Море…
Больше всего он любил его именно в это время года. Стальное, грозное, холодное. С мокрым твердым песком, пустынными пляжами, пронизывающим ветром.
Конечно, летом море другое. Синее, песок золотой, солнце светит, тепло…
Наверное, женщины больше любят разгар сезона. Корзинки с фруктами, мороженое, соломенные шляпки в цветах. Но свою… Свою! Уже два часа как СВОЮ женщину он почему-то представить в этом образе не мог…
Дул сильный ветер, пробирающий до костей. Эрик нашел в мобиле свое пальто и отдал его Агате.
Она стояла на огромном плоском валуне, в опасной близости от края, раскинув руки и улыбаясь в жемчужное небо. Длинные рукава и развевающийся подол делали ее похожей на ребенка. Маленькая веснушчатая девочка. Его девочка…
– Эрик! Эрииик!!! Иди сюда! Посмотри! Посмотри, какая красота! Как же я люблю море… зимой!
– Агата… – Счастливый, он обнял ее со спины, прижал к себе.
Конечно, она не будет сидеть в шляпке с цветами среди отдыхающих, жалуясь на нестерпимую жару. Она побежит прямо в воду – плавать на спине, подставив лицо солнцу. А оно оранжевой кистью нарисует новые веснушки, от которых баронесса фон Гиндельберг станет милее прежнего…
Женщина извернулась под его руками, забавно и очень явно подставив губы для поцелуя.
– Ветер. – Мужчина с сожалением провел кончиками пальцев по соблазнительным губам. – Потрескаются.
Агата рассмеялась:
– Ты такой правильный.
Он лишь пожал плечами:
– Послушай… вот мы с тобой сейчас…
– Тссс, – она прижала свою ледяную ладошку к его губам, – не надо, Эрик… Пожалуйста, не говори ни о чем! Я счастлива. И я ни о чем не жалею!
– А руки почему такие холодные! – Он закутал хрупкую фигурку поплотнее в пальто и стал растирать ледяные покрасневшие пальчики. – И нос! Нос – почему такой холодный?!
Эрик вспомнил неуемную жадность губ, словно ее никто никогда не целовал… Трепетную нежность рук, запрокинутое лицо, счастливые глаза… И сердце сжалось.
Любить! Любить каждый день, до тех пор пока она не согреется, пока не привыкнет к тому, что так будет всегда. Нельзя, невозможно, немыслимо по-другому!
– Агата, я так хочу…
– И я хочу! К тебе…
– Твой муж…
– Эрик, я не шутила, когда говорила следователю Майнцу еще при первой беседе – что буду подавать прошение о разводе.
– Ну… хорошо.
– Он предал меня.
– Ты… не думай о нем…
– Эрик! Нет… Ты же не сделаешь ничего…
– Послушай… То, что я сделаю или не сделаю, – это не должно тебя волновать. Просто… не думай. Он больше не помешает.
Маленькая женщина решительно вывернулась из объятий и рассерженно посмотрела на господина барона:
– Я должна знать!
– Давай договоримся вот о чем. Будущая баронесса фон Гиндельберг знает ровно столько, сколько необходимо для ее благополучия и душевного равновесия.
– Ах… так?!
– И никак иначе. Ты не замерзла?
– А как же… равноправие, партнерство? Любимый человек должен быть мне другом…
– А я твой друг…
– Он должен считаться с моим мнением!
– Считаюсь…
– А… а… А с чего ты вообще решил, что я выйду за тебя замуж?
– А ты попробуй не выйти.
– Что? Да… ты…
Они носились по пляжу. Падали в мокрый песок. Целовались. Агата собирала все, что попадалось на глаза – обточенные волнами стеклышки бутылочного стекла, камни причудливой формы. Карманы от всего этого стали тяжелыми, а пальто еще длиннее.
– Эрик!!! Эрик, смотри! Ну, посмотри же!
Она развернулась перед ним и стала идти спиной вперед, чтобы удобнее было разговаривать, глядя в глаза.
– Смотри, что я нашла!
– Что это?
– Окулус! – Она с гордостью показала увеличительное стекло зеленоватого цвета в изящной медной оправе и ручкой из недрагоценного камня.
– Ну… это вполне обычный прибор для увеличения. Артефакторы пользуются другими. И потом… Оно зеленое. Это для детей, чтобы рассматривать что-нибудь. Смотреть на солнце.
– Ты не понимаешь! Это… это знак!
– Какой?
– Это чтобы мы друг к другу так относились, понимаешь? Чтобы… Чтобы каждая мелочь – как будто увеличили в сто раз. Чтобы не обидеть…
– Послушай… Ну как я могу тебя обидеть?
– Случайно. Но этого не случится, потому что я нашла вот это! Смотри… Смотри! – Она поднесла стекло к лицу, споткнулась, но он успел ее подхватить.
Прижимая к себе, канцлер понес Агату в машину, стараясь не слушать всякие глупости про увеличенные в десять раз обиды и спасительное зеленое стекло. Поцеловать свою женщину хотелось нестерпимо.
Притянуть на колени, найти ее губы: сладкие, манящие. Удивиться – как он раньше жил без этого. Испугаться – он же не сможет без этого жить…
– Давай уедем, – выдохнул он в пахнущие морским ветром волосы, – прямо сейчас. Развод я тебе и так вытребую. Поместье – если ты его захочешь – выкупим у Лингеров. Пожалуйста…
Она лишь отрицательно покачала головой.
– Нет, Эрик. Нет. Если я исчезну, это спугнет преступников. И мы можем так и не узнать, кто они. А за мной все равно придут. Я не хочу всю жизнь жить в страхе. Оглядываться. И потом… Возможно, поместье Лингеров сейчас самое безопасное место. Любая передислокация жертвы, даже ради ее же собственной безопасности, – на руку охотнику. А еще – мы влюблены. Нас захлестнули эмоции, а значит, мы уязвимы.
– Плохо, когда твоя женщина мало того, что пишет остросюжетные романы, так еще и обладает незаурядным аналитическим умом.
– Это был комплимент, или мне обидеться? – задрала подбородок Агата.
– Я тебя люблю, – сказал он. И вздрогнул от того, насколько это естественно и правильно прозвучало.
Агата погладила его по щеке, прижалась к нему всем телом и прошептала:
– И я… Тоже. Очень. Очень-очень тебя люблю…
Если уж его маленькая смелая женщина приняла решение, надо было возвращаться.
– Я проберусь к тебе в спальню. Ночью, – грозно сообщил он.
– Буду ждать! – улыбнулись рыжие веснушки.
Они почти всю дорогу молчали. С одной стороны, было жаль возвращаться в реальность, с другой…
– О чем молчишь? – Эрику нестерпимо захотелось вновь услышать ее голос, даже если она продолжит теорию влияния зеленого увеличительного стекла на их будущие отношения.
– Вспоминаю Эльзу и Грона. Насколько они умнее нас с тобой.
Что мог ответить бывший канцлер королевства Отторн? Только кивнуть, на этот раз соглашаясь со своей спутницей полностью, без тени иронии.
Стоило им заглушить мобиль, как навстречу выбежали собаки:
– Гав! Гав!
– Гав! Гав! Гав!
«Вот что это за безобразие! Почему без нас? А безопасность? О чем только думали, сладкая парочка, а?» – надрывался Грон.
«Сколько ждали! Вот… Все самое интересное, самое романтичное и… мимо! Как же так? Нам же тоже интересно!»
Грон, услышав такое, даже замолчал.
Потом уселся и внимательно посмотрел на подругу, дескать, «ну ты, мать, даешь…».
«Да они все равно ничего не понимают! И даже если соображают, то очень медленно».
«Ну… как показывают последние события, все же не совсем».
– Гав! Гав! Гав!
– Гав! Гав!
– Эльза! Грон!! – бывший канцлер бросился обнимать своих любимцев.
Агата хохотала, целуя по очереди самых умных существ на земле.
«Ты смотри, что творится, а? И стоило столько мучиться? Как же у этих несчастных людей все сложно». – Эльза улыбалась, подмигивая Грону.
«Думаю, нам с тобой сегодня пировать! Сейчас они будут по очереди бегать за нами с яблоками! Счастьем делиться! Спорим на твою долю?» – Грон старательно вилял золотистым хвостом.
«Вот еще! Зачем же мне спорить, когда ты абсолютно прав!» – Эльза лизнула Агату в щеку.
«А почему?» – Грон победоносно посмотрел в янтарные глаза подруги.
«Потому что ты самый умный и самый красивый!» – уткнулась Эльза в золотистую шерсть.
– Агата! – раздалось с крыльца. – Объяснись, пожалуйста. Что происходит?! Куда ты исчезла? Почему на тебе это пальто?!
Женщина медленно подошла к дому. Поднялась по ступенькам. Вплотную подошла к мужчине. Выпрямилась. Вздохнула, глубоко, с силой втянув в себя воздух. Сжала кулаки под длинными рукавами пальто. Хорошо, что не видно.
Подошел Эрик. Они переглянулись.
«Нет, – прочитал он в ее глазах. – Это мой разговор».
– Эльза, охранять! – приказал барон и нехотя исчез в доме.
Раз она хочет поговорить с бывшим мужем наедине, так тому и быть. Он же побеседует с Людвигом фон Лингером позднее. С глазу на глаз…
– Да о чем с ней разговаривать! Гнать ее надо из дома! – раздался из-за двери визгливый голос.
Собаки зарычали.
– Уважаемые фон Лингеры, – тихо, но так, чтобы было слышно, мягко, почти с нежностью проговорила Агата, – разговор о том, чей это дом, мы будем вести лишь после того, как на мой счет вернутся деньги, оставшиеся от родителей. А пока… Я – не заявляю в полицию. Вы – ведете себя прилично. Надеюсь, мы договорились.
– Может быть, тебе все же стоит вспомнить о приличиях? – прошипел Людвиг.
– Думаю, нет. Оно того… не стоит!
– Господин Эрик! – распахнулось окно чердака. – Две машины на подъезде к дому.
– По местам! – скомандовал Эрик. – Агата, в дом!
– Агата! Что происходит? – Людвиг попытался схватить жену за руку, но грозное рычание собак заставило мужчину отпрыгнуть.
Эльза растянулась на полу подле той, что признала за хозяйку, всем своим видом показывая, что порвет любого. А некоторых «любых» порвет с удовольствием.
Грон сидел у входа в подвал, куда по распоряжению Эрика были вынуждены спуститься все обитатели поместья, за исключением солдат. Пес снисходительно смотрел на происходящее: «Знаешь, Эльза… Не думаю, что хозяин рассердится, если ты его все-таки укусишь… Ну, может, совсем чуть-чуть. Давай я, а? И всю вину на себя возьму?»
Эльза с восхищением посмотрела на друга: «Не стоит, милый. Мало ли что там наверху случилось. Вдруг наша помощь понадобится? Надо быть в форме. Так что не рискуй здоровьем. Нечего брать в рот всякую гадость».
«И то верно». – Грон лег, не сводя внимательного взгляда с Лингера. Мало ли что… Пусть только дернется!
Агата огляделась. Подсобные помещения было не узнать!
Новая дверь поражала своей массивностью. Словно вела она не к вареньям-соленьям, а как минимум берегла королевские реликвии! Стены облицевали деревом. Отгородили ту часть, где некогда прятался Конрад, огнеупорной стеной. Судя по восторженным звукам, что доносились оттуда, Агата поняла, что Эрик распорядился оборудовать мальчику лабораторию.
Эрик… Мысли о нем отбросили на второй план все происходящее. Осталась лишь тревога – что там происходит и все ли с ним в порядке. Ему пора пить лекарства. Она вдруг почувствовала, какое это счастье, готовить ему лекарство…
– Почему нас заперли в подвале? – спросил Людвиг, усаживаясь в кресло. Фрау Берта опустилась на один из диванчиков, что стоял посреди помещения.
Вернувшись к реальности, стараясь, чтобы сердце так бешено не билось от недавно случившегося, Агата продолжала разглядывать подвал. Полки с припасами. Вина. Все на своих местах. Идеальный порядок! Касс просто волшебник. Даже мягкая мебель появилась. Не слишком громоздкая, правда, но очень уютная. Правда, не рассчитана на габариты фрау Берты. Писательница с сочувствием покосилась на диванчик.
Вилла стояла у противоположной стены, делая вид, что прислушивается к возне Конрада в лаборатории. На самом деле она просто не знала, куда сесть. Людвиг развалился в кресле, не обращая внимания на то, что сестра стоит, никакого внимания, а бедный диванчик явно не выдержал бы двоих. Агата подвинулась, сделав еле заметный пригласительный жест.
Они с Виллой кое-как угнездились на одном кресле.
– Агата! Может, ты, наконец, объяснишь… – начал Людвиг.
– Мы на осадном положении, – вздохнула Агата, понимая, что игнорировать просьбы мужа ввести его в курс дела она больше не может. – Сначала меня пытались отравить. Как раз тогда, когда ты… исчез. Потом на нас с Эриком напали. Мы чудом остались живы. А теперь – два незнакомых мобиля, поэтому объявили тревогу. Эрик и солдаты охраняют меня и дом.
– Глупости все это, чушь! – насмешливо посмотрела на невестку фрау Берта. – Сама-то подумай! Кто ты такая? Кому ты нужна?
– Вам же зачем-то понадобилась, – грустно улыбнулась она свекрови.
– Что? О чем это ты? – Людвиг не сводил с жены непонимающего взгляда.
Было видно, что мужчина никак не ожидал попасть в этот театр абсурда! Он вернулся, чтобы жена, как всегда, поработала над текстом. Бросилась, как герою, на шею. Сделала ему чай от головной боли. Нет, чай она, конечно, сделала, но…
– Перед тем как ты исчез, фрау Берта пыталась меня отравить. Хорошо, что твоя мама понятия не имеет, чем ядовитые растения отличаются от просто вредных.
– Очень жалею, что так получилось, змея подколодная! – прошипела дама.
– Мама!
– Вы не жалейте. Вы – радуйтесь, потому что так вами будет заниматься психиатр, а в противном случае – это был бы уголовный розыск.
– Агата! Прекрати немедленно угрожать! И… верни маме чек! Что ты удумала! Это же моя семья!
– Ты совершенно прав, Людвиг. Это ТВОЯ семья.
– Что ты такое говоришь?
– Правду. Ульрих – игрок. Фрау Берта его покрывает. На своем состоянии она экономит. А тебя – не жалко.
– Не смей!
– Все деньги, что мы заработали, ушли на оплату карточных долгов твоего младшего брата. Те, что ты давал Вилле. Те, что лежали на моих личных счетах. Те, что нам заплатили за книги. Все, Людвиг! Все!
– Постой. Но… Вилла?
Бледная старшая сестра кинула быстрый взгляд на мать, но собралась с силами и кивнула.
– Это правда, Людвиг. Деньги нужны были не мне. Я боялась открыть правду…
– Предательница! Забыла, чем я все это время держала тебя за горло? Раз так, я всем расскажу, что твой…
– Прекратите! – схватилась за голову Агата.
Вилла задрожала. Но решилась:
– Рассказывайте, мама. Мой сын все знает. Конрад уже вырос. Он талантливый артефактор. У него большое будущее! Он понял меня и простил. Мой законный муж тоже знает. И он не отказывается от ответственности, несмотря на то, что особой близости с сыном у него никогда не было.
Агата не могла оторвать глаз от бледного лица Виллы. В свете спиртовок, что горели по углам, ее лицо вдруг стало… прекрасно. Как будто… сбросило личину! Личину скорби, отчаяния. Боли и страха. Сколько же она натерпелась за все это время.
Раздался звук разбитого стекла. Все вздрогнули и повернули головы. Конрад разбил одну из своих пробирок. Юноша стоял бледный, но не испуганный, и смотрел на мать. Агате вдруг стало жарко в холодном подвале. В этом взгляде было все – любовь, прощение, забота. Конрад уже не ребенок. Он – мужчина, готовый защищать то, что ему дорого, – мать.
– Людвиг! Людвиг, почему ты молчишь?! – Фрау Берта, понимая, что теряет рычаги управления, бросилась к сыну за помощью.
– Я знал, мама, – опустил голову Людвиг.
– Людвиг! Ты?! Ты… знал?
– Мама, как ты могла! Я же был уверен, что спасаю сестру.
– Но брату тоже нужна твоя помощь!
– Фрау Берта считает, что только младший заслуживает доброго отношения. Старших можно унижать или разорять!
– Агата, прекрати! Я тебя просто не узнаю!
– Люди, после того как их предают, бросают и пытаются убить, очень меняются.
– Перестань! Тебя никто не бросал! Я не бросал! Я… – Он сжал виски ладонями.
Агата вздохнула. У Людвига может начаться мигрень. Надо сделать отвар. Не хочется… Неужели она действительно так сильно изменилась? Куда делось ее сострадание? Желание помочь? Наверное, в ней просто говорит обида. Желание отомстить. Это не дело. Надо попросить Касса спустить ей все необходимое.
– Вилла, – поднял Людвиг бледное, измученное лицо, – я же знал… Почему ты мне не сказала?
– Ты знал. А сын – нет… Я боялась.
– Да кого ты слушаешь, Людвиг?! Падших женщин? У твоей сестры – незаконнорожденный сын, у твоей жены – любовник! Кого ты слушаешь, я тебя спрашиваю?! Ты должен слушать меня! Меня! Я – мать! – не смогла удержаться фрау Берта.
Агата рассмеялась про себя: любовник! Кто бы мог подумать, что она когда-нибудь будет настолько счастлива от того, что так низко пала!
– Мама, ну что ты такое говоришь? Агата – и любовник… О чем ты…
Агата с трудом заставила себя сдержаться. Муж говорил о ней с таким пренебрежением… Захотелось встать, дать пощечину, бросить правду ему в лицо! Но нет. Не сейчас. Это разговор для двоих. Да и свекрови она такого удовольствия не доставит.
– Ты никогда не слушаешь меня, Людвиг!
– Как выяснилось, я слишком хорошо тебя слушал!
– Да как ты… смеешь! Ты! Щенок!
– Мама! Замолчи! Замолчи хоть на минуту!
На какое-то время и правда наступила тишина. Конрад встал за спиной матери, положив ей руку на плечо. Было слышно, как шипят спиртовки. Людвиг посмотрел на жену долгим, испытывающим взглядом.
– Так… тебя неудачно отравила мама?
– И это тоже. Однако была еще одна попытка. Более удачная.
– Но ты…
– Как видишь. Я жива. Мне повезло, мимо проходил очень хороший военный врач.
– Военный?
– Меня отравили не простым препаратом. Но все вопросы к следователю Майнцу. Я устала, Людвиг…
– То есть если я правильно понимаю… На тебя ловят, как на живца. Ты попросила за это что-нибудь, я надеюсь? Заплатить долги по поместью?
– Я попросила… развод.
– Что? – вскочил Людвиг. – Да как ты до этого додумалась!
– Ты же как-то додумался меня бросить. Со всеми проблемами, что возникли! Ты просто удрал! К другой женщине! – Слезы брызнули, но не от того, что муж до сих пор был ей дорог, а от того, что сорвалась, не выдержала…
Страх, боль и обида всех этих дней вдруг навалились разом, вместе с нежданным да негаданным счастьем. Оказывается, счастье – тоже больно. Страх потерять любимого человека, не оправдать его ожиданий… Что сказал бы Эрик, если бы увидел, как она вышла из себя? Он бы вспомнил ее героиню. Разведчицу. Хладнокровную. Не чета ей…
Агата так задумалась, что не сразу услышала, что кричит ей в ярости Людвиг:
– Аделинда искренне любит мое творчество! Она чудо! С ней рядом нет проблем! Рядом с ней пишется! И…
– И что же ты вернулся?
Людвиг замолчал.
– Чтобы я вычитала рукопись? Подготовила ее к изданию? И такой мелочи, как обычно, никто бы и не заметил?
– Фон Бикк уже видел рукопись. Я привез ее с замечаниями.
– То есть у владельца издательства ты уже побывал?
– Он считает, что после редактуры это будет шедевр!
– Моей редактуры, полагаю?
– Агата, я тебя не понимаю…
– Сейчас поймешь, Людвиг. Я хочу развод – это раз. Как редактор, я стою недешево – это два.
– Ха-ха-ха-ха-ха… Да кем ты себя возомнила? Ты себя слышишь?
– Я – да. Услышь и ты меня. Пожалуйста. Можешь вычитывать рукопись с кем угодно. Хоть с фрау Бертой, хоть с Аделиндой. Но не со мной.
– Как ты можешь… Предать все, что у нас было?
Агату просто затрясло. Она вскочила, но тут тяжелая дверь отворилась, впуская слепящий глаза свет. На пороге стоял растерянный Касс с подносом, на котором… ничего не было:
– Госпожа Агата… там… пришли. Велели подать поднос. И… вот.
На огромном подносе (Касс обычно оставлял на нем свежие булочки) лежала маленькая карточка. На глянце плотного картона золотыми буквами было выведено: Аделинда фон Генгебах.