Ева Браун.
Ева сидела в своей комнате одна и думала. Сегодня, в обычное воскресенье, день начался как-то сумбурно. С самого утра она была счастлива от того что её любимый Адольф позвал к себе в кабинет и они весело провели время за разговорами и шутками. Гитлер, когда этого хотел, мог быть очень приятным в общении, и в такие минуты она чувствовала себя самой счастливой девушкой Германии. К сожалению, такие минуты бывали редко. Фюрер Германской нации был очень занятым человеком и на Еву выделял, по её мнению, очень мало своего времени. Гораздо меньше, чем на своих соратников по Пивному путчу и увлечения архитектурными проектами вместе с Альбертом Шпеером.
Сам Шпеер нравился Еве. Образованный, тактичный, интеллигентный… Общение с ним было интересным, кроме тех случаев когда они с Адольфом погружались в споры по переустройству Гамбурга, Мюнхена и других немецких городов. Но так как она сама в этом почти ничего не понимала, то ей приходилось скучать, пока они выбирали какой стиль выбрать для тех или иных зданий, районов и кварталов. В такие моменты девушка представляла, как хорошо было бы сейчас прогуливаться вместе с Гитлером в тенистых аллеях Тиргартена или же съездить в горы, в Бергхоф.
Ева не могла понять отношение Адольфа к самой себе. Бесспорно, она для него что-то значила, но что именно? С одной стороны, он хоть и редко, вызывает её к себе и она, как влюблённая девочка, с радостью летит к нему. С другой, он может внезапно уйти, сказав, что у него вдруг появились важные дела и машина отвезёт её обратно. Он не хочет выводить её на публику, почти не говорит комплиментов, а секс..
Ева вздохнула.
Интимные отношения вообще не особо привлекали Адольфа. В те немногие моменты, когда она сама намекала на это, он либо сводил всё в шутку или хмурился и говорил, что сейчас не хочет этого. Ева подозревала, что он чего-то боится, но скорее вырвала бы себе язык чем спросила об этом снова. В первый и последний раз когда она это сделала, Адольф в ярости вскочил с кресла, обозвал её похотливой шлюхой и прочёл лекцию какой должна быть настоящая немецкая женщина. Испуганная Ева тотчас извинилась, но это не помогло, Гитлер тут же вышел из спальни, оставив её в слезах, которые она не смогла сдержать.
Девушка отважилась посоветоваться со своей сестрой, но та ничем не могла помочь ей. Лишь высказала предположение, что у фюрера что-то случилось с мужской силой во время Великой войны и возможно, поэтому он так себя и ведёт. Посоветоваться же с другими женщинами она боялась, Магда Геббельс старалась не общаться с ней, а мать Гели Раубаль ненавидела её, постоянно распуская о ней всякие гнусные сплетни. Общаться же с секретаршами фюрера она опасалась, так как не знала их достаточно хорошо чтобы советоваться по таким вопросам.
В результате, ей приходилось изводить себя разными догадками и мыслями как помочь в этом Адольфу, при этом не вызывая его ярость. Отсутствие секса не слишком её мучило, хотя временами, на неё сильно накатывало… В голову лезли разные соблазнительные образы, видения, внизу живота появлялось тянущее чувство, рука так и тянулась между ног. Ведь она молодая девушка, но завести любовника ей бы и в голову не пришло. Ева любит своего Адольфа и не собирается изменять ему, к тому же она уверена, что Гитлер наверняка приставил к ней сотрудников гестапо, которые сразу узнают, если Ева вдруг вздумает это сделать. В такие минуты, она переводила мысли на другие темы, вставала и начинала заниматься чем-то, чтобы отвлечься, и приступ проходил.
Сегодня, после того как они с Адольфом пообщались с представителями молодого поколения Германии, она хотела пойти вместе с Гитлером, но он грубо вырвал от неё руку и пошёл один по коридору, словно забыв про неё. Видимо, у него опять плохое настроение, которое передалось и ей. Сколько раз такое уже повторялось, но она так и не смогла привыкнуть к этому. Каждый раз сердце её разрывалось, а на глазах появлялись слёзы, которые ещё больше раздражали фюрера. Он приводил ей в пример Магду Геббельс, утверждая, что именно такой и должна быть идеальная немецкая женщина. Не плакать по пустякам, рожать много детей и быть достойной спутницей своего мужа. Он, похоже, и не подозревал, что такими словами ещё больше унижал её, так как Ева не любила Магду. К тому же, она слышала сплетни, что у этой «идеальной немецкой женщины» были любовники. Но как только девушка попыталась, в ответ на упрёки, намекнуть ему на это, Гитлер опять пришёл в ярость и заявил, что она не имеет права очернять жену его соратника.
Опустив голову, расстроенная, она, не думая ни о чём, всё равно пошла за ним и тут случилась эта сцена. Один из охранников, унтерштурмфюрер, внезапно сбросил каменную невозмутимость и не сходя с поста, протянул Адольфу письмо, которое вынул из кармана кителя. Тот, задумавшись, не сразу это увидел, но потом всё же взял письмо и даже не взглянув на Еву, снова отправился вглубь здания. Внезапно, не зная почему, Еву охватила ревность и она решила что какая-то девушка умудрилась попросить эсэсовца передать письмо фюреру напрямую, минуя канцелярию. Девушка подошла к нему и, почему-то робея, спросила о его содержимом. Ответ одновременно успокоил и встревожил её.
Слова охранника о безопасности Адольфа насторожили Еву и она попыталась узнать подробности.
Внезапно она поняла, что унтерштурмфюрер смотрит на неё как-то властно и даже… по хозяйски, как иногда смотрит на неё Адольф, когда хочет что-то от Евы. Это было удивительно и непривычно, она привыкла, что охранники не смотрят на неё вообще, либо глядят с почтением, как на приближённую к фюреру. А этот эсэсовец, высокий и красивый, уставился на неё будто на свою подружку или жену, казалось, вот-вот повелительно скажет чтобы она принесла ему кружку пива или молча кивнет в сторону спальни, намекая, что хочет её..
Такие странные мысли привели её в замешательство, и она не сразу поняла, что он просит о какой-то услуге. Взглянув на него, Ева поняла, что не может долго смотреть ему в глаза. Они завораживали, обещали что-то такое, чему она пока не могла подобрать определение. Руки её словно жили своей собственной жизнью, не подчиняясь мозгу, норовя то спрятаться за спиной, то сплестись в замок. Властная аура сильных мужчин всегда действовала на неё, заставляя чувствовать себя маленькой девочкой. Поэтому она почти сразу согласилась выполнить его просьбу, даже не зная какую именно.
К счастью, услуга оказалась пустяковой, хотя тон, которым он озвучил её, насторожил Еву. Поняв, что в письме речь идёт и о ней, она, движимая любопытством, попыталась узнать содержимое письма, но охранник оказался добросовестным и ничего не сказал, заверив лишь, что сделает всё что в его силах чтобы ни Адольф ни она сама не оказались в опасности. Его странный, низкий голос убеждал, заставлял верить, и она поверила ему.
Тут девушка спохватилась, что даже не знает его имени и решила тут же исправить эту ошибку. Его имя ей ни о чём не говорило, зато незамысловатый комплимент согрел душу, ведь ей так редко это говорили, даже сам Адольф был очень скуп на это.
Ей, почему-то, было приятно разговаривать с этим Гюнтером, но случайно посмотрев на часы, она вдруг вспомнила, что обещала с сестрой проехаться по магазинам, скоро день рождения Адольфа и так хотелось порадовать его и себя новым платьем. Ева уже собралась уходить как внезапно он окликнул её и со страстью сказал что она самая красивая девушка которую он видел за всю жизнь. Его тон, его глаза говорили ей что он не врёт и на самом деле так думает. Более того, её женская интуиция буквально кричала, что этот охранник к ней явно неравнодушен. Эта догадка заставила её не только покраснеть от смущения, но и обдала тёплым, приятным волнением и радостью. Чтобы скрыть это, она рассмеялась, и наскоро снова попрощавшись, наконец, ушла.
Во время поездок по магазинам вместе с сестрой она то и дело вспоминала его слова, комплименты, его мужественное лицо, крепкую фигуру и тогда на её лице то и дело вспыхивала улыбка, а на сердце становилось радостно и легко. Всё же она женщина и ей нравится слышать комплименты от красивых мужчин, даже зная, что у них ничего не может быть. А уж если эти комплименты искренние..
И теперь, сидя в своей комнате, улыбаясь и снова вспоминая утреннюю историю, она решила: ничего говорить Адольфу не будет, иначе тот разозлится и накажет ни в чём не повинного охранника. А за что? Он просто восхитился её красотой. Разве это может Еву обидеть? Нисколько. Она даже порадовалась за ту, которая станет его девушкой или женой. Интересно, а у него есть девушка? Какая она?
Тут Ева весело хмыкнула.
Ну какая ей разница, в самом деле? Она же не собирается с ним флиртовать, верно?.. В любом случае, этот охранник подарил ей отличное настроение на весь день и за это она ему очень благодарна. А теперь не помешает немного вздремнуть.
Ева уютно свернулась в кресле и сама не заметила как заснула. На её губах так и застыла улыбка.
Берлин. Советское посольство.
7 апреля 1940 года. Вечер.
Александр Самсонов (Дитрих Краузе)
Саша сидел в хорошо натопленной комнате и прихлёбывал горячий, душистый чай, заваренный совсем недавно одним из сотрудников посольства. После принятия ванны и плотного обеда, этот восхитительный напиток, приправленный для вкуса мёдом и тремя ложками сахара, буквально погрузил его в райское состояние. Холодный ветер и немцы остались где-то там, за стенами, и не могли его достать. А здесь его окутывали тепло, уют и родной язык, которые все вместе заставляли его чувствовать себя как дома. Тело, расслабившись после изнурительных испытаний побега, грабежа и нападения на полицейских, сигнализировало, что очень даже не прочь отрубиться. Мозг, в принципе, был не против, и колебался между небольшим диванчиком, стоящим в углу комнаты и мягкой кроватью на другом этаже. Тихо шли большие напольные часы возле окна, которые ещё больше усыпляли уставшего Александра. Но помеху такому состоянию создавал невысокий, улыбчивый человек, представившийся Валентином Мережковым, первым секретарём посольства. Он ласково улыбался, шутил и как бы невзначай задавал разные вопросы, на которые Саша отвечал невпопад, так как был вынужден бороться с тем чтобы раз за разом открывать, словно налившиеся свинцом, глаза.
— То есть вы, герр Краузе, хотите чтобы мы, поверив вам, немецкому гражданину, любым способом ликвидировали вашего бывшего лучшего друга, Гюнтера Шольке? На основании того, что он фашист из будущего и может помочь Гитлеру выиграть войну? И вы сами из будущего? Знаете, наверное, вас слишком сильно ударили по голове… Или вы просто пьяны, перегар изо рта это доказывает. Кстати, где доказательства ваших слов? Нет? Честно говоря, думаю, зря мы вас впустили, мне кажется это сугубо внутренним делом Рейха.. — Мережков покачал головой. — Я решил на свой страх и риск отправить ваш бред фельдъегерем в Москву, пусть там решают что с вами делать. Если бы не ваши слова про опасность для товарища Сталина, то мы бы уже выдали вас обратно. Впрочем, уверен, Москва так и поступит.
Александр вздохнул, вдаваться в подробности не хотелось, голова сама собой падала на грудь, да и рассказывать все подробности было бы очень долго. Наконец, он не выдержал:
— Товарищ Мережков, дайте мне немного поспать, и я отвечу вам на любые вопросы, обещаю… — он так широко зевнул, что советский дипломат, видимо, и сам понял что сейчас явно неуместное время для выяснения всех подробностей. Он поднялся и скупо улыбнувшись, ответил:
— Хорошо, герр Краузе, отдыхайте. Можете здесь, на диванчике, но я бы посоветовал вам нормальную кровать на втором этаже. А наш разговор мы продолжим завтра, договорились?
— Договорились.
Он с трудом встал и, покачнувшись на онемевших ногах, направился к лестнице. Мережков аккуратно придержал его во время подъёма на этаж и проводил к комнате, выделенной для отдыха. Александр не раздеваясь полностью, буквально повалился на мягкую кровать, кое-как натянул на себя одеяло и тут же уснул. Он уже не слышал как Мережков, выйдя из комнаты, вставил в замочную скважину ключ и несколько раз повернул его, закрыв дверь на замок.
Берлин.
8 апреля 1940 года. Утро.
Гюнтер Хаусманн (Шольке)
Дождь, начавшийся ещё ночью, не собирался стихать и потоки воды, несущиеся по обочинам проезжей части, бурлили и закручивались водоворотами на месте сливных решёток. Машины, проезжая по асфальту, поднимали целые буруны воды, заставляя прохожих в промокших плащах и пальто отпрыгивать от края дороги, опасаясь несвоевременного купания от водителей-лихачей. Редкие деревья, с распускающимися почками, тоже выглядели неприглядно, словно насквозь промокли.
Гюнтер снова стоял на посту, на этот раз на входе в здание рейхсканцелярии, и благодарил Бога, что в этот раз ему повезло попасть на внутренний пост а не внешний. Парни, что стояли снаружи, несмотря на накинутые плащ-палатки, быстро промокали и офицеры решили менять их чаще обычного, так как заболеть в такую погоду, неподвижно стоя под дождём, было нетрудно, даже с учётом их усиленных тренировок. А уж в Бад-Тельце, юнкерской школе СС, основанной Паулем Хауссером, тренировки были такие что Гюнтер в конце дня еле доползал до койки. Вот и сейчас он проводил сочувственным взглядом Эрика Градецки и Юргена Штайнера, которые чуть ли не вбежали внутрь, спасаясь от потоков воды. С их шлемов стекали капли, лица тоже мокрые, но они предусмотрительно спрятали свои «МП-38» под широкими полами плащ-палаток, чтобы уберечь их от влаги. Молодцы, ребята! Навыки, вбитые в них инструктором по огневой подготовке штурмшарфюрером Вальтером Гроссе, позволяли им всегда держать оружие в боеспособном состоянии и применять его в любое время, когда потребуется, не опасаясь, что оно заклинит или ещё как-то подведёт хозяина. Вспомнив его методы наказания провинившихся каким-то образом курсантов СС, Гюнтер слегка поёжился и постарался отвлечься другими мыслями.
Вчера вечером до него дозвонился доктор Венцель и сообщил о побеге Алекса. Рассказал, что полиция побывала в квартире, где он жил, но тот так и не появился. Соседи тоже ничего не видели и не слышали. Гюнтер пообещал ему навести справки и проверить вероятные места где мог оказаться его «друг», но сам сомневался что тот будет прятаться там. Слушая возмущённые крики Венцеля, он испытывал двойственные чувства. С одной стороны, его тревожило что Алекс сбежал и сейчас бродит где-то по городу, скрываясь от полиции и не зная что делать. С другой, вновь порадовался за его бойцовский дух, позволивший тому вырваться из больничного заточения. Всё-таки, несмотря на обычную внешность, в Алексе был стержень, и сила, спящая в этом скромном русском, ему импонировала. Жаль только, в отличие от Гюнтера, тот не козырял ею и старался решить все вопросы мирно, даже тогда когда проще и логичнее было сразу дать с ноги. Вот с арабами же он не растерялся, сразу помог, без колебаний. Гюнтер не волновался из-за того что русский кому-то расскажет о том кто он и что собирается делать: в советское посольство он не проникнет, но даже в таком случае, ему просто никто не поверит, а так как, в отличии от него, Алекс, даже имея память Дитриха, всё равно хуже ориентируется в городе, то самым лучшим для него было бы вернуться в больницу или обратиться к нему, Гюнтеру. Он уже успокоился. Возможно, на его месте он поступил бы так же, кто знает? Да и не был он злопамятным сам по себе. В конце концов, они оба гости в этом мире и лучше бы им держаться вместе.
Размышляя, он пропустил момент, когда к нему подошёл дежурный офицер, гауптштурмфюрер Майер и остановился перед ним. Это был высокий, атлетично сложенный мужчина с волевым подбородком и холодными глазами. Он внимательно осмотрел вытянувшегося Гюнтера с ног до головы и спросил с оттенком интереса:
— Что вы сделали, унтерштурмфюрер? Уронили одну из ваз в кабинете фюрера? Или наступили на лапу его собаке?
— Я не понимаю, гауптштурмфюрер… — растерянно ответил он.
— Вас вызывает к себе фюрер. Сейчас. Поэтому, если вы умудрились где-то отличиться в обоих смыслах, то сейчас самое время сказать мне об этом.
— Гауптштурмфюрер, клянусь, я ничего не сделал такого чтобы заслужить внимание фюрера. Не понимаю, зачем он меня вызывает… — Гюнтер подозревал причину, но не говорить же её Майеру.
— Что ж, идите, Гюнтер. Не следует заставлять нашего фюрера ждать.
— Так точно, гауптштурмфюрер! — снова вытянулся Гюнтер и, чётко развернувшись, отправился к Гитлеру. Сердце стучало от волнения, в горле слегка пересохло… Знаменательный момент для него, некая точка отсчёта, после которой его жизнь навсегда изменится. Вот только в какую сторону? Хотелось бы в нужную..
Возле кабинета Гитлера его ждал один из адъютантов, недавно назначенный Отто Гюнше, почти двухметровый громила с суровым выражением лица. Он принял у Гюнтера личное оружие с кобурой и открыл дверь в кабинет:
— Проходите, унтерштурмфюрер. Фюрер вас ждёт.
Гюнтер зашёл в комнату, чётко, строевым шагом, протопал к Гитлеру и, взметнув руку вверх, выкрикнул:
— Хайль, Гитлер!
Фюрер не ответил. Он молча смотрел на него. Рядом с ним, на столике, лежало его письмо, которое он вчера передал Гитлеру. Больше в кабинете никого не было, даже ни одной из его собак.
Наконец, он заговорил, спокойно и равнодушно:
— Унтерштурмфюрер, я прочёл ваше письмо… Скажу откровенно, поверить в это сложно. Почти невозможно. И если бы не некоторые нюансы, вы бы уже сидели в камере и рассказывали следователям Генриха причины вашего странного поступка.
Он помолчал.
— Вы преданы идеям национал-социализма, офицер? — вдруг спросил он.
— Всем сердцем, мой фюрер! — страстно ответил Гюнтер.
Фюрер снова внимательно посмотрел ему прямо в глаза. Его взгляд оказался настолько пронизывающим, что Гюнтеру почудилось, что он стоит мысленно полностью раскрытый и Гитлер знает о нём всё, даже то что сам Гюнтер уже давно забыл. Это был неприятный, давящий, выворачивающий душу наизнанку, взгляд.
«Соберись, дружище, он ничего не знает о тебе наверняка, просто на понт берёт. Смотри ему прямо в глаза с преданным видом и не вздумай отводить взгляд, иначе что-то почувствует и заподозрит».
— Я хочу, чтобы вы рассказали мне всю эту историю своими словами. В мельчайших подробностях. Вам понятно, офицер? — требовательно спросил Гитлер.
— Так точно, мой фюрер! — ещё сильнее вытянулся он.
…Следующий час он рассказывал Гитлеру всё что с ним, якобы, случилось. Фюрер молчал, не задавая ни единого вопроса до тех пор пока Гюнтер, облизнув пересохшие губы языком, не закончил.
— Занимательная история, унтерштурмфюрер. Но где доказательства ваших слов? — непроницаемое лицо фюрера ничего не выражало, казалось, он выслушал обычный отчёт о не самом важном деле, чем такую фантастическую историю в которую очень трудно поверить.
— К сожалению, материальных доказательств у меня нет. Могу рассказать только то что узнал там, в будущем, и никак бы не смог узнать здесь и сейчас. — Он замялся и начал говорить:
— Сейчас, в это самое время, наш тяжёлый крейсер «Адмирал Хиппер», таранит британский эсминец «Глоууорм» на пути в Тронхейм-фьорд. Много других наших кораблей с десантом готовятся к вторжению. В первом эшелоне в Норвегии высадятся 3 горнострелковая дивизия генерала Дитля, 69-я и 169-я пехотные дивизии, вторым эшелоном 181-я и 196-я пехотные дивизии. Для Дании предназначены 170-я, 198-я пехотные дивизии и 11-я моторизованная бригада. Контр-адмирал Кумметц, на тяжёлом крейсере «Блюхер» попытается прорваться в Осло-фьорд мимо острова Оскарсборг но будет потоплен. Если вы хотите убедиться в этом, то позвольте ему это сделать… ценой гибели корабля и множества немецких жизней… — тут он мрачно отвёл взгляд в окно, за которым всё так же лил дождь. — Но лучше бы не доводить до такого, мой фюрер. Поверьте, «Блюхер» и сотни моряков с солдатами вам ещё пригодятся живыми, когда союзники попытаются отбить Норвегию. Ещё знаю, что вы запланировали через месяц осуществить вторжение во Францию, в обход линии Мажино, через Бельгию и Голландию. Этот план, «Гельб», хоть и выглядит как авантюра, но блестяще осуществится. Но советую обратить внимание на полковника Шарля де Голля, этот умный и дальновидный офицер, французский Гудериан, серьёзно попил крови нашего Вермахта, потом сумел удрать в Англию и стал символом французского сопротивления нашей власти. Желательно не дать ему возможность сделать это снова, мой фюрер.
Гюнтер запнулся.
— Ещё я могу многое вам рассказать о новом оружии, технике, которая могла бы принести нам победу, но пока это нам мало поможет, так как я сам не инженер, не конструктор, могу только нарисовать внешний вид и некоторые принципы действия, направления в развитии и ошибки, которых можно избежать. Если вы, мой фюрер, по прежнему сомневаетесь в моей правоте, то просто подождите и увидите как сбудется то что я рассказал вам.
Внезапно Гитлер вскочил с кресла, и едва не брызгая слюной, закричал:
— Что за чушь вы мне тут несли, унтерштурмфюрер?! Какие ещё русские танки на улицах Берлина? Да эти недочеловеки даже дороги нормальные не могут построить, а вы говорите мне что они победят величайшую армию в мире? Они дикие, необразованные варвары, которым нужен порядок! Наш, немецкий порядок! Россия — это колосс на глиняных ногах, запомните, офицер! Едва наши танки пересекут границу, русские начнут сдаваться толпами, сами убивая своих комиссаров, а в Прибалтике и западной Украине наших солдат будут закидывать цветами! А когда Вермахт подойдёт к Москве, этот усатый грузин Сталин сбежит за Урал или его убьют прямо в Кремле! Вы слишком преувеличиваете мощь Красной армии!
Выговорившись, он снова сел в кресло и дотянувшись до небольшого столика, взял бутылку с сельтерской водой. Глотнул из неё несколько раз и откинулся на спинку.
Гюнтер почтительно заговорил:
— Мой фюрер, эти дикие, необразованные варвары, к сожалению, уже дважды входили в Берлин. И я считаю, что это ровно на два раза больше чем нужно. И если у нас, здесь, случится так же как и в том мире, то русские побывают в нашей столице и в третий раз. Мы не имеем права перед историей и будущими поколениями допустить это снова. Победить Россию можно, только если она сильно ослаблена, например, как в начале 17 века, когда в Москве сидели презренные поляки. Да и то, русские смогли объединиться и выгнали их. Есть и второй вариант, русских могут победить сами русские, если в стране разразится новая гражданская война, как 23 года назад, когда развалилась их империя… а заодно и наша. К тому же я вам рассказывал, что Советы разрабатывают новые тяжёлые танки "КВ-1", который они испытали во время недавнего конфликта с Финляндией. Лобовую броню этого танка не пробьёт ни один наш танк или противотанковое орудие. И даже если стрелять в борт или в корму, результат не гарантирован. Только наше тяжёлое зенитное орудие «FlaK 18/36 8,8-см» может пробить шкуру этого монстра но, сами понимаете, мой фюрер, это не решение проблемы. Нам нужны новые, более мощные противотанковые пушки, новые танки с толстой бронёй и сильными орудиями, иначе поход в Россию приведёт не только к огромным жертвам в Панцерваффе и вообще, в Вермахте, но и полному поражению в войне. У нас просто не хватит солдат и ресурсов чтобы захватить Россию. Но есть и третий вариант, мой фюрер… возможно, самый лучший в этой ситуации… — Гюнтер замолчал, выжидательно глядя на Гитлера.
— И какой же, унтерштурмфюрер? — хмурясь, спросил фюрер.
— Вообще не нападать на СССР. — ответил Гюнтер.
— Что?! — буквально вскинулся Гитлер. — Вы сами мне твердите о том, что русские разрабатывают тяжёлые танки, что они пока только начали насыщать армию новым вооружением… и теперь хотите дать им время на окончательное перевооружение? Чтобы они стали ещё сильнее, и мы понесли ещё больше потерь? А может вы вообще прониклись гнилыми коммунистическими идеями, офицер? — Гитлер с подозрением уставился на него. Его глаза прищурились, словно пытаясь проникнуть в череп Гюнтера.
— Простите, мой фюрер, разрешите уточнить своё предложение? — склонив голову, спросил Гюнтер.
— Говорите, и без всяких загадок, унтерштурмфюрер. Я не в настроении отгадывать разные шарады… — пробурчал Гитлер.
— В том варианте будущего, мы напали на русских в июне следующего года. Благодаря тому что Сталин до конца верил в нашу дружбу и подписанный договор, мы достигли впечатляющей внезапности, но… нам это всё равно не помогло. Я к тому, что мы решились напасть на русских тогда когда ещё не добили англичан на их острове. Да, мы вышибли их из Франции, британцы бросили на берегу всё тяжёлое вооружение, всё что тяжелее винтовки, вот только как вы знаете, оружие само не стреляет… А британский флот спас самое главное — людей. На том берегу пролива Черчилль взбодрил их доброй порцией виски, произнёс речь о империи над которой никогда не заходит солнце… И через некоторое время эти «лайми» вновь были готовы сражаться. Вы ведь помните изречение одного мудрого генерала, мой фюрер? Насчёт того что для Германии смерти подобно сражаться на два фронта, а именно это и произошло. И пока мы с русскими мерялись мускулами, англичане полностью восстановились и к ним в гости прибыли американцы, используя Британию как плацдарм для вторжения. В результате чего, в 1944 году они набрались храбрости высадиться в Нормандии. Наши самые лучшие силы или уже были уничтожены на Восточном фронте или пытались сдержать Сталина на границах Рейха. Нас зажали в тиски и просто раздавили, мой фюрер! Вот отчего я пытаюсь вас предостеречь. Раз уж Германия решила уничтожить всякое сопротивление на Западе то после Франции лучше окончательно покончить с Англией и не дать американцам вмешаться в наши европейские дела. И тогда, если всё-таки вы по-прежнему решите напасть на русских, у нас хотя бы будет крепкий тыл. И ещё… в том будущем, наши Люфтваффе, вместо непрекращающихся ударов по вражеским аэродромам и авиазаводам, получили приказ бомбить города… — Гюнтер перевёл дыхание и продолжил.
— Мой фюрер, это была огромная ошибка! Этими бомбардировками мы лишь ещё больше усилили в англичанах их волю к сопротивлению, озлобили их. Но, самое главное, мы дали передышку их ВВС, они смогли оправиться, нарастили количество истребителей, обучили пилотов и в скором времени налёты на Англию стали для парней из бомбардировочной авиации билетом в один конец. Воздушная блокада рухнула..
Забывшись, Гюнтер сел в кресло и налив себе воды в стакан, выпил. Зубы у него мелко постукивали. Гитлер молча смотрел на него и не проявил никакого недовольства таким нарушением. Немного успокоившись, Гюнтер продолжил:
— Наверное, я сейчас скажу что-то неправильное на ваш взгляд, но это лучше чем держать такое в себе и видеть как история снова тащит нас за собой в ад поражения. Мой фюрер! Когда я сказал что выгоднее не нападать на СССР то хотел дополнить это предложение… Ещё выгоднее дружить с ними! Например, пригласить их в наш союз с Италией и Японией. Вы только представьте себе! Огромные людские и материальные ресурсы России и великолепная германская техника! Сплав самых воинственных наций в Европе! Вместо того чтобы сражаться друг с другом, как мечтают джентльмены с Сити, мы смогли бы покорить Англию и окончательно утвердиться на континенте. Заключить выгодные торговые контракты и наконец, жить так как хотим мы а не кто-то другой… И Россия стала бы нашим настоящим союзником, в отличие от «макаронников» и япошек. Первые, как солдаты, ничего из себя не представляют, а вторые всегда себе на уме… Мой фюрер! Если это случится, нас никто и никогда не сможет победить, даже если весь мир, во главе с Рузвельтом, решит сделать это!
Глаза Гюнтера горели. Он будто наяву видел как бронированные колонны «Рz. IV» и «Т-34» подминают улицы Лондона… а потом и Вашингтона. Солдаты Вермахта и бойцы Красной армии с флагами своих стран маршируют по улицам захваченных городов… Эскадрильи «мессершмиттов» и «лавочкиных» пролетают над головами, а Гитлер и Сталин, улыбаясь, жмут друг другу руки…Весело смеются, кувыркаясь на солнечном лугу в шуточной борьбе, подростки из «гитлерюгенда» и советские пионеры, а на них смотрят и шушукаются девчонки из "Союза германских девушек" и комсомолки… И яркое солнце, освещающее эту идиллию, мир, который они завоевали не столько ради себя, сколько для своих детей и будущих поколений.
И тем сильнее был его болезненный шок, когда он услышал раздражённый голос Гитлера:
— Унтерштурмфюрер! Эта картина, которую вы нарисовали, она никогда не осуществится! И я удивлён, что вы оказались так наивны, позволив себе поверить в такую фантазию! Советую вам отбросить иллюзии и наконец, понять что мы с русскими слишком разные и в Европе должен быть только один хозяин! И уж точно это будут не они! В их идеологии ясно сказано, что они хотят всемирной революции, наплодить везде колхозы и заставить петь свой дурацкий «Интернационал».. — Гитлер презрительно усмехнулся. — Они дикари и унтерменши, просто удивительно, что такие недочеловеки смогли создать одну из самых больших стран мира. А их нескончаемые ресурсы? Вы предлагаете мне дружить со Сталиным ради этого? Зачем? Только слабый договаривается, сильный приходит и забирает то что ему нужно, запомните это! Я разорву на куски эту красную опухоль на теле планеты, разгромлю их ослабленную репрессиями армию и посажу усатого Сталина в клетку нашего Берлинского зоопарка, чтобы дети показывали на него пальцами и смеялись! Наш Вермахт не знает поражений и всегда будет побеждать! Сила духа великого германского солдата и первоклассное вооружение сломит любую оборону и принесёт нам победу!.. — Фюрер разошёлся, вскочил с места и начал в возбуждении ходить по кабинету, яростно обличая коммунизм и советский строй. Гюнтер смотрел на него и думал — «Мда, похоже, это будет труднее чем я рассчитывал… Надо найти какой-нибудь способ чтобы отговорить его от нападения на Советы, иначе моё появление тут теряет всякий смысл..»
Занятый своими мыслями он вдруг уловил слова Гитлера обращённые к нему:
— В одном вы правы, унтершурмфюрер! Глупо нападать на русского медведя не разделавшись с британским львом. Я хочу, чтобы этот напыщенный толстяк со своей неизменной сигарой лично подписал капитуляцию своего острова. Хотя… если он случайно погибнет при захвате Даунинг-стрит, 10 я не сильно огорчусь.. — Гитлер усмехнулся. — У нас есть в Англии верные соратники, которые с радостью займут его место. Сам король Англии, Эдуард VIII, хоть и отрёкся от престола под давлением своих оппонентов, всегда сможет вернуться и править своей страной в случае нашей победы. А его жена, Уоллес Симпсон, тоже нам сочувствует и с радостью поможет ему в этом. Есть и другие сочувствующие нашим идеям аристократы… — разоткровенничался фюрер.
— Кстати, мой фюрер, я вспомнил кое-что об этом Эдуарде… — встрепенулся Гюнтер.
— Что там с ним случилось? — настороженно уставился на него Гитлер, мгновенно утратив весёлый вид.
— После нашей победы во Франции, англичане на всякий случай выкрадут его из Европы, чтобы как раз не допустить такой возможности. Поэтому, в ваших интересах, мой фюрер, обеспечить ему негласную охрану… А ещё лучше, пригласить их пожить в Берлине, разумеется, со всем приличием. — ответил Гюнтер.
— Что ж, это хороший совет, унтерштурмфюрер! Пожалуй, так и сделаем. — задумчиво проговорил Гитлер, смотря в окно. — Что-нибудь ещё полезное вспомнили? То, что поможет нам в самое ближайшее время?
Гюнтер задумался.
— Про Видкуна Квислинга вы уже знаете… Могу еще посоветовать вам как можно больше поддерживать некоего норвежского писателя, Кнута Гамсуна. Он довольно популярен у себя в стране и если его обласкать, то пропаганда наших идей усилиями такого писателя нам сильно поможет приобрести дополнительных сторонников в Норвегии.
Он замялся.
— Мой фюрер, у меня к вам большая просьба. Она напрямую касается безопасности нашего великого Рейха и имеет решающее значение для нашей будущей победы.
Гитлер, так же стоя у окна, повернул к нему голову. Его взгляд снова сделался подозрительным.
— Какая же это просьба, унтерштурмфюрер? — спросил он.
— Я хотел бы подробно рассказать о тех видах техники и вооружения которые, на мой взгляд, будут самые приоритетные в ближайшие годы и не допустить потери времени на бесполезные проекты, на которые будет потрачено много рейхсмарок и труда наших квалифицированных рабочих и инженеров. Вместо этого, они полностью сосредоточатся именно на тех моделях и системах, которые принесли заслуженную славу германскому вооружению и даже после проигранной нами войны состояли на вооружении многих стран.
— Я не допущу чтобы война была проиграна! Ни за что! Великий германский народ достоин того чтобы занять высшую ступень развития среди прочих неполноценных стран и народов! Вы слышите это, унтерштурмфюрер?!! — вновь завёлся фюрер.
— Так точно, мой фюрер! — непроизвольно Гюнтер снова вытянулся.
Несколько секунд Гитлер пронзительно смотрел на него, а потом спокойным голосом спросил:
— Насколько я понимаю, это вооружение будет возможно к применению уже в ближайшее время?
Гюнтер заколебался и осторожно ответил:
— Не раньше чем через несколько месяцев, мой фюрер… дело в том, что даже переделка того вооружения и техники которое уже есть, потребует времени. А про те системы, которые ещё даже не существуют… словом, там потребуется гораздо больше времени. Конечно, было бы идеальным разработать и построить танки, артиллерию и авиацию как в том будущем, в которое я попал, но… они настолько совершенны и технологичны, что наши заводы и инженеры никак не смогут сделать это ещё много лет… Простите, мой фюрер… К тому же, я не большой знаток военной техники будущего и не смог бы объяснить нашим конструкторам как именно работает такая боевая техника. Только внешний вид, калибры орудий и некоторые другие детали. А в остальном, увы… — он виновато развёл руками.
— Понимаю… — проронил Гитлер. — Я обдумаю это предложение и сообщу вам о своём решении, унтерштурмфюрер. А пока приказываю вам кратко изложить ваши сведения по этому вопросу письменно и с рисунками. Думаю, излишне напоминать о секретности этих сведений? Как только будете готовы, передайте эту записку через моего адъютанта. От этого будет зависеть моё решение о вашей просьбе. Вам всё понятно, унтерштурмфюрер? Можете идти.
— Яволь! — Гюнтер развернулся через плечо и чётким шагом вышел из кабинета фюрера, пройдя в предусмотрительно открытую Гюнше, дверь. Слегка дрожащей рукой он забрал у адъютанта фюрера своё оружие и зайдя за угол, остановился, бессильно привалившись к стене. Расстегнул китель у ворота и провёл потной рукой по лицу.
«Это было нелегко… Под таким взглядом очень трудно врать… Неудивительно, что Гитлер стал вождём, обладая такой харизмой и аурой силы он легко подчиняет и заставляет верить себе даже если логика вещей против»..
Наскоро приведя себя в порядок в туалете, он направился на пост, где его снова подозвал командир, гауптштурмфюрер Майер.
— Что-то вы бледны, Гюнтер… Крепко досталось от фюрера? — похоже, он был в хорошем настроении и поэтому улыбался.
— Вы правы, гауптштурмфюрер… — он усмехнулся. — До сих пор в себя не могу прийти.
— Без чинов, Гюнтер! Так что случилось? В чём причина вызова? — допытывался Майер.
— Извините, Людвиг, но я не могу вам сказать, фюрер запретил… — виновато улыбаясь, ответил Гюнтер.
— Что ж, секретность, я понимаю… Хорошо, продолжайте нести службу, унтерштурмфюрер! — снова перешёл на уставное обращение Майер.
— Яволь, гауптштурмфюрер! — вытянулся Гюнтер и вернулся на пост.
«Интересно, что теперь будет? Поверит Гитлер или отбросит мою информацию не колеблясь, приняв её за бред свихнувшегося? Время покажет… Кстати, вот бы узнать, что с Алексом? Жив ли вообще?» — подумал он.