- Нет, - кратко отвечала она.
- Так что же -к своим, что ли, хочется?
-Да, -нет... так это...
- О чем ты думаешь?
- Я не думаю...
- А что же?
- Так...
Однажды он добился от нее более многосложного ответа.
- В сердце у меня -смутное что-то. И в глазах... И всё кажется мне, что это - не настоящее...
Она повела вокруг себя рукой, на стены, мебель, на всё. Игнат не подумал над ее словами и, смеясь, сказал ей:
- Это ты напрасно! Тут всё самое настоящее... вещь всё дорогая, прочная... Но - захочешь - все сожгу. распродам, раздарю и -новое заведу! Ну, желаешь?
- На что? -спокойно сказала она.Его удивляло, как это она, такая молодая, здоровая, живет - точно спит, ничего не хочет, никуда, кроме церквей, не ходит, людей дичится. И он утешал ее:
- Вот погоди - родишь ты мне сына, - совсем другая жизнь у тебя пойдет. Это ты оттого печалишься, что заботы у тебя мало, он тебе даст заботу... Родишь ведь сына, а?
- Как бог даст, - отвечала она, опуская голову. Потом ее настроение стало раздражать его.
- Ну, молоканка, что нос повесила? Ходит -ровно по стеклу, смотрит - будто душу чью-то загубила! Баба ты такая ядреная, а вкуса у тебя нет ни к чему, дуреха!
Раз, придя домой выпивши, он начал приставать к ней с ласками, а она уклонялась от них. Тогда он рассердился и крикнул:
- Наталья! Не дури, смотри.
Она обернулась лицом к нему и спокойно спросила:
- А то что будет?
Игнат освирепел от этих слов и ее безбоязненного взгляда.
- Что? -рявкнул он, наступая на нее.
- Прибить, что ли, хочешь? - не двигаясь с места и не моргнув глазом, спрашивала она.
Игнат привык, чтоб пред гневом его трепетали, и ему было дико и обидно видеть ее спокойствие.
-А -вот!.. -крикнул он, замахиваясь на нее. Не быстро, но вовремя она уклонилась от его удара, потом схватила руку его, оттолкнула ее прочь от себя и, не повышая голоса, сказала:
- Ежели тронешь, -больше ко мне не подходи! не допущу до себя!
Большие глаза ее сузились, и их острый, режущий блеск отрезвил Игната. Он понял по лицу ее, что она тоже - зверь сильный и, если захочет, - не допустит его до себя, хоть до смерти забей ее.
- У-у, кулугурка! - рыкнул он и ушел.
Но, отступив пред нею однажды, в другой раз он не сделал бы этого: не мог он потерпеть, чтоб женщина и жена его не преклонилась пред ним, - это унизило бы его. Он почувствовал, что жена ни в чем и никогда не уступит ему и что между ним и ею должна завязаться упорная борьба.
"Ладно! Поглядим, кто кого", - думал он на следующий день, с угрюмым любопытством наблюдая за нею, и в душе его уже разгоралось бурное желание начать борьбу, чтоб скорее насладиться победой.
Но дня через четыре Наталья Фоминична объявила мужу, что она беременна. Игнат вздрогнул от радости, крепко обнял ее и глухо заговорил:
- Наташа... ежели - сын, ежели сына родишь - озолочу! Что там! Прямо говорю -слугою тебе буду! Вот -как перед богом! Под ноги тебе лягу, топчи меня, как захочешь!
- В этом не наша воля, а божья!.. -тихо и вразумительно сказала она.
- Да, -божья! -с горечью воскликнул Игнат и грустно поник головой. С этой минуты он начал ходить за женой, как за малым ребенком.
- Пошто села к окну? Смотри - надует в бок, захвораешь еще!.. - говорил он ей сурово и ласково. - Что ты скачешь по лестнице-то? Встряхнешься как-нибудь... А ты еще больше, на двоих ешь, чтобы ему хватало...
Наталью же беременность сделала еще более сосредоточенной и молчаливой; она глубже ушла в себя, поглощенная биением новой жизни под сердцем своим. Но улыбка ее губ стала яснее, и в глазах порой вспыхивало что-то, новое, слабое и робкое, как первый проблеск утренней зари.
Когда наступило время родов, - это было рано утром осеннего дня, -при первом крике боли, вырвавшемся у жены, Игнат побледнел, хотел что-то сказать ей, но только махнул рукой и -ушел из спальни, где жена корчилась в судорогах, ушел вниз в маленькую комнатку, моленную его покойной матери. Он велел принести себе водки, сел за стол и стал угрюмо пить, прислушиваясь к суете в доме. В углу комнаты, освещенные огнем лампады, смутно рисовались лики икон, безучастные и темные. Там, наверху, над его головой, топали и шаркали ногами, что-то тяжелое передвигали по полу, гремела посуда, по лестнице вверх и вниз суетливо бегали... Всё делалось быстро, торопливо, но время шло медленно... До слуха Игната доносились подавленные голоса.
- Не разродится она так-то... в церковь бы послать, чтоб царские врата отворили...
В комнату, соседнюю с той, где сидел Игнат, вошла приживалка Вассушка и громким шёпотом стала молиться:
. - Господи боже наш... благоволивый снити с небес и родитися от святыя богородицы... ведый немощное человеческого естества... прости рабе твоей...
И вдруг, заглушая все звуки, раздавался нечеловеческий вой, сотрясавший душу, или продолжительный стон тихо плыл по комнатам дома и умирал в углах, уже полных вечернего сумрака... Игнат бросал угрюмые взгляды на иконы, тяжело вздыхал и думал:
"Неужто опять дочь будет?"
Порой он вставал и молча крестился, низко кланяясь иконам, потом опять садился за стол, пил водку, не опьянявшую его в эти часы, дремал, и - так провел весь вечер, и всю ночь, и утро до полудня...
И вот наконец сверху торопливо сбежала повитуха, тонким и радостным голосом крича ему:
- С сыном тебя, Игнат Матвеевич!
- Врешь!
- Ну, что это ты, батюшка!..
Вздохнув во всю силу груди, Игнат рухнул на колени и дрожащим голосом забормотал, крепко прижимая руки к груди:
- Слава тебе, господи! Не восхотел ты, стало быть, чтобы прекратился род мой! Не останутся без оправдания грехи мои пред тобою... Спасибо тебе, господи!
И тотчас же, поднявшись на ноги, он начал зычно командовать: