Восстановим события 25 мая 1958 года.
Сборная СССР готовилась к отъезду в Стокгольм на чемпионат мира. Среди прочих в ее составе Эдуард Стрельцов, Борис Татушин, Михаил Огоньков. Они трое и станут участниками драмы. С утра сборную повезли в спецателье, где футболисты примерили цивильные костюмы, в которых в свободное от игр время им предстояло разгуливать по улицам буржуазных городов. Потом всех распустили по домам.
Огоньков, Стрельцов, Татушин договорились встретиться, чтобы отметить отъезд. Встреча произошла на улице Горького. Татушин был на «москвиче» со своим другом — военным летчиком Эдуардом Карахановым. С ними две девушки. Двинули на дачу к Караханову, это станция «Правда» по Ярославскому направлению. Заехали на дачу, набрали закуски, выпивки, Караханов кинул в багажник роскошный текинский ковер — пикник предвиделся знатный! Пригласили еще двух местных девушек, одной из них, Марине, будет суждено сыграть зловещую роль в судьбе Стрельцова.
Тут же еще вот что надо учитывать. Решение об участии в чемпионате мира принималось на самом верху. И была задача выиграть. И началась подготовка, которая называлась тогда — централизованная. «Суть ее состояла в том, — разъясняет Олег Маркович Белаковский, — что команда несколько раз садилась на длительные учебно-тренировочные сборы. Например, был выезд нашей сборной в Китай, в котором ребята провели около десяти игр двумя составами. Играли товарищеские тренировочные игры в Советском Союзе. Команда практически все время находилась на учебно-тренировочных сборах. Домой игроков отпускали редко. Начальство боялось, что, если игроки будут распущены по домам, они примутся нарушать режим в любом смысле этого объемного слова, и это скажется на подготовке. А постоянное пребывание на учебно-тренировочных сборах для молодых людей — тягостное дело, они лишаются обычных человеческих радостей — общения с родителями, друзьями, со знакомыми, с девушками. И я думаю, что эта искусственная изоляция в какой-то степени спровоцировала события, которые случились, когда ребят отпустили на волю».
Доктор, на мой взгляд, поставил точный психологический диагноз состояния футболистов на тот день.
Компания расположилась на берегу водохранилища в Тишково. Отдыхали, можно сказать, по-семейному, к приятелям присоединились отец и мать Караханова, его брат и сестра, напросились соседи — им было лестно побыть со знаменитостями, трое детей путались под ногами. То есть ничего такого, что указывало бы на специально готовившийся разврат.
Как-то само собой распределились по парам. Стрельцову выпала Марина, Огонькову — Тамара, к Татушину прильнула Инна. У Эдика с Маринкой сразу пошло гладко и легко: гуляли по бережку, обнимались, целовались. Правда, она не сразу поверила, что он и его приятели — футболисты. Но проходили мимо ребята с лодкой, узнали их и предложили сыграть в футбол, после чего она уверилась, что они именно те, за кого себя выдают.
Было всем замечательно. Жарко — все разделись, загорали, но в воду полез только Караханов. Играли в футбол: «Спартак» против «Торпедо», цвета «Спартака» защищали Татушин и Огоньков, за «Торпедо» — четыре девушки и Стрельцов. Хохотали до изнеможения.
Потом все устроились на ковре, пили, закусывали, вели веселые разговоры. Маринка сидела у Эдика на коленях, ела из его рук. Идиллия. Позже Тамара, как свидетельница, даст показания: «В Тишкове Марина сказала Инне, что ей нравится Стрельцов и что она пьяна. Стрельцов брал Марину за талию, а она его обнимала. На даче она сидела рядом с ним, а после ужина полулежала на его коленях, и они целовались».
В девять вечера, уставшие, но довольные вернулись на дачу. Гулянка продолжилась. Пили. Водку. Что, конечно, нехорошо, особенно для спортсмена, а уж для молоденьких девушек и подавно. Детей и старших сморило, они ушли спать. Сказать, что сильно напились, нельзя, еще и в настольный теннис резались. Но часто промахивались по целлулоидному шарику — ржали до упаду.
К полночи Марина и Тамара засобирались на электричку, они жили в Пушкине, но их уговорили: куда на ночь глядя, оставайтесь, веселье только начинается. Остались. Боря Татушин повез Инну в Пушкино: ей позарез надо было вернуться, а потом он уехал в Москву. Марина, если б пожелала, если б захотела, то могла бы сесть в машину Татушина и покинуть дачу, но нет — она выбрала компанию Эдика.
Часа в два ночи Стрельцов увлек Марину в отдельную комнату — она слабо сопротивлялась. Там им мать Караханова заранее постелила свежее белье. Они легли в кровать… Одна из свидетельниц, которая заходила в комнату, показала: «На кровати лежали Стрельцов и Марина… Я не могла там долго сидеть, так как Стрельцов и Марина вели себя слишком неприлично, и я вынуждена была уйти». Другая свидетельница вот что обнаружила: «Марина лежит со Стрельцовым и, обняв его, спит».
Дальше, если верить старшему советнику юстиции, прокурору Эльвире Мироновой, происходило следующее: «Стрельцов, будучи «в стельку пьян», несмотря на отчаянное сопротивление несовершеннолетней Марины Л., выбил ей зубы, сломал нос, порвал одежду и изнасиловал. Марина плакала, звала на помощь, оказала отчаянное сопротивление, но силы были неравны — нападающий Стрельцов и хрупкая девушка-подросток! Она случайно оказалась в этой компании, пыталась ее покинуть, но ее обманным путем завели в одну из комнат дачи и заперли там вместе со Стрельцовым».
Зловещая картина. Напечатаны эти суровые строки в газете «Советская Россия» 29 июля 1997 года.
Но, видно, память подвела через 39 лет старшего советника юстиции. Материалы дела, показания свидетелей рисуют иные образы участников, иную логику их поведения. Да и факты, приведенные в статье, мягко говоря, не соответствуют действительности. Ну, например: Марина была на тот момент не хрупкая девушка-подросток, а вполне сложившаяся девушка 20 лет.
Вообще, изнасилование — из раздела скользких дел в следственной и судебной практике. Чисто юридически все просто: «изнасилование — половое сношение с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшей или к другим лицам, либо с использованием беспомощного состояния потерпевшей». Я привел статью 131 Уголовного кодекса. Есть случаи бесспорные: изнасилование группой, когда нанесены тяжкие телесные повреждения, и совсем плохо для насильника, если потерпевшая несовершеннолетняя. Судебно-медицинский эксперт и писатель Михаил Фурман высказывает суждение: «В моей практике и в практике любого судебного медика встречались подобные эпизоды, связанные, скажем так, с любовно-постельными делами. Когда далеко не всегда обвиняемый «насильник» оказывался действительно виновным. Тут ведь как повезет: масса самых различных обстоятельств в тайне двух и еще самое, пожалуй, главное — талант и непредвзятость следователя, его служение истине. На футбольном поле Стрельцову всегда везло, в жизни оказалось иначе».
Если двое ложатся в постель, в которой происходит это самое, — то свершившееся можно назвать актом любви, а можно — изнасилованием. Это зависит от того, как пожелает обозначить случившееся в постели партнерша. Скажет: изнасиловал, — и следствие принимается разрабатывать только одну эту версию. И судье предельно все ясно, он раскрывает Уголовный кодекс на странице со статьей об изнасиловании и определяет, сколько лет за решеткой должен провести злодей. В последнее время дошло дело до того, что проходят суды даже над мужьями, которых законные жены обвиняют в насилии…
Но что же случилось на станции «Правда»? Как это было на самом деле?
Во-первых, применялось или не применялось насилие? Марина добровольно пошла с футболистом в комнату. Стрельцов не рвал (как утверждает прокурор) в нетерпении одежду на девушке, а она самостоятельно разделась, аккуратно сложила на стуле сарафан, трусики, лифчик. Но и сказать, что Марина была готова тут же, мгновенно отдаться, нельзя. Она вспомнила о девичьей чести, заупрямилась, укусила партнера за палец. Если бы Стрельцов приласкал ее, и вообще, если бы он был знаком с индийским трактатом «Камасутра», то знал бы, как распалить юное тело. Но он, знаменитость, привык к легким победам. И к тому же у парня с рабочей окраины и подход к сексу был рабоче-крестьянским: легли в койку — начали! А ласка? А интимные слова на ушко?
Огоньков с Тамарой, между прочим, к тому же самому готовились. Правда, по примеру американских подростков, место для этого занятия они выбрали экзотическое — машину. Тоже разделись, Тамара сняла с себя все добровольно, хотя Миша и помогал. Но дальше Огоньков действовал куда тактичнее, он не накинулся сразу на девушку, а провел подготовительную работу — она и растаяла. И стала женщиной.
В комнате события развивались драматично. Марина не дается. Эдик в раздражении смазал ей по лицу. Вот этого ему не надо было делать. Синяк. Позже для следствия он станет основной уликой. Марина вскрикнула, заплакала. Показания подруги Инны об этом моменте: «Услышав крик, я сначала растерялась, а потом решила, что она сама пошла со Стрельцовым, целый день была с ним, ела с его вилки, ходила в его пиджаке, сама села к нему на колени, и поэтому я решила не входить в комнату. У меня сложилось впечатление, что Стрельцов Марине нравится, в Тишкове она сказала, что он хороший».
Из показаний Ирины:
«Сидя на террасе, я никакого крика не слышала. Войдя в комнату, я сказала Караханову, что со Стрельцовым кто-то лежит на кровати… Мы легли в этой же комнате на полу, и тут я увидела, что Стрельцов с Л. выполняют половой акт. Уточняю: это было во второй раз, а первый раз я заметила это, будучи на террасе. Тогда я вышла… В машине были Тамара и Огоньков, я им рассказала, что видела, а Огоньков сказал, что это не наше дело… Я не заметила никакого сопротивления со стороны Марины, возможно, она меня не видела… Слышала, как Марина говорила Стрельцову, что ей неудобно и у нее болят ребра».
Тамара на суде скажет: «Я не думала, что Стрельцов сделает что-то плохое Марине, так как она сама пошла с ним».
Ну и, наконец, вот как трактует тот момент сама Марина: «Стрельцов меня уговаривал о близости, я просила не трогать меня и сказала, что буду кричать и стала звать Инну. Очнулась я совсем голая… Почувствовала озноб и попросила его укрыть меня одеялом».
Стрельцов и сам сообразил, что действует по-слоновьи, принялся Марину успокаивать, гладить, говорить нежные слова. Она успокоилась, потеплела. И наконец произошло это самое. Потом они уснули. На рассвете пробудились. Марина сказала: «Мне надо идти». «Иди», — равнодушно сказал Эдик и заснул. Эх, если б он ее проводил хотя бы до электрички, все могло бы повернуться по-другому.
В пять утра Марина покидает дачу. В семь она дома, в Пушкине. Родители, оказывается, всю ночь глаз не сомкнули, места себе не находят, сразу в крик: где была, чем занималась? Слово за слово, вытянули, где и с кем была и чем занималась. Ах, так, ну он у нас получит! Возмущение простых людей понятно: ишь, нашелся хорёк, занимается никчемным делом — мячик пинает, ездит по заграницам, одевается по-стиляжьи, имеет машину — и насильничать над нашей дочкой? Не позволим! Нормальная человеческая реакция. Был бы свой парень, с соседней улицы, которого они знают с детства, Марина бы на него посердилась, может, и всплакнула, но он же — свой. И по-соседски уладили бы недоразумение. А этот, если он из сборной Союза, значит ему все позволено, что ли? Ну уж нет!
Марина под диктовку родителей пишет такой текст:
«Прокурору Мытищинского района от гражданки (такой-то). Заявление. 25-го мая 1958 года на даче, которая находится в поселке Правда напротив школы, я был изнасилована Стрельцовым Эдуардом. Прошу привлечь его к ответственности. 25. V — 58 г.
Безжалостная машина запущена. Судьба Эдуарда Стрельцова определена на долгие годы вперед. Для обозначения ситуации лучше всего использовать слово, найденное Александром Нилиным для характеристики излома жизни Стрельцова: нелепо.
Стрельцова забрали прямо с базы сборной в Тарасовке. Забрали и Огонькова, так как Тамара, с которой он занимался любовью на заднем сиденье «москвича», тоже накатала на него заявление.
На следующее утро Татушин и Караханов узнали, что Эдика и Борю забрали. Что делать? Поехали к матери Эдика, Софье Фроловне, рассказали о случившемся. Ее чуть удар не хватил. Стали обсуждать, что делать. Решили ехать в Пушкино, искать Марину и Тамару. Помчались. Отыскали дом Марины в Пушкино. В дом вошла только Софья Фроловна. Выложила на стол подарки: коробка зефира, банка варенья, яблоки, цветы. Хозяева смотрели мрачно. Софья Фроловна сквозь слезы рассказала, как в одиночку воспитывала сына, как муж во время войны нашел другую, а ее бросил, как тяжело они жили на Фрезере. Что сын ее не растленный злодей, не из золотой молодежи, а такой же, как они, работяга, чудом, благодаря своему таланту, выбравшийся из грязи. Мать Марины расчувствовалась, позвали Марину, рассказали ей все, она разревелась.
И Марина пишет новый документ: «Прокурору Мытищинского района. Заявление. Прошу прекратить уголовное дело в отношении Стрельцова Эдуарда Анатольевича, т. к. я ему прощаю. (подпись)».
Татушин молнией в Мытищи, в прокуратуру. А следователь говорит: «Дела об изнасиловании прекращению за примирением сторон не подлежат». Всё! Эх, если б взяли пример с Тамары, той, что занималась любовью с Огоньковым. Она же откатный документ сформулировала по-иному: «Прошу считать мое заявление, поданное 26. 05. 1958 года об изнасиловании меня гр. Огоньковым, неправильным. В действительности изнасилования не было, а заявление я подала, не подумав, за что прошу меня извинить». И Огонькова выпустили.
Но даже если бы Марина написала как надо, еще неизвестно, как бы все закончилось. Нужно учесть и политическую ситуацию на тот момент. Стрельцов не первый, кто попался на подобном деле. (Кстати и не последний. Нынешняя футбольная знаменитость Александр Панов в свое время играл в Китае, и одна миниатюрная китаяночка обвинила его в изнасиловании и накатала соответствующее заявление. Завели уголовное дело, однако его удалось замять благодаря ходатайствам из клуба и российского консульства.) Но чтобы посадить знаменитость, надо было, чтобы она, знаменитость то есть, как минимум, совершила бы убийство. Футболист Юрий Севидов, пьяный в дым, гнал ночью на машине по Котельнической набережной. И сбил человека. Насмерть. Может, и обошлось бы, да убитый оказался крупным военным конструктором — и отсчитали Севидову десять лет. Отсидел он, правда, три. Вышел — снова стал играть. Вел телерепортажи с Евро — 2000. Можно привести еще несколько примеров. И всегда за спортсмена вступались друзья, товарищи, спорткомитет, влиятельные персоны.
Не то со Стрельцовым — все отшатнулись. А ведь человек-то он был не случайный, не последний. Чемпион Олимпийских игр. Орденом «Знак почета» награжден. Дочке четыре месяца. Есть, есть обстоятельства, которые могли бы быть учтены в ходе следствия, приняты во внимание судом. Но нет! За Стрельцова взялись всерьез.
Вы смотрите, какие ураганные темпы! 26 мая 1958 года, утром Марина пишет заявление, и следователи сразу заводят дело. 26-го же в 15 часов на базу сборной СССР по футболу в Тарасовку (это по той же дороге, что и станция «Правда») прибывает наряд милиции, вяжет Стрельцова, Татушина и Огонькова. А 27 мая Спорткомитет СССР принимает решение о пожизненной дисквалификации Эдуарда Стрельцова. Его лишают звания «Заслуженный мастер спорта». (Кстати, он единственный футболист, который получил это звание, перешагнув через ступеньку мастера спорта. Подобно тому, как Андрей Сахаров сразу был избран в академики, не побывав членом-корреспондентом, что было обязательно.)
Начиная с 29 мая в газетах — серия прорабатывающих статьей, в одной его называют — до суда! — «уголовным преступником», в другой — «социально опасным элементом», лицом, на которое не распространяются советские законы, в третьей глумливо рисуют такой облик выдающегося игрока: «Его некомпетентность вызывала изумление. Он искренне считал, что Сочи находится на берегу Каспийского моря, а вода в море соленая оттого, что в ней плавает селедка». В одной из газет, чтобы продемонстрировать невежество Стрельцова, написали даже, будто бы он, когда ездил с командой в другие города, удивлялся, почему все станции называются «Кипяток». В вагонах не было тогда титанов, поэтому на остановках пассажиры за кипятком для чая бегали в специальные пункты с горячей водой. Уж, наверное, Стрельцов знал, что означает надпись «Кипяток». Просто хотели унизить…
5 июля следствие было закончено. 7 июля прокурор Московской области П. Марков направил дело Стрельцова в областной суд.
Военный юрист Андрей Сухомлинов в течение двух лет скрупулезно изучал все обстоятельства происшедшего на станции «Правда», внимательно ознакомился с материалами дела и пришел к однозначному выводу: «П. Марков с нарушениями подсудности направил в суд никем не читанное и не изученное дело». Чем Сухомлинов мотивирует свой вывод? «Следователи представили в суд не дело, а ворох плохо подшитых бумаг. Листы протоколов допросов перепутаны. Копии протоколов обысков никому не вручались. Неясно, как проводилась экспертиза. В качестве понятых привлекались заинтересованные лица. И так далее, и тому подобное». Очень спешили отчитаться о проделанной работе.
24 июля состоялся суд, где Стрельцова Эдуарда Анатольевича приговорили к 12 годам лишения свободы (прокурор требовал 15 — максимум, предусмотренный Указом Президиума ВС СССР «Об усилении ответственности за изнасилование» от 4 января 1949 года). Татушина и Огонькова отчислили из сборной. Судьба их была сломана. Огоньков устроился расписывать ткани на «Трехгорку», а Татушин подрабатывал художником в артели «Красный переплет». В футбол они больше не вернулись. Над летчиком Карахановым, когда он вернулся в свою часть, провели суд офицерской чести. Сослуживцы потребовали уволить его из армии. За то, что организовал пьянку, на которой пострадал народный любимец.
Но нас прежде всего интересует: почему Стрельцова покарали с такой демонстративной жестокостью?
Напомню: то было время правления Хрущева. Время, когда декларировались высокие идеалы, когда писался высоким стилем «Кодекс строителя коммунизма». Строитель самого передового общества в истории человечества должен был (да что должен — обязан!), согласно Кодексу, добросовестно трудиться на благо этого самого общества, в котором торжествуют честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность и так далее. Но вот беда: жизнь-то другая. Она не просто сложнее статей морального кодекса, а другая, со своим кодексом поведения.
Особо о нравственной чистоте. Тогда были популярны дискуссии о любви и дружбе. Какую бурю откликов вызвал фильм «А если это любовь?» Особенно умиляет знак вопроса — на всякий случай. Влюбленные должны были ходить, держась за руку, не прижимаясь друг к другу, девушке рекомендовалось не отдавать поцелуя без любви, а уж… — такого слова они и знать не должны, а заниматься этим исключительно после освидетельствования в Загсе. Тогда было правило: общество должно воздействовать на личность. А означало оно: всем обществом лезть с сапогами в личную жизнь. В одном частном письме того времени строки: «Штейнберга уволили по причине его новой женитьбы. Между прочим, теперь здесь говорят, что «бабы» и «измена» — две основы, по которым будут судить о моральном облике члена партии. Оживленная деятельность начальства по линии «баб» объясняется у нас также новыми установками в связи с новым уставом партии».
Но жизнь уставу партии не подчиняется. Уже прошел Фестиваль молодежи и студентов, и наша молодежь увидела раскованных, веселых, смеющихся молодых людей со всего света. И эта раскованность передалась нашим. Хотя еще и не в полной мере. По крайней мере, Мэрилин Монро, после того как познакомилась с Хрущевым во время его поездки по Америке в 1960 году, сделала такой вывод: «Он жал мне руку так долго и так крепко, что я подумала, что сломает ее. Полагаю, это лучше, чем целоваться с ним. Я не могу представить, как этот толстый и страшный, с бородавками на лице, может стать лидером столь большого числа людей. Кто захочет стать коммунистом, имея такого президента? Я думаю, что в России мало секса».
В правильных советских фильмах героиня, полюбившая женатого мужчину, гордо заявляла: «Я не стану разрушать семью» и отказывала любимому в контакте на молекулярном уровне, после чего до последней клеточке отдавалась, но только общественно-полезной деятельности. Тех же киногероинь, которые чувствовали, что могут не сдержаться и увести любимого из семьи, авторы отправляли от греха подальше на комсомольскую стройку. А в жизни, по эту сторону киноэкрана, на глазах у всего завода инженерша Савоськина гуляла с начальником моторного цеха Петровым, который забыл ради нее и законную супругу, и троих детей. Так что для официальных моралистов то, что произошло на карахановской даче, было вопиющим, циничным нарушением передовой коммунистической морали, а с точки зрения тогдашней спортивной среды, это было дело вполне житейское, рядовой эпизод.
Главное невезенье Стрельцова в том, что он как нельзя более кстати пригодился для серьезной воспитательной кампании. Никите Сергеевичу Хрущеву в тот же день доложили о случае на станции «Правда». Утверждают, что первый секретарь ЦК, когда ему сообщили, что есть такое заявление от Марины Л., в котором она утверждает, что изнасилована Стрельцовым, он топал ногами, стучал кулаком по столу и произнес приговор: «Посадить, и надолго!» Стоит ли укорять Никиту Сергеевича в том, что он сам грубо нарушил советские законы, откровенно вмешался в дела правосудия, которые ему ни по уставу КПСС, ни по Конституции СССР не были подведомственны? Нет, не стоит, потому что тогда мнения и желания партийного босса были и законом, и конституцией.
Хрущев стукнул кулаком по столу — и ниже на всех ступеньках взяли под козырек, метнулись холуйски исполнять приказ. Спортивное начальство, узнав о реакции Хрущева, перепугалось до икоты и открестилось от Стрельцова: знать не знаем такого футболиста. Заводское начальство («Торпедо» считалось командой ЗИЛа) тоже не полезло на рожон, наоборот, шумную кампанию осуждения по цехам организовало. Правда, без особого успеха, более того, рабочие собирали подписи в защиту Стрельцова и слали письма Хрущеву и генеральному прокурору Руденко… Бесполезно.
Нужно иметь в виду: крутой поворот судьбы Эдуарда Стрельцова был предопределен, подвернулся удобный случай рассчитаться с неподконтрольным и не уважающим власть талантом. И административная машина равнодушно наехала на футбольного гения, невзирая на смягчающие вину факты и не считаясь с конкретными обстоятельствами происшедшего на карахановской даче. Стрельцов стал очередным объектом в серии масштабных проработок, которые власть время от времени предпринимала, так сказать, в воспитательных целях. В 1948 году отыгрались на Ахматовой и Зощенко. Потом «Ленинградское дело». В начале 50-х — дело врачей. В 1958-м настала очередь спортсмена. Потом отработали кампанию против Пастернака. С визгом раздолбали художников-авангардистов. Шли проработки художников, артистов, писателей. А валютное дело Рокотова и Файбышенко, приговоренных к расстрелу, к чему было так широко распропагандировано? В назидание инициативным и предприимчивым: не сметь высовываться!