Мы шли через овражек, что у кладбища, мимо которого нам надо было пройти.
Было ещё темно, и снег под нашими маленькими ногами скрипел так остро и холодно…
Вдруг нам навстречу метнулись две большие чёрные тени.
— Давай деньги!
Мы плачем, не даём, а они повыше нас раза в полтора, сжимают нас своими тяжёлыми железными ручищами
Тот, что обыскивал меня, сказал:
— Я всё не отберу.
Но он отобрал все мои жалкие медяки, и я никогда не забуду хищной куркульской руки в правом кармане моих штанишек, руки с растопыренными пальцами, которая потом зло и победно сжалась в кулак с моим гонораром за колядки.
Ясное дело, что это были куркульские мордатые выродки, дети бедняков на такое дело никогда бы не пошли…
Наша сучка родила много щенят и издохла. Щеночки были слепенькие и беспомощно возились возле мёртвой матери, а потом стали сдыхать друг за дружкой.
Мне было тяжко смотреть на их муки, и я взял всех троих (остальные поумирали) в корзинку и понёс на кручу над Донцом, чтобы оттуда (круча была очень высокая) побросать их вниз, они долетят до земли и враз разобьются.
Глупый, я забыл, что внизу навозная куча.
Была ночь, беспросветно тёмная ночь, когда я, маленький и одинокий, взобрался под донецким ветром на кручу.
Я поставил возле себя корзинку, со слезами вытащил из неё тёпленького щенка, который тоже плакал и тыкался мокрым и холодным носиком в мои руки.
И в чёрной ветреной тьме я, с разрывающимся от жалости сердцем, поднял щенка высоко над головой, потом размахнулся и швырнул его вниз…
В глухой тьме мягко и страшно что-то шмякнулось о землю и закричало…
Я думал, что он умрёт сразу, а он кричал…
Оставшихся щенят я не бросил вниз, схватил корзинку и побежал с кручи на крики моего маленького братишки…