К моменту реформы 1832 года общее число избирателей в Англии возросло до 400 тысяч человек (1,67% тогдашнего 24-миллионного населения страны), но в выборах попрежнему участвовали, помимо упомянутых «джентльменов», лишь их ближайшие родственники-мужчины. Реформа увеличила число избирателей вдвое, до 800 тысяч человек. Об избирательных правах женщин, даже из высших сословий, не было и речи, прения в парламенте остались тайными. Участники «чартистского движения», возникшего несколько лет спустя, требовали, среди прочего, — чего бы вы думали? — чтобы парламент созывался ежегодно! Но при всех оговорках реформа 1832 года было важной ступенькой, перепрыгнуть которую было бы опасно.
К чести английской господствующей верхушки, в 1867 году она сделала следующий шаг, включив в число избирателей городских домовладельцев, т.е. буржуазию. Электорат от этой меры вырос аж до 2,2 миллионов — при 30-миллионом (к тому времени) населении страны. Эта мера во время ее обсуждения вызывала у многих ужас, ее называли «прыжком в темноту» — и это нормально: любое новшество такого рода может таить в себе непредсказуемые опасности. Агитируя за реформу, тогдашний министр финансов Дизраэли говорил, что она станет первым шагом к слому такого положения дел, когда «в Англии существуют две нации, которые управляются различными законами, следуют различным нормам поведения, не имеют общих взглядов и симпатий и не способны к взаимопониманию». Этими двумя нациями были верхи и низы.
Представление о том, какого мнения были английские верхи о потенциальном электорате, дает доклад трех английских юристов, составленный в 1847 году (и объемом в 1256 страниц), который гласил, что валлийцы — народ бесчестный, умственно отсталый и блудливый, говорящий на диком языке и исповедующий тупую, мрачную религию. И тем не менее, во второй половине XIX века сословные перегородки уже пошли трещинами.
Наконец, в 1874 году был сделан новый важный шаг: впервые было применено тайное голосование. До того оно было, как уже упоминалось, открытым. Кстати, оно и сегодня «полуоткрытое». Каждый избирательный бюллетень в современной Великобритании снабжен номером. То есть, в случае чего, можно узнать, кто за кого голосовал. В самой Англии это обсуждать как-то не принято, но когда разговор все же заходит, почти никто не решается отрицать, что данное обстоятельство всегда отсекало (и отсекает) малейший шанс у партий и движений, чьи программы хотя бы в теории угрожали существующей системе — таких, как Юнионистское движение Освальда Мосли (до 1939 года — Британский союз фашистов), Национальный фронт, Коммунистическая партия, Партия независимости, Социалистическая партия равенства, движение «Скорпион» (новые крайние правые) и так далее. Более того, мои английские собеседники выражали уверенность, что такие партии, как «Объединенная Ирландия» и «Шин Фейн», Шотландская националистическая и «Плайд Кимру» («Свободный Уэльс») получали бы неизмеримо больше голосов, если бы не страх обывателя перед нумерованными бюллетенями. В конце концов, свобода свободой, а Большой Брат никуда не делся.
Хотя у тайного голосования везде находились влиятельные противники, оно стало довольно быстро распространяться и к Первой мировой войне утвердилось в ведущих странах. Тайное голосование, по примеру Англии, было применено Дании в 1901 году, в Нидерландах в 1917 и т.д.
Представления наших симпатичных либералов о сугубой, чуть ли не средневековой древности демократических практик обогатились бы, узнай они, что во Франции до 1849 года право голоса имели 2% населения, в Испании эта цифра в 1854-м. чуть превышала 0,2%, а затем постепенно была увеличена (к 1869) до 2% (при том, что в парламент проходила всего одна партия — Модерадос, т.е. умеренные). В Японии, где первые выборы состоялись в 1891 г., право голоса благодаря налоговому цензу в 15 йен имел 1% населения, в 1900 ценз был снижен до 10 йен и стали голосовать 2%, в 1919 — до 3 йен, благодаря чему электорат составил 6%.
Пикейные жилеты отечественного ТВ сильно удивились бы, узнав, к примеру, что в Англии на выборах 1900 года было 243 безальтернативных округа (из 669). Или что между 1922 и 1948 годами в этой стране существовала практика дополнительных «бизнес-голосов», стоивших 10 фунтов стерлингов.
В Нидерландах первые 40 лет существования парламента (т.е. до 1888 г.) в него проходила только одна партия (получившая большинство) из двух существовавших. То же было в Норвегии и Португалии. В Бельгии до 1899 г. избиратель за 5 франков мог приобрести еще один голос, диплом о высшем образовании автоматически давал два дополнительных голоса. Во Франции до 1889 г. можно было баллотироваться в любом количестве округов. На родине слова «демократия», в Греции, до 1923 г. избиратели голосовали не за партии, а за клики (выдвигались «люди Вулгариса», «люди Заимиса», «люди Криезиса»).
Прежде чем утвердиться, представительная демократия набила себе немало шишек. Демократически настроенные авторы из лучших побуждений пытаются изображать этот путь прямым и умилительным. Вот Евгений Григорьевич Ясин, научный руководитель Высшей школы экономики, рассказывает (в своей лекции «Приживется ли у нас демократия?») о том, как заботливо учили ходить и уберегали от бед младенческую австрийскую демократию: «На пост мэра Вены в 1895 году был избран Карл Люггер, который был предтечей нацистов. Он, использовав обстоятельство введения всеобщего избирательного права, обратился к тем, кто еще не имел привычки голосовать: к крестьянам с националистическими лозунгами, к рабочим – с социалистическими лозунгами. Победил на выборах. Но, слава Богу, тогда императором был Франц-Иосиф, он аннулировал результаты выборов». То есть, по Е.Г. Ясину, старый демократ-император отечески поправил несмышленую австрийскую демократию.
Если бы! Карла Люгера (Lueger), выходца из движения «Antikorruptionisten» («Борцы с коррупцией»), избирали бургомистром Вены три раза подряд, «но император, считавший его демагогом и, может быть даже демократом(!), отказывал ему в утверждении. Наконец, после его аудиенции у императора, состоялся компромисс: подставным(!) бургомистром был утвержден его сторонник Штробах, а Люгер — вице-бургомистром. В 1897 г. Люгер был избран и утвержден бургомистром»21. Многократно затем переизбираясь, он занимал этот пост до самой смерти в 1910 году, «пользуясь широкой популярностью среди антисемитов и горячей поддержкой двора, который с ним совершенно примирился».
* * *
Через такие, и подобные, ухабы «образцовые» страны двигались к современной выборной демократии и даже бывали обгоняемы в пути менее образцовыми. К примеру, женщины получили избирательное право в России раньше, чем в Англии — пусть на 11 лет, но раньше. К Первой мировой войне женщины обрели политические права лишь в Новой Зеландии, Австралии, Норвегии и нескольких штатах США. Наши женщины свое право голоса впервые получили от Временного правительства, которое воспользовалось законодательными заготовками Государственной Думы22. По закону от 8 мая 1917 г. с участием женщин прошли (в июле-октябре) муниципальные выборы в 130 городах страны — те самые, на которых большевики получили всего 7,54% голосов, мы их уже упоминали. По закону от 2 августа 1917 г. женщины участвовали в выборах во Всероссийское Учредительное Собрание, прошедших 21 октября — 5 декабря. Временное правительство проявило свой гендерный либерализм не только в этом, оно вообще узаконило неслыханную и небывалую до того нигде в мире полноту политических, экономических и социальных прав российских женщин, чем мы должны были бы гордиться, но почему-то даже не знаем об этом.
И не только женщин. Историк Борис Межуев, кажется, первым напомнил подзабытый факт: Россия была единственной империей в XX веке, устранившей (уже в самом начале пребывания Временного правительства у власти) все виды дискриминации подданных по национальному, расовому или религиозному признакам, предоставив всем народам, входящим в состав Российской империи, равные избирательные права. Начало этому процессу было положено еще избирательным законом 1906 года, который наделил представителей неправославного населения империи правом голосовать и правом быть избранными в Государственную Думу. Политическое равноправие всех народов нашей страны, никогда не считавшей себя колониальной империей, кажется нашим согражданам естественным как воздух, при том, что на подобное не отважились, напоминает Б.В. Межуев, даже французские левые в период нахождения у власти Народного Фронта (1936-38 гг.).
Большевистский переворот, случившийся вскоре, формально не отменив новоприобретенные политические права, сохранил их в имитационной (если угодно, в латентной) форме, но зато не затронул социальные, не затронул равенство полов, равенство по национальному и расовому признакам. Что же до Англии, та ввела избирательное право для женщин (только владевших недвижимостью и только старше 30 лет) в 1918 году, а десять лет спустя опустила этот порог до 21 года и убрала имущественный ценз. Во Франции женское избирательное равноправие было введено лишь в 1945 году, в Японии — в 1947, в Швейцарии — в 1971. Весь же путь к полнообъемному равенству мужчин и женщин затянулся на Западе на многие десятилетия.
Кстати, мы настолько привыкли к полному и безоговорочному равенству полов, что не задумываемся над тем, как много аспектов у этого равенства. Простой пример: право открыть свой счет в банке — да и то лишь с согласия мужа — французская женщина получила в только в 1942 году (при гитлеровском ставленнике Петэне, что интересно). Возможность сделать это, не испрашивая ничьего согласия, у француженок появилась много позже, в 1965 году.
Путь демократических стран Запада к подлинному политическому и социальному равноправию людей состоял на протяжении ХХ века в преодолении многочисленных ограничений — возрастных, гендерных, социальных, имущественных, образовательных, национальных, расовых, конфессиональных, связанных с оседлостью. В одних странах этот процесс шел активнее, в других законы (в частности, о выборах) оставались — а где-то до сих пор остаются — более архаичными, до сих пор сохраняются достаточно спорные ограничения. Уже хотя бы поэтому нам не стоит забывать примеры российского первенства.
(Веселый журналист А. Колесников потешался в Газете.Ру: по его словам, в президентском послании 2005 года «Россия фактически объявлена исторической родиной либерализма». Такого в послании нет, в нем сказано: «Выстраданные и завоеванные европейской культурой идеалы свободы, прав человека, справедливости и демократии в течение многих веков являлись для нашего общества ценностным ориентиром. В течение трех столетий [в том-то и дело, что гораздо дольше! — А.Г.] мы вместе с другими европейскими народами рука об руку прошли через реформы Просвещения, трудности становления парламентаризма… это мы делали вместе, в чем-то отставая, а в чем-то иногда опережая европейские стандарты». Свое негодование по поводу самой мысли, что Россия могла кого-то опережать, А. Колесников передает тремя восклицательными знаками.)
1906-1917: Дума — великий и использованный шанс
Одиннадцать лет (1906-1917), отведенные России на дебют конституционализма и парламента европейского образца, полны событиями, логика которых порой кажется непостижимой. Но лишь до тех пор, пока не напомнишь себе, что люди прошлого не могли знать то, что известно сегодня нам. Мы подобны читателю, знающему продолжение, а они не могли заглянуть через страницу или в следующую главу. Зато и нам не дано увидеть прошлое их глазами, проникнуться их убеждениями, не дано прочувствовать, какое развитие событий казалось им самоочевидным. Как не дано и заглянуть в собственное будущее.
Первое заседание российской Государственной Думы первого созыва открылось 27 апреля в Таврическом дворце. По сравнению с парламентами Европы, первую российскую Думу отличала более равномерная представленность социальных групп и более молодой средний возраст депутатов. Немалую часть депутатского корпуса составили люди случайные, не пригодные к парламентской работе. Такое неизбежно на первых свободных выборах в любой стране, мы это помним и по первому съезду народных депутатов 1989 года. Cамым большим изъяном новоизбранной Думы был настрой большинства депутатов на конфронтацию с властью. В ответ на приветственную речь Николая II она приняла 5 мая 1906 года «адрес» на царское имя, в котором потребовала широкой амнистии политических заключенных, расширения политических свобод, всеобщего равенства, отчуждения казенных, удельных и монастырских земель в пользу крестьян. Требования были справедливы, но не из тех, что решаются одним махом и в едином пакете. Через восемь дней председатель Совета министров И.Л. Горемыкин отмел все требования Думы. Последняя в свою очередь приняла резолюцию о полном недоверии правительству и потребовала его отставки. Доброй половине депутатов Думы первого созыва казалось, что их единственный долг — произносить обличительные речи. Ни малейшего страха перед «начальством» у них не было. В этом опять-таки можно усмотреть некоторое сходство с первым съездом народных депутатов 1989 года. С той только разницей, что оппозиционные думцы были решительнее и безогляднее — за их плечами не было жизни при коммунизме.
За 72 дня своей работы первая Дума приняла 391 запрос о незаконных действиях правительства, хотя в большинстве случаев эти действия были законны. Следовало исправлять сами законы, но при ограниченных полномочиях Думы никто не знал, с какой стороны взяться за такое дело, да и чувствовалось, что на это уйдут годы терпения и труда, — куда эффектнее было произнести пылкую речь, которая завтра украсит газеты. Правосознание некоторых депутатов, особенно крестьянских, находилось на младенческом уровне. Разногласия оказывались неодолимыми даже по пустяковым вопросам, радикализм депутатов мешал поиску компромиссов. Не проявляла большой склонности к сотрудничеству и исполнительная власть. Пословица «Первый блин комом» действует и в политике.
Значит ли это, что первый созыв с самого начала был обречен на скорый роспуск? Вовсе нет. Думцы показали себя обучаемыми людьми. К примеру, поначалу многие могли выступать лишь читая заготовленный текст, но поскольку это было запрещено думскими правилами, быстро научились говорить «без бумажки». Даже самые радикальные депутаты стали скрепя сердце соблюдать процедурные нормы, чтобы избежать отклонения своих инициатив по формальным основаниям. Но Дума совершила роковую ошибку: увлекшись законотворческими проектами в аграрной сфере, она пропустила все сроки для обсуждения бюджета и по состоянию на 9 июля 1906 года уже никак не успевала это сделать в положенные сроки. Это стало формальной зацепкой для роспуска первой Думы. Она вошла в историю под патетическим именем «Думы народного гнева».
Манифесте о роспуске Думы содержал и дату созыва следующей Думы — 20 февраля 1907 года. О том, чтобы упразднить Думу вообще, уже не могло быть и речи. Мало того, одновременно был отправлен в отставку премьер Горемыкин, не сработавшийся с Думой.
Вторая Дума также проработала одну сессию, с февраля по июнь 1907 года. По составу депутатов она оказалась значительно левее первой (социал-демократов, эсеров и народных социалистов было 119 — и это не считая 104 трудовиков, не считая левых из национальных групп и беспартийных). Председателем Думы был Федор Александрович Головин. Вот характерный отрывок из его воспоминаний: «Общая масса левых отличалась тупым самомнением опьяневшей от недавнего неожиданного успеха необразованной и озлобленной молодежи. Однако вера в непогрешимость проповедуемых ими идей, их несомненная бескорыстность и готовность к самопожертвованию ради торжества своих принципов возбуждали симпатию к ним объективного и беспристрастного наблюдателя».
Несмотря на такой состав, деятельность второй Думы была гораздо успешнее. Сыграли роль и приобретенный опыт, и готовность правительства Столыпина к сотрудничеству с Думой, действовал лозунг «бережения Думы». Однако все рухнуло 1 июня. Премьер потребовал у Думы санкцию на лишение депутатской неприкосновенности 55 депутатов (почти всей социал-демократической фракции) на основании решения Петербургской судебной палаты. 16 из них подлежали немедленному аресту по обвинению в заговоре. Дума создала комиссию для изучения вопроса, но не успела придти к решению. 3 июня Дума была распущена, назначены новые выборы — уже по новому избирательному закону.
Благодаря новому избирательному закону в третьей Думе резко выросло количество вменяемых, конструктивно настроенных депутатов, сократилось число левых, впервые появилось ощутимое количество, целых 50 человек, правых.
Третья Дума, единственная из четырех, проработала весь положенный по закону о выборах в Думу пятилетний срок — с ноября 1907 года по июнь 1912 года. Состоялось пять сессий. Председателем Думы избрали октябриста (члена «Союза 17 октября») Н.А. Хомякова, которого в марте 1910 года сменил крупный купец и промышленник А.И. Гучков, человек отчаянной отваги, воевавший добровольцем на стороне буров в англо-бурской войне, где прославился бесшабашностью и геройством.
Третью Думу также сотрясали конфликты. Они возникали по вопросам реформирования армии, по крестьянскому вопросу, по вопросу об отношении к национальным окраинам. Оппозиционно настроенные депутаты мастерски использовали систему запросов. По всякому важному (с их точки зрения) поводу, депутаты, собрав определенное количество подписей, могли подать интерпелляцию, то есть требование к правительству отчитаться о своих действиях, на что должен был дать ответ тот или иной министр.
Важный опыт был накоплен при обсуждении законопроектов. Всего в Думе действовало около 30 комиссий. Большие комиссии — например, бюджетная — состояли из нескольких десятков человек. Выборы членов комиссии производились на общем собрании Думы по предварительному согласованию кандидатур во фракциях. В большинстве комиссий были представлены все фракции. Законопроекты, поступавшие в Думу из министерств, прежде всего рассматривались думским совещанием, состоявшим из председателя Думы, его товарищей (заместителей), секретаря Думы и его товарища. Совещание делало предварительное заключение о направлении законопроекта в одну из комиссий, которое затем утверждалось Думой. Каждый проект рассматривался Думой в трех чтениях23.
Четвертая, последняя в истории Российской империи Дума приступила к работе в предкризисный для страны и всего мира период — в канун мировой войны. С ноября 1912 по октябрь 1917 года состоялось пять сессий. По составу четвертая Дума мало отличалась от третьей, разве что в рядах депутатов значительно прибавилось священнослужителей. Председателем четвертой Думы весь период ее работы был крупный екатеринославский землевладелец, октябрист Михаил Владимирович Родзянко.
Обстановка не благоприятствовала четвертой Думе. Ее постоянно лихорадило. К тому же осенью 1914 года, вскоре после начала мировой войны, Дума вступила в очередной конфликт с исполнительной властью. 3 сентября 1915 года, после принятия Думой выделенных правительством кредитов на войну, ее распустили на каникулы. Вновь Дума собралась только в феврале 1916 года, но проработала недолго. 16 декабря 1916 года она была вновь распущена. Возобновила свою деятельность она 14 февраля 1917 года, за 16 дней до отречения Николая II. Но она не доработала даже до этого события: 25 февраля она была вновь распущена. И хотя она не вполне подчинилась этому указу, сформировав Временный комитет Государственной Думы, собраться официально ей больше не довелось.
Не будь Думы, неоткуда было бы взяться Временному правительству, но этим правительством она, увы, вновь созвана не была, формально оставаясь на каникулах. Это было грубым просчетом новой власти. Дума работала под видом «частных совещаний», в связи с чем большевики из Петросовета не раз требовали разогнать ее окончательно. Наконец 6 октября 1917 года Временное правительство постановило Думу распустить на вполне законном основании — в связи с истечением срока полномочий и подготовкой к выборам в Учредительное собрание. 18 декабря 1917 года одним из декретов ленинского Совнаркома был упразднен и аппарат Государственной Думы.
* * *
Чему прежде всего учит опыт деятельности Государственной Думы Российской империи? Тому, что парламентаризм имеет свойство преодолевать авторитарные тенденции в деятельности властей, и данное его свойство остро востребовано и сегодня.
Это преодоление шло через повседневную парламентскую деятельность. Дума утверждала бюджет, чем существенно влияла на весь государственный механизм. Она уделяла постоянное внимание мерам социальной защиты малоимущих, разработала и приняла новое фабрично-заводское законодательство — одно из самых передовых для своего времени в мире. Предметом другой неустанной заботы Думы было народное просвещение. Она упорно добивалась выделения средств на строительство школ, больниц, домов призрения. Особое место в своей работе она уделяла делам религиозных конфессий, развитию культурно-национальных автономий (как бы мы назвали это сегодня). Дума много занималась внешнеполитическими вопросами. Думцы постоянно бомбардировали российский МИД, другие инстанции запросами, формировали общественное мнение.
Удачной была судьба ряда крайне важных законов — о правилах землеустройства, о местном суде, об условном досрочном освобождении, о страховании рабочих, о воинской повинности, этот список нетрудно продолжить. В 1908 году был принят закон о введении в России в течение 10 лет обязательного и бесплатного начального образования. Бюджет народного образования между 1908 и 1914 годами в соответствии с этим законом удалось увеличить втрое, было открыто 50 тысяч новых школ24. Менее счастливый удел выпал на долю законов о старообрядцах, о подоходном налоге, о поправках к Уставам об акцизных сборах — и этот список тоже длинен.
Здесь не место излагать историю законодательной деятельности Думы — на эту тему в последние годы вышло несколько вполне толковых работ. Но можно попытаться указать на некоторые обойденные вниманием особенности развития представительной демократии в России.
Например, на то, что Дума не всегда олицетворяла собой прогресс. Так, в вопросе об энергоресурсах, таком злободневном ныне, Дума не раз показывала себя менее дальновидной и продвинутой, чем правительство. То ли на почве «встроенной» оппозиционности, то ли по недостатку специальных познаний, думцы не раз отвергали сугубо разумные законопроекты. Так, в течение 11 лет (и каких лет! — когда решалось, кто выйдет победителем в уже неотвратимой мировой войне) Дума не утверждала или отменяла результаты торгов по нефтеносным участкам, тянула с принятием закона о сдаче разведанных площадей в аренду, тем тормозя развитие нефтедобычи — и это на фоне топливного голода! Железные дороги и пароходства вынужденно переходили с мазута на уголь, в связи с чем транспортные артерии были забиты угольными перевозками, их полезная пропускная способность падала. В 1913 году правительству не удалось провести через Думу даже решение об использовании казенных нефтеносных участков для нужд флота25.
Правда, тут напрашивается самое простое объяснение: хотя о войне было много разговоров, в душе никто не верил в ее неизбежность. Хотя задним числом каждый потом без устали рассказывал, как предвидел все до частностей.
Тем не менее (понимали думцы неизбежность войны или нет), с 1907 по 1912 год Дума все же санкционировала увеличение военных расходов на 51 процент. Ее важной заслугой явилась безоговорочная поддержка кредитов на модернизацию русской армии, восстановление Тихоокеанского флота, строительство по самым передовым технологиям кораблей на Балтике и Черном море (программа «усиленного судостроения» 1912-1916 гг.).
Хотя «фоновое» противоборство ветвей власти Российской империи не снижалось, на фоне этого противоборства и чиновных интриг против Думы, множились примеры сотрудничества Думы с Государственным Советом и правительством в области реального законотворчества, в том числе и по принципиально важным вопросам.
Без этого сотрудничества не родился бы исключительной важности закон о крестьянском землевладении. Этот закон юридически закрепил возможность покидать общину и выходить на «отруба» (собственные участки земли). Он был принят Думой 14 июня 1910 года, утвержден Государственным Советом и подписан императором. Процесс массового выхода крестьян из общины начался еще четырьмя годами ранее, но к лету 1910 года уже явно слабел, т.к. не столь предприимчивую и более осторожную часть крестьянства смущали слухи, что отруба вот-вот отменят. Закон подстегнул сомневающихся. В главке, посвященной общине, у нас уже шла речь о том, что на 31 декабря 1915 года к землеустроительным комиссиям обратилось с ходатайством о землеустройстве 6,17 млн дворов, т.е. около 45% общего числа крестьянских дворов Европейской России.
Но сказав «А», Дума не сумела сказать «Б». Несмотря на все старания трудовиков, постоянно ставивших в Думе вопрос о земельной реформе, решить его она оказалась бессильна: слишком велика была помещичья оппозиция, да и среди депутатов имелось немало таких, кто был лично не заинтересован в его решении в пользу малоземельного крестьянства.
* * *
О деятельности дореволюционной Думы написано изрядно, причем в 2005-06 годах, благодаря ее столетнему юбилею, появилось несколько вполне основательных новых работ. Во многих из них вина за конфронтационный настрой Думы возлагается, как и прежде, на близорукое упрямство царя, «царизма» и «режима». Что же до работ, апологетических по отношению к Николаю II, они рисуют трагического монарха, окруженного врагами и заговорщиками, причем главные среди них — в Думе. Приходится признать, что доля истины есть в обеих точках зрения, но лишь доля. Обе они оставляют в тени фактор опасного убыстрения модернизации страны26. Николай правильно видел опасность и, как мог, притормаживал государственную карету. Он знал (или чувствовал), что если этого не делать, лошади понесут. Одной из лошадей, если позволителен такой образ, была Дума.
История давно выявила все неудачные, злополучные, близорукие, ошибочные (и так далее) шаги императора. Но не пора ли воздать ему должное за то, что на протяжении 20 лет, вплоть до рокового лета 1914 года он, вопреки всему, удерживал ситуацию? И не просто удерживал. Он обеспечил стране достаточно плавное развитие, он справился даже с революционным хаосом 1905 года. Многое видно как раз на примере Думы. Дважды подряд распустив ее досрочно, Николай, тем не менее, не сделал попытки упразднить этот институт. Можно не сомневаться, что такой соблазн, особенно после «Выборгского воззвания», у него был. Но даже яснее, чем российское общество в целом, он видел: парламент уже неотменим. Государственная Дума постепенно становилась все более привычной в русской политической жизни, а привычка – великая вещь. Интриги реакционеров, многократно добивавшихся упразднения Думы, начиная с 1908 или 1909 года уже не могли иметь шансов на успех.
Никак нельзя согласиться с учебниками советского времени, утверждавшими, что «царизм стремился свести Думу до уровня одной из правительственных канцелярий». Уже хотя бы потому, что Николай II не мог питать подобных иллюзий по поводу своенравной Думы. Зато совершенно очевиден главный промах императора по отношению к Думе. Проявив выдающуюся государственную мудрость в октябре 1905 года, он после этого затаил досаду на то, что в стране теперь есть еще одна власть. Да, новая власть что-то у него отняла, и он в ряде случаев был бессилен против этой власти, но как государственный человек, он должен был переступить через свою досаду. Увы, эта досада отразилась в ряде его ошибок по отношению к Думе.
Можно сказать шире: взаимоотношения царя и общества, особенно во время мировой войны – цепь встречных трагических ошибок. Б.Н. Миронов, автор монументального двухтомника «Социальная история России. XVIII – начало ХХ в.» (СПб, 2003) замечательно выразил (т. 2, стр. 161) внутренний нерв этих взаимоотношений: «До последнего момента Николай II и бюрократия пытались по возможности обойтись без помощи уже существующих общественных организаций, а оппозиция – при всяком удобном случае норовила унизить коронную администрацию и верховную власть».
Раз уж войны не удалось избежать, император был обязан использовать уникальное единодушие, охватившее подавляющее большинства депутатов – от правых до трудовиков. Под флагом защиты родины Дума могла на время забыть старые счеты к престолу и перейти к конструктивному сотрудничеству (к «дружной работе», как тогда говорили) с прочими ветвями власти. Увы, Николай решил – и именно в связи с войной! – сделать годичный перерыв в работе Думы. Это было в его власти и это был стратегический просчет.