Юлию Бессараб отправят в лагерь. Она будет работать на лесозаготовках. От маникюра, роскошной прически останутся только воспоминания. В день, когда ей предстоит отправиться по этапу, она опять на Лубянке. Ее привели в кабинет: за столом люди в военной форме, на плечах — золотые погоны. От вида погон ей стало дурно. В Красной Армии не было погон! Значит, это немцы. Значит, они взяли Москву, победа на их стороне. Не знала она, что Сталин ввел в своих войсках погоны.
Но что с Яковом?
10 июля 1945 года в Берлине патруль советской администрации арестует работника отдела 1-Ц главного штаба Центральной группы гитлеровских войск Пауля Генсгера. Он был переводчиком при первых допросах Якова в белорусском городе Борисове.
Генсгера допросили. Он поведал удивительные вещи. Рассказал, что личность пленного была установлена сразу же по документам — Яков Джугашвили. Знали, что фамилия Сталина Джугашвили, значит, это его сын. Когда офицер контрразведки понял, что перед ним сын самого Сталина, тут же связался с Берлином и сообщил потрясающую новость. Через час было получено указание доставить важного пленного в столицу великого рейха, но перед этим использовать факт пленения сына руководителя советского государства в пропагандистских целях. Якова поставили среди немецких офицеров, изображавших оживленную беседу. Группу сфотографировали.
Существует протокол допроса военнопленного — старшего лейтенанта Я. И. Джугашвили, который был проведен 18 июля 1941 года. Допрашивали его капитан Реушле и майор Гольтерс. Когда вчитываешься в протокол, начинаешь понимать, что это не допрос, а, скорее, мировоззренческий спор. После того как Яков рассказал об обстоятельствах своего пленения, зашел разговор о том, за что, собственно, идет война и какие интересы отстаивают в ней воюющие стороны. Немцы поставили Якову прямой вопрос: не думаете ли вы, что кулак защищал свою собственность в бывшей Русской империи, а немецкий крестьянин защищает теперь свою собственность только потому, что он еще является собственником? На что Яков, отлично подкованный политически, ответил: «Вы что, не знаете историю партии? Историю России? В общем так: кулаки были защитниками царизма и буржуазии». И сообщил, что дети кулаков воспитаны совершенно в другом духе, они отказываются от родителей, пораженных буржуазным духом.
Немцы зашли с другого бока: Считаете ли вы, что последние годы в Советском Союзе принесли рабочему и крестьянину преимущества по сравнению с тем, что было раньше? Яков, как достойный гражданин первого в мире государства рабочих и крестьян, поразился глупости допрашивающих и гордо обронил: «Безусловно!» Майор Гольтерс привел контраргумент: он во время войны 1914 года воевал в этих самых местах, и тогда крестьянские дома выглядели намного зажиточнее, а сейчас, к 1941 году, деревни пришли в упадок и обнищание, живут в них оборванцы, дома поражают убожеством. Яков дал такое объяснение: нам пришлось строить социализм во враждебном окружении, но зато у России теперь есть все свое, она ни от кого не зависит, хотя, быть может, это делалось за счет крестьян, за счет рабочих. Но и немцы тоже не лыком были шиты и привели следующий довод: в Германии тоже вырабатывают все свое, но национал-социалистическая партия заботится о народе, германский народ стал жить намного лучше, чем до войны 1914 года. А большевики, когда брали власть, обещали процветание, а на самом деле довели народ до крайней нищеты. Яков отвечает: зато на Кавказе крестьяне живут хорошо. Тут уж немцам крыть было нечем.
Кстати, в тех же местах воевал наш знаменитый хирург Николай Амосов. Понятно, он воевал не с винтовкой в руках, его бой — у операционного стола. В 1967 году Амосов решил проехаться по местам, где он мучился со своим полевым госпиталем. Вспоминает об увиденном: «Грустное впечатление было от Белоруссии и России. Какими деревни оставили в 45-м году, такими они и стоят. Разве что электричество провели и телевизионные антенны изредка маячат. Горестные мысли: бедный народ!» Побежденный в войне немецкий народ в Западной Германии через двадцать лет после капитуляции по уровню жизни пребывал на седьмом месте в мире, а советский — на 65-м. Чувствуете разницу?
Как-то вдруг мировоззренческая дискуссия между Яковом и Реушле с Гольтерсом съехала на еврейскую тему. Вопрос немцы поставили так: считаете ли вы, что русский народ когда-либо выскажется против евреев? Почему ненавидят комиссаров и евреев? Люди постоянно говорят: евреи — наше несчастье в Красной России. У Якова была жена еврейка, поэтому он со знанием дела мог отвечать на эти провокационные вопросы: если хотите, я сам могу вам сказать, что русский народ всегда питал ненависть к евреям… О евреях я могу только сказать, что они не умеют работать, евреи и цыгане одинаковы, они не хотят работать. Главное с их точки зрения — это торговля. Некоторые евреи, живущие у нас, говорят даже, что в Германии им было бы лучше, потому что там разрешают торговать, пусть там евреев и бьют, но зато им разрешат торговать.
Тут майор Гольтерс подпустил провокационный вопрос: известно ли вам, что вторая жена вашего отца тоже еврейка? Ведь Кагановичи евреи? Яков оторопел, но быстро нашелся: ничего подобного. Она была русской… Она русская, настоящая русская, русская из Донбасса. Действительно, с чего немцы взяли, что Сталин был женат на родственнице Моисея Кагановича? Странно как-то… Допрашивающие даже перепросили: разве фамилия второй жены вашего отца не Каганович? Яков: нет! Нет! Все это слухи. Чепуха.
После первых допросов Якова Джугашвили отправили самолетом в Берлин. С сообщениями на первых полосах о том, что плененный сын Сталина доставлен в столицу, вышли все немецкие газеты. Они захлебывались от восторга.
Якова осмотрели врачи. С ним подолгу беседовали психологи. И, естественно, бесконечные допросы в гестапо. Но не пытали, чего он больше всего боялся. Потом отправили в концлагерь.
Держался он в плену с достоинством. Свидетельствует Мариан Венцлович, поручик Войска Польского, оказавшийся в одном лагере с Джугашвили: «Четвертого мая 1942 года трое вооруженных автоматами охранников во главе с капитаном ввели в наш барак пленного в советской военной форме. Этот тщательно охраняемый пленный и был старший лейтенант Джугашвили. Мы сразу узнали его: без головного убора, черноволосый, точно такой же, как на фотографии, помещенной в фашистской газете. Несколько раз мне удавалось встретиться с Яковом с глазу на глаз. Он рассказал, что никогда не делал немцам никаких заявлений, и просил меня — если ему больше не придется увидеть своей родины, сообщить отцу, что он остался верен воинскому долгу. Всё, что состряпала фашистская пропаганда, — ложь».
Сталин, между тем, поверил фашистской пропаганде о предательстве сына. Большим ударом для него была листовка с фотографией Якова и рукописным текстом, обращенным лично к Сталину: «Дорогой отец, я вполне здоров, буду отправлен в один из офицерских лагерей в Германии. Обращение хорошее. Желаю здоровья, привет всем. Яша». Да, это был сильный удар. Сталин узнал почерк сына. И без колебаний записал его в предатели. Для него любой, сдавшийся в плен — сын, не сын, — был предатель. Родственники предателей подвергались репрессиям. Он, Сталин, тоже был родственник, но себя он «вынес за скобки», а вот семья Сванидзе была уничтожена — расстрелян Алексей Сванидзе, дядя Якова, тетки Мария и Марико тоже погибли в начале 1942 года.
Германцы надеялись, используя плененного Якова, попытаться оказать давление на Сталина. Через Красный Крест они предложили начать переговоры об обмене Якова — Сталин не ответил. По его приказу были посланы несколько диверсионных групп, чтобы отбить Якова, а если не удастся, то убить его. Группы гибли одна за другой.
Соответствующий приказ получила, например, Павел Судоплатов, который возглавлял в то время в НКВД Особую группу по разведовательно-диверсионной работе в тылу врага. Однако тщательно продуманная и подготовленная им операция провалилась. Об этом, в частности, писала Долорес Ибаррури, генсек Испанской компартии, в книге «Мне не хватало Испании», изданной в 1965 году в Барселоне. (Кстати, с сыном Долорес — Рубеном — Леонид Хрущев лечился в госпитале после ранения.) Почему Ибаррури касается этой темы? Дело в том, что в составе группы Судоплатова был испанец Луис Мендоса Пенья — офицер «голубой дивизии», сдавшийся в советский плен и ставший чекистом, — он-то и рассказал Пассионарии (что, как известно, в переводе с испанского — несгибаемая) о неудачной операции по вызволению Якова Джугашвили из фашистского плена…
После разгрома немцев под Сталинградом с германской стороны Сталину поступает предложение обменять Якова на фельдмаршала Паулюса. Это была знаковая фигура вермахта. Паулюс разрабатывал план нападения на СССР и сам же пал жертвой своих агрессивных устремлений. Попав в котел под Сталинградом, он отдал солдатам приказ сдаваться, хотя Гитлер ожидал от своего фельдмаршала (Паулюс получил это высшее звание вермахта за день до катастрофы) совсем другого — истинному арийцу надлежало принять смерть в бою. В крайнем случае — застрелиться.
Сталин на предложение обменять сына на Паулюса будто бы ответил посреднику, председателю шведского Красного Креста графу Бернадотту: «Солдата на фельдмаршала не меняю». Это фраза останется в истории. В 70-е годы на киноэкраны страны вышла киноэпопея «Освобождение», в одной из серий Сталин, вынув трубку изо рта, и чеканил эту фразу — кинозал взрывался аплодисментами. Тогда предпринимались попытки возрождения Сталина, и у многих это вызывало буйное одобрение.
Сталин скажет дочери в декабре 1943 года: «Немцы предлагали обменять Яшу на кого-нибудь из своих… Стану я с ними торговаться! Нет, на войне — как на войне». Однако он не был так уж уверен в своей правоте, этот вывод Светлана сделала, заметив, что он волнуется, а это за ним водилось чрезвычайно редко. И Жуков отмечал, что Сталин, когда заходила речь о сыне, менялся, выражение его лица становилось человечным. Вот фрагмент из воспоминаний маршала. Жуков обращается к Верховному: «Товарищ Сталин, давно я хотел узнать о Вашем сыне, Якове. Нет ли сведений о его судьбе?» На этот вопрос он ответил не сразу. Пройдя добрую сотню шагов, сказал каким-то приглушенным голосом: «Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его фашисты. По наведенным справкам, держат они его изолированно от других военнопленных и агитируют за измену Родине». Чувствовалось, он глубоко переживает за сына. Сидя за столом, И. В. Сталин долго молчал, не притрагиваясь к еде».
Ну, а что произошло с Леонидом Хрущевым после того, как его сбили и он пригрозил врачу пистолетом? Его отправили на лечение. Попал он в госпиталь в Куйбышеве, там же находилась семья Хрущевых — Нина Петровна, сестры Юля, Рада, Лена, брат Сергей. И была там жена Люба. Так что он оказался среди своих. Рада вспоминает, как с матерью навещала его в палате, где Леонид лежал с Рубеном Ибаррури. Запомнилось, что брат и Рубен постоянно пикировались — весело с ними было. Госпиталь, отметим, был привилегированный.
Куйбышев числился в то время запасной столицей СССР. Туда были эвакуированы многие министерства и ведомства, там находились иностранные посольства. На берегу Волги была возведена резиденция для Сталина, под ней подземный бункер. Город был страшно переполнен. И потому, наверное, отношение местных жителей к приезжим москвичам отличалось, мягко скажем, некоторой враждебностью, эвакуированных рассматривали как своего рода оккупантов.
Светлана Сталина сообщает отцу из Куйбышева: «Город мне не очень нравится; грязный и пыльный, как все портовые города. Очень много (не знаю почему) хромых, слепых, кривобоких, косоногих, криворуких и прочих калек. Прямо на улице каждый пятый — калека». (Тут мы прервем письмо Светланы ради замечания: Сталин тоже терпеть не мог калек и увечных. Потому после войны распорядился очистить города — Москву в первую очередь — от всех хромых, слепых, кривобоких, косоногих. И отправили тех, кто отдал здоровье за независимость Родины, в особые резервации, где инвалиды быстро спивались, превращались в развалины, умирали. Из Ленинграда, например, отравляли на остров Валаам.)
«В Куйбышев (во время войны) съехалось великое множество людей из Москвы, Ленинграда, Киева, Одессы и других городов, — пишет далее отцу Светлана. — Местные жители относятся к приехавшим с нескрываемой злобой. Приезжие считаются виновниками того, что цены на продукты поднялись, и вообще часто продуктов не бывает, и приходится часами стоять в очередях. «Вот, — говорят куйбышевцы, — понаехали сюда всякие разряженные да расфуфыренные, так теперь Гитлер и сюда прилетит бомбить!»… Папочка, еще одна есть у меня к тебе просьба; Яшина дочка, Галочка, сейчас в Сочи. Я бы очень хотела, чтобы Галочку привезли ко мне, сюда. У нее ведь нет теперь никого».
Оказался в Куйбышеве в то время и Степан Микоян. Он был ранен, горел в самолете, но спасся. В Куйбышеве Степан и познакомился с Леонидом, они крепко подружились. Месяца три провели вместе, встречались почти каждый день. По блату запасались на заводе ликером и водкой с таким расчетом, чтоб хватило на неделю. Понятно, и компания вокруг них подобралась соответствующая — веселая, любящая покутить.
Я поинтересовался у Микояна: «Леонид любил выпить? Выпив, становился агрессивным?» Микоян ответил: «Он был тихим, спокойным. Выпьет — и в сон». Известно, что первым делом — самолеты, а девушки потом. Но то на фронте. А в тылу, во время выздоровления девушки выступали на первое место. У Микояна тогда была в подругах балерина Большого театра. Устраивали вечеринки с барышнями. Слушали Лещенко, танцевали, флиртовали. У Микояна в пользовании была машина — ездили за город.
Спрашиваю: «А такое понятие, как гусарство, или нечто похожее на гусарство русских офицеров среди советского офицерства было в ходу?» — «Да. Вася Сталин, например, любил эффектные поступки».
Идет война. Война смертельная. Дети вождей отважно воюют, не уклоняются. Но в то же время не уклоняются и от веселья, розыгрышей, любовных приключений. Иногда идут на безумный риск. Жизнь в Куйбышеве — разудалая, хмельная, поступки иногда совершаются весьма рискованные. Вот случай: однажды Леонид попытался доказать, что стреляет не хуже, чем Вильгельм Телль. Степан Микоян уже к этому времени покинул Куйбышев, но о происшедшем ему рассказала знакомая балерина. Случай этот закончился трагически.
Очередная вечеринка. В компании оказался бравый морячок с Балтики. Заспорили, кто лучше стреляет. Морячок Леониду и скажи: а сможешь попасть в бутылку на моей голове? Леонид долго отказывался. Но, после того как моряк сказал, что летчики и пистолета-то в руках не держали, согласился. Сцена, полагаю, была жуткая. Моряк ставит бутылку на голову, становится у стены. Леонид долго прицеливается. Стреляет. Попадает в горлышко. Моряк: «Это не считается, надо попасть в бутылку». Следующим выстрелом Леонид угодил ему прямо в лоб.
Без всяких скидок на обстоятельства, лица и чины суд отмерил Леониду 8 лет. Он должен был угодить в штрафбат, но тем не менее остался в авиации, куда совершившим уголовное преступление путь был заказан. Странно. Брат Леонида, Сергей, свидетельствует: «В то время за такие проступки в тюрьму не сажали, отправляли на фронт в штрафные батальоны. Леониду разрешили остаться в авиации. Так он снова оказался на передовой, в столь желанном истребительном полку». Скупо и мало что объясняет.
Генерал Докучаев долгое время работал в охране высших должностных лиц. Написал книгу: «Москва. Кремль. Охрана». В ней он дал свою версию того, почему Леониду удалось избежать штрафного батальона, — за него хлопотал отец. «Сын Хрущева Леонид, военный летчик в звании старшего лейтенанта, в состоянии сильного опьянения, застрелил майора Советской Армии. Подробности инцидента не интересовали Сталина. Он твердо был уверен, что виноват в совершившемся сын Хрущева. Это не первый случай, когда в порыве алкогольного угара он выхватывал пистолет и налетал на кого-то… — И далее генерал красочно описывает, как Хрущев, покинув Сталинград в самые критические дни обороны города, ринулся в Москву спасать сына. Вот он в Кремле: — Хрущев посмотрел на Сталина красными, воспаленными от слез глазами: «Вся наша семья безмерно благодарна вам, товарищ Сталин, за то, что однажды вы оказали огромную помощь и душевное облегчение. Сейчас у нас снова страшное горе. Мой сын Леонид снова совершил преступление и должен предстать перед судом. Ему грозит смертный приговор. Если это случится, то я не знаю, как переживу эту трагедию». Сталин внимательно слушал. «Дорогой Иосиф Виссарионович! — у Хрущева вновь сдали нервы, и он заплакал — горько, навзрыд…»
«Хрущев, словно сломанный пополам, рухнул на ковер, — повествует генерал. — Мелко перебирая коленями, пополз к ногам Сталина…» — и так далее в том же шекспировском духе.
Еще более зловещую картину рисует Сергей Красиков, тоже прослуживший немало в охране Кремля: «…Сталин стал просто невменяем… и просто накинулся на убитого бедою соратника. Склонил к полу его голову и стал выколачивать о нее курительную трубку. Бесновался, кричал. Но, увидев, что Хрущев ни на что не реагирует, остыл и осмотрелся. Генсек стал оттаивать и проникся судьбой печальника: вождю было понятно, что предстоящая судьба сына доконала Хрущева, что он, переживая, не спал несколько дней и ночей».
У Степана Микояна иное объяснение снисходительности к преступлению Леонида: посчитали, что это случайный выстрел. И, кстати, в личном деле Леонида Хрущева ничего не говорится об этом драматическом инциденте. Там мы читаем справку следующего содержания:
«Ст. лейтенант ХРУЩЕВ Леонид Никитович 26. 7. 41 после выполнения боевого задания на самолете СБ при возвращении на аэродром был сбит истребителями противника и при посадке сломал ногу. С июля 1941 года по март 1942 года находился на излечении в госпитале. После выздоровления был направлен на переучивание на самолет Як-7. Переучивание проходил в 3 отдельном учебно-тренировочном смешанном авиационном полку с марта по ноябрь 1942 г. 19 декабря 1942 г. приказом Командующего 1 ВА назначен командиром звена 18 гвардейского истребительного авиаполка.
Ни слова о трагическом эпизоде со стрельбой.
Леонид Хрущев выздоравливает, выписывается из госпиталя. Его направляют в Москву. Там же по делам находился Никита Сергеевич. Рада вспоминает, что и она в январе 1942 года с матерью тоже оказалась в Москве. В столице встретились с Леонидом. Запомнилось: «Ходила с ним в Большой театр, там были сплошь военные». Нельзя сказать, что Леонид был любителем оперы и балета, но хоть какое-то напоминание о мирной жизни. От Москвы немцев уже отбросили, опасность не ощущалась. Они даже компанией ездили на автомобиле на места ожесточенных боев. Это было последнее, что Рада помнит о Леониде.
Степан Микоян в то время тоже находится в Москве и даже остановился в квартире Леонида — тот переучивается с пилота бомбардировщика на летчика-истребителя. Я спросил Микояна: «Летчик-истребитель в авиационной иерархии стоит выше?» «Не сравнить, — не задумываясь, ответил он. — Но дело в другом: тяжело переучиться с пилота бомбардировщика на истребителя, очень тяжело. Почти невозможно».
Но Леонид настойчив. К тому времени он летает уже семь лет, однако даже ему, опытному пилоту, потребовались месяцы, чтобы как следует освоить истребитель. После прохождения службы в учебном полку Леонида Хрущева назначают командиром звена 18-го гвардейского истребительного авиаполка. Командир 1-й воздушной армии генерал-майор Сергей Александрович Худяков предложил ему остаться при штабе. Леонид отказался. Он рвался воевать.
Яков Джугашвили — по ту сторону фронта, в концлагере под Любеком. Там он подружился с польскими офицерами. Беседовали, играли в шахматы, резались в карты. Он рассказывал о своих переживаниях. Яков уверял, что ни на минуту не предал родину, а все заявления в немецких газетах, будто бы он перешел на сторону Гитлера, — вранье. Он верил, что в войне победит Советский Союз. Поляки составили план побега, приглашали его с собой — отказался. Попытка оказалась неудачной. Якова после этого перевели в лагерь Заксенхаузен. Находился он в бараке для элитных военнопленных, это были родственники высокопоставленных деятелей США, Англии, Франции. Он близко сошелся с некоторыми. После войны англичане и бельгийцы, сидевшие с Яковом, попытаются связаться со Сталиным, чтобы сообщить ему о трагической судьбе сына, но ответа не получат.
Подполковник СС Вегнер в марте 1943 года был назначен командиром батальона охраны концлагеря Заксенхаузен. Свое хозяйство ему показывал комендант Кайндль. Он привел подполковника на территорию особой зоны «А», где содержались генералы и старшие офицеры Красной Армии, английской, греческой и бельгийской армий. Кайндль обратил внимание Вегнера на барак № 2 и сказал, что в него скоро по указанию шефа гестапо Гиммлера переведут из тюрьмы концлагеря двух старших лейтенантов, один из которых сын Сталина, а второй — родственник Молотова. Зона «А» состояла из трех бараков, огороженных каменной стеной, на расстоянии 2 метров от стены три забора из колючей проволоки. Через один из них пропущен ток высокого напряжения.
Действительно, через несколько дней в барак № 2 были переведены Джугашвили и Кокорин. Вегнер несколько раз из интереса заходил в барак, спрашивал у Джугашвили, нет ли у него каких просьб к комендатуре. Яков ничего не просил, кроме газет. Свою фамилию он не называл, держался, как показал позже на допросах Вегнер, независимо и презрением к администрации лагеря.
Во Франции очутился сбежавший из фашистского плена советский майор Минасян, воевал в партизанском отряде. В марте 1945 года он направил уполномоченному Совета Народных Комиссаров СССР по репатриации советских граждан в Западной Европе, представительство которого находилось в Париже, документ, который назвал «Справкой». В нем сообщались подробности пребывания в плену Якова Джугашвили:
Капитан артиллерии Яков Иосифович Джугашвили (сын маршала СССР товарища Сталина) находился со мной в плену в Южной Баварии, около маленького города Гоммельбурга. Лагерь военнопленных был международного характера, где были заключены в застенки советские, французские, английские и бельгийские офицеры. В этом лагере были заключены 27 советских генералов и много старшего начальствующего состава РККА.
Яков Джугашвили в этом лагере был заключен с апреля месяца 1942 года и был в нем по июнь 1942 года, а после чего был переведен в другой неизвестный мне лагерь. Яшу Джугашвили лично знали многие советские офицеры. За короткий промежуток времени нахождения в Гоммельбургском лагере показал себя стойким, а своим поведением мужественным и непоколебимым советским офицером, достойным сыном Великого отца, Маршала товарища Сталина. Питание он получал такое же, как и остальные советские офицеры, т. е. 150 гр. отварного «хлеба», в день один раз брюквенный суп без всякой приправы.
Немцы его использовали на хозяйственных работах внутри лагеря, воспользовавшись его способностями, он работал резчиком по кости. Из лошадиных костей он резал фигуры, шахматы, табачные трубки и т. д.
Ежедневно приезжали к нему фотокорреспонденты фашистских газет с сотрудниками гестапо, чтоб принудить Яшу и получить от него им выгодные сведения, на что всегда встречали твердый отказ: «Я люблю свою Родину, я никогда ничего не скажу плохого о моей Родине!» — таков был ответ Яши. Яшу Джугашвили одели немцы в «камуфлет». На его красноармейском мундире в 12 местах большими буквами разноцветными красками было написано «S.U.».
Майор Минасян возглавлял штаб партизанского отряда французского Сопротивления. После окончания войны он вернулся в Советский Союз, но не успел даже заехать к родным в Армению — его спешно отправили в Магадан, видимо, чтобы он мог сравнить условия пребывания в советском лагере и фашистском концлагере.
11 марта 1943 года — трагический день для Леонида Хрущева. Отчет командира полка майора Голубова подшит в его личное дело. Майор описывает последний бой Леонида сухо и лаконично, как и положено в военном документе:
«В 12. 13 группа из девяти «Як-7б», ведущий капитан Мазуров, вышла на боевое задание с задачей уничтожения бомбардировщиков противника в районе Кожановка, Ашково, Ясенок, Дынное, Жеребовка… После почти четырехминутного пребывания над линией фронта появились истребители противника… Наши самолеты, приняв бой, разбились на группы. Два наших самолета, ведущий гвардии старший лейтенант Заморин и ведомый гвардии старший лейтенант Хрущев, были атакованы двумя «Фокке-Вульфами-190», в результате завязался воздушный бой пара на пару. Заморин производил атаку одного «ФВ-190» и сбил самолет противника. Хрущев шел с правой стороны… Заморин увидел, что к хвосту машины Хрущева пристроился другой «ФВ-190», и вел по нему огонь. Немецкий летчик, видя свое невыгодное положение, отвалил от Хрущева и с пикированием пошел на юг, Заморин продолжал атаковать. В это время Хрущев с переворота под углом 65–70 градусов пошел к земле, и когда Заморин возвратился, то Хрущева не нашел и считает, что сбитым он не может быть, так как снаряды рвались далеко в хвосте, а перетянул ручку и сорвался в штопор…»
Ясно и исчерпывающе: перетянул ручку и сорвался в штопор. Погиб.