- Вы сами виноваты, - кричал я в ответ. - У вас все войска сбиты в кучу, в них ничего не стоит попасть!
- Это у меня такая стратегия. Не обсуждать мою стратегию! Я старше вас и выше чином.
- Как это "выше чином", когда я командую армией?
- Не возражать, молокосос! - гремел полковник.
Игра продолжалась часа два, и за это время я успешно рассеял почти все силы противника и закрепился на подступах к его крепости.
- Сдаетесь? - крикнул я.
- Ни за что! - заорал полковник. - Ни за что! Сдаться проклятому гунну? Никогда!
- Ах так! Тогда я двигаю вперед саперов, - пригрозил я.
- Зачем это вам понадобились саперы?
- Чтобы взорвать вашу крепость, - ответил я.
- Не положено, - сказал он. - Это против правил войны.
- Ерунда! - сказал я. - Вот немцы не очень-то считались с правилами войны.
- Какое гнусное коварство! - возопил он, когда я успешно подорвал его укрепления.
- Сдаетесь или нет?
- Нет! Буду сражаться за каждую пядь земли, проклятый варвар! - кричал он, резво ползая на четвереньках по полу и лихорадочно передвигая свои войска. Но эти отчаянные усилия не спасли его: я загнал его в угол и добил из пушек.
- Тысяча чертей! - вскричал полковник, когда все было кончено, вытирая мокрый от пота лоб. - Никогда не видел, чтобы человек так играл. Как же вы научились так чертовски метко стрелять, если раньше не играли?
- А я играл в другую игру, вроде этой, но мы стреляли шариками, сказал я. - Стоит только набить руку - и это уж... навсегда.
- Черт побери! - воскликнул полковник, созерцая свою разгромленную армию. - Но все же это была славная игра и славная битва. Еще сыграем?
И мы играли, играли без конца, и полковник все больше горячился, а когда я наконец взглянул на свои часы, то с ужасом увидел, что уже час ночи. Игру закончить мы не успели, поэтому пришлось оставить все, как было, а на следующий вечер я пришел снова, и мы ее доиграли. Я стал проводить у полковника два-три вечера в неделю; мы разыгрывали сражения в большой комнате, и ему это доставляло огромное удовольствие - почти такое же, как и мне.
Но вскоре моя мама объявила, что дом наконец найден и нам пора уезжать из Лондона. Я был глубоко огорчен. Значит, мне придется бросить работу, расстаться с моим другом мистером Беллоу и с полковником Анструтером. Мистер Ромили был безутешен:
- Мне никто не сможет заменить вас. Никто.
- Ну, кто-нибудь обязательно найдется, - сказал я.
- Да, но он же не сумеет так украшать аквариумы и вообще... Прямо не знаю, что я буду без вас делать...
В тот день, когда я окончательно уходил от него, он со слезами на глазах преподнес мне кожаный бумажник. На внутренней стороне было золотом вытеснено: "Джералду Дарреллу от товарищей по работе". Я немного удивился, потому что, кроме меня и мистера Ромили, у нас никто не работал, но он, очевидно, считал, что так будет солиднее. Я горячо поблагодарил его и в последний раз отправился на Поттсову аллею, в лавку мистера Беллоу.
- Жаль, что приходится расставаться, мой мальчик, - сказал он. - Очень, очень жаль. Держите... Это вам небольшой подарок на прощанье.
Он сунул мне в руки маленькую клеточку. В ней сидела самая лучшая из его птиц, о которой я больше всего мечтал, - красный кардинал. Я совсем растерялся.
- Вы вправду хотите мне его отдать? - сказал я.
- Само собой, мальчик, само собой.
- А вы уверены, что сейчас подходящее время года для таких подарков? спросил я.
Мистер Беллоу расхохотался:
- Само собой разумеется. Само собой разумеется.
Я распрощался с мистером Беллоу и в тот же вечер пошел сыграть последнюю игру с полковником. Когда мы кончили - на этот раз я дал ему выиграть, - он проводил меня до дверей.
- Признаться, одиноко будет без вас, мой мальчик. Очень одиноко. Но все же не исчезайте с горизонта, ладно? Поддерживайте связь. Тут вот... м-м-мм... маленький сувенир для вас.
Он протянул мне тонкий серебряный портсигар. На нем была надпись: "С любовью от Марджори". Меня это немного смутило.
- О, не обращайте внимания на надпись, - сказал он. - Ее можно убрать... Подарок от одной знакомой - много лет назад. Я решил, вам понравится. Возьмите на память, а?
- Вы очень, очень добры, сэр.
- Пустяки, пустяки, - сказал он, высморкался, потом тщательно протер свой монокль и наконец протянул мне руку. - Ну, желаю удачи, мой мальчик. Надеюсь, что мы еще увидимся.
Увидеться нам больше не пришлось. Вскоре после этого его не стало.
Повышение по службе
Мамфе никак не назовешь курортным местечком: он расположен на холме над излучиной широкой мутной реки и окружен почти непроходимыми тропическими лесами. Круглый год там жарко и сыро, как в турецкой бане, и только в сезон дождей для разнообразия еще сырее и жарче. В то время в Мамфе жили пятеро белых мужчин, одна белая женщина и тысяч десять горластых африканцев. На меня, как видно, нашло временное затмение, и я, решив устроить именно там штаб-квартиру своей экспедиции, обитал в просторной палатке, набитой самым разнокалиберным зверьем, на берегу реки кофейного цвета, кишевшей гиппопотамами. В процессе собирания животных я, конечно, перезнакомился со всеми белыми обитателями Мамфе и почти со всеми африканцами. Африканцы были моими охотниками, проводниками и носильщиками: углубляясь в здешний лес, словно ныряешь обратно во времена Стенли и Ливингстона, и все экспедиционное снаряжение путешествует на головах неутомимых носильщиков, гуськом спешащих по тропе.
Отлов диких зверей - это работа без выходных и праздников, и времени на поддержание светских отношений не остается. Но как ни странно, именно здесь мне пришлось принять посильное участие в официальном приеме высокого гостя.
В одно прекрасное утро я занимался неблагодарным делом: кормил молоком пятерых крохотных бельчат, которым, судя по всему, вовсе не хотелось жить. В те времена еще не изобрели маленьких пузырьков с крохотными сосками, годных для выкармливания беличьих сосунков, и мне приходилось наматывать на спичку кусочек ваты, окунать его в молочную смесь и всовывать им в рот вместо соски. Дело было долгое и нудное: если молока наберется слишком много, они могут захлебнуться, а всовывать такую самодельную соску надо было обязательно сбоку, чтобы вата не зацепилась за острые резцы, а то бестолковые бельчата ее непременно проглотят и погибнут от закупорки кишечника.
В десять утра уже стояла ужасная жара, и мне приходилось то и дело вытирать потные руки полотенцем, чтобы бельчата не промокли и не схватили простуду. Ясно, что я был порядком раздражен, пытаясь столь изнурительным способом подкормить своих подопечных, проявлявших полнейшее безразличие к жизни, а тут еще мой слуга Пий внезапно вырос рядом со мной, бесшумно и необъяснимо, словно из-под земли, как свойственно африканцам, и в этом было что-то пугающее.
- Виноват, са-ар, - сказал он.
- Чего тебе? - недовольно огрызнулся я, осторожно запихивая пропитанную молоком ватку в ротик бельчонка.
- Н.Р. прибыл, cap, - ответил Пий.
- Начальник района? - переспросил я, не веря своим ушам. - Какого еще черта ему тут надо?
- Они не говори, cap, - невозмутимо ответствовал Пий. - Я иди открывай пиво?
- Пожалуй, делать нечего, - сказал я.