Наши пути разошлись на льду Чудского озера. Трувор ушел в Изборец, а я со своими – в сторону будущего Финского залива.
Расстались тепло. Мы ведь теперь не просто друзья – родичи.
На прощанье Трувор заверил: если будет нужда, Изборец всегда открыт для меня, а его дружина встанет рядом с моим хирдом. Напомнил: хочу я того или нет, но я теперь тоже варяг. И так считает не только он, но и Ольбрад Синеус, так что ярл Ульф Хвити при желании может называть себя не только ярлом, но и князем и рассчитывать на поддержку братства.
Именно так. Братства. Потому что все варяги суть братья друг другу. И наконец-то мне приоткрылась великая тайна: откуда есть пошло великое варяжское племя[11].
– Мы, варяги, живем здесь не так давно, – рассказывал Трувор. – Прадед моего прадеда родился здесь и поклонялся Перуну, как и мы. Однако старые люди из тех, что платят нам дань, говорят, что мы пришлые, и называют нас роутси, что значит: дружина на воде. Это потому, что предки наши пришли сюда на кораблях.
– А почему вы называетесь варягами? – спросил я. – Что вообще значит это слово?
– Не могу тебе ответить, – покачал головой мой тесть. – Я слышал от свеев, что это переиначенное «варг», что значит «волк». Однако волк особый, волшебный. Ты понимаешь, о чем я, если слыхал о Фенрире…
– Слыхал, – ответил я, припоминая увлекательные рассказы Стенульфа, коих я наслушался в первую мою зиму на Сёлунде. Фенрир – чудовищное порождение скандинавской мифологии. – Фенрир и его сыновья…
– Да, – подтвердил Трувор. – Варги.
Он помолчал немного, пропуская меж пальцами длинные усы и глядя куда-то сквозь меня, будто вспоминая что-то важное.
Однако я знал: он не вспоминает, он помнит. Здешние запоминают такие вещи накрепко. Слово в слово. И потом так же, слово в слово, рассказывают детям и внукам. Это единственный способ сохранить прошлое тем, у кого нет письменности. И надо отметить, способ замечательный, потому что я не раз слышал истории тех же данов о своих прапрапрадедах, рассказанные так, будто это происходило совсем недавно. Мелочи забывались, а вот настоящие деяния – никогда. И человек благородного происхождения, вроде того же Рюрика, к примеру, запросто мог перечислить две дюжины своих предков вплоть до божественного прародителя Фрейра-Ингве.
Нет, Трувор не вспоминал: он переживал прошлое. А заодно выбирал, какими из родовых тайн стоит поделиться со мной.
– Варги, – повторил он. – Божественные волки, которые когда-нибудь зададут жару вашим нурманским богам! – Трувор засмеялся. – Но так говорят свеи, – продолжал он. – А вот мой дед рассказывал, что его отец вместе с братьями несколько лет служили за золото императору ромеев, и там таких, как они, называли варангами. То есть чужеземными стражами. Но дед не помнит почему. Может, это и есть варяги, переиначенные на ромейский лад. Я тоже знаю об этом только то, что в Миклагарде[12] нас по-прежнему называют варангами. Да и важно ли, почему мы зовемся варягами? – Трувор поглядел на меня, но я молчал.
Не мог же я сказать: мне просто любопытно. Я ведь знаю, что значит для Трувора память предков, память, которая хранит хорошее и плохое, победы и поражения, славу и позор, всё, что потом обеспечит бессмертие деяний самого Трувора в памяти потомков.
– Почему меч зовется мечом, а смерть – смертью? – задумчиво произнес Трувор Жнец. – Может, в нас и течет кровь Фенрира, но нам нет нужды оборачиваться волками, чтобы сражаться с вашими ульфхеднарами – волкоголовыми. Перун Молниерукий дарит нам силу. Этого довольно. Перун щедр. Он щедр к нам, природным варягам, и к тем, кто готов поклониться ему. Тот, кто принесет ему клятву и станцует на его празднике, может надеяться, что Перунова сила войдет в него, когда придет время настоящего Перунова танца, танца битвы. Ты танцевал для него, брат мой и муж моей дочери! Ты танцевал лучше, чем рожденные природными варягами, ведь Перун позвал тебя, и ты пришел. И ты встал в круг, и я до сих пор помню, как струилась по нашим клинкам его Сила. И мы еще спляшем вместе, зять и брат мой Волк! И в бою, и на празднике. Боги войны ревнивы, но они расположены ко всем нам, к тем, кто живет с клинками в руках. Когда я ходил по северным морям под знаменем Хрёрека, я временами обращался и к вашим богам, ведь они сильны на Северном Пути. И потому говорю тебе: когда ты здесь, то ничто не мешает тебе призвать Силу Перуна Молниерукого в твои руки и твои клинки. Ты славный воин, и крови врагов, которую ты пролил и прольешь еще, хватит на всех богов Валхаллы и Ирия!
Я не стал спорить. Трувор прав. А мое отношение ко всем этим языческим богам трудно назвать верой, но учитывать их присутствие и возможные бонусы и минусы этого присутствия мне придется. Да и Перун в моем понимании ничуть не хуже Тора и гораздо, гораздо лучше Одина. Хотя бы потому, что он не требует от последователей украшать дубы «желудями» из человеческих тел. Так что спорить с Трувором я не буду. Я слишком дорожу его дружбой, а он – моей. И он доказал это, выбирая между мной и Рюриком.
– Да, – сказал я. – Ты прав. Мы еще встанем с тобой в один строй, Трувор Жнец! И – горе тогда нашим врагам!
– Так и будет, брат! – отозвался Трувор, обнимая меня на прощанье. – Они увидят наш гнев!
«Смоленск!» – мысленно произнес я.
«Смоленск!» – так же мысленно подтвердил Трувор.
Но вслух мы не сказали ничего. Чтоб не спугнуть.
Излагаемая мною сейчас версия является в первую очередь версией литературной. Как историк, я склонен считать так называемый норманнский вариант куда более вероятным. Однако и то, что моему герою рассказывает Трувор (который и сам, вполне возможно, не исторический персонаж, а результат неверного перевода), тоже имеет право на существование, пусть и с куда меньшей долей вероятности. Потому считать сей вариант фантастическим вымыслом автора нет оснований.
Напомню: это скандинавское название Константинополя.