- Пустой ты человек, Саша! - добродушно огрызался Биджиев. - "Капустку" не для себя - для "тигров" надо беречь. Сам знаешь, они вегетарианского не любят. А грузовик я и из ствола очень даже хорошо сковырну. Спроси у Кумскова, он небось уж и итоги подбил.
- Кончай трепаться, ребята! - не выдержав, вмешался в спор Виктор Кумсков, один из лучших летчиков у нас в полку. - Во-первых, к ужину будут малосольные огурцы - сам лично бочку на кухне видел. А во-вторых, поминать фрицев нынче не вам, а мне.
После каждого удачного боевого вылета летчики, собираясь в столовой, привычно ждали от Кумскова очередного победного спича. И Кумсков никогда не отказывал себе в удовольствии сказать несколько "теплых" слов за упокой фашистов.
Я знал, что и теперь треп не кончится до самого аэродрома: возбужденные в пылу недавнего боя нервы требовали разрядки. Вдобавок к нашей болтовне подключились и озорные реплики летчиков-истребителей. В наушниках шлемофонов царила неразбериха: перебивая друг друга, гудели голоса, слышались взрывы смеха. Солтан Биджиев опять пробовал затянуть песню. И вдруг, перекрывая шум, кто-то крикнул:
- Шесть "мессеров" справа по курсу! Мгновенно наступила тишина - как отрезало. И тут же снова:
- Еще шесть! Там же!
Немцы появились настолько внезапно, что уклониться от боя было уже поздно. Чтобы принять решение, оставались считанные секунды. Можно было, конечно, спикировать да, прижимаясь к земле, попытаться уйти. Но каково будет истребителям прикрытия?.. Нет, оставить товарищей по оружию мы не могли: силы были неравны, и я приказал группе штурмовиков следовать за мной.
В эфире послышался ответный бас Пряженникова:
- Правильно, Жора!
Ребята поняли, что я решил связать боем немцев. А те, конечно, не заставили себя ждать долго: тут же навалились на нас восьмеркой. Четыре оставшихся "мессера" завязали бой с четверкой прикрытия.
Всей группой мы снизились метров до двадцати, как говорится, легли на живот, не давая немцам зайти снизу, и так все время меняли свой строй, чтобы каждый попеременно становился то ведомым, то ведущим, - этим создавались наиболее выгодные для воздушных стрелков условия для отражения атаки фашистских "мессеров". Называлось у нас чехардой.
Нельзя сказать, что это было легким и простым делом, но ничего другого нам не оставалось. Вести бой на равных при разнице скоростей в полтораста километров значило бы через минуту-другую все четыре "ила" превратить в четыре факела. А меняя строй и страхуя друг друга, нам удалось отвлечь на себя восьмерку противника, не подпуская его в то же время достаточно близко. Откуда бы ни заходили "мессеры" в атаку, везде их встречали пулеметные трассы, и, показавшаяся поначалу легкой, добыча фашистам оказалась не по зубам.
Все до одной машины вернулись на базу целыми и невредимыми. И вечером в летной столовой, приступая к очередным "поминкам", Кумсков присчитал за упокой и ту пару "мессершмиттов", которых подожгли истребители прикрытия.
- На этот раз, - хрустя огурцом, сказал Кумсков, - не они, а мы их, чертей слепых, прикрывали!
- Ты вот кроешь нас почем зря! - всерьез обиделся на шутку Кумскова один из истребителей. - Списки какие-то поминальные на фрицев завел. А когда сам без прикрытия остался, небось пешком на аэродром притопал. "Ил"-то свой в тот раз куда, тоже в поминальные списки внес? Или позабыл?
Кумсков и в самом деле однажды чуть было не попал в подобные списки. Во всяком случае, похоронную на него в полку заготовили, оставалось лишь отправить в тыл, по адресу...
Произошло это все на той же Курской дуге. На фронте в те дни появились новые Илы-2 с тридцатисемимиллиметровыми пушками и специальными противотанковыми кумулятивными бомбами. Фашисты боялись их хуже чумы. И было за что. Оснащенные новым мощным вооружением, "илы" за каких-нибудь двадцать минут одной-единственной штурмовки превратили в горящие костры семьдесят танков противника!
Не отставали и наши "старички": двадцатитрехмиллиметровые пушки тоже неплохо делали свое дело. Если на них кто и жаловался, так не мы, а немцы... Что касается нас, летчиков-штурмовиков, на Курской дуге работы нам было невпроворот. В иные дни эскадрильи штурмовиков делали по три-четыре боевых вылета. Удары наносились по скоплениям вражеской техники на дорогах, по отходящим войскам противника, по полевым аэродромам и складам боеприпасов, по железнодорожным узлам и станциям...
День 17 августа, когда Виктор Кумсков попал в списки погибших, ничем не отличался от остальных. Как обычно, к полудню большинство экипажей штурмовиков совершили по два-три боевых вылета. А ближе к вечеру поступило донесение разведки, что в сорока километрах от города Сумы на железнодорожной станции Боромля замечено большое скопление эшелонов противника. Приказа нанести удар долго ждать не пришлось. Летчики запустили моторы, и штурмовики один за другим поднялись в небо.
Группу тогда вел командир эскадрильи капитан Кузин. Шли под прикрытием шестерки истребителей Ла-5. Атака с ходу оказалась на редкость удачной: внизу пылали вагоны, рвались цистерны с боеприпасами и горючим. Усилился и ответный огонь вражеских зениток. В небе тут и там рвались снаряды. Плотность зенитного огня с каждой минутой становилась все выше, но "илы" продолжали свою разрушительную работу. Над станцией поднимались густые клубы дыма: горело все, что только могло гореть.
Кумскову не повезло под самый конец работы. Во время последней атаки его "ил" резко встряхнуло - прямое попадание! Виктор взял ручку на себя, чтобы вывести самолет из пикирования, но машина не слушалась: отказало управление рулем высоты. "Ил" продолжал пикировать, будто задался целью врезаться в самую гущу пылавших внизу железнодорожных составов. Катастрофа казалась неизбежной. Чтобы ее предотвратить, в распоряжении летчика оставались считанные мгновения. И Кумсков нашел единственно возможный в такой ситуации выход. Воспользовавшись тросом триммера, который, к счастью, оказался неповрежденным, он в последний момент сумел вывести машину в горизонтальный полет.
Однако удача оказалась лишь временной передышкой. О том, чтобы возвращаться на аэродром вместе с товарищами, в строю, не приходилось и думать. Повреждение руля высоты исключало такое начисто. Кумсков теперь мог рассчитывать только на себя самого. Единственное, что ему оставалось, - идти на малой высоте к линии фронта. Идти в одиночку, без прикрытия истребителей.
- Дотянем! - решил успокоить он своего воздушного стрелка старшину Выговского. - "Фоккеров" вроде бы поблизости нет, видать, разогнали их наши "ла-пятые".
- Да и появятся - как-нибудь отобьемся, - отозвался Выговский. - Патронов у меня полный боекомплект!
А вражеские истребители были уже где-то рядом - специально поднятая в воздух группа "фоккеров", которые, едва штурмовики капитана Кузина скрылись вместе с истребителями прикрытия за горизонтом, вывалились из-за облаков четверкой и ринулись на Кумскова в атаку.
- Теперь держись! - крикнул Кумсков Выговскому и дал газ до отказа.
Вместо ответа он услышал длинную очередь пулемета своего стрелка. Фашист, пристраивавшийся им в хвост, не выдержал и отвернул. Кумсков еще ниже прижал штурмовик к земле, пытаясь по возможности затруднить маневр противнику. Однако силы, понимал он, слишком неравные- так долго не протянешь. Немцы это знали не хуже его и все яростнее наседали.
- Давай, парень, давай! - беззвучно поддерживал Кумсков Выговского. Его пулемет бил не переставая, но внезапно смолк.
- Что случилось? Ранен? - спросил Кумсков.
- Нога... - хрипло отозвался стрелок, и тут же пулемет его вновь зашелся серией коротких очередей.
Как позже узнали, Выговскому снарядом оторвало ногу, но старшина, истекая кровью, продолжал бить по вражеским истребителям.
Когда наконец показалась линия фронта, патроны у Выговского кончились. Один из "фоккеров", ревя моторами, заходил ставшему безоружным "илу" в хвост, другой пикировал на него. Кумсков видел, как огненная трасса прошила правое крыло, вторая ударила в мотор, третья полоснула по кабине. Почувствовав, как ожгло руку и ноги, а затем что-то мазнуло горячим и липким по лицу, он сквозь застилающую глаза пелену успел заметить прямо под собой окопы линии фронта, затем - отворачивающие в сторону и вверх "фоккеры"...
"Проскочили все-таки..." - мелькнуло в сознании летчика. Остальное происходило будто во сне. Как удалось посадить искалеченную машину, Кумсков не помнил.
Удар о землю швырнул его головой в приборную доску. Когда вернулось сознание, он попытался выбраться из кабины, чтобы помочь Выговскому, но кабину заклинило. Пришлось протискиваться через форточку. Вывалившись на крыло, Кумсков увидел бегущих к самолету бойцов. С их помощью удалось вытащить и уложить на траву вконец обессилевшего Выговского.
Вскоре откуда-то вынырнула потрепанная полуторка и тяжело раненного старшину увезли в госпиталь. Напоследок тот все же успел сказать:
- Жаль, патроны кончились... А то бы спасли самолет. Далеко ли до передовой?
- Метров пятьсот. В самый раз дотянули.
Когда полуторка с Выговским уехала, Кумсков в последний раз оглядел свой "ил". Крыло разворочено, броня кабины обожжена, весь самолет - словно решето...
- Чудо, как в воздухе не развалился, - сочувственно произнес кто-то.
- Тебе бы, лейтенант, тоже в госпиталь, - добавил другой. - Гляди, как зацепило: на лице кровь, по рукаву тоже течет...
Но Кумсков от госпиталя наотрез отказался. Ранения, посчитал он, легкие, и так, дескать, обойдется. Утром на третий день вернулся в полк, где и успел прочесть собственную похоронку, к счастью не отправленную еще в тыл...
После ужина нас поджидала еще одна приятная новость. Когда мы выходили из летной столовой, Кумсков, успевший помириться с истребителем, объявил, что завтра всех нас ждут на вечере отдыха, организованном при штабе дивизии. Приглашение получили все летчики эскадрильи.
На другой день после обычных полетов мы с Солтаном Биджиевым, дурачась и толкая друг друга, чтобы согреться на холодном ветру, поджидали Кумскова и Пряженникова, когда из-за угла дома неожиданно появился замполит полка Сотников.
- На танцы, вижу, собрались? - улыбнулся, поравнявшись с нами.
- Так точно, товарищ подполковник, на танцы! - тотчас вытянулся, лихо взяв под козырек, Биджиев. - Девушки из роты связи пригласили.
- Что ж, после двух боевых вылетов размяться молодежи не грех, - кивнул в ответ Сотников. - Я попозже и сам там буду.
- Видишь, и начальство разумного отдыха не чурается, - сказал я Биджиеву, когда замполит скрылся за углом. - А тебя, черта ленивого, уговаривать приходится!
- А что это Сотников без реглана? - не пропустил заметить Солтан. Комиссар все же... Ему положено.
- Положено-то положено, - согласился я. - Только его реглан теперь немцы носят.