-то в конце 1919 года, западнее Ровно, полк был разбит польской кавалерией ген. Галера и отец попал в польский плен.
Из лагеря военнопленных отец бежал в Чехию, осел на время в украинской колонии в Праге. Из Праги весной 1920 года перебрался в Австрию, в Вену. Там он увлекся поэзией, стал печататься в украинских литературных журналах. Его лирическое стихотворение «Снежинка» (я до сих пор помню его) привлекло внимание видного украинского поэта Олеся, предрекшего отцу поэтическое будущее (по странной игре случая, первое стихотворение моей дочери Ани, его внучки, написанное на английском языке, тоже называлось «Снежинка»). Предсказание Олеся не сбылось: на самом деле отец закончил свой трудовой путь бухгалтером.