- Я больше слова не скажу... клянусь богом! Развяжите- стыдно мне! Ведь я не пьяный...
- Божишься, что не будешь буянить? - спросил Маякин.
- О, господи! Не буду...- простонал Фома. Ему развязали ноги, но руки оставили связанными.
Когда он поднялся, то посмотрел на всех и с жалкой улыбкой сказал тихонько:
- Ваша взяла...
- Всегда возьмет! - ответил ему крестный, сурово усмехаясь.
Фома, согнувшись, с руками, связанными за спиной, молча пошел к столу, не поднимая глаз ни на кого. Он стал ниже ростом и похудел. Растрепанные волосы падали ему на лоб и виски; разорванная и смятая грудь рубахи высунулась из-под жилета, и воротник закрывал ему губы. Он вертел головой, чтоб сдвинуть воротник под подбородок, и - не мог сделать этого. Тогда седенький старичок подошел к нему, поправил что нужно, с улыбкой взглянул ему в глаза и сказал:
- Надо претерпеть...
Теперь, при Маякине, люди, издевавшиеся над Фомой, -молчали, вопросительно и с любопытством поглядывая на старика и ожидая от него чего-то. Он был спокоен, но глаза у него поблескивали как-то несообразно событию, - светло...
- Дайте водки мне!.. - попросил Фома, усевшись за стол и опершись о край его грудью. Его согнутая фигура была жалка и беспомощна. Вокруг него говорили вполголоса, ходили с какой-то осторожностью. И все поглядывали то на него, то на Маякина, усевшегося против него. Старик не сразу дал водки крестнику. Сначала он пристально осмотрел его, потом, не торопясь, налил рюмку и наконец молча поднес ее к губам Фомы. Фома высосал водку и попросил:
- Еще!
- Будет!.. -ответил Маякин.
И вслед за тем наступила тяжелая для всех минута полного молчания. К столу подходили бесшумно, на цыпочках и, подойдя, вытягивали шеи, чтоб увидать Фому.
- Ну, Фомка, понимаешь ты теперь, что наделал? -спросил Маякин. Говорил он тихо, но все слышали его вопрос.
Фома качнул головой и промолчал.
- Прощенья тебе -нет! -продолжал Маякин твердо и повышая голос. - Хотя все мы - христиане, но прощенья тебе не будет от нас... Так и знай...
Фома поднял голову и задумчиво сказал:
- А про вас, папаша, я забыл... Ничего вы не услышали от меня...
- Вот-с! - с горечью вскричал Маякин, указывая рукой на крестника. Видите?
Раздался глухой протестующий ропот.
- Ну, да всё равно! - со вздохом продолжал Фома. - Всё равно! Ничего... никакого толку не вышло!..
И он снова согнулся над столом.
-- Чего ты хотел? - спросил крестный сурово.
- Чего? - Фома поднял голову, посмотрел на купцов и усмехнулся. - Хотел уж...
- Пьяница! Мерзец!
- Я -не пьян! -угрюмо возразил Фома. -Я всего выпил две рюмки... Я совсем трезвый был...
- Стало быть, - сказал Бобров, - твоя правда, Яков Тарасович: не в уме он...
- Я? - воскликнул Фома.
Но на него не обратили внимания. Резников, Зубов и Бобров наклонились к Маякину и тихо начали о чем-то говорить.
"Опека..." - уловил Фома одно слово...
- Я в уме! -сказал он, откидываясь на спинку стула и глядя на купцов мутными глазами. -Я понимаю, чего хотел. Хотел сказать правду... Хотел обличить вас...
Его вновь охватило волнение, и он вдруг дернул руки, пытаясь освободить их.
- Э -э! Погоди! - воскликнул Бобров, хватая его за плечи. - Придержите-ка его.
- Ну, держите! - с тоской и горечью сказал Фома. - Держите...
- Сиди смирно! - сурово крикнул крестный.
Фома замолчал. Всё, что он сделал, -ни к чему повело, его речи не пошатнули купцов. Вот они окружают его плотной толпой, и ему не видно ничего из-за них. Они спокойны, тверды, относятся к нему как к буяну и что-то замышляют против него. Он чувствовал себя раздавленным этой темной массой крепких духом, умных людей... Сам себе он казался теперь чужим и не понимающим того, что он сделал этим людям и зачем сделал. Он даже чувствовал обидное что-то, похожее на стыд за себя пред собой. У него першило в горле, и в груди точно какая-то пыль осыпала сердце его, и оно билось тяжело, неровно. Он медленно и раздумчиво повторял, не глядя ни на кого:
- Хотел сказать правду...
- Дурак! -презрительно сказал Маякин. -Какую ты можешь сказать правду? Что ты понимаешь?
- У меня сердце изболело... Нет, я правду чувствовал!
Кто-то сказал:
- По речам его очень видно, что помутился он разумом...
- Правду говорить -не всякому дано - сурово и поучительно заговорил Яков Тарасович, подняв руку кверху. -Ежели ты чувствовал - это пустяки! И корова чувствует, когда, ей хвост ломают. А ты -пойми! Всё пойми! И врага пойми... Ты догадайся, о чем он во сне думает, тогда и валяй!
По обыкновению Маякин увлекся было изложением своей философии, но, вовремя поняв, что побежденного бою не учат, остановился. Фома тупо посмотрел на него -и странно закачал головой...
- Отстань от меня! - жалобно попросил Фома. - Всё ваше! Ну - чего еще вам?
Все внимательно прислушивались к его речам, и в этом внимании было что-то предубежденное, зловещее...
- Жил я, - говорил Фома глухим голосом. - Смотрел... Нарвало у меня в сердце. И вот - прорвался нарыв... Теперь я обессилел совсем! Точно вся кровь вытекла...
Он говорил однотонно, бесцветно, и речь его походила на бред...
Яков Тарасович засмеялся.
- Что же, ты думал языком гору слизать? Накопил злобы на клопа, а пошел на медведя? Так, что ли? Юродивый!.. Отец бы твой видел тебя теперь- эх!