Когда мы наконец добрались после долгих блужданий до городской комендатуры, чтобы справиться, где лучше переночевать, слышу, склоняется на все лады номер какой-то части - что-то стряслось у них там в тот день.
На цифры у меня особой памяти никогда не было, а тут вдруг словно кольнуло что-то, стукнуло в голову. Схватил я свою планшетку и, ни слова не говоря, вытряхнул все ее содержимое на подоконник; перетряхиваю лихорадочно бумаги: не то, не то...
- Ты что, спятил?! -дергает меня за плечо Лядский. - Или у тебя там квитанция на номер люкс в здешнюю гостиницу?
- Может, и на люкс, - отвечаю. - Погоди!
Наконец нашел. Вот оно, последнее Мишкино письмо! Глянул на конверт: точно, не подвела память! И сразу же к коменданту:
- Адрес! Адрес этой части! Как туда поскорее добраться?
- А в чем, собственно, дело? - подозрительно покосился тот на мою возбужденную, налившуюся враз густым жаром физиономию. - Вы что, тоже...
- Да ничего я не "тоже"! - нетерпеливо перебил я.- Брат у меня там! Родной брат, понимаете?!
А дальше все вышло как напророчил в шутку Лядский. Через полчаса мы уже сидели в люксе - только не в гостиничном номере люкс, а в зале городского ресторана "Люкс". За столиком, заставленным на радостях бутылками, напротив меня сидел Мишка - капитан-зенитчик Михаил Тимофеевич Береговой.
- Так ты, значит, все летаешь? - в четвертый, если не в пятый, раз спрашивал он все об одном и том же, как это часто бывает в первые минуты нежданной-негаданной встречи,
- А ты, значит, все сбиваешь? - вторил ему в том же духе я.
- Значит, до капитана уже дотянул - снова начинал свое Михаил. - Молодец! Не подкачал, значит, не подвел фамилию...
- Так ведь и у тебя на погонах те же четыре звездочки! - смеялся в ответ я. - Нашел чему удивляться!
- Вот-вот! - не выдержав, расхохотался в конце концов Лядский, берясь за бутылку. - Встретились два родственничка, два родных братца, а поговорить не о чем...
В бутылках, кстати, была всего-навсего минеральная водичка. Видимо, именно этим и объяснялось их обилие. Щедрые застолья в тогдашних ресторанах были не приняты.
А вот в Киеве, по разрушенным улицам которого мы недавно бродили с тем же Лядским, не удалось поначалу пригубить даже и минералки. Дело, впрочем, застопорилось не из-за ее отсутствия, а из-за нашей с Лядским некредитоспособности. Да как застопорилось-то! Мы с Тимофеем чуть со стыда не сгорели. Расскажу, как это было.
Бродили, значит, мы по Киеву, да не одни, а с представительницами прекрасного пола. На одном с нами аэродроме, в пригородном поселке Первомайском, стоял в те дни женский авиационный полк. Вот мы и пригласили знакомых летчиц пройтись, так сказать, по Крещатику. Спутницы наши, несмотря на свой слабый пол, воевали серьезно. И их немцы сбивали, и они немцев. Одна из летчиц только что получила боевой орден, вот мы и решили отпраздновать.
Зашли куда-то - не то в кафе, не то в ресторан, - сели за столик. Шашлык есть? Нету. Может быть, рыбка какая-нибудь? Тоже, так сказать, не завезли. Исчерпав на этом свою фантазию, мы с Лядским сдались и попросили принести хоть что-нибудь. Надо же чем-то дам угощать! Через несколько минут нам принесли по два стакана минеральной воды с сиропом и по паре пирожных. Неплохо для начала, попробовал было отшутиться я. Но Лядский к тому моменту успел заглянуть в меню и молча протянул его мне. Я взглянул и ахнул. Мать честная! Стакан воды с сиропом - пятьдесят рублей, пирожное - две сотни за штуку... А у нас с Лядским всех денег четыреста рублей. Дамы наши заметили озабоченность штурмовиков откровенно хохочут. Что делать? Пить или не пить - вот в чем вопрос... Тут я и вспомнил, что у меня с собой сберкнижка на целых пять тысяч, перечисленных на мой счет в качестве офицерского денежного содержания. И пока Лядский с летчицами угощались минералкой с пирожными, я сломя голову бегал по окрестным переулкам, разыскивая какой-нибудь банк, чтобы рассчитаться за сделанный в ресторане заказ...
Мишка, когда Лядский, щедро разливая по стаканам минеральную воду, рассказал эту историю, хохотал так долго и так громко, что вокруг нашего столика собралась целая толпа, наперебой интересующаяся, что именно мы пьем неужели, как и все, минералку. Узнав, что наше опьянение всего лишь плод радости встречи двух близких родственников, нас наконец оставили в покое.
Лядский и вся компания, не желая мешать нашей встрече, вскоре тоже ушли, а мы с братом засиделись до закрытия. Поговорить нам, когда прошел первый шок от неожиданной встречи, разумеется, было о чем. Не всякий день встречаешься на войне с родным братом.
А на следующее утро мы отправились на аэродром принимать новые самолеты. И хотя "илы" были, что называется, прямо с иголочки, осматривали мы их дотошно и придирчиво. Особое рвение, как всегда в таких случаях, проявил Фетисов. В качестве главного техника он облазил каждую машину, проверил все до последнего болтика и только потом допустил летчиков сесть по кабинам. Опробовав каждую из машин в воздухе, мы подписали акт приемки и быстро собрались в обратный путь. После двух промежуточных посадок для дозаправки горючим мы на второй день приземлились в местечке Млынов Житомирской области, где нас уже поджидал командир полка Ищенко.
- Машины новехонькие. Беречь как зеницу ока! - делая серьезные глаза, объявил он. - И чтоб никаких теперь компенсаций, вроде задрипанного грузовика. "Фиат" ваш, кстати, уже сломался.
Ищенко, понятно, шутил. У какого комполка не поднимается настроение при виде пополнения такой материальной частью!
...Заканчивался уже сорок четвертый год. В конце декабря, как раз перед Новым годом, в наш полк из дивизии прибыл полковник Лахно. Погода, помню, стояла нелетная: снегопад, ветер, пурга. Летчики, зная, что боевых вылетов наверняка не предвидится, собрались отметить праздник. До Нового года, правда, оставалось еще дня два, но кто знает, какая к тому времени сложится обстановка. Решили не упускать случая... Хозяйка огромной пятистенной избы, где мы ночевали, оказалась женщиной щедрой. Добавила к нашим харчам кое-что из своих запасов, а главное - выкатила из погреба две двадцатилитровых кадушки с деревенским квасом домашней выделки. В одной - белый квас, из муки; в другой красный, настоянный на ржаных сухарях и сдобренный изюмом.
Проверяющий из дивизии полковник, чтобы не тратить времени попусту, принимал у пилотов зачеты по тактической подготовке и вот, когда добрался наконец до нашей эскадрильи, с порога почуял ядреный, слегка отдающий спиртом дух, которым к тому моменту изрядно пропиталась большая горница в избе. Мы о приезде полковника не знали, поэтому его визит застал нас врасплох.
- Та-ак! И что же это, любопытно, у вас содержится там? - ткнув в сторону кадок пальцем, не без доли ехидства поинтересовался он у Ивана Гусева, который только что успел зачерпнуть кружкой в одной из них.
- Да так, пустяки. Говорить не о чем, - нарочито засмущался Гусев, сразу догадавшийся о подозрениях начальства, вызванных двусмысленным квасным ароматом. А затем, продолжая игру, сделал вид будто взял себя в руки и с обезоруживающей улыбкой предложил: - Может, попробуете?
- Рискну! - усмехнулся Лахно, беря из рук Гусева кружку.
Мы молчали, ожидая, что выйдет из инициативы Ивана. Полковник Лахно отпил пару глотков, сделал долгую, многозначительную паузу, во время которой внимательно обвел глазами и наши лица, и саму горницу, затем вздохнул, кашлянул и осушил кружку до дна.
- Квас! - коротко сообщил он нам, как бы давая тоном понять, что споры здесь совершенно излишни. - А я, грешным делом, думал...
- Он самый... Мы его вместо шампанского употребляем... Трезвость - закон для летчика... - сделал сразу три сообщения Гусев.
- Квас, - снова повторил Лахно. И, секунду-другую помолчав, добавил: Причем, кажется, хороший.
- А во второй кадке еще лучше! - охотно согласился Гусев. - Вы белого пригубили. А в другой кадушке красный - из ржаных сухарей.
- Не может быть! - сказал Лахно, беря из рук Гусева вторично наполненную кружку.
Неясно, правда, было, к чему это его "не может быть" относилось: к тому, что в кадушках квас, или к гусевской сентенции о трезвости. Глядя, как пьет полковник, мы с нетерпением ждали дальнейших разъяснений.
- Ну как? - спросил Гусев.
- А никак, - ответил спокойно Лахно. - Не разобрался еще.
Мы облегченно перевели дух и дружно расхохотались.
- Чего перетрусили? - улыбнулся и Лахно. - Думали, компанию вашу нарушу, праздничное настроение испорчу? Сам летчик! Знаю: нечасто для нашего брата выпадает на фронте такая минута, когда душу можно отвести, в кругу товарищей посидеть. Так что зря тревожились. А квас у вас и впрямь хорош! Аппетит от него так и разбирает...
- За чем дело стало? Садитесь к столу! - пригласил Гусев.
Мы дружно поддержали приглашение.
Когда через час в избу заглянул Ищенко справиться - успешно ли проходят зачеты, от неожиданности он даже слегка растерялся, не зная, что сказать. Пир шел горой.
- А как же с зачетами?
- Подождут зачеты! - решительно отрезал Лахно. - Они их каждый день в небе над вражескими эрликонами сдают...
Зачеты в тот раз действительно так и не состоялись. Лахно засиделся с нами допоздна.
- Конечно, можно было бы отметить Новый год и сдачей зачетов. Подтвердить, так сказать, свой профессиональный уровень, - как бы подводя итоги, высказался на другой день Гусев. - Только ведь нашему брату-летуну хоть в праздник, хоть в будни что важнее всего? Доверие! А Лахно с Ищенко и без того верят, что, как били мы фрицев, так и будем бить! Это и есть для нас главный зачет. Вот так я, братва, на сей счет думаю.
Мы думали точно так же, как Гусев,
Летчик Гусев появился в нашем полку во второй половине сорок четвертого. Прежде он воевал на ночных разведчиках По-2, сделав на них шестьдесят девять боевых вылетов.
- Не хватило одного для ровного счета, - сказал он, когда в августе сорок четвертого получил назначение в наш 90-й гвардейский штурмовой авиаполк.