Пока меня вели в ментовку, я пытался объяснить, что произошла чудовищная ошибка.
— Товарищи милиционеры! Эта Людка наизнанку вам всё вывернула! Ни на какие антисоветские действия я её не подбивал! Да такого патриота СССР, как я, ещё поискать-то! А она просто злыдня, людей ненавидит! Вечно злится на шум, а я, что, виноват, что тут слышно всё?! Дом так построен! Пусть ковёр на потолок повесит! Я причём?
— Не волнуйтесь, гражданин, разберемся, — ответил один из милиционеров.
По его интонации ощущалось, что не больно-то он мне поверил. Смотрит так, будто я его классовый враг… И наверное, про звукоизоляцию напрасно я сказал: это могут расценить как очернение советского домостроения…
— А вообще-то дом у нас хороший. Дом отличный. Только при советской власти такие дома могут строиться! Это очевидное достижение партии и правительства! — поправился я.
— Хорош изгаляться, — холодно отозвался сопровождающий.
Я загрустил пуще прежнего. Но всё же решил не сдаваться. Как-никак, моя деятельность это единственный шанс для СССР! Если посадят меня за антисоветскую агитацию, кто же тогда Горбачёва и Ельцина остановит? Нет уж, буду я сражаться до последнего!
— Вообще-то, товарищи милиционеры, я Людмилу не против советской власти агитировал, а как раз даже за неё! Эта дура ничего не поняла! Я сказал ей, что спасать Союз нам надо! Предлагал спасать вместе, а она по скудоумию своему всё извратила…
— От кого его спасать-то? — обронил один из милиционеров.
— От внутренних врагов, продавшихся Западу! — выпалил я, не задумываясь.
— Каких врагов? Буржуев? Кулаков? Дворян? Кадетов? — спросил мент насмешливо. — Ты с какого дуба рухнул, дядя? У нас социализм еще при Сталине построили. А теперь он развитой — слыхал такое? Нет врагов, все советские люди!
— Сто процентов партию поддерживают! — Добавил второй то ли в шутку, а то ли всерьёз. — Все, ёпта, в едином порыве!
— Вы просто не знаете, что в высокие кабинеты уже прокрались изменники, — буркнул я.
— Вот это и есть очернение советской действительности.
— За такие разговоры ты и сядешь.
В отделении я вновь увидел Рогожкина. Я его узнал, он меня — тоже.
— Колобков?! Снова вы?
— Я.
— Что он натворил?
— Соседка утверждает, что пытался разводить антисоветскую агитацию.
— Абсурд! — Вставил я. — Я не вставил ей, поэтому и бесится!
— Помолчите, Колобков, — сказал Рогожкин.
— Да его, блин, не унять! Такой болтливый! — Сообщил один из милиционеров. — Всю дорогу строил из себя шута горохового! Рассказывал, какой он патриот и как ему якобы надо спасти от кого-то там СССР.
Рогожкин нахмурился:
— У меня вчера он эту же комедию ломал. Полчаса придуривался вместо того, чтоб по-человечески сообщить место работы и то, что он не на смене. Что вы вытворяете, Колобков? Специально в тюрьму сесть хотите?
— Никак нет.
— «Никак нет»! А что тогда? Пытаетесь отвлечь силы милиции, чтобы помешать ей заниматься настоящими преступниками?
— Нет, и в мыслях не имел!.. Товарищ милиционер! Это не я вас от работы отвлекаю, а Людка! Ну, та, что ноль-два позвонила! Я с ней просто о жизни болтал, а она что надумала! Говорю ей: о Родине надо заботиться! Мало ли, случиться-то что может! Вдруг враги какие вылезут! А она, овца, решила, будто я Политбюро хочу обидеть… Да я за Политбюро жопу порву, кому хочешь!..
Сзади послышался резкий короткий смешок.
— Кто наряд вызвал? — спросил Рогожкин.
— Слесарёва. Дом семнадцать по улице Софьи Перовской.
— Ясно всё. Эта дамочка стабильно вызывает нас четыре-пять раз в год. Полоумная тётка! То соседи там ребёнку спать мешают, то бабки у подъезда её якобы убить хотят…
— Да, я тоже её помню, — сообщил один из тех, что привели меня. — Прошлый раз, как приезжал к ней, она клинья подбивала. Говорила, одиноко ей живётся…
— Может, ей просто нравится видеть у себя дома мужчин в форме? — Улыбнулся второй.
Я немного расстроился: Васильевна, выходит, ко всем клеилась. А я-то подумал… Блин, мозги надо было включить, притом, сразу! Если он в старости обожает звать ментов по поводу и без, то почему бы ей не быть такой и в молодости?! Дурень я тупой!
— Ладно, — заключил Рогожкин. — Получается, одна умалишённая жалуется на другого себе под стать… Я с этим бредом возиться не буду! Напишите, что вызов был ложный.
— Но антисоветская агитация… — Начал один из милиционеров. — Этим, наверно, должно КГБ заниматься…
— Вот пусть и занимаются. Пускай ловят этого придурка, я не против! Они в нас, милиционерах, врагов видят. А я, что, им помогать буду? Пускай сами свой план выполняют! А мне не до этого, знаешь ли. У меня у тёщи нынче день рождения — так я ей подарок ещё не купил. А ты мне — «КГБ»…
Я спросил:
— Так я могу идти?
— А вы, гражданин Коробков, радоваться-то не спешите, — переключился на меня Рогожкин. — Я к вам на работу позвоню. Помню, что вы с «Красного компрессора». Загадка, конечно, как такого клоуна начальником цеха могли назначить… Ну да ладно. Пусть вас коллектив перевоспитывает.
— Понятно, — сказал я, скрывая радость о того, что коллектив завода, где я всё равно не собирался работать, подумает плохо про деда-предателя. — Буду исправляться под чутким руководством трудовых товарищей… А идти-то всё же можно?
— Только скажите сначала: зачем вы всё это устроили? Только вот честно. К чему этот цирк про спасение Союза и про машину времени?
Я хотел ещё раз сказать правду, но не стал. Всё равно не поверит! Моему делу менты не помощники, так что убеждать их бесполезно. Главное — скорей свалить отсюда.
— Я тренируюсь для поступления в эстрадно-цирковое училище, — ляпнул я. — Простите, товарищи, за беспокойство. Я так репетировал.
— Ясно, — ответил Рогожкин. — Я так и подумал.