Эвелин горько, по-детски плакала, закрыв лицо руками, словно это могло помочь. Сил взять себя в руки не было, да и зачем? Хорошо, что никого нет. Она с детства любила крыши. Когда-то детские шалости со временем превратились в очень полезную для разведчика привычку: где бы она ни была, первым делом проверяла выход наверх. Прекрасная возможность уйти незамеченной.
Тихо. Тихо и холодно. Лишь начинающиеся сумерки да спрятавшийся за трубой серый кот – свидетели ее позора. Не узнать врага, из-за которого погиб любимый, из-за которого пришлось скрываться в Оклере те несколько страшных недель. Это по ее вине чуть не погибли люди. Если бы она узнала шпиона раньше, скольких проблем можно было бы избежать. Но она его не узнала… Не узнала! О чем только думала? Курица! Жалкая курица! Разведчица называется…
Небо стремительно темнело, словно соглашаясь с бледной девушкой, что решила вылить на него всю свою боль. Если бы слышали Вестники, они бы простили? Нет! Такое не прощается. Не прощается! Вестники нахмурились, серая тень кота дрогнула и тут же исчезла, наступила темнота…
– Эви! Эви, Эвелин, очнись! Очнись! Ну давай, давай! Открывай глаза, ну же! Вот… Вот. Вот так. Молодец…
Он с ног сбился, пока отыскал ее. Если бы не кот, что неожиданно стал отчаянно мяукать, пока Курт носился по чердачным помещениям (все остальные уже были проверены вдоль и поперек), выйти на крышу и в голову бы не пришло! В первую секунду мужчина решил, что девушку убили. В то же самое мгновение понял, что жизнь без нее не имеет никакого смысла. Несколько мгновений его собственное сердце молчало и откликнулось вновь лишь тогда, когда он услышал слабый стон.
Резкий запах около лица – чьи-то сильные мужские руки не дают вырваться, отвести голову, горечь лекарства на языке. Курт! Какой-то незнакомый мужчина рядом с ним… Он что-то говорит. Губы шевелятся. Но она не слышит. Почему? Почему она ничего не слышит? Курт! Курт, что со мной?
– Не волнуйтесь. С Эвелин все будет хорошо. У нее шок. От сильного переживания. Пусть отдыхает. Успокоительные. Тишина. Покой. Длительный сон, хорошее, я бы даже сказал, интенсивное питание. Прогулки на свежем воздухе. Но не долго. Обязательно – режим. И все.
Курт кивал, слушая, как внизу смеются военные из группы захвата. Смерть прошла мимо, и любая шутка, даже самая пустяковая, кажется удивительно забавной. Голос начальника контрразведки – он лично прибыл на задержание, чтобы познакомиться наконец с неуловимым шпионом.
– Как ты?
Эвелин почувствовала тепло его рук.
– Я… Курт… Я его не узнала.
– Ты видела его мельком много лет назад. За это время он достаточно сильно изменился.
– Это не важно. Не оправдание для разведчика. Я видела его в Оклере. Видела! Я же все помню, Курт… Каждую мелочь. Так, как если бы это было вчера. Цветочная улица. Лепестки шоколадных деревьев под ногами. И запах. Этот проклятый сладкий запах. С тех пор я его ненавижу… Слышишь? Ненавижу!
– Эвелин… Милая моя, успокойся. Не терзай себя так. Все хорошо. Все закончилось. Когда это было? При каких обстоятельствах вы встречались?
– Человек, руководивший операцией…
Прошло много лет. Разведчик, к которому ее тогда отправили связной, давно погиб, но она все равно прикусила язык и опустила глаза, не в силах выносить взгляд Курта.
– Позор! Он все время был рядом. И он меня опознал!
– Его все равно арестовали. И на него указала ты!
– Да. Но только после того, как услышала его голос. Я должна была…
Курт накрыл ее губы поцелуем, решив, что самобичеваний на сегодняшний день более чем достаточно. Врач сказал – покой. И усиленное питание. Завтра он поведет ее на пикник, сделает предложение и застрелится, если она не скажет: «ДА»…
Агата дописала развязку, откинулась на спинку стула, завела руки за голову и потянулась. Плечи затекли, голова немного кружилась, но она закончила эту главу! Последнюю!
Эвелин опознала вражеского шпиона, который после войны стал работать на могущественную корпорацию, что планировала захватить контроль над всеми месторождениями магических кристаллов. Курт ее героически спас. Враги повержены, влюбленные живы! Все хорошо…
Писательница вздохнула, выпрямилась и решительно напечатала вверху нового чистого листа: «ЭПИЛОГ». Замерла на мгновение. Улыбнулась каким-то своим мыслям. И снова погрузилась в работу.
Курт и Эвелин поженятся на рассвете, тайно, и единственным свидетелем их клятвы в забытой Вестниками старой, полуразрушенной Башне будет не пойми откуда взявшийся тот самый серый кот. А в следующем романе обязательно будет собака! Или, может быть, две?
Эльза одобрительно посмотрела на Агату. Грон, кажется, тоже не возражал. Все лучше, чем какой-то серый кот! Довольно бесполезные создания эти коты, если разобраться. Хотя… у него в этой истории настолько второстепенная роль, что пусть будет. Но собаке необходимо будет уделить больше внимания.
– Конечно, конечно, – кивнула Агата низерцвейгам. – Я обязательно учту…
Осталось всего несколько страниц – и она закончит свой первый самостоятельный роман. Это будет достойным завершением сегодняшнего дня! Писательница с нежностью посмотрела на конверт из Министерства обороны, переданный посыльным еще утром. Отныне она – свободная женщина – госпожа Агата Энтин.
Неожиданно она почувствовала волнение собак. Внутри как будто что-то оборвалось.
Она бросила печатать, вскочила и понеслась к входной двери вслед за низерцвейгами.
– Слава Всеблагим! С тобой все в порядке? Эльза и Грон почему-то заволновались, и я… Эрик?
Агата подбежала совсем близко, захотела обнять, и… замерла. На мгновение любимый человек показался ей просто незнакомцем. Холодным и чужим.
Пренебрежительно поджатые губы. Ледяной прищур глаз. На самом дне зрачка – боль. Или… нет? Показалось?
– Добрый вечер! – протянул барон фон Гиндельберг. – Агата, милая… Нам надо поговорить. Думаю, в гостиной, у камина будет удобно.
– Эрик? Что… что случилось? Почему ты так…
– Сядь!
Его голос ее просто оглушил. Собаки… Собаки молчали. Она села в кресло, вжавшись в мягкую обивку всем телом. Жаль, что нельзя протиснуться внутрь так, чтобы исчезнуть совсем… Как в сказке про Чака-Невидимку. Невидимка… Что-то это ей напоминает. Ах да, Адель… Интересно, что с ней? И почему Эрик… И снова его голос. На этот раз – еще громче прежнего! Ей вдруг нестерпимо сильно захотелось зажмуриться и прижать ладони к ушам, чтобы не слышать… Не слышать!
– Агата… Я считаю необходимым проговорить некоторые особенности сложившихся между нами отношений. Видишь ли, в последнее время я заметил, что ты… Как бы это помягче сказать? Увлеклась своим положением.
– Я… не понимаю, Эрик…
– Именно об этом я и говорю, милая. Ты не понимаешь. Не понимаешь: кто я – и кто ты. Ты – содержанка. Я оплачиваю дом и, кажется, не жалею средств на прочие мелочи. Так почему же меня встречает бледная, растрепанная женщина с усталыми глазами?
– Эрик. Что произошло? Почему ты так переменился? Я пишу книгу, и ты это знаешь…
– Надоело. Надоело ждать, пока ты сама догадаешься, что все это… – он пренебрежительно дернул плечом, – не мой уровень.
– Но…
– Я, конечно, благодарен за то, что ты меня развлекла. Более того, я хочу продолжить наше… гммм… общение. Оно приятное и взаимовыгодное. Однако этот разговор назрел, потому что я стал опасаться – ты можешь все неправильно понять и лелеять какие-то ложные мечты. Тем более мне хотелось бы, чтобы собственные увлечения в свободное от наших встреч время, против которых я, заметь, не возражаю…
– Скажи, – перебила Агата, сжав кулаки за складками юбки, – просто скажи мне. Только, пожалуйста, скажи правду. Почему?
– Я совершенно не понимаю сути вопроса. Ужин готов?
Женщина отвернулась, чтобы скрыть слезы.
– Ну, перестань. Мне не нравятся слезливые женщины. И потом – я же не выгоняю тебя на улицу! Более того, не урезаю содержание. Просто… надо навести порядок в твоих мыслях.
Агата вздрогнула. И тихо сказала:
– Уходи.
– Отчего же? – удивился господин барон. – Нам же хорошо вместе.
– Было…
– Что ж… Жаль. Дом оплачен на три месяца вперед, и прерывать содержание я не намерен. За то время, что мы были вместе, вы вполне это заслужили. Прощайте, госпожа фон Лингер.
Агата заставила себя смотреть, как он уходит. И снова показалось, что тонкие губы барона не столько сложились в презрительной ухмылке, сколько пытались скрыть гримасу нестерпимой боли… Показалось… Просто сознание не хочет верить тому, что случилось только что. Не хочет признавать.
Все. Все закончилось. Вот так. Внезапно…
Грон, повинуясь приказу, пошел вслед за бароном. Низерцвейг хмурил густые, недовольно торчащие во все стороны брови и старался не смотреть в сторону Агаты. Эльза же, напротив, металась, жалобно поскуливая, между мужчиной и женщиной. Потом тяжело вздохнула и уселась около ног Агаты.
– Иди к нему, – тихо прошептала та, опускаясь на колени рядом с собакой. – Ты же понимаешь, что его надо защищать. Ты ему нужнее, да и мне так спокойнее. Слышишь? Иди…
Блестящие янтарные глаза смотрели прямо в душу. Агата очень хотела заплакать, но почему-то не получалось. Эльза словно ждала, когда можно будет слизнуть с бледной щеки крошечную соленую капельку теплым, мягким языком, чтобы… Поддержать, что ли?
Но слез не было. Агата и сама удивлялась. Только пустота.
Входная дверь закрылась.
Она, наверное, очень долго стояла вот так, впол-оборота, не отрывая взгляд от двери, потому что, когда ее тихонько окликнули, каждый мускул вздрогнувшего от неожиданности тела отозвался нестерпимой болью.
– Госпожа Агата…
– Да, Касс.
– А знаете. Я, когда мне грустно, пеку. Тесто оно такое мягкое. Его месишь, месишь. И успокаиваешься. Вы хотели, чтобы я научил вас, помните? Госпожа Агата? Агата… Агата, вы меня слышите? Пожалуйста, посмотрите на меня.
Касс вздохнул. В госпитале он видел и не такое. Проходил, как все, специальную подготовку, чтобы оказать своевременную помощь товарищу.
– Агата? – Ответа не последовало, и тогда повар, прошептав одними губами: «Прости», звонко шлепнул женщину по щеке.
Мгновение она испуганно смотрела ему прямо в глаза, но он тут же обнял, прижав ее голову к своему белоснежному фартуку.
Она рыдала. Громко. Долго. Ульрих принес успокоительные капли. Агата выпила, расплескав половину трясущимися руками на уже и без того насквозь мокрый от ее слез фартук. Майер заварил успокаивающий чай. Конечно, у самой госпожи получилось бы не в пример лучше, но хозяйка выпила, и слава Вестникам, кажется, помогло…
– Госпожа Агата, вы простите меня, – начал было Касс, но писательница его остановила, резко вытянув руку вперед.
– Спасибо, Касс. Спасибо вам. Большое. Простите. Простите за фартук.
– Госпожа Агата! – Повар был готов зарыдать сам.
– Я… мне надо собрать вещи и…
– Послушайтесь моего совета. Не торопитесь. Вас никто не гонит, а уйти в таком состоянии на ночь глядя… Нет, вы только прикажите. Мы соберем вещи и пойдем, куда прикажете. Только не стоит рубить с плеча. Останьтесь. Останьтесь на несколько дней. Как говорила моя бабушка: «Всеблагие Вестники не спят по ночам. К утру что-нибудь придумают».
– Спасибо, Касс. – Агата улыбнулась, вытерла слезы краешком передника, чудом оставшимся сухим, и спросила: – Что у нас на ужин?
– Картофель и индейка в клюквенном соусе, – удивился солдат, не ожидая подобного вопроса от женщины в таком состоянии.
– Прекрасно. А на десерт?
– Мороженое.
– Какое мороженое?
– Шоколадное.
– Отлично! Вот это все мне в комнату. Мороженого – побольше. Я должна дописать книгу. А утром, как говорила ваша бабушка: «Всеблагие что-нибудь придумают…»
– Господин барон?!
Доктор Фульд спешил за фон Гиндельбергом, но никак не мог догнать ни его, ни собак.
Пришел, называется, на ужин. А ведь его приглашали! И куда, интересно, летит этот неугомонный! На ночь глядя?!
– Эрик! Да постойте же вы!
Похоже, господин барон наконец услышал. Мужчина остановился, не оборачиваясь.
– Что случилось?
Фульду мгновения хватило, чтобы оценить состояние друга. Слишком долго они были вместе. Слишком многое прошли. Эти напряженные плечи он уже видел и прекрасно понимал, что за этим не стоит ничего хорошего…
– Читай.
Эрик протянул доктору конверт.
– Уже темно. Что в нем?
– Приказ явиться во дворец на встречу с его величеством.
– Зачем?
– Думаю, на кофе с десертом в ореховой гостиной. Тебе же не нужно объяснять, что это значит? Белый фарфор. Воздушный, изысканный десерт и… маленькая чашечка кофе.
– Перестаньте, Гиндельберг, – поморщился доктор, – привычка травить придворных, распивая с ними кофе, умерла вместе с императором Франциском Отторном ни много ни мало триста лет назад!
– Что ж. Думаю, король вполне вправе возродить старую, добрую традицию.
– Эрик, я уверен, что ты все это себе надумал. Это, во-первых. А во-вторых, раз уж я остался по твоей милости без ужина – ты угощаешь.
Фульд поднял руку, остановил экипаж. Последнее время эту более старомодную версию современных мобилей использовали в качестве такси, чтобы демонстрировать очарование старой части города туристам. Доктор буквально силой затолкал бывшего канцлера внутрь. Собак же уговаривать не пришлось. Холодно. Сыро. И они, кстати, тоже остались без ужина по чьей-то милости. Это не считая того, что Агата там одна…
– К «Сытому Висельнику», – бросил барон. – Заедете с черного хода.
– К чему такая конспирация? Закрытый клуб, с черного хода?
– Вот только не надо искать в моем поведении признаков начинающейся паранойи. Поужинаем вкусно и спокойно. Возможно, это последний ужин в моей жизни.
– Попался! Этой фразы вполне достаточно, чтобы положить тебя в клинику.
Барон улыбнулся, и это немного успокоило Фульда, но что-то было не так. Эрик был… прежним. Таким, как всегда. Но вовсе не таким, каким он был последнее время. Последнее время бывший канцлер был счастлив, и хотя каждый раз доктора это более чем удивляло, он к этому привык! И сейчас… Было по-настоящему больно констатировать тот факт, что все вернулось на круги своя.
Полутемный зал «Сытого Висельника». Зеленые портьеры. Круглый стол. Еда. Вино. Они немного помолчали, когда Фульд, нехотя, но все же вернулся к начатому на улице разговору.
– Так почему ты решил, что тебя хотят отравить?
– Я слишком много знаю. Людей моего уровня просто так в отставку не отправляют. Это логично. Естественно. Я сам лично подписал не один приказ о ликвидации. Теперь кто-то подписал мой. Вполне справедливо. Надеюсь, успею что-нибудь сделать для Адель. Но… надежды мало. Без меня ее вряд ли оставят в живых.
– А Агата?
– Агата, – грустно усмехнулся Эрик. – Я сделал все, чтобы она никогда меня не простила и ненавидела всю жизнь.
– Могу себе представить. – Фульд помрачнел.
– Надеюсь, ее персону не сочтут настолько важной, что… Как я мог забыть, что со мной рядом находиться опасно? Глупец! Влюбился, как мальчишка! Поверил в счастье. В то, что обо мне просто забудут. Я идиот, Фульд!
– И куда теперь?
– В фамильный склеп Гиндельбергов.
– Разве можно так над собой издеваться? Ты же ненавидишь этот ваш родовой особняк!
– Хорошее место, чтобы провести последнюю ночь, не находите, доктор? Спасибо, Фульд. Спасибо, что составил компанию. Однако пора.
Бывший канцлер попрощался с доктором Фульдом, в тысячный раз отклонив любезное предложение переночевать в его доме. Он отпустил экипаж чуть раньше. Захотелось немного пройтись с собаками.
Впереди показались очертания пятиэтажного белого особняка, окруженного чугунной оградой, украшенной семейным гербом. Щит, два скрещенных меча и корона. Какой… отвратительный пафос! Семейное гнездо не вызывало у последнего из рода никаких чувств. Даже как-то совестно, честное слово… Тем более что завтра, хочет он того или нет, ветвь прервется. Ну что ж, настало время сказать «прощай» духам его предков. Его ждет огромная холодная мрачная зала и пыльные, выцветшие портреты. Не совсем то, что ему хотелось бы в последнюю ночь, но… Выбора судьба не оставила.
Эрик фон Гиндельберг коснулся чугунной ограды. Ладонь прижалась к кристаллу, что украшал место пересечения двух мечей, и огромные ворота, покоряясь руке хозяина, с печальным стоном расступились.
А потом барон долго колотил в парадную дверь.
– Я вызову охрану! – Наконец в окнах зажегся свет, а шаги за дверью возвестили о том, что кто-то изволил откликнуться.
– Открывай!
– Да как вы смеете! Вы хоть знаете, чей это дом?!
– Мой!
– Что?! Да как вы сме… Господин… барон?!!
Дверь приоткрылась сначала на маленькую щелочку, затем поспешно отворилась настежь.
– Всеблагие! Господин барон! Простите, не признали… Что ж вы не предупредили? А мы и не ждали… Уж столько лет… Всеблагие…
– Совсем распоясались! Безобразие! – рявкнул барон фон Гиндельберг. – К завтрашнему утру навести порядок! Нанять прислугу!
– Гав! Гав!
– Гав-Гав-Гав!