В пеpиод застоя в каждом институте, в каждой отрасли науки и культуры, в каждом направлении искусства складывался тип взаимоотношений, подобный описанному. При всей распространенности явления, любая конкретная "мафия своих" обладала лишь локальным влиянием, и борьба с ней имела шансы на успех.
Против "молодогвардейцев" сложилась сейчас довольно мощная оппозиция. В нее входят почти все "фэны", многие писатели-фантасты, такие известные, как А. И. Б. Стругацкие, К. Булычев, В. Михайлов, редакторы (например, В. Гаков), некоторые критики. Однако, результата не видно.
Александр Казанцев получает "Аэлиту" "за вклад в фантастику". А Дмитрий Биленкин умирает, не получив никакой премии. А Виктор Жилин умирает, не увидев ни одного своего значительного произведения напечатанным.
А Владимир Михайлов уходит с поста журнала "Даугава", журнала, тираж которого он увеличил во много раз. В стране идет перестройка...
Итак, приходится признать, что издательская мафия - явление по крайней мере не случайное, и несколькими десятками фамилий лица, заинтересованные в ее существовании, не исчерпываются.
Тем самым, мы завершили первый круг анализа и вновь вернулись к исходному фундаментальному вопросу. Ответы, лежащие на поверхности, оказались или совсем неудовлетворительными, или неполными.
Попробуем подойти к проблеме с другого конца.
Глава 2.
В одной из предыдущих работ я опредилил фантастику, как создание абстрактных моделей действительности, связь которых с реальным миром осуществляется лишь косвенно - через исследуемую проблему. Но любые модели будущего, даже близкого, неизбежно абстактны, поскольку мы знаем, (или думаем, что знаем) лишь тенденции развития, но не точные законы. Соответственно, связка "настоящее-будущее" нашего мира познается почти исключительно фантастикой, в то время как связка "прошлое-настоящее" находится в ведении классической литературы.
Хотелось бы быть правильно понятым: любое литературное произведение, независимо от того происходит ли его действие в античной греции, на фронтах первой мировой войны или в фотонном звездолете конца III тысячелетия, исследует прежде всего современность. (Исключение составляет, пожалуй, только поздний Лем.) Но можно изучать настоящее в его связи с прошлым, а можно искать в сегодняшнем дне черты грядущего. Оба эти подхода необходимы, и литературное осмысление мира возможно лишь при их диалектическом взаимодействии. Вот почему люди, противопоставляющие классику фантастике, не только демонстрируют безграмотность (фантастами были Гете, Гофман, Маркес, в широком смысле - и Руставели, и Гомер), но и по сути призывают уничтожить культуру, расчленив единый литературный процесс.
Если сравнивать литературу с магическим зеркалом, в котором общество видит себя, то фантастика и реализм - два мира по ту, и по эту сорону зеркала. Уничтожте один, разбейте зеркало, и второй тоже сразу исчезнет.
Обе ветви литературного познания существуют независимо друг от друга, питают друг друга, непрерывно переходят друг в друга (поскольку абстракность модели есть величина количественноя), однако, характер их взаимодействия зависит от конкретных исторических условий.
Рассуждая логически, в обществе, завершающем какой-то значительный этап своего развития, должно преобладать стремление к осмыслению достигнутого и господствовать классическая литература. В обществе же, находящемся на переломе своей истории, особое значение приобретает познание сладких и страшных искушений будущего; тенденция к осмыслению мира сменяется тенденцией к его изменению, и интерес к фантастике, предлагающей и анализирующей самые разные варианты этого изменения, неизмеримо усиливается. Реализм классика начинает казаться скучным и устаревшим, и он действительно будет таковым, пока маятник не качнется в обратную сторону. А тогда в свою очередь фантастика станет восприниматься как наивное и неглубокое развлекательное чтение.
Данная идеальная схема имела бы место, если бы литература развивалась совершенно свободно, и борьба школ никак не затрагивала бы интересы правящих кругов. Но для этого как минимум необходимо отсутствие упомянутых кругов. В реальном обществе все иначе.
Помните "Сказку о мертвой царевне и семи богатырях"?
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее..."
Разве царица желала узнать всю правду? Она сразу разбила зеркальце, лишь услышав:
"Ты прекрасна, слова нет,
Но царевна все ж милее..."
У нас нет основания считать, что общество - во всяком случае те, кто выступает от его имени, отнесется к своему магическому зеркалу лучше.
Здесь мы коснулись весьма деликатной темы взаимоотношения искусства и власти, художника и системы управления. Насколько я могу судить, они всегда антагонистичны.
Правящая группа должна подчинить социум своим интересам. Как правило, эти интересы не совпадают с устремлениями большинства. Противоречие можно снять силой, принудив людей выполнять приказы, но при этом быстро нарастает внутренняя напряженность. Опыт истории показал, что на штыках долго не удержишься.
Есть, однако, другой путь: убедить народ в том, что его цели совпадают с желаниями руководства., Подменив в сознании людей реальные общественные отношения выдуманными, идеальными. В рамках такой системы каждый человек считает себя полностью свободным, и опасные противоречия не возникают. Однако, подлинная свобода выбора определяется информированностью граждан, которая в данной социальной модели стремится к нулю. Общество настолько опутано последовательным, продуманным, многоуровневым обманом, что едва ли даже сами сотрудники аппарата управления понимают, какова же ситуация в действительности. Тем более, что гораздо приятнее верить собственной пропаганде.
"Правду... Я сам себе не говорил правду уже столько лет, что забыл, какая она..."
Общество уподобляется человеку, сознание которого спит. Функция искусства совпадает с функцией страшного сна: разбудить, во что бы то ни стало разбудить! Причем, не имеет особого значения, верит ли сам художник официальной пропаганде. Если он мастер и честный человек, то его творчество познает реальный мир, и исходные установки не способны повлиять на результаты исследования.
- "-Видите ли, - сказал Зурмансор, - статья, которую ждет от вас господин бургомистр, у вас все равно не получится. Даже если вы будете очень стараться. Существуют люди, которые автоматически, независимо от своих желаний, трансформируют по-своему любое задание, которое им дается. Вы относитесь к таким людям. (...) Собственно, я хотел вам польстить.
- В таком случае, я польщен, - сказал Виктор. - Однако, все эти разговоры к написанию пасквилей никакого отношения не имеют. Берется последняя речь господина президента и переписывается целиком, причем "враги народа" заменяются словами "так называемые мокрецы", или "пациенты кровавого доктора", или "вурдалаки из лепрозория"... Так что мой психический аппарат учавствовать в этом деле не будет.
- Это вам только кажется - возразил Зурзмансор. - Вы прочтете эту речь и прежде всего обнаружите, что она безобразна. Стилистически безобразна, я имею в виду. Вы начинаете исправлять стиль, приметесь искать более точные выражения, заработает фантазия, замучит от затхлых слов, захочется сделать слова живыми, заменить казенное вранье животрепещущими фактами, и вы сами не заметите, как начнете писать правду." (А. И Б. Стругацкие. "Время дождя")
Таким образом, любой творец, даже сам он считает себя совершенно лояльным, опасен для системы управления.
Искусство выполняет в классовом обществе дестабилизирующую функцию. Соответственно, правящие круги не могут не относиться к нему в лучшем случае настороженно. Чем больше оличается реальность от созданного пропагандой идеального образа, тем сильнее должен проявляться антогонизм деятелей искусства и управления, тем жестче будет функционировать система контроля над творчеством.
Разумеется, верно и обратное: чем строже контроль над искусством, чем тяжелее вызванная им деградация культуры, тем глубже отличия между декларируемыми и реальными целями правящего класса.
Глава 3.
Рассмотрим совместно умозаключения, к которым мы пришли в предыдущих главах.
Первое: в государственных системах с неявной эксплуатацией или - что то же самое - с информационным неравнеством неизбежна деградация литературы и искусства вообще.
Второе: степень деградации прямо пропорциональна глубине информационного неравенства.
Третье: из обратимости: структура общества может быть однозначно восстановлена по господствующей культуре.
Четвертое: фантастика, как одно из направлений художественного познания мира, исследует связь между настоящим и будущим, другими словами - наблюдает проявление будущего в настоящем.
Пятое-социальное значение фантастики наиболее велико в переломные моменты развития общества.
Наконец, шестое: из обратимости - отношение правящих кругов общества к будушему совпадает с отношением к фантастике.
В нашем распоряжении есть теперь все необходимое для того, чтобы дать ответ на поставленные вопросы. Но слишком важен результат, и потому мы не вправе ограничиваться одними лишь философскими рассуждениями, общими, абстрактными, а значит, и упрощенными. Мы не будем делать напрашивающиеся выводы до тех пор, пока не прийдем к другим - конкретно-историческим путем исследования.
Итак, проанализируем историю советской фантастики ф контексте общей истории нашего общества.
Эта глава - летопись поражения. Будем мужественны, и признаем его.
1917 Год. Великая революция и начало строительства совершенно нового общества, не меющего исторических аналогов. Начало сознательной истории человечества - по крайней мере, так считали тогда.
Мир казался простым, и именно прстота обернулась трагедией. Теории социализма не было (кстати, ее до сих пор нет.) Новые общественные отношения строились наугад - методом проб и ошибок.
Классический марксизм подсказал лишь одно: обобществление средств производства. Полагали, что этого достаточно, что дальше все получится само. Между тем, концентрация средств производстав в руках государства оказалась характерным явлением не только для социализма, но и для госкапитализма, особенно же - для той его разновидности, которую человечество назвало фашизмом.
Коммунисты 1917 года не знали, что такое госкапитализм. И о процессе перерождения они тоже не знали.
За это пришлось заплатить.
В условиях недостаточной разработанности теории общественного развития огромное значение приобрел ненаучный, "художественный" метод познания мира. Фантасты, исследующие связку "насторящее - будущее", стали разведчиками, призванными предупредить общество о грозящих ему опасностях и найти среди них верную дорогу.