На следующий день после обеда Кью отправился осмотреть несколько гнезд, которые, как он мрачно предсказал, оказались гнездами крыс. Джон уехал за покупками в город, а Ли возилась в домике для животных. Я сделал кое-какие записи в дневнике, поскольку пропустил два дня, и решил отдохнуть. Первым делом я изгнал моего старого приятеля — петуха и сопровождавших его кур, которые искали у меня в постели насекомых; затем лег и попытался предаться прекрасным мыслям. Это оказалось нелегко, потому что петух, оскорбленный изгнанием, решил продемонстрировать высший класс пения. Третья пущенная мной палка достигла цели. Он понял намек и удалился вверх по тропинке на холм.
Я как раз собирался помечтать о чем-нибудь добром, когда услышал, как Ли зовет меня. Я выглянул из палатки прямо из лежачего положения и увидел, что она бежит ко мне. В руках у нее было что-то похожее на старый мешок, набитый проволокой, из которой делают клетки для кур. Так оно и оказалось: это была грубая проволочная клетка, ради предосторожности засунутая в мешок.
— Взгляни, что мы принели! Взгляни, что мы принели! — кричала она, и лицо ее светилось радостью и волнением, как у ребенка, получившего на Рождество неожиданный и роскошный подарок. Я взглянул и понял, что радоваться и впрямь было чему.
В проволочной клетке сидела взрослая самка ай-ай с детенышем, впрочем достаточно большим, чтобы быть отнятым от груди. Мамаша была явно перепугана, но младенец, похоже, воспринимал происходящее как часть богатой палитры жизни и озирался большими любопытными глазами, в которых не было и тени страха. Таким образом, через сутки после отъезда телевизионной группы мы обрели ай-ай, и притом не одного, а целых двух.
— Входи, — молвил я, с известным трудом поднимаясь из лежачего положения. — Сначала пересадим его в пристойную клетку.
— Посмотри на детеныша, ну разве не лапочка? — спросила Ли.
— Да, да, — сказал я, — только сначала пересадим его в новое жилище, а потом уж рассмотрим как следует.
Мы поднялись на холм, где стоял домик для животных. Там нас поджидали два сияющих крестьянина — ловцы ай-ай. Радоваться конечно же было чему: они не только избавили свое хозяйство от напасти, но еще и получат какое-никакое вознаграждение! Когда клетка была подготовлена и мы не без труда переселили ай-ай из временного жилища в более просторные апартаменты, я, к своему несказанному облегчению, смог убедиться, что оба животных целы и невредимы. К моему удивлению, мамаша не бросилась разведывать новое жилье (как этого следовало бы ожидать от вновь пойманного существа, которое примется искать безопасный уголок), но просто легла на пол, словно загипнотизированная. Детеныш же, которому явно хотелось освоить новое пространство, боялся далеко отходить от матери.
— Ее не могли ушибить? — с тревогой спросила Ли.
— Да нет. По-моему, она сознает потенциальную опасность ситуации и пребывает в трансе. Ей же не объяснишь, что мы не хотим ей зла. Вот несмышленыш считает все происходящее забавным приключением, но приучен не удаляться далеко от мамочки. Никогда ведь не знаешь, как животное себя поведет. У меня жил один зверь, который стал есть с рук через десять минут после поимки, зато другой ничего не ел три дня, и я уже думал, что придется выпустить его на волю. Но все-таки он начал есть, да так, что вконец разорил меня.
— А не покормить ли этих? — спросила Ли.
— Да мамаша пока не хочет. Она попила воды, а несмышленыш готов ее всю высосать. Самое правильное — оставить их в покое.
Так мы и сделали — накрыли клетку и оставили их в покое.
Вернувшись к палаткам, мы усадили отважных ловцов на почетные места, угостили их сигаретами и выдали причитающийся гонорар. Они же в седьмой или восьмой раз расписали нам во всех подробностях, как поймали ай-ай, каждый раз дополняя рассказ новыми деталями и расписывая, как они еще готовы нам послужить. Потом ловцы несколько раз пересказали наши эмоции и чувства при получении животных, как будто мы сами в том не участвовали. А все же забавно такое слушать. Люди, читавшие мои книги, часто подробнейшим образом пересказывают мне их содержание, а добравшись до смешного эпизода, без устали излагают его снова и снова, чтобы убедиться, что до меня дошла суть. Порой после этого так и хочется сказать: «Черт возьми, интересная книженция! А не купить ли и мне?»
Когда вернулись Джон и Кью, радости не было границ. Еще бы: после стольких трудов и неудач выглянуло-таки ясно солнышко. Более того, я даже не слышал жалоб, что второй ужин подряд одни сардинки да тушенка. От избытка бурливших в нас чувств мы сделались столь добрыми, что даже позволили Джону исполнить фрагмент арии венецианского мавра — но вполголоса, чтобы не потревожить наших новых гостей.
Ли приготовила нашим подопечным еду, и мы отправились поглядеть, как они себя чувствуют. Самка все-таки слегка поменяла позу, но все еще смотрела с тем выражением, какие я видел у пациентов больниц в часы посещений, когда они с тоской во взоре глядят на нагрянувших к ним домашних, нагруженных фруктами, свертками, коробками конфет и новостями из дома. Впрочем, детеныш отнесся к нашему визиту как к главному событию сегодняшнего вечера и с интересом наблюдал, как Ли раскладывала перед ним палки сахарного тростника, кокосовый орех, хлебные шарики с медом, ставила блюдце с фруктовым салатом и еще одно — с копошащимися личинками жуков. Он даже осмелел и съел кусок банана. Обитавший на вилле по соседству Верити трескал, как поросенок, но этим подавал хороший пример.
Первый этап задачи был выполнен, мы обменялись поздравлениями. Теперь оставался самый пустяк: поймать еще четырех ай-ай, по два каждого пола. А самое лучшее, что мы могли сделать сейчас, — отправиться спать и смотреть безмятежные сны.
Я проснулся на заре после тихой ночи. Наши белые цапли, как всегда в положенный час, снялись с места и вылетели к морю, плавно махая крыльями над рекой. На какое-то мгновение в тумане, словно опал, мелькнул зимородок. До меня донесся каскад прозрачных голосов кукушек, начавших свой утренний зов. Потом с противоположной стороны реки долетело зловещее «чук… чук… чук…» вроде того, как забивают гвозди в крышку гроба. Это был стук топора, за которым последовал предсмертный всхлип срубленного дерева. Теперь я наглядно убедился, сколь важна была наша миссия: каждый удар топора или мачете — не только удар по экологии человека, но и удар по королевству ай-ай.
Мы поднялись к домику животных посмотреть, что съели наши пленники. Это всегда волнующий момент — если животное начинает есть сразу, можно вздохнуть с облегчением. Если же нет — приходится ломать голову, как заставить его есть. Я надеялся, что соседство Верити, который лопал, как поросенок (простите, что повторяюсь), разбудит аппетит и у вновь пойманной самочки. К нашему разочарованию, этого не произошло. Только на палке сахарного тростника были едва заметны следы зубов, а самка по-прежнему подозрительно взирала на нас, точно старая дева на притаившегося у нее под кроватью хиппи с гитарой, Отношение детеныша было куда более терпимым — он был даже рад, что цирк опять приехал. Мы заметили, что бананов поубавилось, но подозревали, что это скорее детеныш, чем мамаша.
Когда у тебя два животных в одной клетке, трудно судить, сколько кто съедает, разве что установить круглосуточное наблюдение. Впрочем, в данном случае мы знали, что с детенышем все в порядке и что он по-прежнему выдаивает маму как корову. Все, что нам оставалось сделать, — взять самку под тщательное наблюдение и молить судьбу, чтобы она поскорее снизошла до нашего щедрого угощения, иначе придется скрепя сердце отвезти обоих туда, где их поймали, и выпустить. Мы поворчали на Верити, что он недостаточно усердствует в подавании примера. Так или иначе, мы вынуждены были ждать. Самка пребывала в хорошем состоянии, и несмотря на то, что детеныш нещадно высасывал ее, ничего страшного бы не случилось, если бы она пару дней поголодала.
В эту ночь мы наблюдали за тем, как Верити продолжал свои набеги на хлебные шарики с медом и личинок, облизываясь на кокосовый орех и сахарный тростник; но, видимо, он почувствовал, что нас больше интересует происходящее в соседней клетке. Следующее утро принесло облегчение. Самка съела трех личинок и надкусила хлебные шарики., Похоже, она была уже не в таком напряжении, хотя по-прежнему боялась входить в ящик, где было устроено гнездо. Мы нарекли ее Мина — в честь нашей доброй мальгашской знакомой, но по-прежнему спорили о том, как назвать сына. На следующую ночь Мина добавила к своему рациону сахарный тростник, что было добрым знаком.
Кью, Джон и Жулиан, как обычно, отправились с наступлением сумерек на охоту. На сей раз уходили в приподнятом настроении — появление Мины с сыном придало всем духа. Около полуночи они вернулись с триумфом — Жулиан сиял и хохотал, а Кью и Джон изо всех сил старались выглядеть так, будто каждый день приносили по ай-ай. Наградой для ловцов стала красивая, лоснящаяся молодая самка. Изучив ее со всех возможных позиций и отдав должное ее шарму, мы без особых проблем пересадили зверюшку в новую клетку.
— А трудно было поймать? — спросил я.
— Да нет, — сказал Кью. — На это дерево, в отличие от некоторых других, оказалось очень просто залезть. Она как раз сидела в гнезде, тут Жулиан ее и цапнул. Но боюсь, она волнуется о детеныше.
— О каким детеныше? — спросят я с удивлением.
— Она была с детенышем, но, пока Жулиан ловил ее, тот убежал.
— И вы его там так и оставили? — поразился я.
— Да, пришлось. Мы, конечно, обыскали все, но я беспокоился о матери. Хотел поскорее привезти ее и посадить в подобающую клетку. Жулиан сказал, что детеныш все равно вернется к гнезду, и с утра мы первым делом съездим и поймаем его.
— Похоже, Жулиан прав, — согласился я. — Не думаю, чтобы детеныш уже гулял сам по себе. Подозреваю, что он еще не отнят от груди.
— Да мы наверняка его поймаем, — утешил меня Джон. — Жулиан так просто уверен.
В ответ я кисло улыбнулся, потому как был взволнован.
— Да, по если он, не дай Бог, ошибается, вам придется отнести самку назад и выпустить в том же самом месте, чтобы она смогла найти детеныша, — сказал я.
— Сделаем, сделаем, — умиротворяюще заметил Кью.
Я очень беспокоился о малыше, и даже известие о том, что все наши ай-ай хорошо пообедали, не стало мне утешением. Я вообразил, как глупого маленького несмышленыша преследуют орды разъяренных крестьян со сверкающими острыми мачете: поймать, повесить, четвертовать гаденыша! Потом в моем воображении возникла картина, как он столкнулся лицом к лицу с мягкой, похожей на пуму фоссой, о существовании которой он и не подозревал и которая сцапает его одним мановением бархатной лапы и отправит прямо в алчную розовую пасть. Или — что может быть хуже! — он встретит на своем пути Кошку с Семью Печенями, которая страдает отсутствием пищеварения и слышала, что лучшее лекарство — съеденный всухомятку детеныш ай-ай. А может, он просто горюет на дереве: мама, мама, на кого ты меня покинула! Короче, я предался таким вот сентиментальным размышлениям, которых не одобряю в других людях, имеющих дело с животными.
Наутро Кью, Джон и Жулиан снова приготовились выйти на охоту.
— Запомните, — сказал я, наверное, уже в десятый раз, — вы должны прочесать весь район, пока не найдете.
— Да, да, — нетерпеливо отозвался Кью, — сделаем.
— А если не найдете, быстро назад и отнесете самку туда, где поймали.
— Ну да, да, понимаю. Я так же волнуюсь о детеныше, как и ты, — раздраженно сказал Кью.
Я взглянул на него. Он был неколебим, как Геркулесовы столбы. «Похоже, у него слабее, чем у меня, развито воображение», — подумал я.
— Ну, делай как знаешь, — бросил я.
— Слушай, хватит скандалить, — вмешалась Ли. — Кью так же беспокоится о детеныше, как и ты. А ты словно сам — мать этого детеныша.
— Не то чтобы, — сурово молвил я, — просто не люблю, когда детеныш ай-ай
— не важно, мальчик он или девочка — шастает ночью по лесу без присмотра. Возьми-ка умную газету «Сан» и посмотри, что случается с детьми, которые шляются по ночам одни.
— Пойдем завтракать, — сказала Ли.
Пока готовился и подавался утренний чай, казалось, прошли годы. Несколько веков тянулось ожидание завтрака. Даже стайка детей, которые принесли пластмассовое блюдо с жирными серо-белыми личинками, не облегчили мою тревогу, как того следовало бы ожидать. Вдруг раздался крик — это возвращались Кью, Джон, Жулиан и их помощники. Кью осторожно нес в руках один из наших больших мягких мешков для животных.
— Поймали, поймали! — торжествующе кричал Кью. — Именно там, где сказал Жулиан.
Я кинулся к домику животных, с трудом веря счастью.
— Цел и невредим? — выпалил я.
— Конечно. И главное, он легко дался в руки, —сказал Джон.
Я открыл дверцу клетки, где находилась мать, а Кью аккуратно развязал мешок и просунул его устье в дверной проем. Я ожидал чего угодно, только не того, что произошло. Голова детеныша показалась из мешка, огромные уши поворачивались на каждый звук, а глаза смотрели спокойно и с интересом. Он на мгновение задумался, а затем, высокомерно оглядев нас, грациозно вылез из мешка и восшествовал в клетку, как маленький принц, вступающий в законное владение королевством. Это был настоящий театрализованный выход. Маленький Принц был столь невероятно аристократичен и красив, что я, как дурак, разразился слезами. Поймите меня правильно: ведь гора с плеч свалилась!
— Перестань реветь! — сказал Кью, устыдившись моего поведения. — Я знал заранее, что ты будешь польщен.
— Да, да, я польщен, — пробормотал я, вытирая нос. — И я вовсе не рыдаю. Просто эти ай-ай довели меня до лихорадки. Особенно детеныши.
— Он правду говорит, — согласилась Ли. — Столько возни с ними!
Нас заинтересовало, как детеныш будет возвращаться к матери. Члены семьи воссоединились, похоже, без всяких эмоций, как будто ничто их и не разлучало. После беглого осмотра клетки детеныш полез к мамочке утолять жажду. А проголодался он, надо думать, здорово, судя по тому, сколько он пробыл один. Мы устроили торжественный завтрак и решили назвать вновь пойманную самку Джульеттой — в честь… поймавшего ее Жулиана.
Как обычно, мы чуть до драки не дошли, споря, как назвать Маленького Принца. Впрочем, когда Кью предложил назвать его Сэр Блоксэм, предложение было принято единогласно.
Теперь у нас было уже четыре животных при квоте в шесть. Вериги в счет не шел: мы должны были вернуть его Ролану, чтобы тот выпустил его на своем ос-трове. Все животные питались хорошо, а детеныши вели себя так, будто родились в неволе. Теперь, когда у нас оказалось столько экземпляров, наблюдать за поведением каждого из них стало сплошным удовольствием, и особенно — за самыми разнообразными приемами использования третьего, «магического пальца». Когда животное осваивается с окружающим пространством, этот чувствительный орган постоянно находится в деле.
Еще в 1859 году Сэндвит скрупулезно описал поведение ай-ай:
«Выставив вперед уши и прислонив нос вплотную к коре, он быстро ощупывает поверхность своим необычным вторым (так у Сэндвита. — Примеч. Дж. Даррелла.) пальцем, точно так же, как дятел исследует кору дерева, но с гораздо меньшим шумом, время от времени запуская свой тонкий палец в червоточины, так же, как хирург исследует тело больного зондом… Я наблюдал эти процедуры с неослабным интересом и был поражен, сколь блестяще это создание использует свои способности, в особенности обостренный слух, позволяющий определять различные звуки, доносящиеся из толщи дерева …а также удивительно развитое обоняние …и конечно же, необыкновенно тонкий палец, какого нет ни у одного другого животного; он используется то как стетоскоп, то как зонд, то как ложечка».
Наша подруга Рене Уинн, знакомя меня с ай-ай, рассказала, что зверьки «исследуют» кокосовые орехи, стараясь определить глубину залегания в них молока, чтобы точно знать, в какой точке лучше прогрызать дыру. Она поведала нам еще вот какую любопытнейшую деталь. В меню ай-ай входил, помимо всего прочего, довольно густой сладкий крем, подаваемый на обыкновенных плоских пластмассовых тарелках. Как же поступали животные? Они переворачивали тарелки, прогрызали в дне дыры и с помощью пальца доставали из них крем. Похоже, ай-ай и понятия не имели, как это можно есть крем просто так, с блюда — для полного удовлетворения своих гастрономических наклонностей его необходимо было есть через дырку.
Совсем недавно с небольшой колонией этих животных, содержащейся в упомянутом мной выше Дьюкском университете в США, были проведены замечательные эксперименты под руководством профессора Эриксона с целью выяснить, как ай-ай находит насекомых себе на корм. В двух словах: Эриксон предлагал вниманию ай-ай коряги, в которых были высверлены дыры — одни пустые, другие наполненные накрошенными мучными червями, а третьи — живыми червями. Дыры были самых разных конфигураций, причем иные высверлены так, что доискаться до их содержимого глазами и нюхом было невозможно. Глубина отверстий, высверливаемых в толще дерева, также была различна. Из этих экспериментов Эриксон сделал следующие выводы:
«Хотя зрение и обоняние могут играть свою роль в обнаружении и извлечении из толщи дерева личинок насекомых, наши исследования позволяют предположить, что обнаружение ай-ай ходов таковых личинок в значительной мере зависит от выстукивания… Ушные раковины ай-ай больше (пропорционально телу), чем у любых других лемуроидов, и весьма вероятно, что этот вид обладает исключительной способностью слышать звуки, издаваемые личинкой при движении, а также возникающие как реакция на выстукивание… Эти исследования позволили выдвинуть предположение, что названный примат, подобно некоторым видам летучих мышей, использует эхолокацию при выслеживании добычи. Тем не менее процесс выстукивания, видимо, играет в добывании пищи большую роль, нежели ушные раковины. Как указывает Сэндвит, процесс выстукивания происходит необыкновенно тонко. Возможно, повышенное кожное осязание третьего пальца позволяет неведомым образом распознавать различия в вибрациях поверхности. Возможно, дело в незначительной массе третьего пальца — он резонирует с вибрацией поверхности без значительного уменьшения амплитуды колебаний. Возможно, выстукивание само побуждает добычу производить движения, позволяющие ай-ай обнаружить ее по звуку».
Поиску добычи методом выстукивания Эриксон дает весьма очаровательное название «percussive foraging», что можно передать приблизительно так: «как постучишь, так и полопаешь».
Еще столько предстоит узнать об этом диковинном животном, что кто знает, какие необыкновенные секреты «магического пальца» ай-ай откроются нам. Вдруг сыщутся доказательства, что «магический палец» наделен волшебством в гораздо большей степени, чем предполагают мальгашские колдуны. Независимо от того, что здесь играет главную роль — эхолокация или фантастическая способность к осязанию, — налицо доказательства, насколько Природа мудрее человека.
На следующий день Джон, Кью и Жулиан, по обыкновению, отправились осматривать гнезда и почти сразу же вернулись, неся крупного самца ай-ай с физиономией кулачного бойца. Неудивительно, что он был так уязвлен: как же, ни с того ни с сего нарушили его покой и бесцеремонно засадили в клетку на потеху двуногим тварям! Мы окрестили нового пленника Патрисом в честь другого нашего ловца, но за свое поведение он вскоре заслужил и прозвище — Бандюга…
В этот вечер, еще до того как ему подали еду, он со страшным хрюканьем и шмыганьем принялся скрупулезно исследовать клетку и все протестировал на твердость. Каждый прут в клетке был опробован на вкус; качество дерева, из которого был изготовлен ящик, куда его потом пересадили, было изучено с особым тщанием и сопровождалось изрядным фырканьем. Пообедав, он внимательно обозрел миски и разбросал их по клетке — очевидно, с целью испытать на прочность. А уж трескал Патрис, особенно сахарный тростник и кокосовый орех, с таким шумом, что его не пустили бы ни в один приличный салон. Мы решили, что такое поведение вовсе не обязательно вызвано его стремлением к побегу: вполне вероятно, его хулиганство и буйство явились ответом на действия людей, которые считают, что до собеседника ничего не дойдет, если не стукнуть по столу и не наорать. Впрочем, буйный нрав этого создания настолько беспокоил его собратьев, что пришлось задвинуть ящик с Патрисом в самый дальний угол домика для животных, откуда его буйная натура не могла столь пагубно проявляться. Интересно: он таким родился или стал с годами, и почему с таким скандальным стремлением привлечь к себе внимание он не навлек на себя удар меткого мачете? Известно ведь: чем тише жить, тем больше шансов выжить, а привлекать к себе внимание, — значит постоянно заигрывать со смертью.
Теперь в нашем распоряжении было пять из шести дозволенных нам животных. Осталось поймать еще одного взрослого самца — и задача выполнена. Мне просто не верилось, что мы почти достигли цели и более того уложились в лимит времени, который сами себе отвели. Коли так, настало время созывать военный совет.
После прибытия в Мананару по костоломной дороге из Тана мы единогласно решили, что если добудем ай-ай и повезем их обратно по такой чудовищной трассе, то неминуемо растрясем их. Единственной альтернативой было отправить их воздушным путем. В Мананаре имелась крохотная взлетная полоса, а самолет из столицы летал трижды в неделю. Впрочем, «самолет» сказано с большой натяжкой: это была этажерка времен чуть ли не первой мировой войны. На такой летал еще Блерио.
Те, кто посещают зоопарки и любуются различными видами экзотических животных, наверняка не задаются вопросом, а какого труда стоило их привезти? Мы, например, когда покидаем Джерси, никогда не знаем, добудем ли животных или же вернемся с пустыми руками. Теперь ситуация была такова: при минимальном шансе, что мы отловим еще одного ай-ай, клетки нуждались в дополнительном укреплении, потому что на нашу голову свалился зверь, который, судя по всему, смог бы прогрызть себе ход из тюрьмы Синг-Синг. А так как процесс доведения клеток до совершенства весьма долог, то самым правильным было отправить животных на Джерси как можно скорее.
Первым делом следовало переправить зверей из Мананары в Тану и известить Джерси, что мы возвращаемся с добычей. Наши клетки не помещались в этажерку времен первой мировой войны, а полагаться на случайные коммерческие рейсы не хотелось. Посему мы решили, что будет лучше всего, если мы с Ли полетим в Тану, свяжемся с Джерси и наймем самолет.
Настало время расставания. И мне, и Ли было грустно. Особенно мне — я сросся с этим милым лагерем душой и сердцем, и единственное, что отравило пребывание тут, так это моя неподвижность. Нам казалось, что мы оставляем здесь целую жизнь: паромщика с его скандальными новостями, заменявшими газету; девушку с ведром и с ее песнями; других величавых леди, приходивших сюда стирать и мыть посуду; купаясь голышом, они все смелее и смелее приближались к нашей компании — мол, наша сестра мальгашка да и наш брат мальгаш сложены ничуть не хуже любого вазаха; прозрачный зов шпорцевых кукушек, растворявшийся на рассвете дня; детишек, с радостными лицами приносивших личинок для наших драгоценных животных и с гордостью принимавших плату в виде мелких монет и конфет: мы будем помнить, как к нам пришел мальчик с четырехлетней сестренкой и принес тщательно завернутую в листок крошечную личинку. Мы вознаградили его большой, но дурно раскрашенной конфетой и заметили, как он откусил лишь кусочек, а остальное отдал сестренке; группу детей, которым мы дали полбутылки лимонаду — они передавали ее по кругу, отпивая по крошечному глоточку, пока бутылка не опустела. Все они вошли в нашу жизнь — даже петушиный командир со своими курами и треклятые утятушки-ребятушки — они стали нашими друзьями и разнообразили жизнь. Жаль, что так недолго!
Верный Марк рыдал, как и две наши прекрасные леди. И даже изрядная куча жестянок, коробок и бутылок, которые им предстояло распределить среди своих ближайших и дражайших родственников и друзей, не могла облегчить их страданий. Мы ехали через деревню, махали на прощанье местным жителям, и они махали нам в ответ; мы же старались в последний раз надышаться экзотическим ароматом, в котором перемешались пряный запах гвоздики, сладкий запах ванили, гостеприимные запахи, доносящиеся с кухни, и тонкий, едва различимый аромат солнечных лучей, играющих на листьях. Под деревом личи, красным от плодов, лежали три зебу, принимая, как говорил Капитан Боб, теневые ванны. У теплого шелкового бока одного из них спал шестилетний пастушонок с хлыстом, как с рыцарским мечом Экскалибуром, в детской ручонке.
Мы добрались до города и заехали в отельчик, чтобы пропустить по стаканчику и попрощаться с хозяйкой. Там по-прежнему раздавался стук молоточков, облагораживавших хрусталь, и, собираясь в аэропорт, я утянул горсточку кристаллов. В то же утро перед выездом из лагеря я, словно опьяненная любовью дева викторианской эпохи, сорвал несколько листьев самых причудливых форм с деревьев, что росли вокруг нашей палатки, и заложил их между страницами своего дневника, который не слишком-то аккуратно вел. Правда, где-то по дороге между Мадагаскаром и Джерси все они вывалились и затерялись. Как это произошло — непонятно.
Мы прибыли к взлетной полосе как раз ко времени посадки самолета. Забравшись внутрь и оглядев нашу воздушную колымагу, мы единодушно пришли к мнению, что сие транспортное средство было сконструировано в минуту душевной невзгоды Белоснежкой для семерых гномов. Мы вдавились в миниатюрные кресла, поставленные столь тесно, что колени наши оказались крепко прижаты к спинкам впереди стоящих кресел. Не очень-то удобно, скажем прямо. Самолет был рассчитан на шестнадцать пассажиров, и то при условии, что они набьются, как сардинки в жестянку.
Перед полетом нам вручили роскошно отпечатанную листовку с завораживающим заглавием «Fepetra Rahatra Doza» — «Для вашей безопасности». На ней был изображен план самолета с указанием всех запасных выходов; но боюсь, что, коль скоро мы сидели в тесноте и в большой обиде, никто из нас попросту не смог бы воспользоваться ни одним из них. Затем следовала привлекательная картинка с разъяснением, как поступать в экстренных случаях, — оказывается, нужно наклониться вперед и поместить голову между колен. Трюк, который в этих условиях не смог бы проделать никто, будь он хоть самим гуттаперчевым мальчиком.
Хуже было следующее. В листовке указывалось, что под каждым креслом имеется спасательный жилет. Я не поленился и внимательно поискал под всеми креслами, в том числе и под своим собственным. Ни под одним из них спасательного жилета не было. В ходе дальнейшего исследования я нашел-таки жилет за спинкой кресла; он был упакован в пакет из такого полиэтилена, разрубить который можно было бы только секирой. Что до стройной, веселой и романтичной девушки с листовки, то она, надо думать, способна не только вытащить жилет из пакета, но и надеть его в рекордно короткое время и, словно элегантная ласточка, нырнуть в Индийский океан, когда самолет столкнется с водной поверхностью.
Я тщательно изучил весь сценарий и пришел к огорчительному выводу, что в нем явно недостает здравого смысла. В экстренном случае мы должны поместить голову между колен. Насколько вам это удастся, зависит от размеров вашего черепа. В случае аварии найти пассажиров с выдающимися умственными способностями будет совсем легко — они будут жутко вопить от боли, тогда как те, кто ближе к неандертальцам, будут лишь ворчать от неудобства.
Но вот вам удалось занять позицию по инструкции. Представьте теперь, что пилот сообщает вам, что самолет падает не на сушу, а в море. Тогда непременно начнется паника. Вам нужно будет вывернуться из положения, которое занимает плод в утробе матери, и надеть жилет. Менее наблюдательные пассажиры, конечно, полезут под кресла и, не найдя ничего, завоют от безнадежности в ожидании Страшного суда. Но предположим, они таки найдут жилеты и, передавая друг другу швейцарский кинжал, вскроют пакеты. Очевидно, что в такой тесноте надеть жилеты сразу всем не удастся. Как же быть? Женщины и дети — первыми!
Но, пока мы все наденем жилеты, самолет успеет погрузиться этак футов на пять под воду, полную акул. Не думаю, чтобы в этом случае лучшим средством спасения стала листовка Fepetra Rahatra Doza. Я закрыл глаза, и когда ненадежный, как бабочка, аэроплан оторвался от земли, я старался не думать об изъянах его механики.