– Но… Райа. Может быть, мы все-таки поедем завтра? Если ты так хочешь, мы поедем! Если ты хочешь – я издам эту рукопись, но как я буду выглядеть перед этой женщиной? Здравствуйте, я Адам Шруттель, я еще не читал, но мне понравилось?
– Вполне достаточно того, что это понравилось мне! Ты что?! До сих пор не одет, Адам?!
В небольшом уютном домике издателя еще засветло кипели страсти. Он, конечно, виноват. Пришел домой поздно. Пил вино. Плохо… Очень плохо. Вестники хмурились на небесах, но Адам Шруттель страдал!
Одеваясь, мужчина пытался пробежать глазами хоть что-нибудь из того, что принес прошлым вечером. Он плохо помнил, как вернулся. Он сразу заснул. Но Райа! Его Райа не спала, она читала всю ночь! Слог, действительно, не плохой. Легкий. Даже… изящный. Он, правда, никогда не думал о том, чтобы заниматься подобной литературой, но…
Сколько лет прошло с тех пор, как они с Райей познакомились на выставке Рида Шойхо? Худенькая, немного нескладная девочка в черных кудряшках и с блестящими глазами. Они мечтали о том, что будут издавать книги по искусству.
И вот теперь жена стояла на пороге, и ее глаза горели еще больше, чем тогда, когда они вдвоем не могли оторваться от картины Шойхо: «Небо, падающее на меня». Конечно, если Райе понравилось, то… Но как же он поедет…
– Если ты сию секунду не будешь готов, я поеду одна!
– Иду, дорогая! Уже иду…
Привычное тепло и тяжесть в ногах. Агата улыбнулась. Сейчас она проснется, запустит руки в жестковатую черную шерсть, и они с Эльзой…
– Эльза?
Низерцвейга не было. Да и не могло быть. Собаки ушли с Эриком. Эрик… Больно вспоминать собак, но еще больнее то, что за одним воспоминанием неизбежно приходит другое. И это ощущение каждое утро. Как будто Эльза по-прежнему спит с ней…
Все, хватит! Пора вставать.
Горло саднило. Агата быстро оделась. Накинула шаль. За окном шел снег. Она вспомнила ночь, пургу, холод. Желтый свет из окон Башни Благих. Как пели седьмой гимн, и…
Рукопись! Она, наверное, потеряла ее навсегда. Хотя… Можно, конечно, найти того ракви. Вот только зачем? Допустим, ей повезет и этот горе-издатель не потеряет папку по дороге. Что с того? Все равно не напечатают.
За дверью зазвенела посуда. Касс. Писательница вспомнила, как ее встретили солдаты, укрыли пледом, принесли теплое молоко. Вдруг стало стыдно. Им понравилось, а она взяла и отдала роман неизвестно кому. Лучше бы им подарила.
– Простите, но я не понимаю, что вам угодно? Госпожа Энтин еще спит. Нет, уж простите, но я не могу допустить, чтобы…
Агата вышла на лестницу и услышала, как Майер с кем-то спорил внизу. Пока она спускалась, к нему присоединился Ульрих, и вскоре, как только Касс, вытирая мокрые руки о свой белоснежный, накрахмаленный фартук обогнал ее, начался настоящий балаган! Она различала смутно знакомый мужской голос, который, кажется, бормотал сплошные извинения, и женский, куда более воинственный.
– Что здесь происходит? – громко спросила писательница, и от неожиданности все разом смолкли.
Майер, Ульрих, Касс, Адам Шруттель и…
– Вы? Вы написали вот это? Это написали вы?
Довольно милая дама в синей старомодной шляпке с вуалью прижимала к себе… ее роман! Папка удивительно подходила шляпке по цвету.
– Да. Это написала я. А в чем, собственно, дело?
А дело было в том, что ее верные слуги не хотели будить госпожу Энтин. Хозяйка ввечеру вернулись поздно и еще не завтракали… Понятно. Спасибо, конечно, но завтрак, похоже, придется отложить. А может, не стоит? Очень кушать хочется.
– Вы завтракали?
– О! Как невежливо… Мы рано. Мы столкнулись с вами вчера, и я…
– Я прекрасно помню, господин… Адам Шруттель? Издательство «Семь Вестников», если не ошибаюсь.
– О! Вы…
– Пожалуйста, проходите. Я вижу, что вы принесли рукопись. Так вы завтракали?
– Мы сразу к вам! Милая, я читала ваш роман всю ночь! Это потрясающе! Мой муж будет его издавать!
Этих слов было достаточно, чтобы Касс, Ульрих и Ганс тут же сменили гнев на милость.
С тех пор как Агата в тот злополучный вечер съела немногим больше, чем обычно, Касс готовил… Много он готовил. И вкусно. Поэтому завтракали все вместе. У четы Шруттель оказался хороший аппетит, что моментально расположило к ним повара. Агата настояла, чтобы солдаты тоже присоединились, и дело пошло.
Обсуждали ее роман. От Адама Агата узнала о том, что монополия фон Бикка в городе, оказывается, была достигнута успешным издателем не совсем честным путем. Гнев Шруттеля дошел до того, что, возбужденный, он чуть было не употребил относительно барона фон Бикка не совсем приличное слово. Одного взгляда его жены было достаточно, чтобы ракви, тут же порозовевший от стыда, осекся, однако писательница заметила в этом взгляде полную солидарность с мужем. Надо же. Она и не подозревала о том, насколько нечестную игру ведет Бикк в издательском бизнесе Отторна.
Позже речь зашла о финансировании. Писательница была готова рискнуть всем, что у нее было, но, как тут же выяснилось, не она одна. Госпожа Райа Шруттель изъявила желание выгодно (женщина выделила это слово особенно) вложить свои сбережения, однако ей пришлось отстаивать это право, поскольку Ульрих, Майер и Касс настаивали, что так же готовы предложить свои пенсии ради общего дела и это не обсуждается!
Таким образом, получалась очень даже неплохая сумма, покрывающая все расходы. Господин издатель немного успокоился, и когда он заговорил о рекламе, оформлении, бумаге и юридических вопросах, Агата тут же вспомнила фразу, которую ракви так часто повторял в тот удивительный вечер: «Адам Шруттель что-то в этом понимает!»
Завтрак плавно перетек в обед. Все так увлеклись, что опомнились лишь тогда, когда за окном уже сгустились сумерки. Обсудив детали, они расстались абсолютно счастливыми. Удивительно, но так бывает. Встретились – и сразу стали… родными.
– Госпожа Агата! Куда вы?
Ульрих, Майер и Касс… Они смотрели на нее, все трое, с немного раскрасневшимися лицами, горящими глазами. Ком подступил к горлу. Она не подведет! Она все преодолеет. Ради тех, кто не бросил в трудную минуту. Ради тех, кто ее любит.
– Я скоро вернусь. Это недолго. Мне надо… уладить кое-какие дела.
– Да как вы смеете? Мой отец…
Канцлер фон Гиндельберг шел по коридору дворца, когда, подходя к кабинету, в котором обосновался следователь Майнц, услышал высокий девичий голос.
– Вы уж определитесь, – устало проговорил следователь, – вы борец за свободу, готовый идти на смерть, отстаивая политические интересы родной страны, или избалованная дочь высокопоставленного папеньки?
Канцлер усмехнулся – тонко подмечено. Постоял еще немного и бесшумно вошел.
Майнц вытянулся по стойке смирно. Девица недовольно поджала губы.
– Перстень обнаружили? – спросил фон Гиндельберг.
– Так точно. В шкатулке. Среди других драгоценностей.
– Оригинально… И что, его даже не пытались спрятать?
– Никак нет.
– В самом деле? Что ж так, дорогая маркиза? – бросил барон задержанной. – Нам повезло, что эта зеленая с золотым отливом поросль оказалась совершенно неопытна в подобных делах. – Эту фразу канцлер пробормотал, уже обращаясь к Майнцу.
– Наша кровь прольется не просто так. Она прольется за свободу. И, напитанная ею, она придет на нашу многострадальную землю!
– О как… – Склонив голову набок и медленно сложив руки на груди, барон перевел взгляд на следователя. – Кто их так изумительно обработал?
– Отрабатываем связи.
– Мы вам ничего не расскажем! – попыталась обратить на себя внимание девушка, которую уже давно никто не слушал.
– Откуда они взяли яд?
– Все истории начинаются и заканчиваются с одного и того же, – вздохнул следователь, – где взяли яд…
– Именно. Его можно отследить?
– Я требую встречи с адвокатом, – занервничала маркиза. – Допрашивая меня в его отсутствие, вы нарушаете мои гражданские права!
Следователь и канцлер переглянулись. Оба с сожалением посмотрели на миловидную дурочку.
– Ваш отец, равно как и отцы оставшихся пяти «борцов за свободу», что принимали участие в этом нелепом заговоре, в данную минуту находится у короля. Вы об этом знаете?
В глазах маркизы блеснуло торжество.
– Понятно. Догадываетесь. А знаете, о чем все они молят сейчас его величество?
– Они требуют, – девушка выделила это слово, – чтобы нас отпустили. Немедленно!
– Ошибаетесь, – грустно улыбнулся канцлер. – Они умоляют, чтобы опала не коснулась их домов. Чтобы казнили только тех шестерых, что покусились на его величество, и сделали бы это не публично, на глазах у всех, а в камерах, не привлекая особого внимания.
– Это неправда! – послышалось у него за спиной, но канцлер уже направился к двери.
– Найдите того, кто все это затеял, – приказал он Майнцу, уже не оборачиваясь.
В дверях фон Гиндельберг столкнулся с незнакомым ему следователем. Видимо, помощником Майнца. У молодого человека глаза горели от возбуждения:
– Господин Майнц! Господин Майнц! Мы их нашли! Всех!
– Пауль! – рявкнул старший следователь. – Ты… что творишь? Приношу свои извинения, господин канцлер, – пробормотал Майнц, виновато взглянув на сжавшего зубы и слегка побледневшего канцлера. – Это мой…
– Охрана! – позвал господин барон, пока бывший стажер мучительно краснел.
Гвардейцы вошли, печатая шаг.
– Мы вернемся через несколько минут, – обратился к ним следователь Майнц, остро жалея, что во дворце нет нормальных конвойных, при которых задержанный ничего себе не сделает и никуда не исчезнет.
– Глаз не спускать! – добавил от себя канцлер, полностью разделяя опасения следователя.
Уже за дверью Майнц стал негромко отчитывать мальчишку. И совсем не за то, что стажер чуть было не сбил канцлера с ног:
– Сведения! При задержанном! Как можно?!
Они дошли до конца коридора – в остальных кабинетах допрашивали молодых людей – и зашли в пустующую комнату.
– Рассказывайте, Пауль! – приказал следователь Майнц. – Только спокойно.
– Граф проговорился! – возбужденно начал стажер, но, поймав холодный взгляд канцлера, тут же заговорил спокойно: – Молодой граф фон Лик сообщил, что он и его друзья встречались в клубе «Мечи и кубки».
– Закрытый клуб? Не слышал о таком. – Фон Гиндельберг поджал губы.
– Открылся совсем недавно.
– Кто хозяин, выясните! Распорядитесь, чтобы проверили все счета! Надо понять, с кем он связан – с Оклером или с Ганзой – те в последнее время активизировались.
– Думаете, будет след иностранных разведок?
– Уверен. Зачем нашим коллегам из-за рубежа сильный, процветающий Отторн? Правильно, незачем!
Эрик долго смотрел перед собой немигающим взглядом, так, как будто искал ответ на давно мучающий вопрос. Но вскоре, будто очнувшись, вновь повернулся к следователю и спросил:
– Как думаете, Майнц… Всех членов клуба и хозяина арестовывать сразу? Или сначала проследить?
– Если они знают об арестах, то следить бессмысленно. Успеть бы задержать до того, как границу пересекут.
– А если… – начал было стажер, но смутился и замолчал.
– Говорите, Пауль, – одобрительно кивнул барон.
– Если спугнуть и посмотреть, куда побегут?
– Действуйте, – приказал канцлер. – Использовать военных. Подключить разведку.
В коридоре послышались чьи-то шаги. Артефактор вдруг почувствовал холод. Липкий, он пробежал по позвоночнику, добрался до сердца.
– Где господин барон?
Услышав знакомый голос, барон вышел из кабинета. Предчувствие не обмануло. Канцлер посмотрел Фульду в глаза и сухо спросил:
– Кто?
– Адель. Самоубийство. Яд розовой ариньи – «нитки счастья». Смертельная доза.
– Но… Как? Она же…
– Пока не знаю. Я еще не проводил экспертизы. Жду твоего решения. Думаю, ампула была вшита под кожу. Но чтобы точно сказать, где именно, мне надо…
– Не нужно.
– Я предполагал, что ты так скажешь, поэтому ничего не предпринимал.
– Спасибо. – Эрик закрыл глаза и покачал головой.
– Не понимаю! Ты ведь договорился. И…
Барон взмахом руки приказал доктору замолчать:
– После…
Артефактор вышел из дворца и с силой вдохнул в легкие свежий ледяной воздух. На мгновение почувствовал запах ее духов. Закрыл глаза. Они попрощались. Магия, доступная лишь артефакторам.
– Прощай. Прощай и прости, я сделал все, что мог.
Холод едва коснулся щеки, отпустил сердце, вновь пробежался по позвоночнику и исчез. Теперь уже навсегда.
– Я счастлива. Не жалей…
Барон сгреб в перчатку горсть снега, хотел обтереть лицо, но так и застыл, сжимая мокрую ледышку в кулаке. Неизвестно, сколько бы он так простоял, если бы не услышал:
– Господин канцлер!
– В чем дело?
– Господин канцлер! Куда прикажете? – Молодой парень не сводил с него требовательного взгляда.
Знакомая многоугольная фуражка положенного по статусу сопровождения. Только этого не хватало!
Куда он прикажет? А никуда! Некуда ему деваться. Наверное, нормальный человек в его состоянии пошел бы и напился. Может быть, подрался. Но в его случае это совершенно бесполезно. Драться он не сможет – убьет. Пить тоже не сможет. Он бы сел в собственный мобиль – почувствовать кристаллы, выжать максимум по ночной дороге, но увы! У бедного канцлера, похоже, нет права даже на это.
Он с грустью посмотрел на шофера, с поклоном распахнувшего перед ним дверцу служебного мобиля. Тяжело вздохнул. Сел. Откинулся на спинку:
– В фамильный особняк фон Гиндельбергов.
А что? Самое место – в склепе. Холодном, неуютном, с тенью вечно недовольного отца, что до сих пор бродит по полутемным коридорам. Мама… Хорошо, что она вырвалась оттуда. На свободу. Вслед за ней упорхнула и Невидимка. А чем он, собственно, хуже? Жаль, лаборатория осталась в его доме. Надо было приказать ехать туда. Может, еще не поздно?
– Прибыли, господин канцлер!
Он вздрогнул и очнулся. Вышел, отпустил машину. Холод тут же проник под плащ. Брррр…
Особняк встретил хозяина кромешной тьмой. Что за… Всеблагие! Барон споткнулся на неосвещенном крыльце и чуть не упал, так как входная дверь, за которую он схватился, была почему-то открыта…
Свет в доме так и не зажегся. Канцлер вытащил тонкую металлическую пластину, прошептав одними губами:
– Свет!
Несколько кристаллов отделились от плоской крышки и поплыли вверх, мгновенно осветив все пространство вокруг. Эрик подумал о том, что надо, наверное, вызывать подмогу, но тут же вновь обо что-то споткнулся. Что это? Присмотрелся. Наклонился. И поднял…
Свой собственный ботинок. Вернее, то, что от него осталось. Парадный придворный мундир обнаружился тут же, на полу. Рядом – лента с орденом. И все это было…
– Эльза!!! Грон!!! Вы что себе позволяете?!!!
Канцлер был вне себя, но ответа так и не дождался. Тишина.
Слуги куда-то испарились. Интересно… Их тоже загрызли?
Хозяин отправился в глубь дома, с каждым шагом обнаруживая все новые и новые следы погрома. Разбитую драгоценную вазу из Чи-джо-ида. Снесенный со стены портрет его прадедушки. Обглоданный стул. Нет, это не низерцвейги… Это… Звери какие-то!
– Ну, погодите! Бунтари! – злился барон. – Немыслимо просто! Они такого в детстве не делали! Никогда не делали!
Канцлер замер на пороге гостиной. Эльза и Грон с самым невинным видом подняли на него глаза, вильнули хвостами. И вернулись к своему занятию: охранять главное сокровище. В кресле около почти погасшего камина спала Агата.
Эрик настолько не ожидал ее увидеть, что просто застыл. Мелькнула мысль, что она, наверное, замерзла – особняк нежилой, холодно.
«Холодно, холодно! Хорошая мысль – разжечь камин. Ну чего встал? Действуй!» – Эльза негромко рыкнула.
Барон со вздохом подошел к камину, присел на корточки и бросил укоризненный взгляд на Грона: «Ну… ладно Эльза. Женская солидарность и все такое. Но ты?! Ты?!»
Низерцвейг завилял хвостом: «Прости… Знаешь, сам не заметил, как втянулся!»
В полной тишине неожиданно громко звякнула кочерга. И… Агата проснулась.
– Наконец-то! – воинственно вскочила она с кресла. – Я вас ждала!
Он не мог на нее наглядеться. Глаз не мог оторвать. Так… соскучился. Клетчатое платье. То, которое он ей купил еще тогда.
– Я пришла сказать, что все поняла. Этот… мерзкий монолог про содержанку вы придумали нарочно! Но мне не нужны объяснения. Что бы ни подвигло вас на подобный отчаянный шаг, господин барон, ему нет оправдания в моих глазах. Это не вы меня бросили. Это я вас бросаю!
Она вздернула подбородок. И пошла прочь. А он смотрел ей вслед, думая о том, сколько способно не биться человеческое сердце? Надо будет спросить у Фульда. Его молчит. Затихло…
Возле самой двери женщина вдруг обернулась:
– Ах да. Еще. Выпустите слуг. Мы с Эльзой и Гроном заперли их в кладовке.
– Зачем? – отмер господин канцлер.
Сердце вспомнило, что надо идти, и понеслось догонять упущенное с такой силой, что пришлось прижаться спиной к каминной полке.
– Они меня не пускали. Уверяли, что вы не принимаете. И что женщине без сопровождения к вам нельзя!
– Вам – можно. – Он устало улыбнулся.
Она смотрела на него и с ужасом чувствовала, как ее злость куда-то уходит, как неотвратимо тает решимость высказать все в глаза… Глаза. В его глазах было столько любви к ней, и это было так явно, что она совсем запуталась. Совершенно не понимала, что ей делать. А еще почему-то по щекам катились слезы, что ну совершенно не входило в первоначальные планы…
– Я вас не прощу!
– Не надо. Просто… не уходи.
– Зачем? Еще не все сказали?
– Я думал, меня убьют. Но оказалось, в этом нет необходимости. Все очень просто. Я умер раньше. В тот самый момент, когда ушел от тебя. Это очень удобно – живой мертвец на службе короля.
– Что ж… Рада служить короне.
Скажите, пожалуйста! Короне она рада служить… Ни больше ни меньше. Конечно, он ее обидел. Но она пришла. В том самом платье. И… плачет. А женщина не должна плакать. Его женщина не будет плакать из-за него. Никогда. Все – хватит! Он подхватил ее на руки и понес наверх.
– Отпустите меня! – Она вскрикнула, но плакать от неожиданности перестала. – Что… что вы делаете?
– Кольцо.
– Какое кольцо?
– То самое, что я собирался подарить перед тем, как мне вручили это проклятое письмо из дворца.
– Я не собираюсь принимать никакого кольца!
– Значит, буду уговаривать…
– И я… Да пусти же! Все равно я тебя не прощу!
– Значит, буду вымаливать прощение до тех пор, пока ты меня не простишь.
– Что? Ты виноват! Пусти! Такое обращение просто недопустимо!
– Согласен.
Низерцвейги улыбались, слушая удаляющиеся голоса. Когда все стихло, Грон растянулся у пылающего камина и посмотрел в глаза Эльзе:
«Дорогая… Тебе не кажется, что с разгромом дома мы все же немного погорячились?»
«Так ему и надо! Думать, что в беде, – и оставить нас дома! И потом… было весело! Разве нет? Тебе понравилось, не отпирайся! Да и не так уж он сильно и расстроился».
«Это он еще кабинета не видел…» – вздохнул Грон.
«А кольцо в кабинете?! Об этом мы как-то не подумали… Но все равно. Им сейчас не до этого. А уж потом, когда он узнает…» – Эльза мечтательно прикрыла глаза.
«Узнает что?!»
«Не догадываешься? Совсем-совсем?» – Эльза склонила голову набок.
«Эльза! Ненавижу, когда ты так делаешь… Что за загадки?!» – нахмурился Грон.
«Все мужчины одинаковы, что люди, что собаки… Агата. У нее изменился запах. Неужели не учуял?»
«О! Потомство… Это прекрасная новость!» – Грон завилял хвостом.
«Вдвойне».
«В смысле? Что значит «вдвойне»?»
«Это значит, что я тоже беременна, тупица! – последнюю фразу Эльза сказала лишь самой себе. – Промолчу. Зачем портить такой чудесный вечер? Мужчины все одинаковы. Что люди. Что собаки. Не очень умные, требующие постоянного контроля, ухода, заботы, ласки и внимания. Вопрос – что делать, когда появятся еще и дети?!»