Другая пара, Марк Порэль и Клодина Огер (Мишель и Натали), в экранизации Жака Дерея «Немного солнца в холодной воде» смотрится на экране менее гармонично. «Марк Порэль был слишком молод и по характеру более близок к атмосфере “Вечерней звезды”, чем к “Шери”»[363], — сожалела романистка, в итоге, впрочем, довольная результатом. Роман «И переполнилась чаша» также был экранизирован с Кристофом Малавой, Пьером Ардити и Натали Байе в ролях Шарля, возглавляющего маленькую обувную фабрику в Романе, его друга детства Жерома, который участвует в движении Сопротивления, и Алисы, женщины, которую предстоит покорить.
Эту комедию на фоне трагедии — события разворачиваются летом 1942 года — снял Роберт Энрико. Последний роман[364] Франсуазы Саган «Рыбья кровь» ждет, вероятно, та же студийная судьба. Его герой — Константин фон Мек, немецкий режиссер, обосновавшийся в Америке, как Эрнст фон Любич. Во время войны он снимает на юге Франции «Пармскую обитель»[365] для U.F.A. (Универсум Фильм Альжемейн) под контролем Геббельса.
Отступая от сюжета, Франсуаза подробно рассказывает о работе постановщика, опираясь на свой личный опыт. В 1974 году Жорж де Борегар пригласил ее поучаствовать в трехдневных съемках короткометражного фильма «Еще одна зима». В начале фильма звучит музыка из «Травиаты». Пожилая женщина и молодой человек сидят на скамейке в парке. Он поджидает молодую девушку, но не влюблен в нее. Она, напротив, кажется, с тревогой ждет своего любовника, с которым они встречались в былые дни. «Видите ли, он женат», — говорит она молодому человеку.
Начало весны, и она не видела его всю зиму. Она боится, что он умер. Ее глаза наполняются слезами. Крупный план ее усталых ног и грубых ботинок, которые закрывают лодыжки. Наконец приходит подружка юноши. Очевидно, что, кроме физического влечения, их ничто не объединяет. Потом появляется красивый старик с хитрым взглядом. Лицо пожилого человека светится счастьем. Она поднимается, и они идут рядом. «Кто это?» — спрашивает молодая девушка у своего друга. «Никто, — говорит он, — помешанная». Но чувствуется, что мальчик испытывает определенную ревность к этой пожилой любящей паре.
Тринадцать минут истекли. Это очень красивое и короткое размышление о любви, одиночестве, движении времени.
«Я договорилась, что, если “Еще одна зима” мне бы не понравилась, ее бы сожгли, — объясняет Франсуаза. — На самом деле она завоевала какой-то “Оскар” на фестивале фильмов в Нью-Йорке. Я была в восторге. Вдруг мой продюсер мне сказал: “Раз маленький фильм имел успех, может, сделать большой?”»
Им станет «Голубой папоротник» по ее новелле «Бархатные глаза», где действие происходит в замкнутом пространстве гор и показаны отношения двух пар и сторожа шале. Эта психологическая драма была снята в Межеве летом 1975 года с участием Фабиана, Жан-Марка Бори, Жиля Сегаля, Каролины Целлье и Франсиса Перрена. Очень смущенная Франсуаза только через неделю смогла освоить ритуальные «Мотор» и «Стоп». Она была заснята операторами, которых она угощала в благодарность за их труд, с уважительной осторожностью смотрящей в камеру.
«Есть тридцать человек, бесконечно вам преданных, — говорит она, — мы развлекаемся как сумасшедшие, смеемся, много гуляем, снимаем…» Выход нерекламировавшегося фильма в мае 1977 года на фестивале в Каннах остался практически незамеченным. В любом случае критика отнюдь не призывала смотреть «Голубой папоротник», объявленный позднее в киноклубе «Антен 2»: Саган в качестве режиссера оценили как не оправдавшую надежд. «Может ли она научиться этому новому ремеслу? Должна ли она ему учиться? — задается вопросом «Круа». — Я ей этого желаю. Ответ в следующем фильме. Если он будет. Но почитайте “Бархатные глаза”: это прекрасно, я бы сказал, как кино».
«Я поеду в Канны как простая зрительница, с тем чувством, какое испытываешь, когда хочется пойти в кино». Это значило проявить элементарное благоразумие, но, произнеся это[366], Франсуаза во многом заблуждалась. Нельзя безнаказанно быть президентом жюри Каннского фестиваля — она заняла этот пост по случаю тридцать второго издания ее книг, с 10 по 24 мая 1979 года.
В день инаугурации романистка в длинном платье, рядом с Жан-Филиппом Лекатом, тогдашним министром культуры, Робертом Фавр-Лебре, президентом фестиваля, и своим другом режиссером Жюлем Дассеном, не подозревает еще, в какую ловушку она попала. Ее короткометражка «Еще одна зима» в секции «Угол зрения» была встречена аплодисментами коллег по жюри, приглашенных на просмотр. Среди этих людей она чувствовала себя замечательно, никто не оспаривал ее права выбора обладателя Пальмовой ветви.
Такое соревнование, как Канны, предполагает коммерческие игры и систему своего рода скрытых влияний. Она была покорена фильмом Фолькера Шлендорфа «Барабан» и с радостью обнаружила, что большая часть жюри была с ней согласна. Франсуаза собиралась короновать фильм немецкого режиссера, когда произошел неожиданный поворот в пользу «Апокалипсиса сегодня» Фрэнсиса Форда Копполы, совершенно ее ошеломивший.
Имело здесь место давление или нет, она расценила это как интригу Роберта Фавра-Лебре и решила покинуть фестиваль, хлопнув дверью. Ее с трудом уговорили, и она приняла участие в последнем голосовании: пять голосов за Копполу, пять голосов за Шлендорфа. Франсуаза хотела использовать свой двойной голос президента жюри в пользу «Барабана». «Нет, — неожиданно возразил ей Фавр-Лебре, у вас только один». В конце концов Золотая пальмовая ветвь была поделена между двумя фильмами.
Но семь месяцев спустя после того, как оба фильма вышли во Франции, Франсуаза Саган предала случай на голосовании огласке. В интервью «Матэн де Пари» она начала полемику с Робертом Фавром-Лебре, который обвинил ее в нарушении «тайны» обсуждения, обнародовании сплетен и неоплаченном по выезде из «Карлтона» счете (напрасно, ведь она не пьет уже более пяти лет). Чтобы прекратить обсуждение, Франсуаза предложила заменить жюри Гонкуровской премии на жюри Каннского фестиваля, тем самым продемонстрировав чистосердечие в отношении непоколебимых общественных установлений.
Это ее донкихотство еще заставит улыбнуться — когда встанет вопрос о приватизации TF 1. Выступающая решительно против Франсуаза организует 3 июня 1986 года вечер антиприватизации в своей квартире на улице Шерш-Миди. Там присутствуют бывший министр культуры, социалист Жак Ланг, архитектор Ролан Кастро, Франсуаза Верни, Ален Рене и его жена Флоранс Мальро, помощник генерального директора TF 1, Эрве Буржес и его директор программ Паскаль Жозеф.
«Нас в гостиной около тридцати, многие сидят на полу, это все мне напоминает атмосферу мая 68-го года», — пишет Эрве Буржес в своей книге «Цепь на руках»[367]. Его вмешательство произвело эффект холодного душа, поскольку перед людьми, которые говорили о сопротивлении «посягательству крупного капитала на канал», он выразил удивление по поводу недостатка у них реалистического взгляда на вещи. Франсуаза Верни, также пораженная этим ребячеством, оценила собрание как сообщество неразумных мечтателей. В своей книге Эрве Буржес пишет: «Франсуаза говорила быстро и отчетливо, обращаясь к своей подруге: Зачем ты пришла? Что мы будем делать? Для чего мы собрались? И каждый выдвигает свои предложения, одно причудливей другого. Да, это “ремейк”, довольно смешной, мая 68-го года!» Эта интерпретация обидела Франсуазу, которая организовала вечер по просьбе Моники Ланг: «Я считаю, что это не слишком воспитанно: он напрашивается ко мне, пьет шампанское, кричит, как другие, и потом описывает меня как пассионарию. Это неблагодарный человек».
Год спустя романистка сообщила о подготовке сериала «Банко», названного именем ее собаки, для TF 1, ставшего тем временем собственностью Франсиса Буйгю. Этот телесериал, посвященный взаимоотношениям и соперничеству двух семей, напоминал творчество Франсуазы Верни, которая реализовала себя в подобном жанре, например, адаптировав для телевидения бестселлер Линды да Сюза «Картонный багаж». Таким образом, быть выпускницей «Эколь Нормаль»[368], кандидатом наук по филологии и одной из деятельниц французской издательской индустрии, сначала в «Грассе», потом в «Галлимар» и «Фламмарион» — это свидетельство неординарности. Личность Франсуазы Верни, «которая забавляется жизнью так, чтобы потом появилось нечто, что позволит другим приятно провести время»[369], должна была сразу заинтересовать Франсуазу Саган.
Журналистка и писательница Анник Жэй была свидетельницей возникновения их союза, заключенного в момент, когда Франсуаза задавалась вопросом о своей литературной карьере, внезапно прекратив совместную работу с Жан-Жаком Повером. Летом 1979 года она оказала помощь издателю «Ответов», сборника интервью, который удержал их на плаву во время финансовых затруднений. «Я отправился в Экомовиль, — рассказывает Повер. — Франсуаза искала плечо, на которое можно опереться, так как с Анри Фламмарионом дела уже не ладились. Она мне вручила письмо с договором о сотрудничестве, и я смог прочесть рукопись, над которой она работала, — “Плавание ‘Нарцисса’”, которая станет “Женщиной в гриме” и будет иметь успех во всем мире».
Она опубликует этот большой роман летом 1981 года, провозгласив с удовлетворением: «Ну вот и настал час мести…» Поскольку ей всегда ставили в упрек ее вечную камерность и ее тоненькие романы, она наконец позволила себе сочинить «Женщину в гриме»[370]. Это ее тринадцатый роман, пятьсот страниц, наполненных событиями, миллион характеров, приблизительно четыре «Здравствуй, грусть!» или «Души, покрытой синяками». Франсуаза Саган билась над историей, которую она задумала, увидев рекламу музыкального круиза, на протяжении двух лет.
В сентябре в Каннах несколько десятков меломанов — баловней судьбы отправляются на «Нарциссе», пакетботе класса люкс, в десятидневный музыкальный круиз по Средиземному морю. Сказочные стоянки: Капри, Портофино, Картаж, Сиракузы, Аликанте, Пальма… Изысканная кухня: «Стоянка определяла музыкальное произведение, а музыкальное произведение определяло меню».
Этот удивительный жестокий и забавный роман — единственный в таком роде у Саган. Не предусмотрев никакого плана, не зная заранее, как будут вести себя персонажи, она позволила себе идти у них на поводу, пока не была создана рукопись в восемьсот страниц. Эта работа совпала с тяжелым для нее жизненным периодом.
Обвиненная в плагиате в связи с предыдущим романом «Спящая собака»[371], навеянным новеллой Жана Гугрона, она вынуждена была вступить в борьбу с «Фламмарион», публиковавшим ее книги на протяжении тринадцати лет.
«Рене Жюйар, очень милый человек, боялся сыграть роль ведьминого подмастерья, — рассказывает Франсуаза. — Он говорит мне: “Ваши дела идут настолько хорошо, что я не хочу вас стеснять своими замечаниями”. После его смерти я стала издаваться у Фламмариона. Этот издательский дом, серьезный, семейный, мне рекомендовал мой друг Бернар Франк… Мне действительно не на что было жаловаться… до того дня, когда банк Ротшильда пожелал удостовериться в моей платежеспособности после пятнадцати лет неведения».
Между издателем и автором установились теплые отношения, основанные на молчаливом согласии, которое предполагало и размолвки и примирение. «Фото Франсуазы всегда стояло на письменном столе Анри Фламмариона, но после их разрыва он позволял плохо высказываться о ее книгах», — говорит Клод Далла Торре[372]. Анри Фламмарион, который на протяжении десяти лет выплачивал автору ежемесячно 25 тысяч франков, не принимая во внимание счета, а в последние четыре года увеличил сумму до 60 тысяч франков, вдруг счел себя оскорбленным и заблокировал свои счета в ответ на совершенно обычную просьбу банка.
Как быть в этой финансовой путанице? Дело будет передано в суд, где сторона издателя позволит себе оскорбительные высказывания[373].
«Очень тяжело писать после дня, проведенного в этой смрадной атмосфере, — говорит Франсуаза Саган. — Эта книга была якорем спасения. В каком-то смысле я каждый вечер погружалась в мир вымысла, который был в тысячу раз соблазнительнее для меня, чем реальность».
Бернар Франк приходит ей на помощь и с едкостью резюмирует ситуацию: «Один сюрприз за другим. Фламмарион, после утверждения, что нужно быть сумасшедшим, чтобы говорить о плагиате в отношении “Спящей собаки” Саган, в следующую минуту хочет ее лишить ежемесячных выплат и даже требует денег. Я не знал, что Анри Фламмарион и его сын Шарль в этом смысле приверженцы Жарри: Ubu roi, ubu fils»[374].
Мы далеки от этого солнечного летнего дня 1966 года, когда Франсуаза Саган и Анри Фламмарион бросились к друг другу в объятия. После смерти Рене Жюйара и после ухода на покой его жены Жизели д’Ассейи Франсуаза почувствовала себя сиротой. Она вынуждена была позволить удочерить себя «другому» папе-издателю, который строил бы с ней планы на будущее, не ставя на первое место денежный вопрос.
«У моего отца, — говорит ей Анри Фламмарион, — была танцовщица, Колетт; теперь нам ее не хватает». — «Ну вот и отлично, — ответила Саган, — я великолепно танцую». Издатель проявляет спокойствие и уверенность, кроме того, это старый друг ее родителей… Он предлагает ей 25 тысяч франков в месяц авансом сверх авторских прав, составляющих 20 процентов от стоимости каждой книги. Но Франсуаза, как стрекоза, совершенно не способна управляться со своим бюджетом; она обращается к своему банкиру, Эли де Ротшильду, который просит одну из своих сотрудниц, Мэрилену Детшерри, заняться делами безденежной романистки.
Через ее посредничество банк платит за жилье, газ, электричество, телефон, домашний персонал, поставщикам и так далее, она занимается также переездами, потому что в это время Франсуаза уезжает и не возвращается, в то время как мебель расставляется по местам и восстанавливается семейная обстановка. Лишенная одно время чековой книжки, она вынуждена была обходиться тысячью франков карманных денег на две недели. Зато она выплачивает в 1970 году абсолютно все налоги перед получением скидки в 10 процентов на декларацию, о которой она не просила.
Итак, разрыв с «Фламмарион», а в ноябре 1980 года Франсуаза Саган и Жан-Жак Повер придают официальный статус своему сотрудничеству, обменявшись письмами, эквивалентными контракту. «Следуя доброму правилу, поскольку теперь везде нужны “бумаги”, как мне говорила одна из моих бабушек, я предлагаю вам уточнить условия нашей работы», — подчеркивает издатель, который просит романистку предоставить ему «права издания, перевода, адаптации во всех жанрах, на все языки и во всех странах» ее двух следующих романов, один из которых «Плавание “Нарцисса”».
За каждую из ее книг он гарантирует три миллиона франков авторских прав, «сумма, которая вам будет выплачена в соответствии с оговоренными условиями». Он заканчивает, передавая поцелуй и выражая радость быть ее издателем.
С именем «Жан-Жак Повер» на обложке выйдут «Женщина в гриме», изданная в «Рамзай» в 1981 году, и «Неподвижная гроза» совместно с «Жюйар» в 1983-м. Как бы то ни было, идиллия приобретает резкие оттенки, перед тем как обернуться и вовсе неудачей. Франсуаза без энтузиазма констатирует: «Повер играл двойную роль: издателя и импресарио, что позволяло ему проникать повсюду». Кроме ссор она ему обязана встречей с романистом Эриком Орсена[375], который стал ее другом и литературным директором в «Рамзай», он поддержал ее против нападок «Фламмарион».
Встретив в 1983 году Франсуазу Верни, она выразила надежду на длительное сотрудничество, основанное на взаимной симпатии. Анник Жей, которая была посредницей, вспоминает встречу романистки и литературного директора, состоявшуюся вскоре у «Галлимара», на улице Себастьен-Боттен: «Франсуаза сказала мне: “Повера с меня хватит. Я подписала с ним договор на две книги. Мне нужен издатель, но кому я сегодня нужна?”»
«Она была почти убеждена, что никого больше не интересует. Я ей рассказала о Франсуазе Верни. В этот вечер я обедала с Жан-Клодом Латте, ответственным за издательскую группу “Ашетт”. “Франсуаза Саган вас интересует?” — спросила я его. “Она бы оказала нам честь”, — ответил он мне, и на следующий день я провожала его к Франсуазе, на улицу Шерш-Миди. Еще через день она нанесла визит Верни. Это был удар молнии. Договор был заключен с “Галли-мар” из-за того, что они нашли общий язык, хотя с финансовой точки зрения “Латте” предлагало более выгодные условия»[376].
Первой изданной в результате этого договора книгой стали мемуары «В память о лучшем», появившиеся в 1984 году и рассказывающие о писательнице, которая как ни в чем не бывало стала классиком. В книге Франсуаза воссоздает мимолетные впечатления прошлого. Она перебирает свои интимные воспоминания, словно драгоценности, ее живой ум соседствует с природным милосердием, здесь она преподает урок доброты, а ее любовь к литературе приобретает статус высшей истины.
«Сначала, — говорит Франсуаза Верни, — она не верила в эту книгу. Перспектива собирания статей ее не привлекала. Но понемногу она в это все втянулась из симпатии, которую она испытывает к людям». Романы «И переполнилась чаша» и «Рыбья кровь», опубликованные соответственно в 1985 и 1987 годах, родились в атмосфере их взаимопонимания. Подруги встречаются раз в неделю, обычно в субботу или воскресенье.
Романистка пишет ночью в тетрадках, потом записывает на кассеты и отдает их машинистке. Когда несколько глав готовы, она передает их Франсуазе Верни. «Мы обсуждали сюжет книги, — объясняет литературный директор. — Франсуаза принимает критику и советы. У нее совсем нет тщеславия литературных дам. Сильные картины ее заводят. Или персонажи, такие как, например, режиссер Константин Фон Мек, снявший фильм “Рыбья кровь”. После первого порыва, где проявляется уже ее почерк, она правит. Она работает гораздо больше, чем многие думают, и часто сомневается».
«В течение нескольких лет, — прибавляет Франсуаза Верни, — она была немного пренебрежительна к своему творчеству. Мне кажется, что пятьдесят лет стали для нее решающим моментом, она очень много внимания уделяет работе».
Ее бывший муж Боб Вестхоф не раз был разбужен посреди ночи, чтобы высказать свое мнение: «Она смотрела мне прямо в глаза, пока я читал. “Какое у тебя впечатление?” — спрашивала меня сурово Франсуаза. Нужно было быть очень внимательным с ответом. Если я ей указывал на повторение или еще что-нибудь неважное, она раздражалась: “Я не об этом тебя спрашиваю. Я хочу знать, это для тебя занимательно?”»
На самом деле на протяжении долгого времени единственным человеком, который мог судить ее работу, был ее близкий друг Бернар Франк. «Мы никогда не были похожи, например, на Сартра и Симону де Бовуар, — говорит он. — Здесь никогда не было и намека на пару и на подглядывание за тем, кто что делает. Читая друг другу, мы успокаивались. Снимали как бы друг перед другом шляпу. Лично я никогда много не думал о нашей дружбе: она мне казалась очевидной. Мне часто было хорошо, я чувствовал себя счастливым у Франсуазы, и я думаю, что в определенные моменты она тоже радовалась, что я был рядом». Это написано о Кажарке — единственном месте, где Франсуаза могла работать спокойно. Она поехала с ним туда на зиму к бабушке. «Мы дрожали от холода, — говорит она, — там не было центрального отопления, — но работали там месяц или два».
«С Сартром мы очень хорошо понимали друг друга. Мы оба родились 21 июня, я тридцать лет спустя после него. Мне его очень не хватает», — говорит Франсуаза. Она публично высказала свою привязанность к нему за год до его смерти[377] по случаю его последнего дня рождения, 21 июня 1979 года. Это «письмо о любви к Сартру» появилось в «Эгоисте» с согласия философа и писателя, оно является частью книги «В память о лучшем».
Романистка возобновила с ним отношения, прерванные более двадцати лет назад. Их дружеская близость проявлялась от случая к случаю, в основном на обедах, где присутствовали Симона де Бовуар и Бернар Франк, в ком Сартр предчувствовал талант, посвятив ему в его двадцать один год литературную хронику «Тан модерн». «Я встретился с Сартром опять в 1963 году, в баре “Пон Руаяль”, — рассказывает Франк. — Он мне предложил увидеться с Лe Кастором и Франсуазой. Вчетвером мы позавтракали в “Релэ биссон”. Я заказал устриц и рыбу. Это было почти провокацией: Сартр испытывал ужас перед устрицами и ненавидел рыбу. Франсуаза тоже такие вещи не любит, они с Сартром обошлись бифштексом. Вдруг Симона де Бовуар спросила, не хочу ли я написать фельетон в “Тан модерн”. На мой удрученный вид она сказала: “Я вижу, что вы мне не доверяете”. Несмотря на восхищение, которое я по отношению к ней испытывал, я буквально выдавил из себя “да”, поскольку эта работа плохо оплачивалась, да и сам журнал не пользовался такой популярностью, как в 50-е годы. Ле Кастор, приехавший на мельницу рядом с Милли несколькими годами раньше в обществе Клода Ланзмана, казался мне очень забавным, но у Франсуазы было больше точек соприкосновения с Сартром. По поводу ее невнятной речи он сказал ей: “Я не всегда понимаю, что вы говорите, но мне никогда не надоедает слушать ваш голос”. Они утешали друг друга, когда у кого-то из них не ладились дела. Франсуаза в этот момент особенно переживала. Она жила на улице д’Алезиа, в четырнадцатом округе и часто заходила за ним на бульвар Эдгар-Кине, и они шли обедать в располагавшийся неподалеку “Аббэ Сен-Гийом” на улице Томб-Иссуар. Они невольно составляли пару, о которой ходили легенды».
На протяжении года Жан-Поль Сартр и Франсуаза Саган будут обедать вместе почти каждую неделю.
«Когда я приходила к нему, в его трехкомнатную квартиру в современном довольно страшном доме, он ждал меня уже готовый к выходу. У меня едва было время позвонить, как он выходил, и мы отправлялись. В ресторане я пыталась заказать столик, а он меня удерживал за руку, это было комическое зрелище. Его это забавляло. Я чувствовала себя его матерью. Он был почти слепой, поэтому я ему резала мясо. Мы разговаривали как путешественники на перроне вокзала. Говорили о жизни, о любви, людях вообще, но никогда о наших книгах.
Зато мы обсуждали наши замыслы. Я помню, как он рассказывал про новеллу, которую он не мог написать из-за своей слепоты. В этой его ситуации есть трагизм. Но он до конца был бодр, человечен, абсолютно терпим. Он мне сказал, что умные люди никогда не бывают злыми. “Я знал, — говорил он, — только одного человека одновременно умного и злого: это был педераст, который жил в пустыне!”»
Не в состоянии больше писать, в 1975 году Жан-Поль Сартр согласился высказать свои мысли о современности посредством телевидения. Издатель и писатель Марсель Жюйан после присуждения звания президента Национального общества телевидения «Антен 2» был вдохновлен этим амбициозным проектом, увязшим в возникших вокруг него спорах. С Франсуазой Саган дело пошло на лад: на телевидении появился ее сериал «Золотая кровь Борджиа», который романистка написала в соавторстве с братом, занимавшимся зарубежными связями канала.
На этот пост Жак Куарэ был принят по рекомендации Франсуазы, которая переживала, что ее друг погружен в угнетающую атмосферу интриг. «Она мне сразу сказала, что нельзя оставаться один на один с этими людьми, — рассказывает Марсель Жюйан. — На ее взгляд, телевидение — это мир злых и вредных людей. Чтобы защитить меня от них, она направила ко мне Жака, в каком-то смысле своего ангела тьмы, Портоса из “Трех мушкетеров”».
Франсуаза Саган, старавшаяся уберечь горячего и чувствительного президента «Антен 2»[378] от неприятных эмоций, подсказала ему несколько замечательных идей и поддерживала его против врагов. «Она мне посоветовала сделать передачи про животных с Брижит Бардо, — говорит Марсель Жюйан. — Я встретил Брижит Бардо у Франсуазы, которая ходила за мной по пятам, не боясь себя скомпрометировать. Однажды у меня были неприятности, связанные с прессой. В машине раздался телефонный звонок: она позвонила, чтобы прочитать мне статью, которую написала в мою защиту для “Франс-суар”. Она называлась “Я вам запрещаю прикасаться”».
Марсель Жюйан не забыл также стремительное спасительное вмешательство Франсуазы Саган: «Она жила в то время на улице Гийнемер, напротив Люксембургского сада, а я занимал квартиру рядом с другом, на улице Феру. Мне только что сделали укол кортизона, я разговаривал с ней по телефону. Вдруг я упал в обморок. Франсуаза быстро прибежала, толкнула дверь, которая, к счастью, не была заперта, и, увидев, что я без чувств, вызвала полицию и скорую помощь».