Один из 12 самолетов Флада был вынужден повернуть назад из—за неполадок в электросети. Однако 11 остальных «Бофортов» вели решительные мужчины. Они ничего не знали об атаках остальных эскадрилий «Бофортов». Они не подозревали, что являются последней надеждой этого бездарно проведенного дня. Однако из координат, курса и скорости германских кораблей они могли сделать вывод, что до сих пор противник серьезных повреждений не получил. Этим людям вполне хватало решимости атаковать. Если им чего и не хватало — так это опыта торпедных атак. Только Этеридж и еще 3 пилота 22–й эскадрильи имели опыт боевых торпедных атак.
К тому времени, когда эскадрилья вышла в указанную точку, было примерно 17.45. Севшее на западе солнце оставило бледное бесцветное свечение, словно прожектор в миллион свечей, спрятанный за горизонтом. Оператор радара на самолете Флада никак не мог обнаружить германские корабли. Затем пришла радиограмма с сообщением, что один из кораблей может находиться в 30 милях юго—западнее главных сил. Это был поврежденный «Шарнхорст». Флад начал поиск вдоль предполагаемого курса германских кораблей. В 18.05 летчики заметили 4 германских тральщика. Каждый из них выпустил красную ракету в три звезды в качестве опознавательного сигнала. Яркий свет залил море, ослепив привыкшие к темноте глаза летчиков. А потом заговорили зенитки.
Флад передал приказ сломать строй, и каждый экипаж начал самостоятельно искать линкоры. Все, что они сумели найти — это эсминцы. Плотная завеса дождя, снега и града, низкие тучи хорошо укрыли германскую эскадру и помешали «Бофортам». Многие экипажи вообще ничего не видели. Часть самолетов продолжала поиск за кормой тральщиков в надежде найти главные силы врага. Но даже если летчики замечали корабли, те немедленно пропадали из вида, и не было никакой возможности выполнить торпедную атаку. Большая часть эскадрильи решила, что у них нет никаких шансов на эффективную атаку, и взяла курс на базу.
Когда ведущий левого звена эскадрильи Флада сублейтенант Уайт повернул, чтобы начать поиск линкоров, Этеридж и Фрикер пытались последовать за ним. Но вскоре они потеряли ведущего, а потом и друг друга. Фрикер начал прочесывать акваторию галсами с запада на восток, с востока на запад, с запада на восток, каждый раз смещаясь на милю к югу. Однажды его стрелок заметил эскортный корабль, но когда Фрикер повернул назад, то ничего не заметил. Они поняли, что находятся где—то недалеко от германской эскадры, но не имели представления, где именно и куда следует поворачивать, чтобы выйти к ней. Они продолжали прочесывание квадрата, но потом поняли, что при такой погоде это бессмысленно, и повернули домой. Потеряв место и не имея радиокодов, чтобы запросить пеленги, Фрикер решил просто лететь на запад и, выйдя к побережью, спуститься к острову Торни вдоль берега. Внезапно они услышали кваканье радиоприемника, и прямо перед носом самолета возник аэростат, в который торпедоносец едва не врезался. Фрикер вышел к устью Темзы. Но только через полчаса они различили причалы Брайтона и сумели определиться. Бензин уже был на исходе. Наконец прожектора поймали самолет и направили его к острову Торни. Они провалили все, что могли. Не сумели найти германскую эскадру, сами заблудились на обратном пути. Огорченные летчики решили, что они самый плохой экипаж Берегового Командования. Но когда Фрикер сел, то с удивлением обнаружил, что кроме него только командир эскадрильи сумел вернуться на Торни. Остальные самолеты сели где попало по всей стране. На следующее утро они отчитались о невыполненном задании и отправились поездом через Лондон в Сент—Эваль, произведя в столице небольшой фурор своими парашютными ранцами и летными комбинезонами.
Когда Этеридж остался один, он заметил сверкание разрывов зенитных снарядов в тумане вокруг себя. Но сами корабли остались невидимы. Он знал, что должен находиться где—то возле голландского побережья. Пилот решил, что если сможет определиться, увидев берег, то снова появится возможность выйти в указанный район и атаковать германские корабли. Он также решил атаковать, если заметит хотя бы силуэт надстройки. Этеридж хорошо понимал, что ничего лучше ему увидеть не удастся. Примерно через минуту штурман сообщил, что они летят над сушей. Голландия была плоской, пустынной и безразличной ко всему. Когда они описывали круг, пытаясь определиться, их «Бофорт» внезапно был обстрелян зенитками. При вспышках взрывов они различили зенитную башню одиноко стоящую на пустом берегу, подобно средневековому замку. Этеридж полетел к предполагаемому месту нахождения эскадры. И снова первым признаком того, что он пролетает над кораблями, стали разрывы снарядов в тучах вокруг самолета. Еще два раза Этеридж повторял трюк с выходом к берегу и поиском эскадры. Каждый раз его обстреливали береговые батареи и корабли, хотя пилот никак не мог увидеть их. Когда он выполнял третий заход, «Бофорт» получил попадание. Гидравлическая система была повреждена, радист ранен, а рация разбита. Этеридж понял, что пора завязывать. Все безнадежно. Он сделал все, что мог, и с относительно чистой совестью мог лететь домой.
Штурман Этериджа дал ему курс на Норфолк — самый короткий маршрут. Там имелось более чем достаточно аэродромов, а местность была ровной, поэтому заблудившийся ночью самолет мог сесть почти везде. Когда они пересекали берег, Этеридж узнал Лоустофт. Он включил навигационные огни, и вскоре прожектор указал им путь. Следуя за лучами прожекторов, самолет в конце концов добрался до аэродрома. Этеридж попытался выпустить шасси, однако вскоре отказался от этой мысли. Лучше садиться прямо на брюхо. Штурман опознал аэродром — Хоршэм Сент—Файф, травяное поле, идеально подходящее для подобной посадки. Этеридж выполнил идеальный заход и начал снижаться. Как раз перед тем, как коснуться земли, он вспомнил, что не сбросил торпеду. Было уже слишком поздно что—либо делать. Без закрылков он не сумеет подняться и зайти на второй круг. Может, торпеда все—таки не отвалится? Все, что оставалось делать летчикам — спокойно сидеть и ждать ослепительной вспышки и темноты. Но торпеда облегчила посадку, сработав наподобие странной лыжи. Самолет не получил практически никаких повреждений, только немного поцарапал брюхо и погнул пропеллеры.
Этеридж на следующий день рассказал о своих приключениях. За свою настойчивость он был награжден Крестом за летные заслуги.
Уайт, командир звена Этериджа, и Мэтьюсон, командир правого звена, как и Финч, как и второе звено «Суордфишей», как 17 самолетов Истребительного Командования, как 15 самолетов Бомбардировочного Командования, пропали без вести.
Последняя атака «Бофортов» против германских линейных крейсеров провалилась, как и все предыдущие.
Прорыв этих кораблей немцы считали тогда и считают сейчас своей большой победой. Для англичан это стало горьким унижением. Новость встретили в Англии со всеобщим разочарованием и возмущением. Вражеские линкоры прошли через Ла Манш впервые за последние 250 лет. Простые люди никак не могли поверить в такую дикость. Была создана следственная комиссия.
Почему это произошло?
Во—первых, не смог вмешаться флот. Он был вынужден распылить свои силы на огромном пространстве от Норвегии до Бискайского залива. На месте оказалась только горстка эсминцев и торпедных катеров. Даже эти ничтожные силы вызывали серьезные опасения немцев. В большой степени они заставили противника покинуть Брест ночью и проходить проливы днем, когда атака легких сил против большой эскадры будет иметь ничтожные шансы на успех.
Во—вторых, сказалась относительная слабость ударных сил. В—третьих, помешала плохая погода. Можно много говорить и писать о допущенных ошибках. Они были. Имелось также множество недочетов и недостатков, но сомнительно, чтобы они имели решающее значение.
Корабли никогда не прорвались бы, если бы их заметили вовремя. Ночные патрули обязаны были засечь их. Дневные патрули следовало продвинуть дальше на запад. (Если бы экипажи самолетов знали, что выход кораблей неизбежен, то удвоили бы бдительность.) Но предположим, что германские корабли были бы обнаружены ночью или ранним утром. Мог ли быть иным исход операции?
Хотя корабли были обнаружены только через 13 часов после выхода в море, до темноты на них были брошены все силы Бомбардировочного Командования, их атаковали «Суордфиши» ВСФ. Имелись 28 «Бофортов», из которых 16 использовали свой шанс до того, как испортилась погода. Можно предположить, что и остальные 12 атаковали бы не более удачно.
Взаимодействие между истребителями и ударными самолетами было отвратительным. В этом можно обвинить слишком позднее сообщение о выходе противника. Разве можно провести подобную операцию без совместных учений? И на что были потрачены много месяцев в 1941 и 1942 годах, когда можно было провести подобные тренировки? Но разве полученное на несколько часов раньше предупреждение может исправить это? Конечно, в таком случае «Суордфиши» атаковали бы под прикрытием 5 эскадрилий. Это могло бы дать бомбардировщикам шанс сбрасывать бронебойные бомбы в более хороших погодных условиях первой половины дня. Насколько эффективным было истребительное сопровождение «Суордфишей», показала последняя эскадрилья «Спитфайров». Но в любом случае большая часть «Суордфишей», если не вообще все, были бы уничтожены зенитками.
Бомбардировщики могли нанести только поверхностные повреждения кораблям, не имея бронебойных бомб. Но их следовало сбрасывать с высоты по крайней мере 4000 футов. Однако большую часть дня тучи шли на высоте не более 1000 футов, а в то время бомбардировщики не могли бомбить вслепую. Кроме того, большинство бомбардировщиков несли обычные фугасные бомбы, которые не пробивали никакой брони. Они могли только повредить надстройки силой взрыва. Считанные самолеты имели бронебойные бомбы в слабой надежде, что удастся сбросить их сквозь разрывы в тучах с нужной высоты. Однако они не нашли цели. Для бомбардировщиков условия были совершенно неподходящими. Бомбометание с пикирования тоже было невозможным, даже имей мы такие самолеты. Галланд заявлял, что плохая погода помогала КВВС. Он утверждал, что бомбардировщики используют тучи в качестве укрытия, а для истребителей тучи стали настоящим проклятьем. Но правда заключается в том, что тучи помешали Бомбардировочному Командованию сыграть серьезную роль в операции. Его самолеты были вынуждены просто отвлекать на себя силы противника, хотя в то же время погода помогала им спасаться от этого самого противника.
При таких условиях главной ударной силой становились «Бофорты». Но по сравнению с бомбардировщиками их было слишком мало. В отличие от бомбардировщиков, которые отыскивают заранее намеченную цель и атакуют ее, торпедоносцам приходится ждать, пока подвернется стоящая цель. Содержать соединение торпедоносцев, способное справиться с такой большой эскадрой, было просто неэкономично.
На это крошечное соединение было взвалено множество задач, их экипажи были совершенно неопытными. Однако даже если бы имелось время скоординировать атаки всех наличных торпедоносцев, если бы летчики имели больше опыта, в условиях такой плохой видимости и низкой облачности перспектива нанести массированный удар выглядела сомнительной. (Смены командира одной эскадрильи и гибели командира другой 4 дня назад во время мелкой операции можно было избежать. Но даже при сложившихся обстоятельствах экипажи много раз демонстрировали подлинный героизм.)
Что случилось с торпедами? Во время набеговых операций погодные условия были ничуть не лучше. Каким же образом торпедоносцы не сумели поразить такие крупные цели?
Ни один из пилотов до сих пор не атаковал такие быстроходные цели. Это было нечто за пределами их опыта. Над водой очень трудно определять расстояния, даже с 2 миль низколетящему самолету цель кажется высоченной башней. Если верить германским донесениям, то большинство торпед были сброшены с расстояния 1 миля и больше. Чтобы покрыть такую дистанцию, торпеде, имеющей скорость 40 узлов, требуется полторы минуты. Так как цель имеет скорость 30 узлов, она за это время пройдет почти 1500 ярдов. Длина корпуса линейного крейсера составляла 741 фут, около 250 ярдов. Если атаковать цель с траверза, считая, что она идет прямым курсом, пилот должен дать упреждение 6 корпусов. Даже с расстояния полмили — хотя так близко никто не подобрался — следовало брать упреждение 3 корпуса. Ничего странного, что попаданий не было. Торпеды проходили за кормой. В лучшем случае быстроходный корабль легко уворачивался от одинокой торпеды.
Могли экипажи «Бофортов» действовать лучше, если бы были предупреждены заблаговременно? Может быть, командование совершенно напрасно соблюдало такую строжайшую секретность?
Разведка и контрразведка сыграли важнейшую роль в этой войне. Мы сидели, затаив дыхание, с момента обнаружения ухода вражеских кораблей и до их прорыва через проливы. Этого времени было вполне достаточно, чтобы проинформировать летчиков. Немцы тоже держали всех в неведении, но это никак не повлияло на их решимость и рвение. Крайне сомнительно, что мы потеряли бы хоть что—то, если бы люди знали все факты с самого начала, пусть даже в этом случае противник и узнал бы, что мы готовимся его встретить. На бумаге подготовка выглядела внушительно, а на деле все меры оказались просто ерундой.
Экипажи «Суордфишей» знали, для чего они находятся в Манстоне. Однако они, как и «Бофорты», потерпели неудачу. Их чудовищные потери можно объяснить большей уязвимостью самолета и тем, что удар они нанесли в той точке, где противник имел максимальные силы воздушного прикрытия и самое большое число кораблей сопровождения.
Можно утверждать, что информация о характере операции, пусть даже крайне рискованной, подстегнула бы отвагу. Но могло произойти и обратное.
Операция должна считаться поражением британской авиации. Но воздушную мощь как таковую трудно обвинять — разве что за неспособность сломить противодействие Люфтваффе. В бой было брошено большое число самолетов, но это не было применение воздушной мощи. Нужно помнить, что всего 2 месяца назад были потоплены «Принс оф Уэлс» и «Рипалс», поэтому сравнения были неизбежны. Истина заключается в том, что авиация может успешно атаковать линейный корабль, только если его системы защиты подавлены. Если зенитки не приведены к молчанию, а истребители кружат рядом, атака торпедоносцев сразу становится сомнительной и опасной.
Однако британский народ был прав, когда удивлялся, почему германским кораблям позволили пройти через Дуврский пролив среди бела дня. Адмиралтейство и министерство авиации имели множество донесений разведки, недоступных рядовым гражданам, и все—таки они были застигнуты врасплох. И это несмотря на то, что подобная операция противника была предсказана самим же Адмиралтейством еще 6 месяцев назад.
Прорыв показал значение инициативы в операции, даже если действия противника были предугаданы задолго до этого. Как продемонстрировало позже вторжение в Европу, даже если операцию давно ждут и к ней готовятся, атакующая сторона все равно добивается определенной внезапности.
Переход этих кораблей позволил Бомбардировочному Командованию сосредоточить свои силы для воздушного наступления на Германию. Теперь бомбы, от которых удрали эти корабли, падали на германскую землю. И всего через 16 дней «Гнейзенау» получил 2 прямых попадания и потерял 90 человек экипажа при налете англичан на Киль. Это было некоторым ответом на заявление Адмиралтейства, будто «наши бомбардировщики показали, что мы не можем слишком полагаться на них. Они не в состоянии повредить корабли противника». «Гнейзенау» больше ни разу не вышел в море.
«Шарнхорст» тоже ремонтировался несколько месяцев в Вильгельмсхафене, так как подорвался на мине. 23 февраля во время перехода из Киля в Тронхейм «Принц Ойген» был торпедирован подводной лодкой «Трайдент» и потерял около 20 футов кормовой оконечности вместе с рулем. Оба корабля выжили, чтобы испытать еще более серьезные неприятности в северных водах.
Сам адмирал Редер заявил, что германский флот «одержал тактическую победу, но потерпел стратегическое поражение». Это было утешительным итогом для англичан. Рузвельт телеграфировал Черчиллю: «Пребывание всех немецких кораблей в Германии делает наше положение в Северной Атлантике более спокойным». Из Бреста они угрожали двигающимся на восток конвоям, заставляя придавать силам сопровождения по 2 линкора. Теперешняя их позиция вдали от основных судоходных маршрутов не угрожала никому и ничему. Однако потопление «Шарнхорста» и «Принца Ойгена» коренным образом изменило бы стратегический баланс, что позднее сказалось бы на русских конвоях. Бегство германских кораблей стало серьезным поражением англичан. Особенно болезненным был этот удар для торпедоносцев. Больше они такого шанса не получили.
Но даже если бы мы были извещены о выходе германских кораблей за сутки, они все равно прорвались бы. Мы не пытаемся преуменьшить достижение немцев, которое навсегда останется в их военной истории. Но у нас просто не было шанса остановить эти корабли при той погоде и тех силах, которые мы имели.
Несмотря на повреждения, полученные 23 февраля возле побережья Норвегии от торпед подводной лодки «Трайдент», германский тяжелый крейсер «Принц Ойген» сумел добраться до Тронхейма. Но, сделав это, немцам пришлось заняться срочным ремонтом крейсера, чтобы он смог добраться до Киля.
Весной 1942 года немцы отработали план этой операции. В Тронхейме «Принцу Ойгену» приделали временную корму. Однако его крейсерская скорость и маневренность значительно снизились. Поэтому немцы решили попытаться отвлечь внимание британской разведки. Было решено одновременно попытаться провести только что отремонтированный «Лютцов» с Балтики в Тронхейм и перевести на юг «Принца Ойгена».
После прорыва через Ла Манш Гитлер сосредоточил почти все тяжелые корабли в Норвегии. «Тирпиц», «Адмирал Шеер», «Хиппер» и поврежденный «Принц Ойген» представляли серьезную угрозу русским конвоям. Но эти корабли находились под бдительным присмотром самолетов—разведчиков. И «Бофорты» 42–й, 86–й и 217–й эскадрилий были переброшены на север в Льючерс, Вик и Самборо на Шетландских островах, чтобы дожидаться шанса атаковать немцев.
Использование самых северных аэродромов было продиктовано дислокацией германских кораблей. Но полеты «Бофортов» из Самборо были рискованным занятием. Аэродром располагался на узенькой полоске земли. С двух сторон находилось море, а менее чем в 3 милях от конца взлетной полосы возвышалась 1200–футовая гора. Возле другого конца полосы находились более низкие холмы, зато они были ближе к границе аэродрома. Еще больше усугубляла трудности исключительно капризная погода северных широт. Предсказать ее было практически невозможно.
20 марта 6 самолетов 42–й эскадрильи во второй половине дня взлетели с аэродрома Самборо для проведения специальной операции у побережья Норвегии. Они не обнаружили цели, а в ходе полета в наступающей темноте потеряли контакт друг с другом. Двое австралийцев — Бирчли и Арчер — добрались до Самборо, но при посадке Бирчли промахнулся мимо полосы и разбил самолет о скалы. Арчер сел благополучно. Еще 2 самолета разбились на шетландских холмах. В одной из аварий спаслись двое стрелков, в другой — только один. Все трое получили тяжелые ранения. Еще один самолет благополучно сел в Вике, так как не нашел Самборо. Командир ударной группы подполковник авиации Уильямс благополучно обнаружил родной аэродром, но неправильно оценил скорость снижения. При посадке темной ночью следовало заходить с запасом высоты и малым снижением. Уильямс слишком сбросил скорость, и его самолет начало болтать из стороны в сторону. В итоге самолет все—таки шлепнулся в самом конце полосы, вылетел в поле, где и рассыпался на куски. Еще двигаясь, он врезался в небольшой сарайчик, пышно названный «помещением штаба». Там сидел летчик, использовавший единственное удобство, которое предоставлял этот «штаб» дежурным. К его ужасу из пыли и обломков появился командир эскадрильи вместе с остальными членами экипажа. Уильямс, невысокий щеголеватый офицер, невозмутимо отряхнул пыль с мундира и направился следом за своими удирающими людьми, успев вежливо пожелать оцепеневшему зрителю доброго вечера. Голос командира подействовал на летчика благотворно. Он подтянул брюки и бросился прочь со всех ног. Через 60 секунд торпеда взорвалась.
Так и тянулось время, скрашенное подобными трагикомедиями. Наконец в начале мая ожидание стало просто нервозным. Сообщения разведки о готовящемся выходе «Лютцова» сделались регулярными. «Принц Ойген» завершил временный ремонт и был готов вернуться в Киль. Наши самолеты—разведчики наблюдали повышение активности вражеских кораблей в норвежских водах, поэтому выход двух очередных русских конвоев был задержан. Теперь оставалось дожидаться только результата удара нашей авиации по этим двум германским кораблям. Главной целью считался «Принц Ойген», а «Лютцов» шел номером вторым. Однако все планы атаки торпедоносцев были расстроены в мае, когда 217–я эскадрилья была отозвана для отправки на Мальту, чтобы участвовать в обеспечении проводки июньского конвоя. Остались только 2 эскадрильи «Бофортов»: 86–я — в Самборо и 42–я — в Льючерсе.
Подполковник авиации Уильямс, командир 42–й эскадрильи, прямо—таки жаждал поймать вражеские корабли. Так как он слишком мало времени командовал эскадрильей, то во время прорыва немцев из Бреста он передал командование Клиффу. Такое решение было несомненно оправданным, хотя для командира поступить так было крайне тяжело. Заноза после бегства германских кораблей осталась. Поэтому начало мая Уильямс полностью отвел тренировкам и обучению эскадрильи, чтобы добиться уверенности, которой ему не хватило в феврале. Экипаж самого Уильямса уже долгое время служил в этой эскадрилье. Его штурман Эндрюс участвовал в атаке на «Лютцов» в июне 1941 года в составе второй волны. Он закончил свой первый оперативный цикл вскоре после прорыва немцев через Ла Манш. В ходе той операции он поздно вечером вылетел на одном из самолетов из Колтишелла и в сумерках потерял 86–ю эскадрилью. Но когда пришло извещение об окончании цикла, Эндрюс отказался. С 42–й эскадрильей ему повезло больше, она стала его семьей. Его пилот уже отбыл в отпуск, но Эндрюс попросил разрешения остаться в эскадрилье. В этом не было никакой позы. Он больше боялся за свою жизнь в учебной эскадрилье, чем среди опытных пилотов действующей эскадрильи.
Из чувства верности и товарищества два стрелка экипажа Эндрюса обратились с такой же просьбой. Уильямсу, как мы помним, требовался экипаж. Он с удовольствием выполнил просьбу трех опытных, испытанных летчиков. В первом полете он использовал их опыт, но потом показал, кто здесь хозяин.
6 мая пришло известие, что «Принц Ойген» вышел в море. 6 самолетов эскадрильи вылетели на поиск в район Скагеррака. Они ничего не нашли. Через несколько часов крейсер снова был обнаружен в гавани Тронхейма. Это была ложная тревога. Однако англичане продолжали держать большие силы авиации в северо—восточной Шотландии. Эскадрильи «Бофайтеров» и «Бленхеймов» должны были сопровождать торпедоносцы. Уильямс очень старался сохранить своих людей в форме и организовал учебные полеты. Излишние полеты изнашивают силы экипажей, но еще хуже действует отсутствие летной практики.
9 мая был проведен первый учебный вылет в сопровождении «Бофайтеров» в Ферт оф Форт. Сохранять строй во время поворотов было очень трудно, особенно самолетам на флангах. Им требовалось покрыть большее расстояние, а если лидер поворачивал «тарелочкой», то фланговые самолеты просто отрывались от строя. Иногда они даже теряли друг друга из вида, что грозило столкновением в воздухе. Все это было учтено во время учений 9 мая, когда пытались как можно точнее смоделировать условия реальной атаки. Через два дня учения повторились. Но на этот раз 2 «Бофорта» столкнулись. Один сразу ушел в воду вместе со всем экипажем. Второй «Бофорт» потерял носовую часть при ударе о хвост первого. 150–узловой ветер ударил в кабину, смерчем пронесшись по фюзеляжу. Но на высоте 300 футов над водой пилот восстановил управление. Он полетел прямо в Льючерс и благополучно сел. Но его самолет 2 дня простоял в ангаре, вызывая всеобщее удивление. Пилот пересел на другой самолет и уже через полтора часа поднял его в воздух для испытаний.
По ночам во время этого напряженного периода ожидания экипажи 42–й эскадрильи собирались в сержантской столовой, где пили пиво и обсуждали предстоящую операцию. Мораль эскадрильи никогда не была такой высокой — до описанного столкновения.
Теперь Уильямс уже достаточно долго командовал эскадрильей, чтобы оказывать личное влияние. Он был уважаемым командиром. Но в подобных случаях всегда находился кто—то, кто любил заметить, что если бы командир не помешался на летных учениях, то сержант такой—и—сякой вместе со своим экипажем сегодня были бы с нами.
Не было такой традиции: не говорить о погибших. Во всяком случае, в Береговом Командовании КВВС. В эту ночь тень аварии витала над сержантской столовой. Пиво постепенно развязало языки. Что же вызвало аварию? Кто виноват?
Англичанин, с его врожденным уважением к классовому превосходству, к разнице в чинах, никогда не осмелится критиковать командира эскадрильи в его присутствии. Как и все люди, они быстро составляли свое собственное мнение о чем—то или о ком—то. Но они находили естественным и легким следовать за кем—либо, и их легко было повести. Совсем иначе обстояло дело с летчиками из доминионов. Если они служили в эскадрилье дольше, чем командир, они далеко не всегда оказывались самыми послушными и исполнительными подчиненными. Зато они всегда быстро признавали личные качества командира. Сюда же следует прибавить естественный, высоко развитый индивидуализм, который был одновременно их слабостью и их силой.
Существовало несколько возможных причин происшествия. Самой вероятной была ошибка пилотирования. Однако в качестве причины можно было указать неправильный строй, выбранный командиром. Сержантская столовая с ужасом слушала обвинения, которые Бирчли и Арчер, двое австралийцев, обрушили на командира.
Это был критический момент в судьбе эскадрильи, однако Уильямс воспринял все спокойно. Ситуация была просто фантастической. Командир эскадрильи оправдывался перед личным составом. Напряжение момента и равная ответственность пилотов в полете стерли разницу между офицерами и рядовыми. Ни при каких иных обстоятельствах подобный инцидент не мог произойти. Но сейчас обычные барьеры между людьми в различных погонах пропали, осталось единое целое. Было бессмысленно козырять коронами на погонах. Было бессмысленно угрожать. Какими бы абсурдными ни были обвинения, на них следовало ответить.
Вильямс действовал как человек, совершенно уверенный в своей правоте. В столовую вошла группа людей, которая сразу ощутила накаленную атмосферу, но не знала о причине этого. Уильямс заметил своего штурмана Эндрюса. Он позвал его.