Юг, солнце, пляж, море, простор, кайф.
Новороссийск, ВДВ, казармы, армия.
После шести месяцев спецподготовки в военно-полевом лагере 7ой Гвардейской воздушно-десантной дивизии я, показавший отличные результаты на учениях, был зачислен в сводный батальон для проведения антитеррористических операций на территории Чеченской Республики. Короче, поехал на войну.
Из "Новороса" до Моздока добрались на грузовиках УРАЛ, затем на вертолетах МИ-26, или "коровах", как их у нас называли, долетели до аэропорта "Северный". Разместились в Ханкале, на пункте дислокации большинства воинских частей, принимающих участие в боевых действиях. В Ханкале народу - пресс, это и солдаты, и все командование тактической группировкой, и журналисты, и эмиссары из различных международных организаций.
Первый бой, по-армейски - "выход на боевые", состоялся на пятый день моего пребывания в зоне вооруженного конфликта, то есть *** 1996 года. После прорыва банды полевого командира Салмана Радуева из Первомайского и Новогрозненского, мы, возглавляемые, тогда еще полковником, В. Шамановым (сейчас - губернатор, генерал, герой России) догнали и "дожали" часть радуевских боевиков, отставших от основной колонны. Удалось уничтожить более двадцати "духов", наши же потери были неизмеримо меньшими - всего несколько раненых бойцов. И среди них - я. Ногу чуть не оттяпали, гады, зла на этих уродов не хватает. А Шаманов, несмотря на звание, в те дни вместе со всеми подчиненными мерз в окопах, недоедал, недосыпал, но ходил в атаку, где тоже был ранен. Больно, холодно, страшно ему было, как и нам. Зато, Шаманов заслужил огромное уважение всего личного состава батальона. За него стояли горой и погибали смело. Каждый рядовой, видя решительность "батьки", сам заряжался положительной энергией командира и храбро шел в бой. Шаманов проявил себя настоящим лидером, мужиком, хозяином. Я, за таким редким талантом как он, и сейчас готов идти в бой.
За этот выход я был награжден медалью Суворова, но узнал об этом намного позже, уже на гражданке. Сейчас медаль лежит у матери. Она показывает ее подружкам, родственникам, гордится мной. А я горжусь своим взводным - классный мужик, настоящий профессионал. Не раз и не два он спасал нам жизнь. А ведь старше меня всего на чуть-чуть (мне тогда было 22). Жаль, не знаю где он сейчас, может, черкнул бы пару строк.
После уже не первых, но на сей раз непродолжительных каникул в госпитале, я добровольно вернулся в Грозный. Весь март и апрель входил в состав группы охраны Дома правительства Чечни, где видел многих из высокопоставленных чиновников, тогда находившихся на Северном Кавказе. Легально и нелегально. С официальными и неофициальными визитами. Все они туда приезжали. Практически весь столичный политический бомонд проходил через дверь, которую охранял я. Как будто здесь Москва какая-нибудь.
Затем, в мае, в составе своей роты, я стоял на блокпостах под населенным пунктом Шали, где обнаружил и обезвредил несколько боевиков. Удивлялся - плененные "духи" знали о расположении наших частей и планах нашего командования намного больше чем мы сами. Но за это они заплатили сполна. Нет, мы их не били и не мучили, ничего подобного. Просто поговорили по-мужски. Один на один.
С разными "духами" имел дело. Кто-то воевал за Родину, кто-то за Веру, а кто-то просто так - ведь делать больше ничего не умел, только воевать. Представьте, человеку двадцать лет, из которых он пять лет живет в состоянии войны. То есть, всю сознательную жизнь он, волей или не волей, сталкивается с войной. Работать негде, уехать - никак и некуда, а кушать хочется всегда. А если у него еще и жена, и дети, родители старые, их ведь тоже кормить надо. Да и религия вроде не против, если мусульманин немного повоюет, джихад и все такое прочее. Все стреляют и они постреляют. Что, хуже всех что-ли? И если таких несчастных неудачников еще можно постараться понять, (можно, да не нужно), то как понимать бывших уголовников, нашедших в этой войне радость безнаказанного убийства? Все-таки убивать людей - самый тяжкий грех в любой религии. Ой, не буду лезть в дебри, анализировать, сопоставлять, думать - не мое это. Сами голову ломайте, ежели хотите. Но скажу: большинство "духов" все же воевали за деньги. Сволочи, этим уродам нет никаких оправданий, кроме одного - пули в лоб. Кстати, само происхождение слова "дух" мне первое время оставалось неизвестным. Спрашивал у офицеров, они тоже ничего существенного объяснить не могли: "Дух - он и есть "дух". Уже под дембель встретил одного умника, который довел до меня истинный смысл этого слова: "Душман хренов!" На том и порешили.
"Лучший джихад есть тот, когда человек
говорит правду в лицо правящему тирану" Пророк Мухаммад
Много чего видел, много чего пережил. Вспоминать не охота, а что охота, то и вспоминать нельзя. Не положено. Сейчас, спустя пять лет, если какие-то мелочи и стерлись из памяти, то и черт с ними, такого добра не жалко. Но ведь главного - не забыть никогда. А это, главное, - у каждого свое. Я никогда на жизнь не жаловался, и жаловаться не собираюсь. Воевал не за деньги, не за льготы и привилегии, не за медали. За Родину. "Если не я, то кто?" - это про меня. Да, я такой, старого помола. В Родину верю, в справедливость, в лучшую жизнь. И когда Родина сказала "надо!", я, не колеблясь, ответил: "Есть!" А милостыня мне не нужна, не люблю, когда меня жалеют. У нас в стране и без меня хватает физически и психически увечных. Вернее, у нас в стране нормальных людей почти и нет. Страна - калека. Каждый - если не инвалид, то ветеран ВОВ, если не воин-интернационалист, то ликвидатор-чернобылец, если не репрессированный, то незаконно осужденный политической системой. Каждый индивидуум в свое время был чего-либо лишен или в чем-то ограничен и теперь готов предъявить свои претензии государству. А тут еще мы, "чеченцы", со своими проблемами появились, нежданно-негаданно, нагрянули. Проблемы. Мне действительно становится обидно, когда я вижу ветеранов Великой Отечественной с протянутой рукой. Люди, всю жизнь горбатившиеся на государство, на старости лет не могут жить не то, что бы полноценной, а хотя бы, божеской жизнью. Уже позади голод, сталинские репрессии, война, фашистские лагеря, послевоенная разруха, хрущевская оттепель, брежневский застой, перестройка, развал Союза и большая часть отведенных господом богом лет. Жизнь, фактически, уже прожита. Люди, поднимавшие целину и сибирскую нефть, годами стояли в очередях за коврами и телевизорами, получали продукты по талонам, но боролись за будущее своих детей. За мое будущее. И что теперь? Группа ворюг, прозванная олигархами, жирует, а вся наша, некогда могучая, страна, донашивает последние калоши. Их дети загорают на заграничных пляжах, а мы месим чеченскую грязь, зарабатывая своей кровью миллионы для чужих карманов. Рваный камуфляж, стертые сапоги, да видавший виды автомат, вот она, наша жизнь. Жизнь. Жизнь ужасна и прекрасна одновременно. Секунду назад сморщенный лоб и квадратные глаза в преддверии смерти, но вот пуля просвистела мимо и, уже радуешься, улыбаешься, любуешься красотой заката. Злишься, почему я лежу в этой грязи и где же Всевышний, почему он не спасет и не вытащит меня из такого дерьма, какого хрена я вообще тут делаю и, тут же, благодаришь этого же Бога за то, что остался жив. Считаешь, что Бог любит тебя и ты самый счастливый человек на всем белом свете. Жизнь удивительна своей непредсказуемостью. Ничто не вечно, но ведь и ни одно событие два раза не повторится по одному сценарию. Снаряд в одну воронку дважды не попадает. Желай большего, но довольствуйся тем, что есть. Есть жизнь. Единственная.
Вспоминать. Вспоминать о чем? Память желает хранить лишь светлые страницы жизни. Желает хранить светлые, но сохраняет и черные, стирая лишь повседневную серость. Серость будних дней. Последний выход, "дембельский аккорд". Я ведь знал, что этот выход - последний. Знал. И знаю сейчас, что не забуду тех дней никогда, ни при каких обстоятельствах. Даже в эту минуту, если мне прикажут вернуться туда, в горы, я сделаю это без раздумий. Но при одном условии. Воевать мы будем честно.
Наша десантная группа была заброшена высоко в горы *** района. В течение двух недель мы, как горные козлы, скакали по вершинам, искали боевиков, подготавливающих склады с боеприпасами и продовольствием для прикрытия отхода больших сил. Каждый километр давался с огромным трудом. Каждый новый день казался в сто раз труднее дня предыдущего: питьевой воды у нас не осталось, курить, естественно - тоже, а о еде я и вообще промолчу. Немытые и голодные, целыми сутками мы осторожно передвигались по тропам в поисках противника. Свое, как говориться, отстрадали. Но и мучились мы не зря. Выход оказался удачным - удалось обнаружить и истребить человек двадцать боевиков и две базы с оружием, которые они охраняли. Что примечательно, почти все изъятое у "духов" оружие и снаряжение (палатки, средства связи, аптечки первой помощи, консервы) имело заграничное, НАТОвское происхождение, что в очередной раз подтвердило "мирные" намерения западных стран по вопросу урегулирования чеченского конфликта. Но соль не в этом. Вот если бы мы тогда замочили всех "духов", которых там видели, я полагаю, война давно бы закончилась. Я таких сволочей держал на мушке, радости не хватало, как нетерпелось их снять. Но приказ поступил: "Не стрелять!"...
(26.07.01)
Для воевавших - война не кончается никогда.
Курцио Малапарте.
Солдат из неоконченной войны.
- Пап, а я десантник! Я - десантник! Смотри, я как ты, десантник! круглый как шар, краснолицый четырехлетний карапуз залез ногами на диван и, раскачавшись, соскочил на пол. - Пап, а я с парашютом спрыгнул! Я с парашютом спрыгнул!
- Дядь Раян, дядь Раян, смотри! Я - разведчик! Я - разведчик, как папа! - из кухни прибежал еще один малыш и подергал меня за ногу. - Дядь Раян! Я как папа!
- Дядь Раян, смотри! А я - десантник! - мини-десантник, с трудом открыв дверку шкафа, вытащил оттуда голубой берет и протянул его мне. - А у меня берет! Дядь Раян, а одень мне берет!
- Нет, он мне берет оденет! Это я - разведчик! А ты, а ты, а ты - вааще - дурак! - пытаясь вырвать берет из рук младшего братишки, старший смущенно сопел и обильно брызгал слюной. - Пап! А скажи ему, что он мой берет трогает!
- Дайте мой берет на родину! А то я сам сейчас вам все так одену, что вы у меня оба быстро спать ляжете! - поднялся с кресла здоровенный детина хозяин квартиры и отец этих двух маленьких озорников.
- Да ладно, Кэмэл, пусть поиграют, дети же, - махнул я рукой. - Ты лучше мне фотку ту покажи.
- А, да, - Кэмэл порылся в шкафу, - вот, смотри, клево получилось!
- Вылитый! - честно признался я, разглядывая фотографию, на которой красовался один из его, только что вихрем носившихся по комнате, карапузов. Одетый в парадную форму ВДВ и берет, он гордо пялился на меня со свежей глянцевой бумаги. - Хорош! Ну вылитый папаня!
- А как же! Они у меня о-го-го какие! - Кэмэл сжал обе ладони в кулаки и сотряс ими воздух. - Десантники!!!
- Эй, вы, лоботрясы! Чай стынет! Вы идете или я сам все съем? - из кухни выглянул Денис, большой друг Кэмэла и крестный отец его пацанов. Кушать подано, айдате жрать пажаласта!
Мы прошли на кухню. Денис во всю уплетал сладости:
- Вы на меня внимания не обращайте. Раз пить-есть не желаете, я за вас это сделаю. Все сожру, я же добрый, сами знаете.
- Ешь-ешь, тебе надо массу набрать, а то скоро в армию, а ты как пушок, невесомый, - потрепал его по плечу Кэмэл.
- Да на хрена мне ваша армия! Я что, на дурака похож? Тебе сейчас не 41-ый, и Путин - не Сталин, и чеченцы - не фрицы! Пускай Путин сам в своей армии служит, а я как-нибудь перебьюсь! - оторвавшись от булочки, Денис по-дружески похлопал Кэмэла по спине. - За меня уже отслужили. Ты отслужил. Ты!
- Дезертир, - беззлобно прошептал Кэмэл, - дезертир ты, Дениска.
- Может и дезертир, но зато живой и невредимый дезертир.
- Ну, ты как знаешь, а мои пацаны в армию пойдут!
- Ну, твои-то конечно. Династию-то надо продолжать. Будут биться с детьми чеченцев, которых ты в свое время не добил.
- Эх, Денис, молодой ты еще, ни хрена ты еще не понимаешь!
- Ладно вам, тихо, - я открыл блокнот и взял ручку. - Ну что, поехали?
- Да, давай Кэмэл, пусть Родина знает своих героев в лицо. А за одно и я послушаю, - страстно чмокая в дожевывани булочки, пробормотал Денис.
- Да какой я тебе герой, - неожиданно потупился Кэмэл, - я просто солдат. Солдат из неоконченной войны. Моей войны.
x x x
...и это будет продолжаться до бесконечного конца...
Салман Радуев, Первомайское, 10.01.1996
Месть! Месть!! Месть!!! Я хочу убивать! Я хочу убивать! Я! Хочу! Убивать! Трупы врагов должны лежать у моих ног!
Ненависть. Жгучая, острая, тяжкая ненависть. Я ненавижу эту землю, ненавижу это небо, ненавижу эти горы, ненавижу этот воздух, я ненавижу Чечню! Я ненавижу этих людей, ненавижу этот народ, я ненавижу чеченцев! И я их убью. Всех. Истреблю к чертовой матери! Порву, как грелку! Раздавлю, как клопов! Всех! Мужчин, женщин, стариков, детей! Без разбора. Всех раздавлю, всех, кто попадется на моем пути.
Я - зверь! Я знаю свою цель, я знаю свои возможности, я знаю себя. Меня никто не остановит! Я - ваша смерть! Знайте меня, бойтесь меня, сторонитесь меня, трепещите от страха! Я - ваш последний миг! Я - ваша смерть!
- Кэмэл! Слышь, а Кэмэл? - услышал я сквозь сон шипящий голос Тагира, нашего пулеметчика-башкира, - Кэмэл! Ты эшто, бредишь? Кошмары эштоли мущают? Вставай, твой ощирид дежурить!
- Встаю. Сейчас.
Я поднялся на ноги. Вытянув руки вперед, несколько раз присел. Покрутил головой, помахал руками. Упражнения быстрее помогают проснуться. Брр! Холодно, а я вспотел во сне. Каждый раз одно и тоже. Уже две недели подряд я непременно вижу одинаковый сон, - я один уничтожаю целую деревню чеченцев. Сначала обстреливаю ее из гранатометов, потом жгу из огнеметов, и, наконец, добиваю раненых из калаша. И такой прилив положительной энергии! Я просто сияю от радости! Жуть, как приятно! Кайф, как здорово!