Тот же день. Берлин.
Гюнтер Шольке
Когда дверь открылась, и он увидел двух красавиц, которых спас, то на его лице сама собой появилась широкая улыбка. И неудивительно! Обе дамы выглядели превосходно. На Аннелизе, под накинутым белым халатом, было красивое, голубое, обтягивающее платье, перехваченное на стройной талии чёрным поясом. Чёрная шляпка. Туфельки на каблучках. Декольте было небольшим, но интригующим. Волосы сложены в какую-то причёску, придающую лицу некую загадочность. Сияющие радостью глаза, похоже, слегка подведённые. И губы, тронутые яркой помадой.
Катарина не отставала от неё по части привлекательности. На ней красовалось воздушное белое платье со свободным подолом, который соблазнительно колыхался, пока она шла к Гюнтеру. Длинные, красивые ноги были обуты в небольшие ботиночки, так же на каблуке. Вырез на груди у неё был чуть побольше чем у своей подруги, но тоже в пределах приличий. На шее висел маленький кулон, а на голове кокетливо сидел берет. Её губы тоже были накрашены, на лице широкая улыбка.
Они обе тут же завладели его руками, и ему приходилось то и дело поворачивать голову, чтобы общаться с ними. Лаура, вопреки ожиданиям Гюнтера, не ушла, а продолжала делать вид, что убирается в углу.
Он заметил, что, войдя в палату, обе слегка принюхались, почувствовав какой-то запах. Внезапно Гюнтер заподозрил, что это мог быть за аромат… Неужели они почувствовали запах секса, что тут был совсем недавно? Видимо, остатки от запаха его спермы или её соков не успели испариться, ведь окно было закрыто наглухо.
«Проклятье, это залёт! Не дай Бог догадаются! Надо как-то отвлечь их… И Лаура не уходит, любопытная девчонка!»
К счастью, они сами завалили его вопросами о самочувствии, а потом он отвлёкся на кучу фруктов, которые они принесли. Гюнтер был растроган, фрукты он любил, но дело даже не в них… Их отношение к нему, искреннее участие, переживание за его здоровье, это куда больше тронуло его. А уж когда они пригласили его к себе на ужин, то Гюнтер с радостью согласился. Да и трудно отказаться, особенно, если тебя просят об этом две красивые женщины, с таким милым выражением лица и мольбой в голосе.
Правда, кинув взгляд на Лауру, он понял, что такая инициатива двух незнакомок её явно не обрадовала. Неужели ревнует? Возможно и так. Напрасно, это же всего лишь ужин. Вполне понятно, они испытывают к нему благодарность за спасение и хотят хоть как-то доказать это.
Новость о том что Аннелиза, наконец, набралась решимости и хочет развестись с этим трусливым хряком, неожиданно сильно обрадовала его. Само собой, она достойна намного лучшего мужчины, чем этот толстый трутень, только и умеющий тянуть из неё деньги и проматывать их. Туда ему и дорога, самовлюблённому болвану!
Тут внезапно подала голос Лаура. Он ещё ни разу не слышал от неё такой холодный и официальный тон по отношению к кому-нибудь. Женщины быстро засобирались, и на прощание поцеловали его в щёки. Гюнтер, краем глаза взглянув на Лауру, увидел, как та, при этом, плотно сжала губы.
Наконец, обе радостные дамы вышли, оставив после себя лишь аромат своих духов. Лаура, сморщив носик, прошла к окну и приоткрыла его, впустив в палату свежий воздух.
— Ну и пахнет тут после них… — пробурчала она.
— Что с тобой, милая? — улыбаясь, спросил он. Его немного смешила эта ревность Лауры.
— Ничего… — ответила та. Её нахмуренное личико было настолько забавным, что Гюнтер, как не пытался, не смог сдержаться и рассмеялся. Девушка обернулась к нему, пытаясь понять причину его смеха, но он так и не смог ничего сказать, сотрясаясь от хохота. Наконец, Лаура тоже не выдержала и сначала улыбнулась, а потом тоже рассмеялась.
— Ах, ты моя ревнивица! — воскликнул Гюнтер. — Я всего лишь поеду к ним поужинать и всё. Что ты там себе навообразила, а?
— Я не ревную! — вспыхнув, ответила Лаура. — Просто… просто они так посмотрели на тебя… Потом ещё и поцеловали! А ты ничего не сделал!
— А что я должен был сделать? — по-прежнему улыбаясь, развёл он руками. — Сказать, чтобы они меня не целовали и держались строго официально? Это было бы грубо, ты же видела, как они искренне за меня переживали. Представь себя на их месте… ты уже попрощалась с жизнью и тут вдруг появляется мужчина… красивый, мужественный, смелый… хм. в общем, герой, и спасает тебя. Что ты будешь чувствовать, когда навестишь его в клинике?
Лаура молчала.
— Неужели будешь изображать из себя какую-то Снежную королеву и пожалеешь обычный, дружеский поцелуй? Не верю, Лаура! Никак не верю! Ты не такая! И они не такие!
Девушка заговорила.
— Гюнтер, может ты и прав… Но поверь мне, как девушке. Ты, может быть, и не заметил ничего необычного, но я-то вижу… Они обе тебе не просто благодарны! Ты им нравишься как мужчина! И как бы они не пытались это скрыть, я всё поняла! Да и любая девушка бы поняла… Это только вы, мужчины, в упор не видите! — она грустно посмотрела на него.
— Да, я понимаю, что не имею права от тебя что-то требовать, но я прошу… Пожалуйста, не позволяй им себя соблазнить. Я почти уверена, что они попытаются это сделать. Сердцу неспокойно… Хорошо, Гюнтер?
— Ладно, моя милая! Обещаю, использовать все свои силы чтобы не поддаться их чарам! — торжественно произнёс он, с улыбкой на лице.
— Да ну тебя, милый! Ты хоть когда-нибудь бываешь серьёзен?.. — с этими словами она поцеловала его в губы, и быстро собрав посуду, вышла из палаты.
Гюнтер, оставшись один, решил почитать книгу, которую принесла Лаура с регистратуры но, не прочитав и нескольких страниц, вынужден был отложить. И не только из-за того что роман был слащавой и слезливой любовной историей, но и потому, что за дверью снова раздались голоса и звук шагов.
«Снова посетители? Кто на этот раз?»
Дверь открылась и в палату вошла целая группа людей в накинутых белых халатах. Первым был доктор Венцель, который вёл себя на удивление подобострастно. Следом за ним начали входить настоящие нимфы, одна другой краше… и, наконец, последней вошла настоящая Королева или Императрица. Царственная осанка, неторопливые движения, властный взгляд..
— Доктор, оставьте нас! — холодно произнесла величественная аристократка.
— Конечно, баронесса, как пожелаете! — доктор чуть ли не бегом выскочил из палаты и аккуратно закрыл за собой дверь.
— Гюнтер!!! — вразнобой закричали три женских голоса, и он оказался в плену шести рук, которые ласково гладили его лицо, грудь, живот, словно пытались нащупать на его теле раны.
— Здравствуйте, девочки! — наконец, смог он поприветствовать своих посетительниц. — Баронесса! — кивнул он ей.
— Бросьте, Гюнтер! Можете по-прежнему называть меня Марией, я не возражаю! — она сбросила маску и теперь улыбалась, глядя на него.
— Боже, вы такие сегодня красивые, девочки! А ваша мать… у меня просто слов нет! — искренне воскликнул Гюнтер. И на самом деле, каждая из девушек была одета по-особенному, в своём стиле и неповторимо изящно. Сама баронесса, одетая в длинную шубу из незнакомого ему меха, не уступала им, и если девушки выигрывали за счёт своей молодости и свежести, Мария брала своей полностью раскрывшейся зрелой красотой, как выдержанное вино, которое оставляет в памяти приятное послевкусие и лёгкое опьянение.
Баронесса подошла к нему, улыбаясь, вытащила из своей сумки платочек и старательно вытерла его лицо от следов помады, которую оставили её непоседливые дочери.
— Девочки, вы так неаккуратны! — укоризненно произнесла она, глядя на них. Те виновато потупились.
— Как вы, Гюнтер? Мне сказали, что угрозы жизни больше нет и вы быстро пойдёте на поправку. Мы очень рады этому, верно?
— Да, Гюнтер! — ответила Ирма.
— Со мной всё хорошо, если повезёт, через несколько дней меня выпишут. Да что обо мне? Вы сами как? Мне сказали, что дом почти полностью сгорел. Где вы теперь живёте?
— О, не беспокойтесь о нас, Гюнтер! Квартира в этом доме была у нас не основным жильём, здесь мы жили только зимой или когда нужно было часто бывать в центре… — успокоила его Мария. — А так мы живём за городом, ближе к Потсдаму, недалеко от парка Бабельсберг. У нас там превосходная усадьба. Кстати, мы с девочками посоветовались и решили… Девочки!
— Гюнтер, приезжайте к нам! — хором произнесли девочки и весело рассмеялись.
Он, подхваченный общим смехом, тоже не выдержал и расхохотался.
— По-жа-луй-ста!! — стали скандировать Ирма, Амалия и Гретхен.
— Ну, против такой атаки у меня нет шансов, я сдаюсь… — развёл руки Гюнтер. — Обещаю, как только меня выпишут, обязательно нанесу вам визит.
— Вот и хорошо, Гюнтер! Кстати, а как вы узнали что наш дом сгорел? Уже прочитали газеты? — с интересом спросила баронесса.
— Нет, до вас приходили ваши соседки со второго этажа, фрау Бломфельд с подругой. Вы знаете их? — сообщил он.
Баронесса нахмурилась.
— Да… припоминаю… Значит, они тоже были здесь? — её голос стал задумчивым.
— Да, где-то, час назад. А что такое? — удивился Гюнтер.
— Ничего, Гюнтер. Просто интересно стало… — с улыбкой ответила Мария.
— Мама? — Гретхен и Ирма выразительно на неё посмотрели.
— Что? — вопросительно посмотрела она на них. — Ах, да… чуть не забыла! Мы тут с девочками опять посоветовались и решили… — Она снова улыбнулась. — За то, что вы сделали, мы тоже сделаем вам подарок, Гюнтер! Знаю, это слишком мало по сравнению с вашим поступком, но хоть что-то..
— Какой же? — с интересом спросил Гюнтер.
— Пока сюрприз. Узнаете, когда вас выпишут, и вы вернётесь домой. Думаю, он вам понравится и будет полезен… — Её глаза хитро блеснули. — А теперь, девочки! Мне нужно пообщаться с Гюнтером наедине! Подождите меня внизу.
Её дочери, скорбно вздохнув, пожелали ему скорейшего выздоровления, послали воздушные поцелуи и выпорхнули из палаты. Гюнтер, вместе с баронессой, улыбаясь, проводили их взглядами. Наконец, они остались одни и Мария, взяв стул, села рядом с кроватью.
— Дайте мне вашу руку! — попросила она.
Не понимая, Гюнтер протянул ей свою правую руку. Та осторожно, слегка касаясь, провела по ней пальцами своей руки, затянутой в белую перчатку.
— Скажите… вам было страшно там… в горящем доме? — её голос дрогнул.
Гюнтер помолчал, потом всё-таки ответил.
— Не боятся только дураки и психи, а я обычный человек, Мария. Конечно, я боялся! Просто иногда, когда видишь что другие боятся ещё больше и надеются на тебя… твой страх загоняется внутрь и ты делаешь то что должен. Знаете, это похоже на чувство перед атакой… Ты сидишь в укрытии, боишься вылезти, потому что множество людей в чужой форме хочет убить тебя и твоих товарищей. Но чтобы спасти себя и их, ты вынужден вылезти и атаковать, даже зная что можешь погибнуть… Это, конечно, приблизительно, но… точнее трудно сказать.
— Когда я увидел вас… — продолжил он. — У меня что-то дрогнуло внутри. Мой страх не пропал, он куда-то спрятался и поскуливал еле слышно. Ваш страх прогнал мой страх, понимаете? Я понял, что не важно, боюсь я сам или нет, но перед вами должен быть уверенным и спокойным, иначе конец… И тогда я начал действовать… И мы спаслись.
— Нет, это вы спасли нас, понимаете? — перебила она его. — Там, в квартире, мы уже попрощались с жизнью… Я понимала, что не смогу бросить дядю, а девочки сами не выберутся. Да и сама потеряла веру в спасение. Молилась лишь о том, чтобы дым убил нас раньше огня… Ваше появление, Гюнтер, было как… — она замялась, — как будто кто-то сильный и уверенный пришёл за нами. Казалось, что вам всё было нипочём… Вот тогда я поверила что мы, возможно, ещё поживём..
Гюнтер усмехнулся.
— А мне, наоборот, вы показались такой спокойной и равнодушной… как будто пожара нет, а я просто незваный гость, помешавший вам отдыхать.
Баронесса смущённо улыбнулась.
— Извините меня ещё раз, Гюнтер, за то что наговорила вам о манерах… Сама не знаю, как так вышло. Я была вся на нервах… Внешне это, наверное, не проявлялось, но я так спокойно держалась только ради дочерей. Если бы не это… Скорее всего, я была бы в истерике..
— Значит, вся эта холодная аристократичность, властность… это только ваша маска для посторонних? — улыбнувшись, подмигнул ей Гюнтер.
— Да. Мне самой не нравится такой быть, но я аристократка из древнего рода и в моём кругу положено так себя вести, иначе не будут принимать всерьёз.
— Вот как… — задумчиво протянул Гюнтер. — Тогда какая же вы на самом деле, Мария? Без всей этой шелухи? — он в упор посмотрел на неё.
Она молчала, кусая губы и смотря в окно.
Гюнтер тоже молчал. Наконец, устав мучить себя разными догадками и предположениями, он взял её за руку. Она была тонкая и слегка дрожала. Он медленно потянул её на себя.
Баронесса очнулась и попыталась отдёрнуть руку, но не смогла.
— Что вы делаете, Гюнтер? Отпустите… — властности в её голосе не было ни грамма, только просьба.
— Я хочу узнать, какая ты настоящая, Мария! И я узнаю! — утверждающе произнёс он, резко дёрнув её на себя.
Издав тихий крик, баронесса не удержалась на стуле и повалилась на него. Приятная тяжесть красивого женского тела, её запах, щекотавший его нос, дрожащий голос… всё это вышибло из его головы все сомнения и неуверенность. По-прежнему крепко держа её руку своей правой рукой, левой он обхватил сзади шею Марии и прижал её губы к своим, безжалостно размазывая помаду на аристократичном лице баронессы.
Та замычала, пытаясь освободиться, но Гюнтер крепко держал свою восхитительную добычу, чувствуя, что сопротивление постепенно стихает. Издав какой-то животный звук, её губы раскрылись, и его язык ворвался внутрь побеждённой крепости, наводя там свои порядки. Робкий язычок баронессы, сначала не принимавший участия в любовной схватке, ожил и попытался реабилитироваться, завязав ближний бой с переменным успехом.
Гюнтер почувствовал, что напряжённое тело баронессы, до этого пытавшееся оторваться от него, теперь наоборот, прижимается к нему, а руки несмело пытаются ласкать его лицо и шею.
Как бы он хотел сейчас плотно заняться этой соблазнительной аристократкой, заставляющей его кровь кипеть, но увы… Не было сил, он ещё не восстановился ни физически ни сексуально, ни времени… Гюнтер буквально чувствовал что в любое время могут зайти, а дверь на замок не закрыта. Преодолевая себя, он оторвался от губ женщины, вызвав у неё удивлённо-обиженный возглас.
— Потом, моя милая Мария… Не сейчас, нас могут увидеть в любой момент! Мне-то ладно, а вот тебе будет неудобно… — тихо проговорил он ей прямо в нежное ушко. — Обещаю, как приеду к вам в гости, я тобой займусь основательно. Вижу, чего ты хочешь, и с удовольствием покажу тебе рай на земле, красавица моя! Знаешь, твоя настоящая натура мне очень импонирует, а холодная маска даже возбуждает меня! Смотришь на такую Снежную королеву и знаешь какие в ней бушуют страсти и чувства! — рассмеялся он.
Баронесса, тяжело дыша, отстранилась от него и стала приводить себя в порядок. Лицо её покраснело, глаза бегали..
— Гюнтер… Не знаю, что на меня нашло, но такого не должно было быть… Это был какой-то импульс. Ты не должен был этого делать.
— Я бы и не сделал… Но понял то что, ещё не поняла ты сама, Мария… ты хочешь быть настоящей, счастливой, улыбаться, смеяться, целоваться… Ты же ведь очень красивая женщина, сама знаешь! А вынуждена быть холодной аристократкой, носить маску… Это сильно напрягает тебя и ты хочешь расслабиться, освободиться от этих оков, но не с кем… И ещё. У тебя уже очень давно не было мужчины, верно? — он проницательно посмотрел ей в глаза.
Мария, тем временем, заново покрасила губы, поправила одежду и снова превратилась в величественную и гордую аристократку.
— Гюнтер, это неприлично, спрашивать женщину об этом! Какое это имеет значение? — а вот голос, по-прежнему, слегка дрожал.
— Большое. Ты вспыхнула от одного моего поцелуя. Такое бывает, если женщина долго была одна, в ней копится нерастраченное желание, ласка, нежность… и когда приходит подходящий мужчина… Это всё обрушивается на него. Я нравлюсь тебе как мужчина, иначе ты и со мной носила бы эту маску и, уж тем более, не позволила бы дотронуться до себя. Не нужно врать самой себе, это бесполезно. Впрочем, если я ошибаюсь, у тебя есть шанс это доказать. Когда приеду к вам в гости, дам тебе возможность показать своё истинное отношение ко мне. Если ты будешь убедительна и тверда в своём отношении, я никогда больше не посмею повторить то что сейчас произошло… А вот если почувствую фальшь… — тут он ухмыльнулся. — Тогда берегись, моя милая аристократка, я покажу тебе, что значит быть настоящим мужчиной с настоящей женщиной!
Она молча выслушала его монолог и дождавшись его окончания, сказала:
— Всего вам наилучшего, Гюнтер. Выздоравливайте! — она справилась с голосом.
— До скорой встречи, баронесса! — и ослепительно улыбнулся.
Когда она вышла, Гюнтер откинулся на подушку и задумался.
«Нет, я не ошибся. Такая страсть и желание в её глазах… это не подделаешь. Да она вся просто как заряженная батарейка, того и гляди током ударит. Сколько же у неё мужчины не было? Не удивлюсь, если много лет, такие как она не любители однодневных случек. Сегодня я показал своё отношение к ней и дал толчок её сознанию, теперь посмотрим, что из этого выйдет. Если я прав, то нас ждёт долгая и бурная ночь… А если нет? Значит, снова пойду на штурм!"» — тихо рассмеялся Гюнтер. Что-то утомили его эти визиты, пора подремать немного. Он повернулся на бок и уже через несколько минут крепко спал.
Тот же день. Берлин.
Баронесса фон Мантойфель.
Она вышла из клиники такая же спокойная и величественная, как всегда. Ни доктор, ни дочери не заметили никакой разницы в её внешности или поведении. Маска гордой аристократки, как обычно, не подвела.
Усевшись на переднее сиденье своего роскошного «Мercedes-Benz 770», Мария отрешилась от всего и задумалась, пытаясь понять, что же произошло с ней за последнее время. Весело щебетавшие дочери залезли все втроём на заднее сиденье, её личный водитель аккуратно захлопнул дверцы и мягко тронулся с места.
Она не хотела снова вспоминать свою внутреннюю панику при пожаре и сосредоточилась на появлении Гюнтера. Он действительно появился неожиданно, когда Мария уже окончательно упала духом. Его высокая, мощная фигура, мужественное лицо, спокойный и уверенный голос словно вдохнули в неё надежду. Тем хуже было вспоминать, как она начала отчитывать его за незнание этикета и хороших манер. О чём она думала, поразительно? Боже, как ей потом было стыдно… Это путешествие среди дыма внутри горящего дома, уверенность Гюнтера что они обязательно выберутся наружу… А потом, внизу, она сидела и смотрела как он, с хрипом, размахивая увесистым топором, буквально прорубался через мебель. Его сильные руки, тугие мускулы, даже мелкие раны на теле, вызывали в ней что-то непонятное, то что она уже давно забыла, похоронила глубоко в себе.
Когда они, наконец, выбрались на свежий воздух, Мария решила извиниться перед ним за свои сомнения и слова, совесть требовала это сделать перед своим спасителем. Он с улыбкой принял их и, обожжённый, израненный, снова ушёл в огонь и дым… Его долго не было и она, с удивлением обнаружила, что нервно сжимает руки, ходит туда-сюда, не сводя взгляда с чёрного входа. Это было непривычно, так переживать за совершенно незнакомого мужчину, пусть даже спасшего их, ведь она, после той отвратительной давней истории, запретила себе думать о них. Только холодные, официальные отношения, никакой теплоты и близости. Хватит!
Наконец, он показался у выхода, прихрамывая и опираясь на одну из её соседок по дому. Забыв о своей маске, вместе с дочерьми, она побежала к нему и почувствовала, как дрогнуло всегда спокойное сердце, когда он, глухо застонав, повалился на асфальт, заливая его кровью из ран и, похоже, потеряв сознание. Как ни странно, это словно отрезвило её и она, снова став собой, буквально приказала медикам везти его в лучшую клинику Берлина и устроить в отдельную палату, невзирая на расходы. Рано утром ей позвонили из Шарите и сообщили, что Гюнтер будет жить, разрешив навестить его.
Приведя себя в порядок, она и девочки поехали к нему, договорившись, после бурных споров о подарке и приглашении к ним в усадьбу. К её немалому облегчению, оказалось, что раны Гюнтера не такие серьёзные, и он уже неплохо себя чувствует.
Мария вдруг осознала, что хочет поговорить с ним наедине, узнать кое-что важное для неё. Выпроводив девочек, она хотела узнать, почему он не стал ждать пожарных и решил сам спасти их, но разговор, почему-то, пошёл не в ту сторону. Оказалось, что Гюнтер умудрился за такое короткое время во многом понять её личность, раскрыть не только для себя но и для неё самой, те струны души и сердца, о которых она уже забыла. Как у него это получилось, она так и не поняла, но его слова ошеломили её, внезапно пришло осознание его правоты, которая словно вывернула её наизнанку, заставив по новому взглянуть на себя и на. него.
Проницательные глаза Гюнтера, как будто смотревшие прямо ей в душу, вызвали там сильное волнение, а слова про то, какая она на самом деле, без маски, повергли Марию в ступор, впервые за долгое время она не знала что сказать. Это было похоже на то, когда подходишь к запотевшему окну и протираешь его рукой, увидев то что скрывалось за ним. Осознание его правоты словно открыло ей глаза на саму себя, всё, что она пыталась забыть, не обращать внимания, это нахлынуло на неё, заставив ошеломлённо застыть, пытаясь принять новую реальность своей сущности, той которая всегда была, но скрывалась в тени защитной маски холодности и высокомерия. И пока она приходила в себя и пыталась снова обрести привычное спокойствие, Гюнтер просто взял, притянул к себе и поцеловал её!
Такая наглость (или смелость?) ввергла её в оцепенение, а прикосновение его властных губ и дерзкого языка, снова затуманили рассудок и, удивительно, заставили сердце радостно забиться от почти забытых ощущений. Это случилось настолько быстро и неожиданно, что она на время полностью потеряла над собой контроль, чувствуя, как её охватывает тёплая волна, идущая откуда-то изнутри, заставляя не только прекращать сопротивляться, но и, наоборот, отвечать ему, с удовольствием ощущая на себе его губы, руки..
Она, к стыду своему, не нашла в себе силы сама оторваться от него, и если бы он сам не остановился, то страшно представить, что Мария бы натворила здесь в таком безумном состоянии.
Теперь, в салоне своей машины, она просто не знала что делать. Молодой красавец-эсэсовец, младше её на много лет, разбудил в ней. женщину? Снова вспомнив его слова, касания, поцелуй, она почувствовала, что губы начинают расплываться в улыбке и с трудом сохранила лицо невозмутимым.
Логика и рассудок настойчиво советовали ей как можно быстрее забыть про этот случай и вообще, как можно реже, встречаться с Гюнтером. Почти наверняка, он один из тех, кто хочет завязать с ней роман, надеясь воспользоваться её деньгами, как уже не раз пытались сделать некоторые прохвосты, в том числе и её круга. Мария видела их намерения насквозь и не давала им даже шанса, спокойно и вежливо отшивая их. Состояние у неё и правда было немаленьким, своё предприятие по производству оптики, которая идёт нарасхват для производства прицелов бронетехники, перископов для подводных лодок и армейских биноклей. Но даже это было не главным источником доходов баронессы. Основную часть финансов ей приносили акции фирм связанных с производством вооружений — Заводы Круппа, ИГ Фарбениндустри, в частности, входившая в неё компания Байер, приложившая руку к производству отравляющего газа Циклон Б, фирма Хуго Босса, шившая форму для всех нацистских организаций, немецкий филиал компании IBM, производящий сортировочные и счётные машины для концлагерей, фирмы Сименс, БМВ, Фольксваген, Опель. Все акции этих компаний стабильно росли, загруженные заказами Гитлера, а значит, акционеры, в том числе и сама Мария, получали хорошую прибыль, позволявшую жить не просто прилично, но и роскошно.
Теперь же появилась и другая Мария, которая взяла под свой контроль чувства и сердце. Она, разбуженная Гюнтером, хотела ласки, нежности… может даже, любви. Эта Мария доказывала что Гюнтер, когда спасал их, не знал не только про её состояние, но и о том что она вообще существует, а значит, дело не в её деньгах. Да и его взгляд на неё… Мужские взоры она уже давно научилась читать и ясно видела, что Гюнтер восхищён её красотой и хочет Марию как женщину. Она понимала свою привлекательность, даже с учётом возраста, ведь баронесса прилагала каждое утро массу усилий для этого. Да, пока что разум и мозг преобладали в ней, но Мария чувствовала что другая её ипостась не собиралась успокаиваться. Такая гражданская война в ней самой мучила её, изнуряла, заставляя спорить с самой собой, сомневаться, надеяться, разочаровываться..
Что ж, как только он выпишется и приедет к ним в гости, она серьёзно поговорит с ним и убедительно объяснит, что у них не может быть ничего кроме дружбы. Конечно, она расположена к нему и очень благодарна за спасение, своё и дочерей, но строить какие-то совместные планы глупо… Разница в возрасте, положении… Словом, расставит все точки над i. Она решит этот вопрос так как всегда решала, с пользой для себя, и была уверена, что всё получится. Потому что у неё всегда всё получается.
Успокоившись и придя в равновесие с самой собой, баронесса откинулась на спинку сиденья и задремала. До дома ещё долгая дорога.
Берлин. Клиника Шарите.
12 апреля 1940 года.
Гюнтер Шольке.
Сегодня он проснулся рано, позавтракал в палате и думал, чем ему сегодня заняться. Надежды на утренний секс не оправдались, так как фрау Кох почти насильно выпроводила Лауру из клиники домой, приказав не появляться на работе до следующего утра. Гюнтер, несмотря на своё желание, поддержал старшую медсестру, зная, что его милый Цветочек уже больше суток на работе. Перед уходом она, уже одетая, забежала попрощаться и невольно разбудила его нежным поцелуем. Единственное, что он смог сделать, учитывая, что фрау Кох стояла за дверью, это страстно поцеловать её и слегка потискать груди и попку через расстёгнутое пальто, что, естественно, было совершенно недостаточно. Вместо неё назначили другую медсестру, толстую и некрасивую, зато, по уверениям фрау Кох, намного опытнее Лауры. Понятно, такая замена его явно не обрадовала.
Подумав, он попросил новенькую принесли ему побольше чистых листов бумаги и ручку. В конце концов, надо, наконец, выполнить приказ фюрера и описать всё то что он говорил ему наедине, только в более развёрнутом виде. Плюс внешний вид и эскизы бронетехники.
Следующие несколько часов он написал и нарисовал всё что касалось бронеавтомобилей и танков, изведя на это больше половины листов. Подождав, пока отдохнёт рука, и плотно пообедав, Гюнтер взялся за стрелковое вооружение, например, у него была мысль заменить обычные винтовки Маузера на "Gewehr-43", и заменить пистолеты-пулемёты "MP — 40" на штурмовые винтовки "StG-44". Он знал, что для производства автомата нужен промежуточный патрон, но вот кто его изобрёл и как именно, в своём времени не интересовался, поэтому ограничился тем что нарисовал внешний вид автомата, описал что заказ был выдан Хуго Шмайссеру и работа над ним уже ведётся, указав что нужно лишь обеспечить его группе максимальную поддержку и защиту от конкурентов, а также бюрократических проволочек в Управлении вооружений Вермахта.
Также Гюнтер решил как можно быстрее внедрить в войска знаменитую «Пилу Гитлера» — пулемёт "MG-42". Про него он знал больше, поэтому детально рассказал, что авторами конструкции были Вернер Грунер и Курт Хорн из малоизвестной компании «Фабрика металлических и лакированных изделий Йоганнеса Гросфуса». Посоветовал скорейшим образом обеспечить этой фирме наибольшую помощь в разработке и производстве этого пулемёта. В дальнейшем, возможно, будет и создание более простой версии, под названием "MG-45". Хотя, в таком случае, год производства станет уже другим.
Не забыл он и про гранатомёты. Начал с «Schiessbecher», дульного гранатомёта для винтовок. Продолжил «Куколкой», так называемым станковым гранатомётом, стреляющим 8,8 cm снарядами. И закончил знаменитым «Панцершреком», созданным на основе американских «базук». Хоть тот и был громоздок и не слишком удобен для расчёта, его эффективность, в отсутствии рядом мощных противотанковых орудий, была довольно высокой против вражеской бронетехники, особенно в городах и ближнем бою.
Когда Гюнтер всё это написал, получилась довольно внушительная стопка листов, которую он, на всякий случай, засунул в прикроватную тумбочку. Если фюрер даст добро хотя бы на половину того что здесь написано, Вермахт обретёт ещё большую мощь а потери снизятся.
Вчера вечером доктор Венцель пытался снова уговорить его пригласить к нему его семью, но Гюнтер опять отказал. У матери слабое сердце и он не хотел тревожить её своим видом и состоянием. Вот выздоровеет, тогда сам навестит их. Поэтому никто из его родных не знал что с ним случилось, думая что он по-прежнему на службе.
Назавтра он решил, что попытается сообщить фюреру о самых перспективных генералах, которые часто приносили победу Германии. Гудериан, Манштейн, Роммель, Рундштедт и некоторые другие. Вспомнив, вытащил один из последних листков, написал и несколько раз обвёл фразу: «Альберт Шпеер — рейхсминистр вооружений. Срочно!»
Солнце уже почти опустилось за дома, когда Гюнтер, растирая онемевшую руку, откинулся на подушки. Сегодня он хорошо поработал, сейчас поужинает и ляжет спать. А завтра снова придёт Лаура… Жизнь, всё-таки, хорошая штука!
Москва. Вечер.
12 апреля 1940 года. СССР.
Александр Самсонов (Дитрих Краузе)
Вот и прошёл день! С самого утра Александр был на взводе, ожидая момента, когда за ним придут и снова отведут на допрос к следователю Жукову. Но миновало утро, потом день, никто не приходил и он начал успокаиваться. В самом деле, этот Жуков, наверное, уже ушёл домой, к жене… ну, или любовнице. Чего ему тут торчать допоздна, Саша всё равно никуда не денется. Может, дела навалились или просто забыл про него? Неважно, главное, отсрочка до утра..
Ужин прошёл как обычно, Саша улёгся на койку, когда услышал вдалеке приближающийся звук шагов. Его мгновенно бросило в пот. С напряжением вслушиваясь, он неистово надеялся, что эти шаги пройдут мимо его камеры, в конце концов, Саша не один тут, на этаже, сидит. Увы, звуки стихли именно перед его обиталищем. Раздался грохот открываемого замка, и дверь распахнулась, открыв его взору даже не одного, а двух конвоиров.
— Краузе, на выход!
Сглотнув, Александр с трудом принял спокойный вид и вышел из камеры, преодолевая внезапно накатившую слабость в ногах. Закрыв дверь, один конвоир пошёл впереди него, другой пристроился сзади. С каждым шагом, приближающим его к кабинету для допросов, Саша чувствовал, как внутри него скручивается какой-то тугой ком, мешающий дышать. В голове начали мелькать кадры пыток и инструментов для них, которые он видел по ТВ и в книгах. На сей раз его хвалёное воображение сыграло против него, в подробностях представив, как всё это может быть применено на нём. Он мысленно взмолился, чтобы этот коридор был бесконечным.
Не помогло. Довольно быстро они дошли до какого-то другого кабинета. Первый конвоир, молча открыл дверь и впустил его внутрь, сам, вместе с напарником, оставшись снаружи. Александр затравленно огляделся.
Это помещение, в отличии от прошлого, было какое-то вытянутое. От двери до стола следователя было не меньше метров десяти. В кабинете были двое. Один, его следователь Жуков, сидел за столом и улыбаясь, смотрел на него, затягиваясь папиросой. Другой, крепкий парень с двумя прямоугольниками в петлицах, стоял возле его стола и равнодушно глядел на Сашу.
«Сержант или старшина? Не помню… Да и неважно это. Вот и приплыл ты, Саша, к своему вечному причалу..» — горько подумал он. Вырваться отсюда нечего и думать. Может, признаться в том что они захотят? А смысл? Потом за это же и расстреляют. Или отправят чистить Сибирь от снега на много лет. И зачем тогда он здесь оказался? Просто сдохнуть? Или это какая-то проверка его поведения? Что гадать, сейчас он всё узнает.
Жуков, тем временем, аккуратно затушил папиросу в стеклянной пепельнице и весело посмотрел на него.
— Ну что, гражданин Краузе… или Самсонов?.. готов рассказать нам правду? Или опять начнёшь рассказывать басни про посланца из будущего? — широко улыбаясь, спросил следователь.
Александр тяжело вздохнул и еле слышно пробормотал:
— Мне нечего вам рассказывать… Все мои слова были правдой. Если вы не верите, это не моя вина.
— Вот оно что… — глубокомысленно кивнул головой Жуков. — Значит, это я виноват, что не поверил в твои россказни, так? Очень интересная логика.
Он встал и обошёл вокруг Саши.
— Понимаешь, Самсонов… Я ведь тебе помочь хочу. Честно. Если ты расскажешь всё как есть на самом деле, то я буду ходатайствовать о смягчении наказания. А вот ты сам себе помочь не хочешь… Ты что, дурак или как? — он с интересом посмотрел на Александра.
Тот молчал. Сказать ему было нечего. Да и не зря говорят в будущем «..всё что вы скажете, может быть использовано против вас!»
— Молчишь? Это плохо… — грустно констатировал Жуков. — Значит, ты не хочешь использовать свой последний шанс на мою доброту?
Александр поднял голову и посмотрел прямо в глаза следователю, который стоял перед ним.
— Просто доложите товарищу Берии мои показания. И всё. Больше я у вас ничего не прошу.
Следователь искренне рассмеялся.
— То есть ты предлагаешь мне идти с твоими показаниями к самому Лаврентию Павловичу? — он хмыкнул. Внезапно его лицо стало жёстким. — А ты знаешь, что он сделает потом? Не знаешь? А я скажу! Отправит меня на Новую Землю пингвинов в партию принимать! И это ещё в лучшем случае! Так! — он снова вернулся за свой стол. — Я хотел с тобой по-хорошему… но увы, ты сам сделал свой выбор. Теперь отвечай за него.
«Точно так же сказал и Гюнтер после моего нападения..» — мелькнуло в голове у Саши.
— Сержант!
Крепкий парень словно очнулся и, не торопясь, подошёл к Александру. Тот невольно напрягся. С таким же равнодушным взглядом, сержант без замаха сильно ударил его под дых, заставив Сашу согнуться, пытаясь судорожно вдохнуть воздух. Одной рукой он взял его за шиворот и заставил выпрямиться.
— Так что, вспомнил что-нибудь? — спросил Жуков.
Хватая воздух, Александр молча смотрел на него, пытаясь отдышаться.
— Понятно, упорствуем… — и кивнул головой.
Сержант перехватил поудобнее его за шею и резко опустил на своё поднятое колено. Сильнейшая боль в носу заставила Сашу громко застонать и схватиться за лицо, по которому заструилась кровь. НКВДшник толкнул его и Александр растянулся на полу, с трудом удерживаясь от крика боли. Сквозь слёзы на глазах, он увидел как сержант подходит к нему и непроизвольно сжался в комок. Тот остановился возле него и снова ударил по животу, прикрытому руками, только на этот раз ногой, обутой в сапог. Ладони слегка смягчили удар, но его всё равно хватило, чтобы снова задохнуться от нехватки воздуха и нового приступа боли.
— Не хочешь что-нибудь рассказать? — донёсся до него спокойный голос Жукова.
Внезапно Александр понял ту мысль, что старательно отгонял от себя с тех пор как оказался в камере. Здесь всем плевать на него и его сведения. Его просто убьют или изуродуют, и никто ничего не сделает. Подумаешь, ещё один труп… Конкретно этому следаку нужно его признание, не то, которое он рассказал, а другое, которое он сможет подшить в дело, получить повышение… а он, Саша, отправится по этапу, если вообще выживет. Он просто винтик, который можно сломать и выкинуть… Карательная система НКВД во всей её эффективности. Впрочем, он уверен, что и в гестапо всё точно так же.
Слегка отдышавшись, Александр посмотрел на сержанта, который так и стоял рядом, по-прежнему равнодушно глядя на него. Для крепыша все эти избиения и допросы давно стали просто работой. Он не мучается совестью, не рефлексирует… Надо бить — бьёт. Не надо — просто стоит. Не испытывает ненависти к заключённым или удовольствия от избиения. Нет, это просто работа, тяжёлая но необходимая. Может ещё доппаёк получает. Вот и всё.
Когда Саша это понял, стало почему-то легче. Что ж, раз есть выход только между неприятным и очень неприятным то и действовать надо соответственно. Говорят, что надо опасаться загнанной крысы… Правильно говорят. Почему? Потому что ей уже нечего терять, кроме жизни, которая и так висит на волоске. Чем-то он напомнил себе игрового персонажа Макса Пейна. В самом деле, потеряв горячо любимых жену и ребёнка, зачем ему было жить? Какой смысл, если душа и сердце мертвы? Для Макса смыслом стала месть. В любом случае он выигрывал. Или убивал всех кто виновен в смерти его любимых, либо они его убивали, и тогда он присоединился бы к своей семье. Беспроигрышная тактика. Когда задавливаешь инстинкт самосохранения и перестаёшь ценить жизнь, обретаешь такую лёгкость… Исчезают страх, сомнения, боль… Есть только цель.
И теперь у Саши тоже есть цель. Не уйти отсюда, не прорваться на волю, он знал, что это невозможно. Цель намного легче… Сдохнуть вместе с этими равнодушными тварями, для которых люди просто винтики. А значит, пора начинать.
Отдышавшись, он снова посмотрел на сержанта, который в этот момент отвёл взгляд на следователя. Голова работала чётко, нос болеть перестал, видимо, всплеск адреналина погасил боль. Вот за это спасибо, родной организм!
Резко распрямившись, Александр со всей силы ударил ногой прямо между ног сержанту. Тот всхлипнул и с мукой посмотрел на него, зажав пах руками и опускаясь на пол. Саша с какой-то мстительной радостью заметил, что равнодушие из глаз сержанта исчезло. Теперь там стояла боль и слёзы. Вскочив на ноги, Александр с радостным рычанием бросился к Жукову, который ошеломлённо смотрел на него, выронив папиросу, которую, похоже, хотел прикурить… Как хорошо чувствовать что внутри кипит энергия, сила, которую он сейчас использует для своего последнего боя!
Подбежав к столу, он заметил, как следователь по привычке схватился за то место где у него была кобура и его глаза растерянно расширились, поняв что её нет. Этого времени Саше хватило, чтобы вскочить на стол и накинуться на Жукова. Следователь оказался не таким болваном как надеялся Александр, и перед тем как его пальцы сомкнулись на шее Жукова, тот успел заорать:
— Охрана!!!
Очнувшись от ступора, следак, хрипя, попытался расцепить руки Саши на своём горле, но тщетно. Торжествуя, Александр наблюдал, как краснеет лицо следователя, вылезают глаза из орбит, а руки, которыми он пытался освободиться, слабеют..
Через полминуты он с сожалением убрал свою хватку с горла Жукова. Тот, похоже, сдох, тварь… Или без сознания. Не важно! Его внимание привлёк стон. Повернув голову, он увидел, как крепыш кое-как встал и, зажимая пах, заковылял к двери. Радостно улыбнувшись, Саша тут же забыл про следака и ринулся за сержантом. Тот обернулся, и его глаза округлились. К этому времени он успел дотащиться почти до выхода. Александр, поняв это, схватил табуретку, на которой сидел в прошлый раз, и метнул её в спину крепышу. К счастью, та не была привинчена к полу. Сержанту не повезло, и в то же время повезло. Не повезло в том, что табуретка ударила его в спину углом и тут же выключила его сознание, заодно сломав пару костей. А повезло, что этот удар, вместе с силой инерции, позволил открыть дверь в коридор и вывалиться в него, прямо под ноги двум подходившим конвоирам, которые решили проверить, на самом ли деле звали их или же послышалось.
Остолбеневшие бойцы удивлённо уставились на тело сержанта, лежащее у их ног, а потом одновременно заглянули в кабинет, откуда на них смотрел радостно улыбающийся Саша.
— Мать твою!..
— Охренеть..
— Идите ко мне, твари… Идите… — ласково проговорил Саша, медленно приближаясь к ним. Про табуретку он, на время, забыл. Гораздо приятнее убить своими руками, разорвать этих мразей на части… Кровь бурлила в его жилах, адреналин захлёстывал..
Несмотря на такую картину, конвоиры не струсили, хоть и были без оружия, сложенного в комнате отдыха для чистки. Оба регулярно занимались спортом, да и в драках участвовали не раз. Бывало, усмиряли и буйных подследственных. Они вошли в кабинет и начали медленно приближаться к Саше.
— Лёха, давай одновременно..
— Точно! Давай!!
Оба накинулись на него одновременно, один размахивая кулаками, другой пытаясь ударить ногой. Издав горлом низкое рычание, Александр с радостью рванулся к ним. Первым он выбрал Лёху, который пытался достать его кулаками. Даже не пытаясь увернуться, он со всей силы пробил ему по лицу, перед этим сам получив два удара в грудь и подбородок. Сбоку ещё прилетел увесистый пинок в бок от его товарища. Его отшвырнуло и повалило на пол, с которого он тут же вскочил.
Лёха стоял, держась за окровавленное лицо, и глухо стонал. Похоже, ему прилетело в зубы и довольно не слабо. Его напарник, с тревогой спросил:
— Лёха, ты как?
— ммм… — говорить он не мог но яростно ткнул второй рукой на Сашу.
— Понял… — второй конвоир снова взглянул на Александра. На его скулах катнулись желваки, глаза сузились, и он со злостью сказал:
— Убью, сука… урою, скотина! — и с криком ринулся в бой. Саша, оскалившись, на него. В следующие несколько минут они напоминали двух зверей, готовых чуть ли не грызть друг друга. Сокрушительные удары кулаками, пинки, мат… Когда они разошлись, конвоир загнанно дышал, покачиваясь, форма была разорвана и в крови, лицо сильно пострадало.
Александру тоже досталось. Глаза заплыли, рычание превратилось в сипение, отбитые внутренности болели, костяшки рук ныли, а при дыхании было больно, похоже где-то ребро сломано, может и не одно… Ничего, хорошо перед смертью подрался, даже лучше чем с теми арабами.
На помощь к конвоиру подошёл второй, Лёха. Он держал в руках табуретку, которую недавно Саша метнул в сержанта. Выплюнув сгусток крови, он молча пошёл на Александра. Его друг за ним.
Ну что ж, последний бой? Он готов. Собрав все силы, он налетел на Лёху с табуретом, ударив его в живот и пытаясь отнять оружие. Второй конвоир, изловчившись, попал ему кулаком в ухо, оглушив, и потом схватил сзади за шею, пытаясь задушить. Выпустив табуретку, Саша ударил его затылком в нос, повторив удар, как тогда, с немецким полицейским у ворот посольства. Взвыв, тот ослабил хватку. Не теряя из виду Лёху, он резко развернулся и хуком отправил второго бойца на пол, где тот и затих. Заревев, Лёха, размахивая табуреткой, попёр на него. Попытавшись схватить её, Саша почувствовал сильнейший удар по груди, выбивший из него почти весь воздух, чёртова табуретка всё-таки настигла его.
Адреналиновая поддержка закончилась, и теперь всё тело болело, напоминая отбитый бифштекс. Похоже, недолго уже осталось, значит, нечего беречь себя… Собрав остатки сил и не обращая внимания на боль, он перехватил проклятую табуретку и вырвал её из ослабевших рук Лёхи. Размахнувшись, он попытался ударить его ею, но тот, лишившись своего оружия, обхватил Сашу и, слегка приподняв, ударил его спиной и затылком об стену. Снова оглушенный, Александр выпустил из рук табуретку и попытался выдавить Лёхе глаза. Тот опередил его, повторив его приём, только ударив Сашу не затылком, а лбом в лицо. Перед глазами всё поплыло, Лёха виднелся как сквозь туман. Не удержавшись, Александр повалился на пол. На него свалился надсадно дышавший конвоир, обхвативший его голову и начавший бить ею об пол. Чувствуя, как уходит сознание или жизнь, Саша смог только ударить его кулаком по горлу, к сожалению, не сильно. Тот забулькал и упал на него, всё ещё пытаясь бить его головой… Кровь изо рта Лёхи капала прямо на него… Последнее, что он видел, перед тем как уйти в темноту, резко приблизившееся, залитое кровью, лицо конвоира, падающее на него..