19 сентября наша лодка покидала Ленинград. Мы вышли из устья Невы и следовали огражденной частью Морского канала. Вслед за нами и впереди нас нескончаемой вереницей тянулись отремонтированные и недостроенные корабли, вспомогательные суда, буксиры, катера, другие подводные лодки. Зрелище было печальным и торжественным.
При выходе из огражденной части канала мы увидели линейный корабль "Октябрьская революция". Он вел артиллерийский огонь по берегу, занятому врагом. Мощнейший грохот его орудий, казалось, сотрясал всю Невскую губу.
Вдруг линкор снялся с бочек и, не прекращая огня, пошел по каналу. Мы сначала не поняли, чем был вызван такой неожиданный маневр, но, когда появилась вражеская авиация, обстановка прояснилась.
Фашистские летчики, не обращая на нас никакого внимания, ринулись на линкор. Зенитчики корабля открыли огонь. Линкор окутался пламенем выстрелов. Он оказался как бы в центре огненной полусферы: с носа, с кормы, с бортов, с башен главного калибра, с мостиков фок- и грот-мачты - отовсюду била зенитная артиллерия и зенитные пулеметы.
Несколько самолетов, вспыхнув факелами, врезались в воду. Но одна из бомб попала в корму. Оттуда столбом повалил густой черный дым.
Мы смотрели друг на друга с тревогой: "Неужели фашисты выведут корабль из строя?" Но нет. Вскоре пожар в корме был ликвидирован, а немецкие самолеты отогнаны. Линкор продолжал вести огонь по противнику всеми орудиями главного и противоминного калибров.
Спустя несколько лет, уже после войны, я ехал поездом из Москвы в Мурманск. В одном со мною купе находился мужчина в штатском с рядом орденских планок на пиджаке. Как водится, разговорились. И тогда я узнал, что мужчина майор интендантской службы в отставке и что в войну он служил на "Октябрьской революции".
- А ведь я видел, как ваш линкор отразил налет фашистской авиации, сказал я. - Правда, в корму одна из бомб все же угодила.
- Я как раз и был расписан по боевой тревоге в корме,- ответил мой спутник.- Там у нас в салоне флагмана был развернут лазарет. Рядом - кладовые с различным имуществом. Взрывом, конечно, все разнесло, и несколько человек погибло, но пожар мы ликвидировали довольно быстро...
20, 21 и 22 сентября наша лодка простояла в Кронштадте. Мы готовились к выходу в море на коммуникации противника для ведения боевых действий. Именно в эти дни фашисты предприняли массированные налеты на Кронштадт и на корабли флота. Сотни самолетов волна за волной налетали на морскую крепость. Их задача была ясна - уничтожить флот.
Грохот взрывов, свист осколков не утихали ни на час. Валились в парке вырванные с корнем деревья, вздымались фонтаны всплесков в гаванях, рушились здания и причалы. Флот отражал атаки фашистской авиации сосредоточенным огнем всех кораблей. Навстречу вражеским самолетам (а в налете одновременно участвовало от 60 до 80 машин) взлетали наши истребители с Кронштадтского аэродрома. Их было мало - пять или шесть тупоносых И-16. Силы неравные. Но мужественные летчики смело бросались в атаки. Был плотным и огонь наших зенитчиков. Вражеская авиация несла немалые потери.
По приказанию командира в ночь на 23 сентября я получил последние данные об обстановке в штабе бригады подводных лодок, нанес их на карту. Затем сверил курсы с учетом фарватеров и минных полей и побежал на катер, который ожидал меня у причала в районе Итальянского пруда.
В это время начался очередной налет. Снова загрохотали взрывы, опять вступила в действие наша зенитная артиллерия. Было такое ощущение, что все бомбы летели на наш катер. Но он благополучно добрался до подводной лодки. Около 22.00 "Щ-310" пошла на выход из Военной гавани. А бомбы рвались вокруг: на морзаводе, на молу у Лесных Ворот, в бухте рядом с бортом лодки.
Выйдя на Большой Кронштадтский створ, мы легли на курс в открытое море. Стояла прозрачная сентябрьская ночь, чуть-чуть пронизанная первой осенней прохладой. Картина, которая открывалась нашему взору, была жуткой. Всюду пожары - в Кронштадте, Ораниенбауме, Петергофе, Стрельне. Полыхало пламя на Лисьем Носу. Вполнеба расплылось зарево пожаров в самом Ленинграде. Казалось, вся Балтика была в огне...
Блокада в наших судьбах
Героическая защита колыбели революции - Ленинграда, ныне города-героя, оставила глубокий след в памяти советского народа. Беспримерное мужество проявили бойцы сухопутного фронта. Стиснутые кольцом блокады, при ограниченном подвозе боеприпасов, горючего, продовольствия, они отразили яростный натиск врага, отстояли город.
В тяжелейшем положении оказался Краснознаменный Балтийский флот. По существу, он был как в бутылке, горло которой плотно закупорили фашисты. Надводные корабли могли базироваться только в Кронштадте и Ленинграде, находившихся под непосредственным воздействием авиации и артиллерии врага. Поэтому корабли часто меняли места стоянок, тщательно маскировались, но даже в таких стесненных условиях оказывали своим артиллерийским огнем существенную поддержку сухопутному фронту.
Исключительно ответственная задача легла на плечи подводников. Необходимо было доказать, что балтийцы действуют не только у стен Ленинграда, но и в глубоком тылу врага, на просторах Балтийского моря, непосредственно у побережья противника.
В то же время прорваться из Финского залива в Балтику было необычайно трудно. На двухсотсемидесятипятимильном пути требовалось преодолеть несколько мощных противолодочных рубежей. После войны подсчитали, что вероятность прорыва составляла 20-30 процентов. Это означает, что из десяти лодок в Балтику теоретически могли прорваться только две-три. Теоретически, но не практически. Преодолевая минные заграждения и ожесточенное противодействие противолодочных сил, подводники успешно действовали на коммуникациях врага, топили его корабли и суда, перевозившие войска и боевую технику.
Героически проявил себя рабочий класс Ленинграда. В условиях блокады, при острой нехватке запасных частей, электроэнергии, материалов, под жестоким огнем артиллерии, под бомбежками, в голод и холод, рабочие, инженеры и техники выполняли сложные работы по ремонту и постройке новых кораблей и боевой техники, изготовляли боеприпасы и даже новое оружие. Так, только за блокадную зиму 1941/42 года на ленинградских заводах было подготовлено к боевым действиям 36 подводных лодок.
Личный состав Военно-Морского Флота вступил в то время в тесный контакт с создателями оружия и техники, с людьми, которых в годы войны уважительно называли тружениками тыла. Это обусловливалось спецификой строительства и ремонта кораблей. К примеру, танкисты или летчики в военную пору не принимали участия в изготовлении своих боевых машин. Им не было нужды находиться на заводах: после испытаний танки и самолеты поступали с оборонных предприятий на фронт.
Моряки практически с самого начала строительства корабля - на заводе. Также и во время ремонтов. В годы блокады именно экипажи кораблей выполняли основной объем работ, трудились рука об руку с заводскими специалистами.
И именно в таком совместном труде, в тесном общении, на мой взгляд, зримо проявляется одна из главных закономерностей нашей жизни - единство советского народа и его армии.
Во время блокады Ленинграда "Щ-310", как и другие подводные лодки, возвратившиеся из боевых походов, дважды побывала в ремонте. В исключительно тяжелых условиях экипаж совместно с рабочими судостроительных заводов восстанавливал боеспособность корабля. И мне хотелось бы рассказать об этом подробнее, так как победа под Ленинградом ковалась и в схватках с противником на полях сражений, и в заводских цехах, у станков, и на стапелях.
Однако сначала о нашем втором боевом походе в сентябре - октябре 1941 года. Боевая позиция была определена в районе острова Гогланд, находящегося в 100 милях от Кронштадта. Рядом, на других позициях, выполняли боевые задачи другие наши подводные лодки. Командование Балтийским флотом считало, что фашисты могут предпринять попытку прорыва своих тяжелых кораблей к Кронштадту с задачей подавить береговую оборону и уничтожить наш флот, который с войсками фронта оборонял Ленинград.
И надо сказать, что для подобной операции противник располагал достаточными силами. Контр-адмирал Ю. А. Пантелеев, в то время начальник штаба флота, писал: "Можно было ожидать появления в наших водах одного современного линейного корабля, четырех крейсеров, свыше трех десятков эскадренных миноносцев, до восьмидесяти подводных лодок, большого количества торпедных катеров и тральщиков. К этому еще приплюсовать 71 боевой корабль финского флота". Добавлю, что, по данным разведки, фашисты сосредоточили только в районе Або-Аландских шхер линейный корабль "Тирпиц", тяжелый крейсер "Адмирал Шеер", легкие крейсера "Нюрнберг" и "Кёльн", шесть эскадренных миноносцев.
Наша задача, как и задача других сил флота, состояла в том, чтобы не допустить прорыва гитлеровцев к Кронштадту.
До конца октября мы находились на позиции в положении немедленной готовности для атаки противника. Под Ленинградом шли тяжелые бои, неутешительные сообщения поступали и с других фронтов, простиравшихся от Баренцева до Черного морей.
С началом боевых действий все маяки были погашены, радиомаяки отключены, навигационное ограждение - снято. Требования же к точности кораблевождения неизмеримо возросли. А Балтийский театр - один из самых сложных для плаваний. Особенно для подводных лодок. Он будто нарочно создан неудобно для них: малые глубины, множество отмелей, банок. Узкости, заливы и шхеры служили отличным укрытием для противолодочных сил: охотников за подводными лодками, торпедных и артиллерийских катеров. Сравнительно небольшие размеры Балтики позволяли вражеской авиации держать под контролем все водное пространство. Смертельную угрозу таили мины. Подсчитано, что враг за время войны выставил на этом театре десятки тысяч мин. Море, особенно Финский залив, было буквально засыпано ими. В общем - штурманам в таких условиях приходилось нелегко.
В училище я получил достаточную практику в навигационной прокладке, в использовании технических средств кораблевождения. Однако, честно говоря, наша подготовка к плаваниям в условиях военного времени оказалась недостаточной. Нас, по существу, не учили вести прокладку с помощью минимума навигационных средств без всплытия и а поверхность, без определения места по маякам или другим береговым ориентирам.
Говорю об этом не для того, чтобы посетовать на некоторые изъяны предвоенной подготовки командного состава флота, а затем, чтобы лишний раз заострить внимание на важнейшей закономерности, гласящей, что обучение любого военного специалиста необходимо всегда вести с учетом экстремальных условий, неизменно возникающих в условиях военного времени.
На современных кораблях множество совершенных навигационных приборов: специальные навигационные системы, отличные гирокомпасы, эхолоты, лаги, радиопеленгаторы. Они во многом облегчают работу штурмана. Однако если эти приборы в боевой обстановке вдруг одновременно выйдут из строя, как он себя будет чувствовать один на один с самой простейшей навигационной аппаратурой? К подобным ситуациям нельзя готовиться мысленно, теоретически. Именно в мирное время нужна серьезная, постоянная практическая подготовка. Однако, как я заметил, редко еще во время дальних плаваний штурманы получают вводные, способствующие выработке навыков в использовании ограниченных в количестве и простейших по устройству навигационных средств. А почему бы не дать хотя бы такую вводную: "В вашем распоряжении секстан и компас. Вся остальная аппаратура вышла из строя". Если при этом штурман, находясь в океане, в течение недели справится со своими обязанностями, то он, несомненно, получит закалку на будущее, будет готов к работе в сложнейших условиях.
Поскольку подобного тренажа я до войны не получил, пришлось доучиваться самостоятельно во время боевых действий. Тогда приобрел значение метод определения места корабля по сличению характерных глубин. К счастью, на нашей лодке был установлен новый по тем временам прибор- эхолот. С его помощью я тщательно следил за глубинами, научился замечать характер их изменения и сличать с глубинами, нанесенными на карту.
За всю войну эхолот ни разу не подвел меня. Впрочем, и другие электронавигационные приборы (гирокомпас, лаг), изготовленные на отечественных заводах, действовали в основном безотказно. Этому во многом способствовала их падежная конструкция. Кроме того, четкая работа аппаратуры зависела от людей, обслуживавших ее. Особенно хотелось бы выделить командира отделения штурманских электриков старшину 2-й статьи Ивана Сергеевича Бурова.
Внешне невидный, он исключительно добросовестно выполнял свои обязанности. Порой мне казалось, что он относился к приборам, как к живым существам. Без конца холил и лелеял их. Буров был первоклассным специалистом и большим тружеником. Я не могу припомнить, когда видел его спящим. Глубокой ночью, ранним утром, в послеобеденное время, - когда ни посмотришь, Буров всегда трудился. Что-нибудь подчищает, смазывает, а то мастерит какую-нибудь деталь под мерный гул ротора и пощелкивание следящих систем гирокомпаса. Кстати, краснофлотцы назвали гирокомпас "Тамарой". Почему его так окрестили - не знаю. Но иначе никто в экипаже этот жизненно важный для нас прибор не называл.
Имелись на корабле и резервные средства кораблевождения - магнитные компасы. Их было три: рубочный - для обеспечения плавания в подводном положении и два - вне прочного корпуса в специальных герметических муфтах, рассчитанных на максимальную глубину погружения...
...Фашисты так и не предприняли ни одной попытки прорыва в Финский залив. Почему? Трудно сказать. Но думаю, что причин несколько. По всей вероятности, учитывая сложную минную обстановку в Финском заливе, они не хотели рисковать кораблями. Могла быть и другая причина. К тому времени, о котором идет речь, оба берега Финского залива находились в руках врага: гитлеровцы стояли у стен Ленинграда. Балтийский флот, как я уже говорил, был как бы закупорен в бутылке. Уповая на скорое падение Ленинграда, враг надеялся попросту захватить невредимыми наши корабли. Возможно, командование немецкого флота руководствовалось и другими соображениями, однако факт остается фактом: располагая значительными силами, противник не рискнул прорваться в Финский залив.
Что же касается транспортных средств, то они по-прежнему встречались крайне редко, в самой непосредственной близости от берега, где их не могли атаковать лодки. Кроме того, у нас родилось серьезное подозрение, что некоторые фашистские суда на коммуникациях, связывавших Германию со Швецией, попирая международные нормы и правила, вместо своего флага поднимали шведский. А мы, считая, что перед нами судно нейтральной страны, не могли атаковать его.
В конце октября подводной лодке "Щ-310" было приказано возвратиться в Кронштадт. Оттуда нас почти сразу направили в Ленинград на завод. Мы вошли в Неву, которая была уже схвачена тяжелым льдом. Остерегаясь погнуть волнорезы торпедных аппаратов, Ярошевич приказал перевести лодку в позиционное положение. Корпус ушел под воду, мы вошли в заводской ковш, где уже находились другие ремонтирующиеся лодки - "К-54", "Л-21", и ошвартовались по корме нашей боевой подруги "Щ-311".
Экипажи ремонтировавшихся лодок в свободное время готовились к борьбе на сухопутье. Меня, например, обязали проводить с моряками тактические занятия. Но главная наша задача - в срок и качественно произвести ремонт.
Знакомый завод в ту пору трудно было узнать. Людей почти не видно. В результате прямых попаданий артиллерийских снарядов цеха стояли черные, обгоревшие. Повсюду в земле были вырыты щели. И все же жизнь здесь не замирала, работа не прекращалась. В корпусном цеху, рядом с которым мы стояли, изготавливались башни к танкам, строились мониторы и бронекатера.
Нашей лодке предстоял серьезный ремонт. Следовало заменить оба дизеля, которые полностью выработали все мыслимые и немыслимые моторесурсы. В обычных мирных условиях - это дело большой сложности, а в войну, да еще в городе, схваченном в жесткое кольцо блокады, оно было во много раз сложнее и казалось вообще неосуществимым. Но мало ли в годы Великой Отечественной войны было такого, что казалось неосуществимым, и тем но менее благодаря воле, самоотверженности, мужеству советских людей осуществлялось.
Главная проблема - где достать новые дизеля. Из другого города их не получишь. Дорога жизни тогда еще не действовала, да вряд ли даже по ней можно было доставить груз весом в десятки тонн.
- И все же дизеля мы должны найти... Должны, - ив раз говорил Ярошевич старшему механику Михаилу Сергеевичу Кувшинову, на плечи которого легла основная тяжесть ремонта.
Сейчас кажется удивительным, во дизеля были найдены. Помог замечательный человек, главный строитель завода Константин Филиппович Терлецкий. Он был уже в годах, но сохранял бодрость и жизнерадостность. Еще в дореволюционное время Терлецкий служил на подводном флоте, командовал лодкой типа "Барс". После революции руководил Балтийским судостроительным заводом, а затем его назначили главным строителем на другой судостроительный завод.
Константин Филиппович был высококвалифицированным специалистом. Как корпуснику ему не было цены. Но более всего нас поражала его уникальная память. Мне запомнилось, что ни разу не получал от него отказа. Он, бывало, наморщит лоб, пошевелит своими великолепными пушистыми усами, а затем произнесет:
- Идите в третий склад, скажите кладовщице, что на второй полке, в шестом ряду справа, находится ваша деталь. Пусть выдаст ее.
Вот и в тот раз, размышляя о том, где достать дизеля, Терлецкий вспомнил, что в устье Невы затоплена фашистской авиацией недостроенная плавбаза подводных лодок "Литвинов".
- Помнится мне, - говорил Константин Филиппович нашему командиру, - что не успели поставить на нее два новых дизеля, предназначенных для зарядки аккумуляторных батарей. Уверен, они находятся где-то на Балтийском заводе.