Снег. Он вдруг пошел такими огромными хлопьями – ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Прижимая папку с рукописью к себе, Агата шла вперед, и в голове было удивительно пусто. Иногда из снежной завесы выныривали ссутуленные люди, придерживая цилиндры и отряхиваясь на ходу.
Это, наверное, продолжалось бы вечно, но впереди показалась Башня Благих. Высокая, белая, украшенная венками к празднику, она заставила наконец остановиться.
В памяти тут же всплыли детские книжки с картинками: замки, принцессы… Мама всегда говорила, что человек тогда становится взрослым, когда перестает верить в чудеса. «Будешь верить до старости – не постареешь никогда!» Мама… Она так любила этот праздник. Мама. Мамочка, что мне делать?
– О! Ооооо… Ой, ой, ой… Милая барышня, я… Ой-ой-ой!!!!
Агата даже не успела сообразить, что произошло. Мгновение – и она смотрит в небо. Начинаются сумерки. Вокруг Башни, на площади, стали зажигать фонари – красиво… Ах, как красиво! Снег наконец-то стал немного реже. Он падал медленно и величественно, а листы ее рукописи… Что? Не может быть… Как же так? Ее роман!
Она вскрикнула. Невысокий толстенький господин, что поскользнулся и сбил Агату с ног, от неожиданности закричал тоже, и они вместе, не сговариваясь, стали ползать на коленях, собирая листы разлетевшейся во все стороны рукописи.
Наконец они собрали, кажется, все.
– Простите! Ради скорого праздника, простите меня! Госпожа…
– Агата Энтин.
– Агата! Какое красивое имя! Простите меня, но тут очень скользко! Конечно, всему виною вино… Но как не пропустить стаканчик? Я знаю, плохо… Очень, очень плохо! Всеблагие Вестники хмурятся на небесах! Вы знаете, мы – ракви. Мы не пьем. И я не пью! Я просто… просто… боюсь идти домой, понимаете?
Маленький, полный человечек с лысиной и торчащими во все стороны серебристыми волосами посмотрел на нее так печально, что она и думать забыла о недавнем падении. Захотелось помочь. Поддержать.
– А что случилось?
– Катастрофа! Райа не выдержит, понимаете? Моя жена. Моя Райа! Дороже нее у меня никого нет! Она не переживет… Понимаете? У нее нервы!
– Что именно произошло, господин…
– О! Я сбил даму с ног и даже не представился? Как невежливо… Всеблагие… Я Адам. Адам Шруттель. К вашим услугам, вот… Подождите… Вот!
И он протянул ей карточку. Агата сделала несколько шагов в сторону, чтобы свет от фонаря был ближе. Надо же, как стемнело… Уже, наверное, поздно. Сколько часов она бродила по городу?
Вдруг почувствовала, что хочет есть. Болят ноги. А еще… холодно. Как же холодно. Руки дрожали от холода и усталости, свет наконец-то упал на маленький квадратик плотной, глянцевой бумаги с изображением семи звезд в правом верхнем углу: «Адам Шруттель. Владелец частного издательства «Семь Вестников».
– Вы… издатель? «Семь Вестников». Не слышала о таком.
– Конечно, вы не слышали… Кроме господина фон Бикка тут никто ни о ком не слышал! Я принял решение. Мы закрываемся. Ни одной рукописи за три месяца! Я закупил оборудование, а уж, поверьте мне, Адам Шруттель в этом что-то понимает! А мой друг? Кирри Шлэппс? Вы знаете, кто такой Кирри? Если вы никогда не видели его картин, как объяснить вам, что такое плакать от написанного кистью неба, госпожа Агата! Красивое имя… Знаете, как назвал его «Королевский Вестник» пять лет назад? «Художник, рисующий облака». А кто писал эту статью? Вы знаете? Адам Шруттель ее писал!
– Погодите. Так у вас свое собственное издательство?
– Было, госпожа Агата, было. Ни одной рукописи за три месяца! Мы закрываемся. Райа… Она не переживет!
– А вы не могли бы прочесть мой роман?
– Роман? Вы… Это то, что мы с вами спасали?
– Да.
– Но вы…
– Я писательница. И хочу издаваться под женским псевдонимом. Я только что от Бикка. Он отказал. Я бывшая жена Людвига фон Лингера. Может быть, слышали? Остросюжетные истории агента Церга. Все это время я редактировала его тексты. Фактически писала их.
Она смотрела в маленькие, красные от выпитого вина глазки этого совершенно незнакомого ей человека, не отрываясь, чеканя каждое слово и сжимая кулаки. Неожиданно он взял ее руку и сжал в своих. Стало… тепло. Потом медленно, мягко забрал папку.
– Госпожа Агата, я прочту. Адам Шруттель что-то в этом понимает! Вы только… успокойтесь. Я чувствую, вам сделали больно. Я редко ошибаюсь в таких вещах. Я…
– Адам! Куда ты подевался, к Всеблагим?!
Подъехал кристаллический экипаж, и шумная подвыпившая компания затолкала издателя внутрь.
– Подождите! Адрес!..
– Я прочту! – только и успел крикнуть ракви.
Экипаж уехал. Она успела написать адрес на внутренней стороне папки. Свет кристаллов растаял в темноте, а пальцы все сжимали визитную карточку.
Агата огляделась. Никого. Окна Башни льют желтоватый свет. Чуть слышное пение. Наверное, поют гимны. Семь Вестников – семь гимнов. Она даже когда-то знала слова:
Это седьмой гимн. Последний. Кажется. В Башне было тепло. Свечи горели так ярко, что слепило глаза, а от растаявших на ресницах снежинок и вовсе ничего не было видно. К ней подошла женщина в белой одежде. Она не разглядела ее лица.
– Вы попали в беду? Вам некуда идти? Вы можете поесть и остаться на ночь. Башня примет, если вы действительно нуждаетесь. Предпраздничная неделя, мест не хватает… Может быть, вызвать экипаж? Госпожа, у вас есть дом? Как вас зовут?
– Агата Энтин. У меня есть дом, и есть чем расплатиться. Мне нужен экипаж. Пожалуйста. Понимаете, я просто…
– Вы не обязаны ничего объяснять, госпожа Энтин. Пойдемте, я провожу вас, и да не оставят вас Всеблагие Вестники.
«Что теперь делать? – Канцлер Великого Отторна, доверенное лицо его величества Карла стоял у окна и смотрел на хлопья падающего снега. – Всеблагие? Что?!»
Агата… Вздернутый нос на слишком бледном лице. Забавные, трогательные веснушки. Сурово поджатые губы, кулачки, спрятанные в складках юбки, сжатые до побелевших костяшек. Как она сказала тогда? «Предал. Этого довольно…»
Он оказался не лучше Лингера… И даже уверенность в том, как близко к возлюбленной опасность, сейчас уже не казалось оправданием. Имеет ли он право быть рядом, несмотря ни на что? Нет. Он не посмеет просить прощения. Тревожить ее снова.
– Не нравитесь вы мне, Гиндельберг. Такие встряски бесследно не проходят. Успокоительного? – раздался за спиной голос Фульда.
– Яду.
– Не получил от его величества Карла, не получишь и от меня. – Доктор сложил руки на груди и ухмыльнулся.
Господин барон вздохнул. Действительно. Если даже с Фульдом не вышло, придется жить дальше. А ведь он единственный, кто догадывается, каково ему сейчас. Друг называется…
Вновь вернувшись к своим обязанностям, канцлер понимал, что дел огромное количество. Удивительно, как разболтались во дворце и министерствах за этот год! Министерство внутренних дел в особенности. Полная анархия! Как бы ни хотелось в этом признаваться – Адель была права. Зато теперь, пожалуй, он знал, куда пристроить завербованных бывшей разведчицей военных. Количество должностных преступлений в министерстве не перечесть.
Неужели все эти годы порядок поддерживала его собственная железная рука, Смерть всему живому несущая? Не может быть… Что ж… Палач возвращается. Трепещите. Он исполнит свой долг, но он никогда не подойдет больше к ней. Чудищу нет места рядом с таким нежным…
– Что? – Эрик заметил, что Фульд не сводит с него пристального взгляда.
– Ничего. Но на успокоительном я настаиваю. Ты бледен, Эрик. Плохо выглядишь.
– Ерунда. Все в порядке. Как его величество? – спросил канцлер.
– Действительно, здоров, – с сомнением в голосе отозвался доктор. – Это… просто чудо! Удивительно… Прекрасная работа. Тебя можно поздравить. Без преувеличения и лишней патетики ты спас короля!
– А его пытались отравить не…
При мысли о том, что покушение может быть связано с «Водяной Смертью», канцлера бросило в жар.
– Нет, – поспешил успокоить его Фульд. – Это был другой яд.
– Как эта гадость проникла к Карлу?
– Следователь Майнц, которого мы вызвали, выяснил, что очень романтично. Во время бала два дня назад.
– Шампанское?
– Не угадали. Король танцевал с барышней, дочерью председателя совета министров, между прочим, и ее перстнем оцарапал себе палец. Эдакая досадная случайность.
– А что? Сейчас на придворных балах танцуют без перчаток?
– Почему же? – раздалось от двери. – В перчатках.
Узнав голос его величества, доктор и канцлер почтительно поклонились.
– Почему его величество выглядит больным? – недовольно посмотрел на короля господин барон.
– Во-первых, ему без устали твердят, что он безнадежен и умрет в скором времени, – ответил за Карла доктор Фульд. – Это здоровья не прибавляет. А во-вторых, его активно спасали. Чуть было не спасли.
– Личный доктор? Он действовал по велению сердца или…
– Надо выяснять, – нахмурился Карл.
– Ладно, – Эрик обвел взглядом присутствующих, – выясним. С вашего позволения, господа, я хотел бы допросить начальника охраны. У меня к нему много вопросов, особенно касательно последнего награждения деятелей культуры.
– А в чем дело? – удивился Карл. – Насколько я помню, тогда не произошло ничего из ряда вон выходящего. Все было на уровне.
– На очень высоком уровне, ваше величество. Во дворце побывала Адель-Невидимка. Счастье, что она по-настоящему предана короне.
– Вот как…
– Именно. Кстати, а что с вашей отравительницей?
Король сел, закинул ногу на ногу и нехотя поведал пикантные подробности того злополучного вечера. С тех пор как выяснилось, что его величество не умирает, цвет лица короля Карла медленно, но все же улучшался, что с удовольствием отметили и барон, и доктор.
– После танца мы удалились.
– Вот только не говорите, что вы заводите романы с незамужними дочерьми высокопоставленных особ. – Канцлер нахмурился.
– Конечно, нет. Однако… девушка была мила.
– Речь идет только о поцелуях?
Король кивнул.
– И после всего вы обнаружили, что оцарапали руку?
– Да.
– Замечательно. Где я могу поговорить с задержанной?
– Я не стал отдавать приказ.
– Почему?!
– Во-первых, ее отец… От него можно вполне ожидать бунта, если мы арестуем и осудим его дочь. Во-вторых, эта дурочка, скорее всего, была не одна. Наверняка ее подельники – такие же представители «золотой молодежи». И это…
– Это не повод не наводить порядок в стране, ваше величество! – отчеканил канцлер.
– Она была не похожа на отравительницу. Такая милая. Я уже понадеялся, что у нас может что-то получиться…
– А ее величество? – осторожно спросил господин барон.
– Я ее не люблю. Она не любит меня. Наследник у нас есть.
Король отвечал просто и… холодно. Эрик фон Гиндельберг почувствовал, что он это заслужил. За то, что в свое время настаивал на этом браке, искренне не видя ничего дурного в том, что рядом с Карлом окажется нелюбимая женщина.
Тогда он не знал, что такое любить. Это сейчас ни за какие сокровища мира он не согласится отдать свое счастье с Агатой – пусть горькое, пусть потерянное, но… счастье… С другой стороны, король, наверное, был прав. Когда Карл полюбит, это будет больно. Очень. Как ему сейчас.
– Что с вами, Гиндельберг? – Глаза короля лукаво блеснули.
Возможно, его величество прочитал мысли канцлера по выражению лица. Они знали друг друга слишком хорошо, и эта встреча должна была бы быть более теплой, но не сейчас. Не время. Сейчас не до этого. Настроение короля улучшилось – это главное.
– Пойду я беседовать с доктором… – проворчал Фульд.
– А я допрашивать начальника охраны. И мне нужен следователь Майнц. Пускай задерживают вашу «милую отравительницу». Будем разбираться.