На фоне догорающей осени городок, залитый солнечным светом, выглядел прекрасно. А по его аллеям ходили чужие люди, по асфальтированным дорогам сновали чужие повозки и машины, над каким-то большим зданием виднелся чужой флаг.
С крыши новиковского дома ударил крупнокалиберный зенитный пулемет, поблизости хлопнуло орудие (видно, важный объект, если так охраняется!).
Мы сделали круг. Звено Новикова нацелилось на крайний дом. Из-под крыльев истребителей скользнуло восемнадцать огненных метеоров. Все они врезались в окна третьего этажа. Мне и моим ведомым уже не рассмотреть ни среднего подъезда, ни тех окон, из которых когда-то любовался красотой городка Георгий со своими друзьями. Реактивный залп моего звена пришелся уже по очагу пожара. Пламя охватило весь дом. Занялись огнем машины и соседние здания. Пропадите вы пропадом, ненавистные пришельцы!!
Вылезая из кабины, я увидел улыбающегося Зайчикова. Николай подал мне письмо.
- Из Ленинграда, от отца, - проговорил он.
Из дому писали, что живут по-прежнему в землянке, что отец, как и другие рабочие, выполняет срочные заказы для фронта и нередко не уходит с завода по двое-трое суток, что вместо мужчин у станков все больше появляется подростков и женщин. Все бы ничего, только одна беда: продовольственный паек стал еще меньше. Нет, отец не жаловался, просто писал, не скрывая трудностей. Зачем и перед кем скрывать? Город живет, работает и борется, но городу и людям становится все тяжелее.
Я сел за ответное письмо, однако тревога помешала закончить его. Стало известно, что восемь бомбардировщиков прорвались к Ленинграду и разбили Бадаевские продовольственные склады. Всю ночь полыхало злое зарево, всю ночь летчики ворчали и отчаянно ругались. Да и как можно было оставаться равнодушным, если только за сентябрь фашисты совершили двадцать три групповых налета на Ленинград! Особенно ожесточенными были бомбежки 19 и 27 сентября. В первый раз гитлеровцы предприняли четыре дневных и два ночных налета с участием около двухсот восьмидесяти самолетов, а во второй раз днем группы общей численностью до двухсот самолетов трижды обрушивали свои удары на город и близлежащие аэродромы...
Невыспавшиеся, хмурые, мы встали и, проглотив по сухарю с кипятком, затемно отправились на аэродром, где техники и механики уже прогревали моторы.
Готовность номер один объявили группе лейтенанта Грачева. Летчики надели парашюты и сели в кабины. Те, кто были в готовности номер два, остались у машин, остальные ушли в землянку.
Часа полтора-два было спокойно, подозрительно тихо. И вдруг в настороженной тишине послышался нарастающий гул моторов, тяжелый, зловещий, надсадный гул. Дежурные летчики запустили моторы, и те из них, чьи машины стояли рядом с торцом взлетной полосы, тотчас взмыли в небо. Командир эскадрильи Георгий Жуйков не сидел в кабине, однако успел выбежать из землянки и тоже взлетел.
К аэродрому подходили желтокрылые, с черными крестами "Мессершмитты-110" и "Мессершмитты-109". На окраине летного поля от вражеских снарядов закипели фонтанчики земли и дыма. Кое-кто бросился в спасительные щели.
После взлета капитан Жуйков шел некоторое время над лесом, и немцы не заметили его. Набрав высоту, Георгий развернулся и соколом бросился в огненную круговерть. Короткая очередь - и "мессер" перевернулся, камнем упал на окраину аэродрома.
В схватку вступили Иван Грачев и Василий Добровольский, успевшие набрать скорость и высоту, необходимые для маневра. Бешено завертелся клубок самолетов - одиннадцать вражеских и пять наших. Вспыхнула машина Георгия Новикова, бесстрашного вожака истребителей, боевого стража штурмовиков. Вслед за И-16 смерть швырнула с высоты второй "мессершмитт". Потом с борта, объятого пламенем, выпрыгнул раненый командир эскадрильи.
В этом бою мы потеряли три машины и двух летчиков - Жору Новикова и Колю Косаренко. Однако в последующих воздушных схватках однополчане с лихвой компенсировали потерю.
- Запишите, сбил "юнкерса" у мыса Осиповец, - доложил Василий Добровольский начальнику штаба.- Пошлите за подтверждением.
- Приплюсуйте еще один бомбовоз. Утопил в Ладоге, - вынув трубку изо рта, сказал Вадим Лойко.
- Алло! - гудел Радченко в телефонную трубку. - Товарищ полковник, уточняю: в ленинградском небе полк уничтожил девяносто шесть немецких самолетов. А?.. Да, да, именно за это время.
В конце сентября в командование 7-м истребительным авиационным корпусом ПВО вступил полковник Евгений Ефимович Ерлыкин, сменив на этом посту С. П. Данилова. Однажды новый комкор приехал в наш полк, чтобы познакомиться с летчиками. Полковник был озабочен чрезвычайно напряженной обстановкой и, вероятно, в силу этого показался нам несколько резковатым.
В беседе он рассказал, что за сентябрь в налетах на Ленинград участвовало более двух тысяч семисот самолетов противника, но к городу прорвалось только четыреста восемьдесят. При этом вражеская авиация понесла значительные потери. Летчики нашего корпуса сбили сто двадцать воздушных разбойников, а зенитчики сто пятьдесят два.
В заключение полковник Ерлыкин сказал, что корпусу еще предстоят нелегкие испытания, и надо быть готовыми к ним.
Когда уехал командир корпуса, у летчиков выдался небольшой перерыв, и они рассказывали друг другу истории своих поединков и схваток с фашистскими бомбардировщиками и истребителями.
- Василий, как ты таранил вражеский самолет? - спросил Добровольского Герман Мамыкин.
- Расстрелял весь боекомплект - отогнал целый косяк "юнкерсов" от грузовых барж в Осиновце. А тут один нахалюга лезет и лезет. Ну, и я в азарте ненароком зацепил крылом за его хвостовое оперение. - Добровольский показал двумя ладонями, как это произошло.
- Экипаж не выпрыгнул?
- Врезался в песчаную отмель. Да и выпрыгнул бы - далеко не ушел: справа вода, слева сторожевые посты.
Павел Шевелев, как и Добровольский, тоже летал на Ладогу с Вадимом Лойко, заменявшим раненого командира эскадрильи.
- Трудновато пришлось, - вспоминал Павел. - Вадим несколько раз ходил в лобовую атаку. Весь капот и мотор пробиты, а он продолжает бой - осерчал на "юнкерсов". В общем, не напрасно летали: одним бомбовозом стало меньше у немцев.
- Герман, расскажи о своем полете в облака, - попросил Мамыкина Николай Савченков.
- Не полет - сплошная иллюзия, - отмахнулся Герман.
Раздался смех. Ребята уже знали об этом вылете, но хотели послушать самого Мамыкина - пленника облаков.
На Ленинград ожидался налет группы фашистских самолетов. Командир полка поднял в воздух звено Добровольского. Василий, Мамыкин и Плавский поднялись в дождливое небо. Клочья облаков местами висели над землей на высоте триста метров. Сырая, скучная погодка.
Выше, метрах на восьмистах, клубилась сплошная облачность. Не облака молоко. Звено решило пробить эту завесу и выйти наверх. Машины нырнули, будто в омут, - ни земли под ними, ни неба над ними. Без привычки, вернее, без должного опыта, да еще с такими несовершенными приборами, которыми оборудован И-16, в облаках лететь чрезвычайно трудно. Первым не выдержал Герман Мамыкин. Оторвался от ведущего и словно растворился в непроглядной мути. Метров через пятьсот куда-то исчез и Плавский. Радио у командира нет - не позовешь. Плутать по облакам в поисках ведомых опасно: в любую секунду можно столкнуться и сорваться.
Добровольский уцепился глазами за указатель поворота и скольжения, высотомер и прибор скорости. Это единственное спасение во время полета ночью и в облаках - полностью отдаться во власть приборов. На высоте около трех тысяч метров заметно посветлело. Потом забрезжили лучи солнца и выглянуло чистое голубое небо.
Василий поднялся еще метров на двести, ожидая, что из-под верхней кромки облаков выскользнут Герман и Плавский. Но ни того ни другого не было. Вместо них с юга, где облачность круто обрывалась, появилось два "мессершмитта". Лейтенант сделал нырок и разворот под прямым углом, затем снова вышел вверх. Немцы были далеко в стороне от него.
Вступать в бой с вражескими истребителями не было никакого расчета, потому что основная задача звена - не допустить к городу бомбардировщики. "Мессам" же выгодно вдвоем наброситься на одного. И они атаковали Добровольского. Он повторил маневр: пике в облака, разворот и снова вверх. Василий давно бы ушел вниз, если бы не надеялся, что его ведомые вот-вот подойдут и противник может атаковать их внезапно. Поэтому еще и еще раз, словно утка-нырок, преследуемая охотником на озере, то скрывался в облаках, то появлялся над ними, обманывая и отвлекая вражескую погоню.
Наконец Добровольский заложил небольшой крен и стал полого снижаться. Самолет спиралью ввинчивался в облака, словно в пуховую перину. Нервы Василия были напряжены до предела: он не только следил за приборной доской, но и думал о том, как бы не столкнуться со своими ведомыми, если они до сих пор не сумели выбраться из серого плена.
Виток, второй, третий. Облака. Еще виток. Опять облака. Стрелка высотомера подошла к цифре "800". Белизна. Виток, виток. Ничего не видно. Четыреста метров. Никакого просвета. Скоро земля, а Добровольский не видит ни зги. Еще потерял сто метров. Седая жуть стала редеть, превращаться в темно-серую пелену.
Перед глазами мелькнула какая-то черточка. "Галлюцинация, что ли?" подумал летчик и тряхнул головой. Но черточка не пропадала, а, наоборот, росла, увеличивалась в размерах. Лейтенант уменьшил крен, сбавил вертикальную скорость снижения. И вдруг снова потерял появившийся в поле зрения предмет: все слилось в одноцветный мрачный тон. Высота менее ста пятидесяти метров. "Еще несколько секунд - и можно врезаться в землю, в море, в черта, в дьявола!" - злился Добровольский.
Он заставил себя успокоиться, напряг до предела зрение и снова уловил ту самую черточку, что уже вырисовывалась в какой-то большой продолговатый предмет, стал выводить машину в горизонтальный полет. Пригляделся. Оказалось, под ним свинцовые воды Финского залива, сливающиеся с нижней кромкой облаков. А на волнах - всплывающая подводная лодка.
Возвратившись на аэродром, командир звена в первую очередь увидел своих ведомых.
- Ну и подбросил же он нам сольцы! - сказал Герман.
- Досталось, - подтвердил Плавский. - Да и было за что!
- Это верно, - согласился Мамыкин, - не надо было отрываться от ведущего. Ведь как получилось-то? Я по привычке посмотрел влево-вправо - и потерял из виду самолет командира. Кругом белым-бело, даже консоли "ишака" не видно. Ну, пока я крутился, мне и показалось, что лечу с правым креном. Отклонил ручку управления влево и левую педаль двинул ногой вперед. Нет, все равно кажется, будто лечу с правым креном. Галлюцинация полнейшая. Вывалился из облаков над самым городом. Смотрю: снижаюсь левой спиралью, черт бы ее подрал! А в облаках казалось наоборот.
- А мне все думалось, что лечу с левым креном. Жму вправо, - признался Плавский. - Тоже обман чувств.
Добровольский добродушно ухмылялся:
- Надо было по приборам ориентироваться, а не полагаться на свои ощущения. Хорошо, что все кончилось благополучно...
Не добившись решающих результатов в сентябрьских боях, немецко-фашистское командование вынуждено было отказаться от дальнейших попыток взять Ленинград штурмом. Оно решило сломить героическое сопротивление защитников города длительной блокадой, систематическими артиллерийскими обстрелами и бомбардировками с воздуха.
И враг приступил к осуществлению своего варварского замысла. Однако огромные потери, понесенные авиацией при дневных массированных налетах, вынудили гитлеровцев перейти почти исключительно к ночным действиям. Известно, что с 1 октября по 24 ноября немцы совершили тридцать семь бомбардировочных налетов на Ленинград (тридцать два ночью и пять днем, в условиях сплошной облачности).
Ночные налеты обычно совершались в ясные лунные ночи на высоте пять шесть тысяч метров. Бомбардировщики к городу подходили с разных направлений. Интервалы между самолетами по времени доходили до двадцати минут, а налеты растягивались на всю ночь.