В наушниках послышался позывной командующего воздушной армией и его веселый голос:
- Я "Орел", я "Орел"! Поздравляю вас, товарищи, с победой. Спасибо, соколы!
Первый наш вылет с нового аэродрома оказался удачным. Настроение у всех было приподнятое.
На посадку мы заходили почти в полной темноте. Вот где пригодились ориентиры, с которыми нас заранее познакомил Алексей Борисович! Полоса короткая и узкая - достаточно чуть-чуть зазеваться, чтобы врезаться в лес. Но все обошлось благополучно.
Едва мы зарулили на стоянки, как со всех сторон к нам бросились механики. Среди них и Владимир Мусатов. Он не скрывал радости:
- С благополучным возвращением, товарищ командир!
- Спасибо, Володя, - сказал я, выпрыгивая из кабины на плоскость. В ногах непомерная тяжесть, а ведь еще пять минут назад не чувствовал никакой усталости.
Я отошел в сторонку, где собрались летчики, участвовавшие в вылете. Одни с наслаждением потягивали толстые самокрутки, другие с жаром делились впечатлениями недавнего боя - жестикулируя, показывали друг другу, как атаковали противника.
Потом все, не сговариваясь, двинулись к самолету командира. Панов только что вылез из кабины.
- Вот что, товарищи, - сказал он. - Здесь о бое говорить не будем. Разбор проведем в столовой. - И зашагал к штабной землянке.
Павел Шевелев выразительно приподнял бровь:
- Значит, по машинам?
Алексей Борисович не заставил себя долго ждать. Он заходил в землянку, чтобы доложить по телефону командиру дивизии о выполнении задания.
- Все в сборе?
- Все.
- Трогай, - сказал он шоферу.
На землю уже опустилась ночь. Едва машина тронулась, как самолеты, лес, аэродром - все потонуло в сплошном темно-синем мраке. Только перед кабиной поблескивала ровная полоса голубоватого снега.
Прищурившись, я посмотрел вверх - сквозь густую синь слабо прорезывались редкие звезды. Странное дело, если смотреть на звезды и на минуту отвлечься от того, что ты в машине, трясущейся по фронтовому проселку, что рядом с тобой друзья, только что вернувшиеся из трудного боя, и представить себе, что ты один, совсем один, то можно подумать, будто ничего этого и не было - ни войны, ни огня, ни падающих в горьком дыму самолетов. Все это дурной сон, а ты, как в детстве, лежишь в кошевке под теплым дедовским тулупом, слушаешь мерное поскрипывание полозьев на сухом снегу и думаешь о том, что будет, а не о том, что было, потому что ничего еще не было, и все впереди - и завод имени Калинина, и первая любовь, и авиационно-техническое училище, и война на Карельском перешейке, и Кача, и, наконец, бои, смерть, огонь, до боли сжатые челюсти. Было и не было. И все можно начать сначала... А если все сначала, то и началось бы все снова с этого темно-синего неба и с этих звезд, которые давно уже манили к себе упрямого мальчугана.
- Приехали, - громко сказал кто-то у самого моего уха.
Я вздрогнул. Наша машина была у столовой. Возле крыльца толпились молодые летчики, среди которых я сразу заметил и своего ведомого Михаила Галдобина. Он тотчас же подскочил ко мне и крепко пожал руку.
- Говорят, двух сбили? Здорово! - выпалил он одним духом.
- Сбили, Миша, - подтвердил я.
Посередине столовой в виде буквы "Т" стояли широкие столы, накрытые белыми скатертями. Расставлены высокие миски с квашеной капустой и тарелки с нарезанным хлебом. Около тарелки каждого - стакан, до половины наполненный водкой: норма. Горело несколько керосиновых ламп с металлическими абажурами, подвешенных под самым потолком.
До ужина предстоял разбор боевого вылета, потому мы ждали, что скажет Алексей Борисович. А Панов, не торопясь, прошел на свое место, снял меховую куртку и шлемофон и просто сказал:
- Садитесь.
Мы сели - каждый на заранее отведенное ему место, но к еде не притрагивались. Командир что-то сказал сидевшему рядом с ним начальнику штаба. Бойченко согласно кивнул, и тогда Панов снова обратился к нам.
- Вижу, измучились, теряетесь в догадках, - начал он. - А ответ прост, и каждый из вас его уже знает. Сегодняшний вылет должен многому нас научить, хотя бой, проведенный нами над линией фронта, и прошел благополучно, даже, может быть, очень хорошо.
Алексей Борисович провел ладонью по вспотевшему лбу, откашлялся.
- Но давайте посмотрим на бой со стороны, - продолжал он, - и попробуем проанализировать и представить себе, насколько четко и слаженно мы действовали, насколько ясно представили себе возможные варианты встречи с противником. Ведь мы недопустимо поздно заметили вторую группу фашистских истребителей. Нас предупредили о ее приближении. Если бы эта группа подошла несколько раньше, до того, как мы завершили атаку первой, нам бы пришлось, прямо надо сказать, туговато... Будем откровенны, враг подготовил для нас ловушку, и мы чуть не попали в нее. Попал в нее сам враг, но ведь могло быть и иначе. Если мы не учтем наших ошибок и будем слишком самонадеянны, нельзя гарантировать столь же легких побед. Не забывайте, скоро мы поднимем в воздух нашу молодежь, а враг, потерпев неудачу в первом бою, попытается взять реванш в последующих...
Командир помолчал и обвел нас пытливым взглядом.
- Действуйте с максимальной осторожностью, - сказал он. - Главное - будьте осмотрительны от взлета до посадки. Победит тот, кто первым увидит противника. Необходимо полностью исключить его внезапные атаки в бою и нападение на маршруте... Помните, проигрывает тот, кто переоценивает собственные силы. Но проигрывает не он один - все мы связаны друг с другом. Проявляя неосмотрительность, мы подводим также и своих товарищей. Итак, завтра первый вылет выполним в том же составе. Молодежь будем включать несколько позже, когда обстановка станет менее напряженной.
Командир с улыбкой посмотрел в сторону притихших молодых летчиков. Все для них было в новинку - и деревенская столовая с празднично накрытыми столами, и суровая, но благожелательная речь Панова.
- А теперь ужинать, - закончил командир и поднял стакан.
Остальные также подняли стаканы и чокнулись со своими соседями. Наскоро закусив капустой, летчики принялись за душистую горячую гречневую кашу с мясными консервами. Все проголодались и ели с аппетитом.
Потом мы разошлись по избам, отведенным для ночлега. Шевелев, Добровольский и я оказались вместе.
В избе было жарко натоплено, на полу лежала свежая, приятно пахнущая хлебом солома. У стен виднелись старательно набитые соломой тюфячные наволочки, покрытые белыми простынями. Уютно устроившись, мы погрузились в глубокий сон.
На фронте особенно ценишь такие минуты. Сказать, чтобы мы хоть когда-нибудь спали долго, нельзя, но случалось, что и за полчаса стряхнешь с себя усталость, и хоть тут же снова в бой.
Это был наш первый ночлег у истоков Волги.
Дежурный разбудил нас, когда было еще совсем темно. Алексей Борисович был уже на ногах и ждал нас. Командира полка отличало одно очень ценное качество. Он безошибочно мог чувствовать настроение другого человека, умел понимать людей, верил в них. И летчики нашего полка платили ему безграничной любовью и доверием.
Это, безусловно, способствовало тому, что полк наш был очень спаянный, дружный. Все знали, что Алексей Борисович зря не накажет, но и промаха не спустит.
Посылая кого-нибудь на задание, он трезво взвешивал все возможности летчика, представлял, как тот поведет себя в той или другой обстановке. Только после этого делал выбор. Словом, Алексей Борисович всегда понимал, что перед ним живые люди со своими характерами и наклонностями, которые необходимо учитывать. В этом был секрет его успеха. Особенно трогательно и заботливо он относился к молодежи. Терпеливо учил ее, наставлял и оберегал.
Знание людей, умение трезво оценивать обстановку, большой летный опыт и организаторские способности позволяли ему умело руководить полком.
Едва рассвело, наша восьмерка поднялась в небо. Перестроившись в боевой порядок и постепенно набирая высоту, взяли курс к линии фронта, где ночью слышался гул канонады. Нам предстояло прикрывать наземные части, идущие на прорыв вражеской обороны.
Первые минуты полета прошли сравнительно спокойно, но спустя некоторое время в небе появились самолеты противника. Мы помнили наставления Алексея Борисовича Панова и были предельно осторожны. Однако немцы не вступали в бой, ходили отдельными парами на довольно большом от нас расстоянии. Иногда мы совсем теряли их из виду и начинали волноваться, но они снова появлялись и снова сторонились нашей восьмерки.
Тактика фашистских летчиков была ясна - они пытались обстрелять замыкающий группу самолет. "А уж если кто-нибудь отстанет - набросятся как шакалы. Надо бы их проучить", - подумал я.
Случай не замедлил представиться. В следующий же вылет мы сбили немецкого охотника до легкой наживы. Он, как всегда, подкарауливал отстающие на маршруте самолеты, но на этот раз сам был сбит и врезался в землю неподалеку от нашего аэродрома.
Внимательно проанализировав обстановку, Алексей Борисович Панов решил, что пора выпустить в воздух и наших молодых летчиков. Когда он объявил о своем решении, радости ребят не было границ. За ужином только и говорили, что о предстоящем вылете и о том, как было бы хорошо сразу же столкнуться с неприятелем, помериться с ним силами и, конечно, вернуться на аэродром победителями. Все это так, но все ли выдержат трудное боевое крещение, не дрогнут ли в схватке?
Помню один из вылетов с молодыми летчиками вскоре после того, как их выпустили в воздух. Мы шли на прикрытие наших наземных частей. День был ясный, солнечный. Чистый горизонт не предвещал никакой опасности. Барражируя над линией фронта, мы вдруг заметили бомбардировщиков противника в сопровождении шести истребителей.
Нельзя было допустить, чтобы они сбросили бомбы на наши войска. Ведущий группы Павел Шевелев принял решение немедленно атаковать противника. Ведя огонь, мы врезались в его боевые порядки. Вскоре один из вражеских бомбардировщиков, лениво перевернувшись через крыло, клюнул носом и быстро пошел к земле.