– Кузьма, а у тебя уже были женщины?
Это было первым, что я услышал, когда проснулся этим утром.
– Э-э… Чего? – я не сразу понял, о чём и, главное, «кто» меня спрашивает, а когда увидел свою рыжую соседку, чуть было не поперхнулся.
Девушка по-турецки сидела на своей кровати, а из одежды на ней были только нечто вроде шортиков, почти не скрывающих самое ценное, и топика, едва доходящего до солнечного сплетения. Но выглядела она, словно натуральная сомнамбула, да и под глазами у Андре отчётливо виднелись тёмные круги.
– Почему ты не сделал «это», – обвиняюще спросила она, глядя на меня словно на врага народа. – Я так ждала, вся измучилась, ночь не спала, а ты… а ты…
– Ты вообще о чём? Чего «это»? – я всё ещё никак не мог прийти в себя.
В разнообразных книжках я часто встречал упоминания о героях, которые постоянно были начеку. Спали словно жирафы, в любой момент готовые сорваться в вихрь разящей стали, стоит только на горизонте появиться гипотетическому врагу. Может, и существовали в нашем мире такие уникумы, но мой случай был явно не из их числа. Я, словно русские богатыри древности, Илья Муромец и Добрыня Никитич, всегда имел хороший, здоровый сон и просыпался по расписанию, а не от того, что за километр от меня пробежал таракан. Так что, если что и произошло ночью, я про это не знал и не понимал, чего от меня хотят.
– Почему ты, гад, меня не трахнул? – прошипела, словно разъярённая фурия, рыжая, подаваясь вперёд и сверкая усталыми зелёными зенками. – Что? Не нравлюсь? Пятнистая уродина – да? Не возбуждаю?
– А с хрена ли? – я даже возмутился такой постановке вопроса. – Ты чего там себе нафантазиро…
– Пошляк! Дурак! Извращенец! – мгновенно покраснев, взорвалась на визг девушка, и мне в лицо прилетела подушка.
Я не уклонился. А зачем? В общем-то я ждал проблем, но не так скоро. И немного не таких.
Больше этим утром мы не разговаривали. Моё присутствие просто игнорировали. Андре переоделась в ванной, быстро нанесла простенький макияж на свою мордочку. Взяла из шкафа какой-то чехол и, громко топая, вышла из номера, хлопнув на прощание дверью.
Я остался один. Времени до церемонии было предостаточно, да даже до завтрака у меня имелось ещё как минимум полчаса. А дуэль… она должна был состояться уже после всех официальных мероприятий, и признаться честно, о ней я беспокоился в последнюю очередь. Утренняя выходка соседки никак не повлияла на моё настроение, а потому я, насвистывая приятный мотивчик, начал одеваться, и в этот момент раздалась трель вызова на моём учебном планшете.
Оставив кортеж на стоянке перед воротами на территорию кампуса, лимузин беспрепятственно въехал в студенческий городок и, вырулив на главный проспект, покатил к возвышающемуся в центре города зданию ректората, чем-то отдалённо напоминающему московские сталинские высотки. Увенчанное высоким шпилем, на котором на лёгком ветру трепетал флаг с гербом Пятого Императорского магического колледжа, это величественное сооружение, как и остальные дома в Ильинском, было выстроено в стиле неоимперского ампира. Их строгие формы, колонны, портики и барельефы, классические статуи и чугунные кованые ограды навевали на пассажира дорогого автомобиля приятные воспоминания.
Впрочем, предаваться им у Виктора Анатольевича Ромушева не было никакого желания. Срочный вызов главы его клана, человека, которого он помнил ещё начинающим учителем альтернативной физики, а сейчас занявшего пост ректора, разорвал плотный рабочий график очень занятого барона, и ему пришлось в срочном порядке, на ночь глядя, вылететь из Аркаима в Москву. Ведь дело касалось его второго сына, а наплевательски относиться к проблемам членов своего рода, а тем более семьи, не входило в привычки этого сурового человека.
Паршивец, только-только поступивший в колледж, уже успел наворотить таких дел, что чуть было не порушил своё же тщательно выстраиваемое отцом будущее. Так что разгребать всю эту навозную кучу вчера пришлось лично Виктору Анатольевичу, которому Федосеев-старший выдал настоящую отповедь из-за поведения молодого балбеса.
Это же надо было, прилюдно облапать свою будущую невесту, поставив под удар саму ещё даже официально не объявленную помолвку. Не мог выбрать кого попроще, если уж так захотелось погреть руки на мягеньком! И главное – не на людях же! Даже будь Федосеева его женой, общество такого бы не приняло.
Оно же понятно, дело-то молодое. Гормоны бушуют, да и не головой в его возрасте думают. В шестнадцать лет Виктор Анатольевич и сам был таким же – ни одну юбку просто так не пропускал, а коли кто имел глупость косо посмотреть в его сторону – сразу же ставил наглеца на место. Сыновья такими же уродились. В особенности Олег.
Правда, после разговора с Александром у Ромушева-старшего сложилось впечатление, что тот был прекрасно осведомлён о характере своего будущего родственника. Недаром же он подстраховался и отправил вместе со своей дочкой в колледж этого мальчишку Есаула. Хотя официально основной причиной было вовсе не это, а неудачная попытка похищения Кати. Виктор Анатольевич был в курсе случившегося в Новосибирске и наравне с Федосеевым рыл носом землю, пытаясь найти и наказать виновников.
И тут – на тебе. Столько сил и средств чуть было не улетело в трубу, а уж в какую позу барону пришлось встать, чтобы Александр оставил без внимания поступок Олега и удовлетворился извинениями – Ромушеву и вспоминать не хотелось. И ведь это ещё не всё! Безродный мальчишка Есаул, всего лишь под деми-опекунством рода, напал на его сына, когда тот этого не ожидал, да ещё и со спины, и при всех оттаскал его за шкирку, словно провинившегося щенка. Вполне естественно, что тот бросил ему вызов на дуэль, хотя, конечно, выбрав крайние правила, парень погорячился.
В этом вопросе Ромушев был непреклонен, и плевать, что Александр Павлович остался недоволен его отказом воспользоваться правом главы рода и отменить поединок до смерти. Наглец, посмевший оскорбить и избить его сына, должен был понести заслуженное наказание, и если бы этого Есаула на дуэль не вызвал сам Олег, то в любом случае он сделал бы так, чтобы тот заплатил за содеянное. Подобные обиды нельзя оставлять неотмщёнными.
А ведь можно сказать, что им повезло. «Большая Игра» для первых курсов официально начиналась после традиционного «подпольного турнира», и вызов его сына не подпадал под её юрисдикцию. Там крайние правила не работали, и ему не удалось бы смертью соперника отмыть запачканное имя рода Ромушевых. Да и секундантами у его сына сейчас всё ещё могли быть представители их клана, а не такие же студенты, как он. Так что, даже если его балбес вдруг погибнет, это позволит в будущем свершиться заслуженной мести.
К тому же кровь – это не всегда плохо. Победа на такой дуэли хоть немного, но нивелирует ту потерю репутации, которую понесёт его отпрыск после того, как принесёт официальные и публичные извинения Екатерине Александровне. А так как сам Виктор Анатольевич был полностью уверен в победе его сына в честном поединке, появляться на ристалище он не собирался. Вместо него должен был присутствовать его старший брат Владимир, а уж в том, что тот всё сделает правильно, Ромушев был уверен.
Однако Федосеев – это ладно. С ним-то он договорился, хотя так и не понял, почему Александр уговаривал его отозвать вызов и остался недоволен отказом. Чем мог быть так ценен этот даже не входящий в его клан молодой Есаул, пусть даже именно он спас Катю от похитителей? Виктор Анатольевич просто не понимал логики поступков своего будущего свата.
Не увидел он ничего странного и в звонке из Имперской Канцелярии. Власти всегда требовали согласия главы рода на дуэль, тем более смертельную и между несовершеннолетними, и настойчиво рекомендовали выискать возможность пойти спорщикам на мировую. Однако когда позвонил его сюзерен, ректор колледжа, герцог Сафронов, и в ультимативной форме потребовал, чтобы он как глава рода немедленно отозвал вызов сына – Виктор Анатольевич не на шутку разозлился.
Род Ромушевых был сравнительно молодым и малочисленным, даже по меркам новой аристократии Империи. И хоть самому своему появлению он был обязан именно Сафронову, пробиваться им приходилось самостоятельно. Герцог и так поступился своими принципами, буквально за шкирку втащив неквалифицированного адепта в высшее сословие и позволив основать вассальный род. И общество этого не забыло, регулярно проверяя его на крепость.
В таком окружении следовало всегда быть начеку и показывать зубы, не спуская ни единого вольного или невольного оскорбления. Иначе – съедят. Подомнут под себя его с любовью выстраиваемую M.I.T.-империю, на которую и так с вожделением посматривает слишком много жадных глаз. И далеко не факт, что ректор вмешается, поскольку он хоть и был Аватарой аспекта метамагии, но старался держаться подальше как от политики, так и от великосветских интриг.
И вот ему, Ромушеву, прямым текстом приказывают поступиться своими принципами и собственноручно замарать честь родного сына, который твёрдо вознамерился отправить своего обидчика к праотцам. А главное, из-за кого? Из-за безродного, никому не известного мальчишки с жалким третьим уровнем воина? На это пойти Виктор Анатольевич не мог ни при каких условиях.
Получив твёрдый отказ, ректор явно расстроился. Было больно и немного страшно идти против собственного сюзерена, но Ромушев не мог поступить иначе, потому как слишком многое стояло на кону. Он уже было подумал, что разговор закончен, когда герцог Сафронов, тяжело вздохнув, вдруг приказал ему незамедлительно явиться перед его светлы очи, причём в обязательном порядке до начала этой злополучной дуэли. Барону не оставалось ничего иного, кроме как подчиниться. Отложить все дела и сорваться в Москву.
Естественно, что в таких условиях Виктору Анатольевичу было совсем не до ностальгических воспоминаний. Он еле сдерживал душащую его ярость, потому как, что уж там говорить, в свои сорок с небольшим лет, являясь главой собственного рода, он уже отвык от того, чтобы кто-то оспаривал его решения, а тем более вызывал на ковёр, словно нашкодившего школяра.
Скрипнули тормоза, и лимузин остановился перед широкой лестницей. Водитель открыл дверь, и Ромушев быстрым шагом прошёл сквозь холл ректората в сторону лифтов, поднявшись почти под самый шпиль и оказавшись перед кабинетом Сафронова. В приёмную он вошёл как хозяин, и при том злой словно чёрт, потому как кроме унижения родовой чести, каждую минуту, потраченную им на эти глупые разбирательства, его компания теряла огромные деньги.
Бросив вскочившей секретарше: «Я барон Ромушев. Меня ждут!», не дожидаясь разрешения, толкнул тяжёлую створку знакомой по студенческим годам двери. Ректор ещё с первого курса приметил и принялся привечать слабого по уровню, но очень талантливого теоретика маджи-систем. Сколько раз бывало, что тогда ещё просто Витя врывался в этот кабинет, окрылённый очередной потрясающей идеей. И ни разу не было такого, чтобы его тут не выслушали.
– Входи, Витя… – раздался из кабинета знакомый голос, хотя его обладатель никак не мог ещё видеть гостя. – Жаль, что нам приходится встречаться при подобных обстоятельствах.
– Моё почтение, ваша светлость, – мужчина так и не смог заставить себя убрать из голоса холодок отторжения. – Барон Ромушев по вашему приказанию прибыл.
Ректор Пятого Императорского магического колледжа, высокий и худой мужчина, в чьих когда-то тёмных волосах уже вовсю серебрилась седина, слегка поморщился. Бывший ученик, ставший вассалом, ему нравился, он был хорошим парнем в юности и вырос неплохим человеком, а потому Сафронову было очень неприятно такое вот формальное обращение от того, кого он считал своим другом.
Видимо почувствовав, что переборщил, барон сделал лицо чуть попроще, однако продолжал излучать непоколебимую решимость следовать своему однажды уже сказанному слову.
– Да не стреляй ты в меня глазами! – не выдержал, наконец, герцог и махнул рукой на одно из кресел. – Садись.
– Постою, ваша светлость, – упрямо качнул головой Ромушев.
– Я сказал – сесть! – от властного, спокойного и громкого голоса ректора зазвенели оконные стёкла, а колени у вмиг побледневшего Виктора Анатольевича откровенно задрожали.
За всеми этими титулами, честью и прочей мишурой он как-то позабыл, что его сюзерен давно уже Аватара аспекта Метамагии, и не ему, едва-едва взявшему троечку и так и застывшему на этом уровне, стоит открывать рот против такого мага. Говорит «сидеть» – нужно сидеть, а скажет бегать кругами и тявкать, как годовалый щенок – следует немедленно выполнить данный приказ. Да ещё и почитать за великое счастье, что тебе доверили подобную, несомненно, важную миссию.
Он же, привыкнув, что дела клана ректора не интересуют, как-то совсем забыл, что только граничащее с дружбой расположение герцога сделало его тем, кто он есть. Конечно, во многом это была заслуга его самого, ведь все эти годы он вертелся, как белка в колесе, но у него ничего не получилось бы, если бы Сафронов не замолвил бы слово перед Императором за двадцатипятилетнего мальчишку и не пробил бы тому дозволение основать свой род.
– Пр-ростите, Андрей Иванович, – промямлил барон, на негнущихся ногах добираясь до стула и опускаясь на него. – Закрутился как-то, вот берега и попутал!
– Да ты всегда чего-то «путал», Витя, – вновь своим обычным бархатным и хорошо поставленным голосом ответил ему ректор и улыбнулся. – Порода у тебя такая, да и мальчишка твой весь в отца пошёл. Ладно, о жизни мы поговорить как-нибудь в другой раз сможем, ты заезжай, а то как-то совсем старика забыл… Но давай о деле.
– Как скажете, Андрей Иванович. – Ромушева слегка отпустило, но голос ещё подрагивал.
– Витя, я тебя позвал сюда, и ты это знаешь, чтобы лично ещё раз попросить – отмени эту дуэль! Не гробь парня! Ты пойми, я сделать это своим решением просто-напросто не могу, а приказывать – не хочу, иначе бы не стал тебя беспокоить! Ты же обязан…
– Да ничего я никому не обязан! Что вы все за этого Есаула вписываетесь! – Кровь мгновенно ударила в голову Ромушева, оцепенение, вызванное звуками голоса ректора, слетело, снесённое напором праведной ярости. – Чем вам этот… как там его! Ефимов! Так чем вас всех этот Ефимов так подкупил, что вы на меня всем скопом насели…
– Погоди! – остановил его удивлённый ректор. – Кузьма? Не о нём речь, да и с какой стати мне за него переживать? Я про твоего сына говорю, голова твоя дубовая! Неужели тебе Олега не жалко!
– Олега? – тупо переспросил совсем сбитый с толку Ромушев, непонимающе уставившись на своего бывшего учителя. – Он-то тут при чём?
– Так-так-так! – ректор предупреждающе поднял обе руки, а затем, глубоко вздохнув, потёр виски кончиками пальцев и повторил: – Так! Витя, мальчик мой, тебе что, никто ничего не сказал? Даже Александр?
– О чём? – не понял Ромушев, а когда он чего-то не понимал, это его очень сильно злило. – Послушайте, Андрей Иванович. Олега очень хорошо учили. Да он этого есаулёнка Кузю одним мизинцем в бараний рог свернёт! Если бы тот не напал на него со спины…
– Витюша. То ли мнится мне, или ты правда веришь, что твой сопляк моего внучка заломает? – раздался из-за спины каркающий старческий голос, от знакомых звуков которого барона вновь пробил холодный пот. – Это ты зря-я. Успел я одним глазком глянуть, во что Варяг моего Кузьку перековал! Ему теперь даже мизинцем шевелить не надо, чтобы аннигилировать Олежку к чертям собачьим.
Помещение заполнил крякающий смех древнего старика, а Виктор Анатольевич, чувствуя себя погружённым в плотный кисель, медленно повернулся.
– П-п-п-п-приз… – попытался выдавить он из себя, однако губы отказывались слушаться.
– Витенька, я уже просил однажды так меня не называть, – ласково улыбаясь, от чего становилось ещё страшнее, прокаркал древний, но необычайно подтянутый дед в потёртом пиджачке, который вальяжно раскинулся в глубоком мягком кресле, установленном в «чайном» закутке ректорского кабинета. – А одному особо болтливому вьюноше следовало ещё тогда язык с корнем выдрать. Андрейка, ты глазки-то не отводи, не отводи… это я про тебя родимого баю!
– Простите, Мастер, – понуро опустил голову герцог Сафронов. – Я тогда совершил ошибку.
– Пустое, – отмахнулся старик. – Вы, молодые, только языками поменьше трепите, а то даже из этих стен порой растут симпатичные такие ушки. Так и хочется встать и оторвать. Ты поняла меня, девочка?
Из приёмной раздался приглушённый визг, и что-то громко бухнуло.
– Мастер, вы мне Ларису не прибили часом? – взволнованно спросил ректор. – Она…
– Да ничего с твоей секретуткой не станется, – фыркнул дед, – разумение имеем! Но будет в следующий раз головой думать: с кем твои разговоры стоит подслушивать и записывать, а с кем – нет. Конторская, небось?
– Конторская, – со вздохом кивнул Андрей Иванович и изобразил на лице извиняющееся выражение.
– То-то я смотрю, вся из себя такая сахарная, – заулыбался старик. – Прям как ты любишь!
– М-м-м…
– Не мычи!
– М-мастер… вы ли это? – всё ещё не веря своим глазам, выдавил из себя Ромушев.
– Я, я! Рот-то закрой, а то муха влетит!
– И этот Кузьма – ваш внук?
– А то ж, – с гордостью ответил старик.
– Но я же слышал, что…
– Слышал он! – дед сдвинул брови, и барон с герцогом дружно побледнели. – Болтаете вы, молодые, нынче много… При Кобе такого не было! Лавруша всех болтунов быстро учил рот на замке держать.
– Но… – Виктор Леонидович всё ещё никак не мог прийти в себя. – Внук… Господи… так он ваш внук, но вы Варяга упомянули! Он что же, ещё и его ученик?
– Его, его… чтоб его черти в аду жарили, – сплюнул Мастер и бросил извиняющийся взгляд на хозяина кабинета. – То святоши расстарались, чтоб малыш в нужные руки попал. Добились-таки своего, мракобесы проклятые!
– Но он же в хохлятской Зоне сгинул! – в сердцах воскликнул Ромушев, у которого от всего услышанного голова так и шла кругом.
– Больно много вы, молодые, знаете, как погляжу, – посетовал старик, – и как вас только Славка до сих пор терпит!
– С трудом, – ответил ему на риторический вопрос ректор, которому уже становилось стыдно за своего бывшего ученика. – Его Величество всех нас терпит с превеликим трудом!
– Так значит Варяг, действительно, всё ещё жив? – поджал губы барон.
– Помер, курилка, – прокаркал дед. – Чуть больше года назад прибрала его костлявая.
– Ну, Федосеев, – процедил Ромушев, старательно давя в себе подступающую ярость. – Ну, скотина! Ох, я тебе припомню…
– Витька, ты мне не балуй! – грозно одёрнул его дед. – И на Шурку обиду не держи, ты сам бы на его месте так же поступил! За кой ляд ему зять, что пустую голову дикой тигре в пасть суёт! Разумение иметь надобно, а не только гордыню!
– Поступил бы… – горько вздохнул Ромушев, признавая правоту Мастера. – Так ведь молодой ещё, вот вырастет…
– Без башки не вырастают! – фыркнул дед. – А всё вы – аристократы, под хвост дранные! Что за моду взяли молодняк изводить! Дуэли-шмаэли! Ладно бы просто морду друг другу набили, так нет – им до смерти подавай! Честь у них, понимаешь, в заднице свербит, крови им захотелось! А она не водичка. Уж сколько я Славке твердил, чтобы запретили детишек гробить, так нет, они ещё и девок своих к подобному приучают!
– Так что же мне делать-то?.. – как-то жалобно спросил грозный барон, поглядывая то на ректора, то на Мастера. – Ведь правила же…
– Да что вы все ноете-то! – взъярился страшный дед, и Виктор Анатольевич остро пожалел, что не успел сходить в туалет, но ЧП, слава богу, не произошло. – Пулей к своему оболтусу, пока я ещё добрый, и сделай всё что угодно, только бы он послушал тебя и забрал свой чёртов вызов.
– А может…
– Витя, ты голову-то включай уже! – разозлился наконец Андрей Иванович, и его вассала словно бы ветром выдуло из рабочего кабинета начальника Пятого Императорского магического колледжа.
Последнее, что услышал Ромушев, остановившись в приёмной и дрожащими пальцами набирая на ПМК номер своего среднего сына, был голос Мастера. Тот в непринуждённой, свойственной ему манере спрашивал герцога Сафронова о какой-то интересной девице, которая вроде как была знакома с его внуком, да к тому же умудрилась раздолбать его старенькую «Победу». Ответа он не услышал, дверь с гулким стуком закрылась, а из девайса донёсся немного сонный голос его Олега.
До ректората, огромного, похожего на МГУ здания, я добрался на небольшом позвякивающем трамвайчике. Народу на улицах городка было ещё не так чтобы много, а потому со своими немногочисленными случайными попутчиками ехали мы практически без остановок. Что можно было сказать об Ильинском – богато здесь жили, однако даже в холле этого величественного дворца я не заметил показной аляповатой роскоши, столь свойственной новой аристократии.
Быстрый и почти бесшумный лифт, в котором тихо тренькала какая-то ненавязчивая музыка, вознёс меня на нужный этаж. И стоило только дверям со звонким мелодичным звуком разойтись в стороны, как меня чуть было не сбил с ног какой-то растрёпанный мужик в деловом костюме, с бешеными глазами и всклокоченными волосами, который буквально вломился в кабину лифта.
– С дороги, сопляк! – прорычал он на меня и, даже не дождавшись, когда я выйду, быстро ткнул на кнопку первого этажа и яростно застучал на ту, что ускоряла закрытие дверей.
Пожав плечами, я сделал шаг вперёд. Принявшиеся уже было сходиться створки, вновь разъехались в разные стороны, стоило только мне пересечь линию сенсоров.
– Твою за ногу! – взревел он, и мне показалось, что сейчас лопнет от прилившей к его лицу крови. – Муд…
Ну да – видимо, какой-нибудь аристократишка прибегал устраивать своего отпрыска, а ему дали от ворот поворот. Перед ректором, небось, стоял ни жив ни мёртв, а сейчас вон как распетушился. Ему-то что? Небось какой-нибудь барон, важный человек, так почему бы не наорать теперь на первого встречного паренька, которому не посчастливилось попасться под горячую руку. Вот только зря он так – кто я, без роду без племени и заступиться за меня некому, а случись на моём месте… да тот же Ромушев-младший? Такие мажорики оскорбления игнорировать не привыкли – быстренько папеньке нажалуются, и вот тогда я этому мужику не позавидую. Из-под земли достанут.
Выслушивать виртуозный мат мне пришлось совсем недолго. Лифт закрылся, отсекая меня от явно нездорового дядьки, и я, пожав плечами, направился к кабинету ректора. Уж не знаю, что тому понадобилось от моей скромной персоны, но именно к нему мне было приказано явиться в срочном порядке в том пришедшем ранним утром на планшет сообщении.
Подойдя к дверям, я постучал. В приёмной за широким столом буквой «П» сидела миловидная женщина, уставившаяся на меня широко раскрытыми глазами, прикрывая ладонями уши. Видимо, «бешеный» посещал ректора прямо передо мной, и орали там неслабо. Скорее всего, кто-то применил магию, чтобы доходчивей донести свою позицию до оппонента, вот бедняжку и приложило остаточным акустическим ударом, потому как моих слов секретарша ректора не услышала.
М-да. Не повезло, если там прямо перед моим посещением разбушевались такие страсти. Ректор-то вроде тоже Аватар, вот только я со своими семью чакрами ему совсем не ровня. Он вон силой направо и налево делится, а я… ну в общем, нельзя мне все семь сразу открывать, а то здесь такое начнётся!
Подойдя к её столу, я активировал свой планшет и показал пришедшее мне сообщение, после чего кивнул в сторону кабинета. Она секунд тридцать не могла понять, что я от неё хочу, затем согласно закивала и промычала что-то невнятное. Попыталась встать, но не смогла и плюхнулась на своё место. Сильно девчонку контузило, ей бы в больницу нужно.
Я, нахмурившись, направился к дверям в святая святых колледжа. Пару раз постучал и решительно толкнул покрытые потемневшими от времени узорами створки и, остановившись на пороге, сказал, глядя на поднявшего на меня взгляд седого мужчину:
– Ваше светлость, в приёмную нужно вызвать медиков. Вашей секретарше плохо!
Почему я направился именно сюда, рискуя нарваться на начальственное недовольство, а не стал бегать по этажу, разыскивая кого-нибудь попроще? Да потому, что именно здесь сидел непосредственный руководитель девушки, который отвечал за здоровье собственных сотрудников, а в огромном зале перед грозными ректорским кабинетом я не видел ни единой души, за исключением растрёпанного мужика.
Сам-то я знал только стандартный «03», однако очень сомневался, что по этому номеру мне откликнется медслужба кампуса. Да и с какой радости мне вообще стоило опасаться начальственного гнева? Не детский сад же, право слово!
– Молодой человек, а вы собственно…
– Познакомься, Андрюша, – раздавшийся справа и немного сзади старческий голос заставил меня поморщиться, однако оборачиваться я не стал, продолжая смотреть исключительно на ректора. – Это мой внук, Кузьма.
Я почему-то совершенно не удивился, встретив здесь деда. То, что старый хрыч обязательно где-нибудь выплывет, было понятно и так, другое дело, что меня неприятно поразила его оперативность.
– Меня зовут Ефимов Кузьма Васильевич, студент первого года обучения, прибыл по вашему вызову, – отчеканил я, а затем напомнил: – Секретарша, ваша светлость! Девушка, похоже, пострадала от остаточного…
– Да всё с ней нормально, – прокрякал старик, и я услышал шуршание кожаного кресла, с которого он поднялся. – В следующий раз умнее будет и не станет подслушивать кого не след.
– Ваша светлость, чем я могу быть вам полезен? – я продолжал игнорировать деда, в то время как ректор молча переводил взгляд то на меня, то чуть-чуть вправо.
– Да, – наконец заговорил герцог Сафронов и выглядел он при этом очень удивлённым. – Ефимов, я хотел поговорить на тему предстоящей дуэли…
– Я принял вызов, брошенный мне баронетом Ромушевым, и ещё вчера подтвердил это через официальное уведомление, – ответил я.
– Это понятно, молодой человек… – он поморщился. – Могу я вас звать просто Кузьма?
– Как вам будет угодно, ваша светлость, – я изобразил лёгкий поклон.
– Кузьма, ты же понимаешь, что это будет не поединок, а обычное убийство?
– Так точно, ваша светлость, – кивнул я, продолжая смотреть прямо в глаза Аватара аспекта Метамагии.
Взгляда я не отводил, хотя прекрасно понимал, что подобным поведением выдаю себя с головой. Впрочем, скрыть что-то от мага, покорившего седьмую чакру Сахасарару, можно было даже и не пытаться. Думаю, он видел меня насквозь, я же не мог ответить ему взаимностью. Сказывалось множество факторов, и в частности то, что в реальности я хоть и мог, с некоторой натяжкой, считаться Аватарой чёрт его знает какого аспекта, был не совсем «магом» и совсем не «воином».
Видимо, именно этим и было вызвано лёгкое замешательство герцога Сафронова. Подобное можно было скрыть от того же Федосеева или Якушева с Куратором, однако от ректора колледжа ничего утаить было попросту нереально.
«Воины» своим ежедневным трудом и медитациями открывали и поддерживали в таком состоянии свои чакры, давая ручейкам сансары заполнять их внутренние душевные резервуары и делать «выдохи», позволяющие им оперировать энергией, которую китайцы зовут «Ци». «Маги», родившиеся с даром и способностью самим при необходимости вдыхать сансару, управляли внешними потоками энергий аспектов и обладали возможностью писать вязь заклинаний. А вот я был, с одной стороны, чем-то средним, а с другой – стоящим слегка в стороне от этих двух типов пользователей силы.
Я мог как вдыхать, так и выдыхать сансару, оперировать силами внешними и внутренними. Вот только делал всё это: во-первых, по-своему, не так, как воины или маги, а во-вторых, «антинаучно» и через пень-колоду. «Инстинктивно». То есть, например, пользуясь магией, я пропускал расчётные схемы формирования «вязи», просто не имея какой бы то ни было возможности влиять на блоковое построение и изменение эффектов заклинаний так, как это делали маги.
Для примера, единственным атакующим заклятьем, известным мне на сей день, была простенькая «Магическая пуля», которой научил меня мой Наставник, ведь «воины» высоких уровней также становились способными к некоторой низкоуровневой магии. Так вот, в то время как та же Андре способна по своему желанию при помощи ПМК быстро формировать новые варианты «пули», для меня она всегда оставалась такой, какой я запомнил его «магему».
То есть каждый новый, даже слегка изменённый вид «пули» будет для меня новым заклинанием, который я вынужден буду заучивать отдельно, а для Рыжей всего лишь конструктивной особенностью одного и того же. Как бонус, для колдовства мне не нужен был функциональный ускоритель в виде ПМК, так как я обходил стороной как процесс формирования и заполнения формулы, так и написания самой вязи. Вот только на этом плюшки заканчивались, потому как лично для меня сложно было даже контролировать то, сколько именно энергии я вбухаю в заклинание.
– Вот только я не собирался убивать парня, – добавил я, продолжая бодаться с ректором взглядом. – Мне его смерть и даром не нужна, а насколько я помню, нет запретов на то, чтобы оставлять противника в живых.
– Если только он признает своё поражение, – вдруг улыбнулся ректор, – или не в силах будет продолжать бой, и это подтвердят секунданты.
– Он не сможет, гарантирую, – кивнул я, ибо глупо было отрицать очевидное.
– А если никакой дуэли не будет? – изогнул герцог бровь.
– Меня это вполне устроит.
– Тогда почему бы, например, тебе не принести извинения Олегу и…
– Если бы я чувствовал на себе какую-нибудь вину, то непременно так бы и поступил, – твёрдо ответил я. – А если бы просто хотел избежать драки, воспользовался бы советами адвоката, переданными мне с письмом.
– То есть ты готов драться, но не хочешь проливать кровь, даже зная, что противник желает твоей смерти?
– Про кровь не скажу. Я её не боюсь… – я замялся и поправил сам себя: – Больше не боюсь. А вот убивать кого-либо просто так – у меня нет никакого желания. Ваша светлость, мой наставник постоянно говорил мне, что можно простить обиду, но самого хама всегда следует наказывать. От этого мир становится чище.
– Сам Варяг так говорил?
– Да.
– А ты интересный человек, Кузьма, – заинтересованно посмотрел на меня ректор и повторил тихо себе под нос: – Интересный… Так вот!
Он встал и вышел из-за стола.
– Дуэли не будет. Только что в моём кабинете был отец Олега, Виктор Анатольевич Ромушев, и он согласился с тем, что его сын принесёт тебе извинения! Ты, кстати, должен был встретиться с ним, когда шёл сюда. Ты рад?
– А-а, это тот, который назвал меня сопляком и обматерил весь мой род до седьмого колена, потому что ему нужен был лифт, на котором я только что приехал? – усмехнулся я. – Даже не знаю, что вам ответить на ваш вопрос, ваша светлость.
– Витя… да чтоб тебя! – в сердцах выдохнул ректор, доставая свой ПМК, и, набрав какой-то номер, отошёл к окну кабинета.
– Значит, и дедушку твоего плохой дяденька обозвал, – ласково так, как обожравшаяся помоями ворона, прокаркал молчавший весь наш разговор старик. – А ты, кстати, не хочешь с дедушкой-то поздороваться? А, внучек?
– С дедушкой? С дедушкой хочу, – ответил я, не поворачиваясь, – очень хочу, да вот беда, он умер три года назад. А вот с не имеющими ко мне никакого отношения старыми хрычами, известными своими садистскими наклонностями и ненавистью к изуродованным ими же детям, желания здороваться или вообще стоять рядом – не имею ровным счётом никакого!