Женщина бесшумно опустилась на стул. Барон фон Гиндельберг отдал приказ освободить Аделинду от наручников. Свои были на особом положении, и заслуги перед Отторном задержанной вполне это позволяли.
Мужской костюм шел ей невероятно. Волосы слегка растрепались. Прямой, насмешливый взгляд, дерзкая полуулыбка.
Это-то и напрягало. Адель явно получает удовольствие от происходящего. Заигралась. Поймала кураж. Он, конечно, попытается помочь. Все, что сможет. Нет, ей он уже не симпатизирует. И за риск, которому подвергалась Агата, никогда не простит. Но за жизнь собак будет вечно благодарен. Невидимка… Опомнись! Пожалуйста…
– О чем задумались, господин барон? – Адель откинулась на спинку стула, закинула ногу на ногу.
– Разговор будет серьезным. Серьезным и очень для тебя неприятным.
– Догадываюсь, – Адель ухмыльнулась, – в память о прошлом, Эрик… Угостишь? – И меж тонких, длинных ухоженных пальчиков появился длинный мундштук.
– Хорошо. Сейчас принесут. Я распоряжусь. А пока… Прочти. Прочти это, Адель! – Бывший канцлер бросил на стол бумаги, подошел к двери и крикнул солдата.
Вполголоса попросил, чтобы доставили папиросы. Лучше – островной табак. Графин с водой. Хотел было отчитать, потому как задержанная, что прошла перед допросом строжайший осмотр, с легкостью демонстрирует длинный мундштук, которым при желании убить ничего не стоит, но понял, что бесполезно. Адель-Невидимка пронесет огнестрел в одиночную камеру голая и в кандалах.
В Отторне курили мало. В основном моряки. Женщины – еще реже. Тем не менее одно время это было даже модно среди дам высшего света. Адель курила всегда, когда они обсуждали детали предстоящего дела. И всегда у нее это получалось изящно. А сейчас, в мужском костюме…
Происходящее просто не укладывалось в голове. Умна, красива… Зачем? Сейчас она ознакомится с материалами, и он постарается вытащить свой последний козырь. Но если не сработает, тогда… Он поднес ей огонь.
– Спасибо, дорогой! Итак, что тут у нас? «Водяная Смерть»! Ну надо же… Это же запрещенный препарат? Разве возможно было его достать? Его охраняют строже, чем самого короля Карла! Вы в это верите, господин барон?
– Вполне. Ваш муж умер от этого секретного препарата. Мне тогда стоило огромных усилий сохранить вам жизнь!
На лице женщины не дрогнул ни один мускул. Но… она побледнела.
– Меня отпустили за неимением доказательств!
– Это ты так думаешь.
Бывший канцлер налил себе воды. Жестом предложил задержанной. Та отказалась. Чувствуя, что начинает наконец владеть ситуацией, продолжил:
– Фульд не был бы Фульдом…
– Это всего лишь догадки. Доказать это невозможно.
– Ты прекрасно понимаешь, что никому ничего не нужно было доказывать. «Водяная Смерть» начала свой путь с несчастного фон Генгебаха, но это было только начало…
– Я не замышляла ничего против властей, Эрик! Ничего против тебя!
– Это верно. Но этого недостаточно.
– У вас ничего нет. Доказать, что за всеми этими убийствами с использованием «Водяной Смерти» стою именно я, – невозможно.
Она говорила равнодушно, даже как-то раздраженно. Так, будто ее это совершенно не касается.
– Ты отравила Агату фон Лингер. У тебя был мотив.
– Отравила? Она жива!
– Ее спас Фульд.
– Ха-ха-ха-ха-ха… Нет, он, конечно, гений, но от «Водяной Смерти» невозможно спасти.
– Агата почувствовала себя плохо. Вышла на улицу. В тот день было очень холодно. Собаки нашли женщину в кустах недалеко от моего поместья. Я вызвал Фульда. Все.
– И Фульд вылечил бедняжку?! Эрик, она просто отравилась. Чем угодно, только не… От «Водяной Смерти» нет противоядия!
– Есть. Экспериментальный образец. Один. Теперь успешно опробованный.
– Понятно… А почему ты… Погоди-ка… Твое поместье! Оно рядом… Собаки! Личины… Ну конечно! Но кристаллы… Я не почувствовала их силу?
– Низерцвейги имеют способность блокировать отдачу артефакта. Даже я не чувствую. – Барон пожал плечами и выпил воду залпом.
Он решил играть в открытую. Во-первых, с ней по-другому просто нельзя, а во-вторых, смысла что-то скрывать во всей этой истории он не видел совершенно.
Адель затянулась, запрокинула голову, и тонкой струйкой выпустила голубоватый ароматный дым в потолок. Улыбнулась. Как-то… обреченно.
– Спасибо…
– За что?
– За осознание того, что я проиграла самому канцлеру фон Гиндельбергу. Будь противник менее достойным, я бы не пережила.
Эрик встал, подошел к шкафу и вытащил оттуда что-то длинное, завернутое в бумагу. Раздраженно сорвал печать – министерство уже опечатало вещдоки, хотя он просил дождаться его личного распоряжения! Формально он в отставке и подобные указания направлять официально не может. Ему на это указали…
– Ты сама это сделала? – Барон протянул бывшей разведчице черную трубку, мерцающую на свету.
День выдался солнечный. Бывают такие зимние яркие дни – синее небо, белый снег и ослепительное, радостное солнце. Барон встал. Подошел к окну и плотнее задернул гардины. Уж очень все это было сейчас… неуместно.
Адель протянула ему папиросу. Он загасил ее и убрал, наблюдая, как она гладит отполированное дерево. Изящная инкрустация вспыхнула синеватыми искорками. Красиво… А какая мощь! Какая сила…
– Я задал тебе вопрос, Адель. Ты сама сделала этот артефакт?
– Я?! Ха-ха-ха-ха-ха… – Ее смех дротиками с ядом впивался в виски. – Я – женщина. Женщина не может быть артефактором! Вам ли не знать об этом, господин барон?
– Я знаю. Но, видимо, те, кто в этом так уж уверен, ошибаются. Либо у тебя есть очень талантливый сообщник. Адель, подумай. Если это сделала ты, я смогу убедить министерство в целесообразности использовать твои способности в военной артефакторике. Это будет трудно. Очень трудно! Но я попробую. За каждым твоим шагом будут следить. Но ты сможешь работать. И… ты будешь жить.
– Жить? Ты называешь это жизнью? Эрик…
Воздух стал плотным, тягучим. Запах ее духов. Странно. Ни при задержании, ни до этого запаха не было. Глаза… Цвета орехового варенья. Мама накладывает варенье в вазочку для короля Карла. Что-то прохладное касается его щеки. И голос:
– Давай уедем! Вдвоем… На острова. Купим замок у моря, оборудуем в подвалах лабораторию. Только подумай, что мы вдвоем сможем сделать! Это я делала эти артефакты, ты прав. Представь, какие возможности откроются, если объединить наши силы! Кровь. Чувства. Помнишь, Эрик? Я же нравилась тебе. Всегда нравилась, я знаю. Я чувствовала. Видела, как ты смотрел на меня. Но тогда была война. И если Отторн позовет, мы снова встанем на его защиту, но сейчас мы ему не нужны! Нас просто выбросили, но мы – живы! Давай возьмем то, что заслужили. Ты и я. Я буду твоя, Эрик. Только твоя…
– Нет.
Женщина змеей вернулась в себя. Морок исчез. Надо же… Если бы не Агата, если бы не свет внутри, что подарило ему это чувство, он бы поверил. Поверил и пополз бы за Невидимкой, таким же склизким гадом – шипеть в подвалах над кристаллами, по капле продавая свою душу за призрачную иллюзию властителя мира. Он спас Агату, а она спасла его от страшной, чудовищной ошибки. От смертельного яда.
– Уведите!
Адель смотрела на бывшего канцлера так долго, что он уже готов был сам опустить глаза, но она отвела взгляд первой. Проиграла. Теперь уж точно. Почему не идут конвойные? Он же позвал!
– Скажи, Эрик. Это из-за нее? – Адель была настолько удивлена, что на какое-то время ее лицо стало… почти детским.
Барон фон Гиндельберг смотрел на эту совсем еще молодую женщину так, как будто видел первые. Она… совсем другая. Без нагловатого прищура, саркастической полуулыбки, с откровенным, ничем не прикрытым страхом в глубине расширенных зрачков. Он вдруг почувствовал вину за то, что сделала война с этой девочкой. Война и он, как ее неотъемлемая часть.
– Из-за нее?
– Да.
– Надо было ее убить… Такая невзрачная, серая мышка. Отобрала у меня всех мужчин.
– Господин барон! – Молодой солдат щелкнул каблуками.
– Где вас носит! Увести.
Наконец-то этот день закончился! Бывший канцлер с наслаждением вышел на улицу. Втянул в себя морозный, свежий воздух.
Солнечный свет слепил, отражаясь от нестерпимой белизны снега. После полутемных помещений заслезились глаза. Вокруг сновали возбужденные предпраздничной суетой люди, хотя до Седьмой ночи оставалось еще почти полмесяца. Может, купить вина? Или… цветы?
Он вдруг понял, что совершенно не знает, что делать. Как это – просто жить? Думать о том, что кто-то, кроме собак, ждет его возвращения. Отмечать праздники. Пирог. Подарки.
– Скажи… У тебя никогда не было ощущения, что ты не умеешь жить?
– Это как?
Курт привлек Эвелин к себе. За окном отеля уже начало светать. Пора уходить. Так долго задерживаться на одном месте опасно. Уставшие от страсти, они курили и пили вино. Странный вопрос. Но это была первая фраза, произнесенная девушкой с тех пор, как она выстрелила. Прямо в сердце противнику. Они ушли. Спаслись.
– Ну… Просто – жить. Переживать из-за погоды. Бояться простуды?
– Гулять с собакой. Читать детям сказки, – продолжил Курт, выпуская дым и улыбаясь.
– Печь пироги. Дарить подарки!
Они передавали друг другу одну папиросу на двоих и придумывали все новые и новые вещи, из которых, по их мнению, складывалась «просто жизнь». Им было хорошо вдвоем. Ее волосы пахли порохом и сладковатым дымом табака.
– Нам пора. – Ему очень не хотелось выпускать ее из объятий, но уже светает.
– Сейчас. Ты так и не ответил.
– Да. У меня было такое ощущение, – он развернул ее к себе и поцеловал, – нам пора.
Мобиль летел по горной дороге, а над горизонтом огромным раскаленным диском вставало солнце. Красное. Как кровь.
– Зачем?
Все это время Эвелин молчала. Он, не отрываясь, смотрел на дорогу и было подумал, что она спит.
– Что?
– Зачем ты крикнул: «Стреляй!» Я восприняла как приказ. Если бы не…
– Я был не прав?
– Курт! Как ты не понимаешь?! Это был чей-то сын. Внук. Отец. Любимый…
Он остановился так резко, что мобиль занесло. Еще чуть-чуть, и они могли слететь в обрыв.
– Ты что?! Аааааааа!
От страха она стала кричать, бить его кулаками, задыхаться. Он гладил ее по голове, целовал, уговаривал, а потом взял ее голову в свои ладони и сжал так крепко, как только мог. Она зажмурилась от боли, но он не отпускал, крича ей в лицо:
– Ты тоже чья-то дочь, ты будешь чьей-то матерью, ты моя, понимаешь? Моя возлюбленная, и я не хочу тебя терять. Ты выстрелила только потому, что если бы не выстрелила ты, выстрелили бы в тебя!
– Гав! Гав!
– Гав-гав-гав!
Агата вздрогнула. Она была заплаканная, потому что сама недавно испытала все то, о чем сейчас пыталась написать.
Ее огнестрел был заряжен капсулами со снотворным. А если бы нет? Она бы… выстрелила? А если бы выстрелила… Как? Как бы она с этим жила? А на войне? На войне люди убивают друг друга. И у них нет выбора. Нет капсул с безвредным снотворным…
«Слушай, философ? Вообще-то к тебе пришел любимый мужчина. И не какой-нибудь, а барон! Может, хватит уже самобичеванием заниматься? Может, встретишь? Чай заваришь? Он, кстати, устал. У него был тяжелый день. Очень». – Эльза смотрела на нее с нескрываемым недовольством.
– Не сердись, милая, – Агата поцеловала низерцвейга в черный блестящий нос, – я уже иду встречать твоего хозяина!
Но она не успела. Барон фон Гиндельберг вошел, не снимая пальто, бросил на кровать два каких-то свертка и сгреб любимую в охапку.
– Я соскучился, – выдохнул он после долгого поцелуя, – я так соскучился, что не стал тратить время на поиск цветов.
– Какой ужас! Господин барон, что вы себе позволяете! – Агата притворно нахмурила брови. – Немедленно уходите! И без цветов не возвращайтесь!
– Прости меня, – улыбнулся он, – я купил гранатового вина и сыра.
– Правда?! – Агата, взвизгнув, подпрыгнула от счастья. – Какой ты молодец! Как ты угадал? Так хочется вина и сыра… Но если Касс узнает, что мы с тобой перебиваем аппетит, он очень рассердится.
– Он не узнает. Мы тихонько…
Грон и Эльза переглянулись.
«Слушай, а это не диверсия, часом? Это наш хозяин? Может, личина? Он… ВОШЕЛ В КОМНАТУ В ВЕРХНЕЙ ОДЕЖДЕ! Ты это видела?» – Если бы низерцвейги могли открыть рот от удивления, Грон бы это сделал.
«Это еще не все. Он БРОСИЛ ПАКЕТЫ НА КРОВАТЬ и сейчас на полном серьезе собирается открыть бутылку с вином и покромсать собственноручно карманным ножом сыр!» – Эльза покачала головой.
«ЭТО ЛЮБОВЬ», – хором решили собаки и завиляли хвостами. Потому что яблоки – это, конечно, очень вкусно, но сыр…
Они пили вино и ели сыр, угощая по очереди низерцвейгов. Не яблоки, конечно, но, кажется, им понравилось. Он читал то, что она написала. Хмурился, прижимая ее ладонь к себе. И это было абсолютное счастье, до тех пор пока…
– Господин барон! Госпожа Агата! Это ж разве дело аппетит-то перед ужином перебивать!
– Касс, мы съедим все, что ты скажешь! Тем более я голоден.
– Госпожа Агата ничего не ест, пока вы не придете. Все пишет, пишет… Я уж ее уговаривал-уговаривал, а она…
– Касс, не ябедничай!
– Молодец, Касс. Будешь докладывать мне каждый раз, когда госпожа…
– Эрик! Этого еще не хватало! У меня книга, а вы тут…
– Гав! Гав!
– Гав-гав гав!
– Что за шум?
– Фульд! Вы как раз к ужину.