"8.8.42... Отряд к-ве 50 чел. направить немедленно Паревичи распоряжение Головая..."
"28.8.42... Дополнительно направьте 2 группы..."{60}
А вот выписка из "Журнала боевых действий полка":
"...9.8. - Отряд Котельникова убыл из состава полка на время боевых действий и разместился в н/п Никитине..."{61}
Короче говоря, полк некоторое время состоял практически из единственного отряда "Храбрый". Все это оставляло не так уж много места для оптимизма, но потом, 15 августа, вернулся из-под Пскова Седов со своим отрядом, а к 25 августа возвратился "Отважный". Был еще, правда, диверсионный отряд, но брать его в расчет, готовясь к боям с карателями, не приходилось: он использовался только по прямому своему назначению и все время находился за пределами края. Таким образом, в моем распоряжении оставались только три отряда: Н. Н. Седова, "Храбрый" и "Отважный". Не густо, но воевать можно.
Не прошло и трех дней после моего возвращения в полк, как мы получили приказ сняться с занимаемых позиций и выдвинуться в лесной массив в районе деревень Нивки - Мухарево. Нашей задачей стало прикрытие остававшейся единственной в распоряжении бригады маленькой посадочной площадки для приема самолетов около деревни Татинец. А еще через несколько дней, в самом конце августа, полк был выдвинут на одну из главных южных боевых позиций с задачей противостоять подразделениям 8-й танковой дивизии гитлеровцев, наступавшей на Партизанский край от озера Цевло.
Не успели мы еще как следует осмотреться на новом месте, как меня вызвали в штаб бригады. Располагался он тогда неподалеку, и добрался я быстро. В большом шалаше находились Васильев, Орлов, Майоров и еще два человека, которых я видел впервые. Это были заместитель начальника Ленинградского штаба партизанского движения Н. А. Алмазов и начальник оперативного отдела ЛШПД М. Ф. Алексеев. Лица собравшихся были серьезны и сосредоточенны, разговор состоялся недолгий, но насыщенный чрезвычайно.
К этому времени обстановка в крае обострилась еще более. Каратели добились успеха практически на всех участках, они стремительно продвигались в глубь нашей территории. Кругом шли тяжелые бои. На северном участке в очень трудном положении оказался полк Ефимова, он нуждался в немедленной поддержке. Мне было приказано срочно направить туда отряд "Храбрый". Но в штаб меня вызвали не за тем: такое распоряжение можно было отдать и радиограммой. Я опять получил новое назначение.
На этот раз оно не меняло резко моей судьбы, но ответственность возлагало большую: мне было поручено возглавить все партизанские силы, сосредоточенные на южном участке. В моем подчинении оказались три полка и два самостоятельных отряда: мой полк, 2-й полк нашей бригады, 6-й полк 3-й бригады, отряд Артемьева и отряд "Защитник Родины".
- Бои веди до последней возможности,- спокойно, но твердо говорил мне комбриг. - И, сам понимаешь, помощи не жди. Резервов у нас нет. Отступать нам уже некуда, но людей береги. А Алексеева направь к Ефимову как можно быстрее.
И тут же, заметив, что я хочу что-то сказать, продолжил напористо:
- Понимаю отлично - жалко. Но что поделать? Помолчал секунду, улыбнулся и обнял крепко:
- Ну, ни пуха...
* * *
Прощаясь с Алексеевым, я не знал, что никогда уже не вернется в полк ни он сам, ни его отряд. Нет-нет, не погибнет он, и отряд останется цел, однако война разметет нас, и до самой весны сорок четвертого, до Окончания партизанских боев под Ленинградом, будем мы хоть и в одном общем партизанском строю, но не вместе. Не знал я, конечно, и того, что всего через год станет Алексеев командовать уже не отрядом, а бригадой-7-й ЛПБ.
Итак, "Храбрый" ушел на север, а мы начали готовиться к боям. Как оказалось впоследствии, времени на это нам было отпущено около суток: назначение я получил 3 сентября, а уже 4-го мы отражали первые атаки карателей.
Вместе с командирами подчиненных мне полков и отрядов мы продумали тактику первой встречи с противником. Было решено не встречать вражеские части в лоб основными силами, а выставить на их пути небольшие, но хорошо оснащенные автоматическим оружием заслоны, задачей которых было дезориентировать неприятеля. Они должны были создать только видимость сопротивления, завязать бой, а потом отойти, пропустив наступающих в деревню Глотова. Противник должен решить, что легко справился с нашей обороной. По моим предположениям, гитлеровцы не будут даже разворачиваться в боевой порядок и колоннами пойдут дальше. На выходе же из Глотовы эти колонны попадут под удары наших главных сил с флангов и с тыла.
Мы определили места и порядок действий каждого из подразделений, уточнили детали предстоящей схватки, договорились о том, как действовать, если события начнут разворачиваться не так, как мы предполагали. Оставалось только ждать.
Надо сказать, что наш план удалось осуществить в точности. Наступавших карателей встретил огонь заслона в деревне Лебешево, затем в деревне Красный Борок и, наконец, в Глотове. Эти стычки, как и предполагалось, создали у гитлеровцев полную уверенность в успешном подавлении основных партизанских сил на нашем участке. Они заняли Глотову. Мы ждали начала их дальнейшего движения, чтобы ударить из засад. Но вот странность: уходить из деревни каратели почему-то не спешили. Шло время, и мы стали подумывать даже о том, не останутся ли они здесь на ночь. И тут выяснилось, что причина задержки в деревне проста и прозаична - солдаты занялись вылавливанием гусей, оставленных ушедшими из деревни в один из лесных лагерей жителями. А надо сказать, что птицы этой в деревне было великое множество.
Но в конце концов гуси были переловлены, колонны пехоты показались на дороге и широкой серой лентой потекли в сторону деревень Перстова, Папоротно, Вязовка. Наступил решающий момент.
...Мы выиграли этот бой. Противник бежал, оставляя на земле десятки убитых и раненых. Укрепившись в Глотове, гитлеровцы и после того, как наши подразделения из схватки вышли, долго вели огонь - наобум, для собственного успокоения. Когда же настала ночь, мы применили ту тактику, которую опробовали еще в ходе боев со второй карательной экспедицией: небольшие группы партизан обстреливали время от времени деревню, вызывая сильный ответный огонь противника, всякий раз предполагавшего, что мы начинаем ночной налет. На сон и отдых времени ему мы не дали.
Видимо, поэтому в "Журнале боевых действий" полка запись, касающаяся 5 сентября, выглядит кратко и буднично: "День прошел относительно спокойно". Зато следующая запись другая:
"6.9. - Противник, в 7.00 форсировав реку в районе Глотовы, потеснил отряды 2-го партизанского полка, которые отошли на 400-500 метров. Уточнив обстановку, командование 1-го полка приняло решение двумя отрядами сковывать противника с фронта, третьим отрядом обойти и ударить противнику во фланг. В результате проведения операции противник, неся потери, стал отступать за реку и под прикрытием танка и минометного огня отошел. К 12 часам положение восстановлено"{62}.
Тем временем каратели начали решительное наступление на других направлениях. Они стремились нанести заключительный сильный удар из района озера Полисто и одновременно пошли наконец со стороны Чихачево, через оголенный с уходом нашего полка юго-западный участок границы Партизанского края. Правда, как стало известно, двигались гитлеровцы с большой осторожностью, опасаясь, видимо, партизанских ловушек. Но это мало что меняло. Наш полк сражался на южном участке, путь от Чихачево был открыт.
Создавалась угроза захвата всех партизанских сил в плотное кольцо. Теснимые превосходящими силами противника, полки нашей бригады, измотанные месячным боем, понесшие невосполнимые потери, медленно отходили со всех сторон к деревне Татинец. Танки 8-й танковой дивизии немцев, используя пригодные для их продвижения дороги, стали обтекать вырисовывавшееся кольцо окружения, создавая дополнительное, бронированное кольцо, противостоять которому мы уже не могли. Наступала кульминация схватки.
7 сентября каратели заняли Малую Слободу, Гнияицы, Зеленый Клин, Нивки, Круглово, Серболово, Вязовку, Папоротно, Перстову, Ухошино. Таким образом, кольцо окружения почти сомкнулось. Оставался незанятым только шестикилометровый участок между деревнями Глотова и Перстова, но он не мог играть уже никакой роли. Я получил приказ сосредоточить все подразделения южного оборонительного участка в районе Татинца. В двадцать два часа приказ был выполнен.
А около часа ночи меня вызвал к себе комбриг.
- Обстановка требует прорыва твоего полка на запад, под Порхов,- печально, но твердо говорил Васильев.- Если под Порховом будет не закрепиться, иди дальше, под Струги Красные. Возможно, встретишься там с Германом{63}.
Он с бригадой ушел в те районы.
Задание на прорыв из кольца получили и другие подразделения нашей бригады. В крае оставался только штаб с 3-м полком. Наш же полк начал рейдовать.
Партизан, перелетная птица,
Посидим у лесного костра...
Полечи мои раны, сестрица,
Собираться в поход нам пора,
Из партизанской песни
Часть третья. В юго-западных районах
РЕЙДУЮЩИЙ ПОЛК. 1942 год, 8 сентября - 6 ноября
Нам надлежало двинуться в путь этой же ночью, с 7 на 8 сентября. Никакого времени на сборы. Впрочем, последние дни полк и так был все время в движении, так что "паковать чемоданы" не было нужды. Да и какой у партизан багаж? Оружие и вещмешок, который каждый старался набить в основном боеприпасами. И тяжесть его была одинакова как у рядовых, так и у командиров.
Помню, пришлось нам расстаться с нашими лошадьми. В предстоявшем рейде они могли стать помехой, и я приказал их уничтожить, чтобы не достались врагу. Больно, но что поделать!
Чтобы хоть как-то укрепить обескровленный полк, Васильев придал нам отряд Д. В. Худякова, входивший в состав 3-й бригады, но оторванный от нее боями за край. Этот отряд оказался в полку самым крупным. Вот силы, которыми я тогда располагал: отряд Седова (92 человека), отряд Худякова (157 человек), отряд Журавлева (87 человек) и штабное подразделение. Всего в момент выхода из края нас было 392 человека.
Мы миновали за остаток ночи лесной лагерь жителей деревни Гнилицы и углубились в глухой лесной массив. С рассветом расположились на отдых. Надо было вновь перестраиваться: ночью - марш, днем - сон. Но это было не ново.
Над краем полыхало зарево многочисленных пожаров. Мы шли знакомыми до мельчайших подробностей местами, где каждый куст, каждая тропка известны и кажутся родными, где нет необходимости смотреть на компас и карту. И убеждались, что повсюду, даже в самых маленьких деревушках, обосновался враг. На редкость плотным и широким кольцом обложили каратели все еще продолжавшие сопротивляться подразделения 2-й партизанской бригады.
Нам нельзя было теперь вступать в стычки с врагом, поэтому двигались чрезвычайно осторожно, пытаясь нащупать участок, на котором выход из кольца удалось бы осуществить бескровно. Решили переходить железную дорогу на участке Чихачево - Дно, почти вплотную к Дедовичам, рассчитав, что здесь из-за близости крупного гарнизона наименее вероятны вражеские засады. Надо сказать, что оккупанты, испытав на себе губительную силу этого нашего метода организации боя - засад - тоже взяли его на вооружение. Нам приходилось быть вдвойне осторожными.
Железную дорогу и речку Судому удалось пересечь незаметно, без приключений. Хоть и в тревожном ожидании, но тихо прошла дневка у деревни Шубино. Здесь я принял решение двигаться дальше поотрядно. Нет, я не забыл, конечно, печального опыта лета 1941 года и судьбы полка Петрова. Но не в том была тогда наша беда, что к Лютым Болотам мы пошли побатальонно. Мы были неопытны, мы не знали обстановки, да что говорить - партизанами тогда мы еще только-только становились. Сейчас мы были уже совершенно другими. И такой маневр для полка не представлял былой опасности. Назначив местом сбора лесной массив в районе хутора Хариж, я приказал командирам отрядов вести подразделения разработанными штабом маршрутами.
В штабном подразделении, куда входили и диверсионные группы, нас было 56 человек. Мы тоже двигались отдельно. Прошли Грамулинские леса, незабываемо красивые места Судомской возвышенности. Шли теперь по дорогам, через деревни, зная, что гитлеровцы здесь - редкие гости, но имея тем не менее впереди разведку. Занимались по пути и заготовкой продуктов, которыми нас охотно снабжало население.
Это делалось всегда организованно. Старосте деревни давалось задание собрать определенное количество мяса, молока, хлеба и других продуктов в счет государственных поставок. Когда это задание выполнялось, староста получал расписку, которую должен был предъявить впоследствии, когда гитлеровцы будут с нашей земли изгнаны, органам Советской власти.
Надо сказать, что среди старост встречались зачастую люди весьма порядочные. Жители деревень, выдвигая их, стремились, чтобы у власти оказался человек хороший и надежный. Уговаривали такого, объясняли, что не для службы врагу, а для пользы жителей деревни должен он взвалить на себя этот крест. И становился человек старостой - фигурой, которую сегодня многие готовы огульно считать позорной, но бывшей на самом деле далеко не всегда такой. Жизнь сложнее любых слепков с нее, и судить торопливо не следует никогда. Идет ли речь о героическом или будничном, о возвышенном или низменном - поспешные суждения не рождают ничего, кроме мертвой схемы.
Надо было видеть, с какой радостью брались эти наши расписки, как тщательно их прятали, как бережно хранили. Ведь были они не наивной игрой, не формальностью и уж никак не цинизмом - мол, давай сюда мясо, а себе возьми эту бумажку. Партизанский командир был представителем Советской власти, ее именем он распоряжался, а поскольку должно было настать время, когда он передаст свои полномочия другим людям, мирным, оставлялась расписка. Проявлением незыблемой нашей уверенности в победе, передававшейся и жителям деревень, были эти листки бумаги с нашими подписями.
Кто-то скажет, что это неосторожно: по распискам можно проследить маршрут партизанского подразделения, определить примерную его численность. Был некоторый риск, конечно. Но повторяю: слова "староста" и "предатель" - не синонимы. К тому же если староста действительно мог быть для нас опасен, жители, как правило, предупреждали об этом.