— Све-ет!
— А?
— Волчок чешется?
— Ага!
— Капуста.
Прокомментировал Леха из один-два. («Капуста», как я понял из дальнейшего — дура, глупая женщина.)
Крыса что-то совсем исчезла. Не подает вообще никаких признаков жизни. Как будто ее здесь никогда и не было. Может, это оттого, что раньше я хлеб на полу держал (на бумаге), а вчера стал на полку класть? Но, как бы то ни было…
В сущности, карцер в условиях тюрьмы — это идеальный рабочий кабинет. В камере никого нет, никто не мешает. В шесть часов утра шконку подымают. Вот тебе стул, стол — сиди, работай. Если бы шконку не подымали, так бы весь день на ней и валялся в полном отупении.
Как в камере. А так — лечь нельзя, сидеть холодно, волей-неволей начинаешь ходить по камере. Через некоторое время согреваешься, оживаешь, мысли всякие появляются… В общем, процесс пошел! В самом деле, что ли, еще здесь остаться? Взять у адвоката пятьдесят рублей… единственное неудобство — позвонить отсюда нельзя.
О! Вспомнил, как миска по-тюремному называется. «Шленка».
В коридоре громко мяукает кошка, Господи, она-то что в карцере делает? Хотя, впрочем, «крыс и мышей ведь здесь…». Ага! Наверное, поэтому-то моя крыса и исчезла!
— Старшая!
— Ну, что ты кричишь? Не видишь, я пишу?
— Да как же я вижу?!
Ну вот… Кошка ушла, и крыса опять появилась. Прямо среди бела дня…
За стеной, в соседней камере — громкое рыдание. Истерика.
Взрослый мужчина, сорок восемь лет. Статья: «превышение служебных полномочий». (Значит, из начальников.) Рыдает прямо в голос: «За что?.. И так плохо, а теперь еще и в карцер посадили!» Всхлипывания разносятся по всему карцеру. Дежурная его утешает, как может. Через полчаса подходит еще раз: «Ну, как ты там? Все нормально?
Успокоился?» В ответ слышится лишь какое-то невнятное бормотание.
Вообще-то проявления подобного участия со стороны тюремного персонала, судя по всему, большая редкость. По крайней мере, на Бутырке сокамерники рассказывали мне, как у них в камере «один повесился». «Приходим с прогулки, а он на шконке висит. Я, когда его снимал, он у меня еще в руках дернулся и вздохнул, еще живой был. А врач подошел, рукой над лицом провел и говорит: «Все, труп».
Никакого там искусственного дыхания, массажа… Даже не дотронулся.
На носилки положили и унесли».
А вот и подтверждение! Дежурная вызвала кого-то по телефону, вероятно, своего начальника. «Ну, чего тут? Какая истерика? По какому поводу?.. Да ты, блядь, на меня смотри! Я с тобой разговариваю, ебаный цвет! Поползновений никаких дурных не имеешь?
Смотри, а то на Бутырку увезем, а там еще хуже!.. Психиатра? Он только до пяти работает, а сейчас уже шесть!»
Впрочем, все это даже к лучшему. Воду, по крайней мере, теперь будут наверняка включать по первому требованию. Чтобы заключенных лишний раз не нервировать. А то вдруг, блядь, и у меня тоже истерика случится? Повешусь тут без воды на хуй!
Дежурная постоянно подходит к соседу. Проверяет, как он. «Ты чего там дымишь? (Сигареты в карцере запрещены.) Смотри, чтобы я тебя в последний раз видела!»
— Свет! А тебе какие мужики нравятся?
— Высокие.
— Вот я высокий. А глаза какие?
— Голубые.
— Вот у меня голубые.
Голос Лехи из один-пять:
— А звать тебя как?
— Ромка-бандит.
— А я думал, Хуйлио Иглесиас!
— Свет! А ты музыку любишь?
— Люблю.
— А слышала, как вчера пели?
— Слышала.
— Понравилось?
— Понравилось.
— Мне тоже понравилось.
Немного помолчав:
— Это я пел!
Так-так… Выяснилось, что «эта сторона теплая». Выходит, мне просто повезло.
— Свет? А ты принадлежишь к интеллектуальному большинству или к интеллектуальному меньшинству?
— А что это такое?
— Как что? Интеллектуальное меньшинство — это голубые и лесбиянки! А интеллектуальное большинство — это обычные люди, которые к противоположному полу равнодушны.
— Све-ет! Ну, мы часочек найдем?
— Найдем!