Изгнанный со Шверника, я не придумал ничего лучше, как потащиться обратно к своему дому. Перебирал в голове варианты, как выжить деда и бабку. Надеялся всё-таки где-нибудь встретить мать: если её выгнали, то вряд ли она ушла дальше, чем к соседям. В конце концов, меня просто тянуло к родному месту: идти туда было, конечно, глупо, но шляться по незнакомым районам на ночь глядя — ещё глупее.
На скамейке возле своего подъезда я обнаружил Людмилу Васильевну. Она была седой, мрачной и сморщенной — в общем, именно такой, какой я и привык её видеть.
— Серёга! Ты, что ль?
— Ну здравствуй! Как ты так не постарел-то?
— А что, должен был?
— Да вроде как никто не должен, да однако ж все стареют. Кажись, ты такой же лет сорок назад был! Это ведь ты мне с коляской помог тогда, да?
— А! — Я ухмыльнулся. — Не забыли.
— Да уж как тебя забудешь! Ты мне такого тогда наболтал, у меня едва волосы дыбом не встали. Так что помню. Я в маразм ещё не впала.
— А как милицию вызвали — помните?
— Помню, помню, Серёженька. Ты уж прости меня, дуру такую! Испугалась я очень. Где это видано: приходит новый знакомый в гости и тут же на власть бочку катит… Но тебя ведь опустили? Ты ведь эти сорок лет в тюрьме не пробыл? — бабулька обеспоикоилась.
— Нет, не пробыл. В тот же день меня и выпустили.
— Ну и слава Богу. Где ж ты был?
— Да долгая история…
— Торопишься?
— В общем-то, нет.
Торопиться мне некуда.
— Присядь тогда со мной, — сказала бабка.
Я присел.
— Объясни мне, Серёга, какое-такое тут чудо. Вот жили себе Колобковы. Потом вдруг исчезли и ты в их квартире возник. А потом ты тоже сгинул. И ни слуху, ни духу про всех вас. Сорок лет квартира пустовала. И вот снова Колобковы появляются! И точно такие, как были, ни капли не постарели! Юрка всё ещё школьник, Петровна моложе меня… А теперь вот и ты объявился! В морозильнике вас, что ли, всех держали? Или что? Неужто это всё… машина времени?..
— Она самая, — сказал я равнодушно, по-простому. Мне было всё равно, поверит мне Людмила или нет.
— Так значит, ты и правда путешественник во времени… Точно как и сказал мне тогда, при советской власти…
— Угу. А вы не верили.
— Кто же сходу в такое поверит!.. Но, слушай, и правда, ведь всё же сбылось, как ты говорил-то! И пить Горбачёв не давал, и Союз развалили… И Славочка успеха мой добился… Только сел вот, бедный…
— Да, — вздохнул я. — Всё сбылось. Хотел я историю поменять, да не получилось… Поменял лишь свою собственную. Теперь меня вроде как нету на этом свете.
— Как-так нету? Вот же ты!
— А кроме, как в 83 году, вы меня помните?
— Так тебя ж с тех пор не было!
— «Не было»… Был я, ещё как! Вырос в этом подъезде, у вас на глазах. Вы меня с садика знали! И мать мою тоже… Кстати, вы не видели её?
— Кого — её?
— Да мать мою.
— А кто она?
— Понятно… — Я вздохнул. — В общем, получается, что из-за этого злополучного путешествия во времени у меня теперь нет ни родителей, ни документов, ни знакомых, ни незнакомых… Никого, в общем, нет! И меня самого, значит, тоже. Колобковы из квартиры меня выгнали. Так что я теперь ещё и бомж.
— Вот так история…
Бабка задумалась. А потом произнесла:
— А ты знаешь, что, Серёга? Ты признайся: ведь я тебе нравилась. Ты ведь не просто с коляской помог-то. И не просто так с цветами притащился. Да ещё и целоваться лез потом!
— Ну и что, — буркнул я. — Мало ли кто кому нравился при коммунистах…
— Ну так это… Я согласна!
— На что?
— На всё на это… Ты не смотри, что я старая! Я там, внутри, ого-го ещё! Мужика-то не хватает, знаешь как?..
Я растерялся:
— Людмила Васильевна…
— Давай просто «Люся». Как раньше. Ты же знаешь, какая я раньше была-то! Для тебя я, наверное, всё ещё молодая.
— Ну…
Сказать ей, что нет, что вообще-то ещё тогда она в моей голове была уже старой, я не решился. Обидится. Или решит, что совсем извращенец. Хотя… Всё едино.
— Айда ко мне, Серёжа, — между тем, сказала «Люся». — У меня квартира неплохая, сорок метров. Иногда что починить бывает надо, иногда открутить-прикрутить… Будем вместе новости смотреть, чай пить… А как женщина я тебя не хуже молодых удовлетворю, вот увидишь!
Я подумал, что трахаться со старухой это совсем уж капец. Потом подумал, что идти вообще-то некуда. Потом ещё подумал, что, в общем-то баба и есть баба, и что умереть девственником было бы обидно. А потом я спросил:
— А борща вы мне сварите?
— Сварю, сварю, Серёженька, — ответила Людмила.
И я согласился.