Вождю зулу хотелось послушать людей посторонних, а поэтому способных трезво судить о том, что проделал он на землях нгуни. Ведь если в дни его юности, дни не столь уж далекие, скромные владения Дингисвайо казались необъятными просторами, а армия мтетва была самой могущественной среди нгуни, то с чем же можно сравнить величие народа зулу, когда во владениях Чаки земли мтетва занимают лишь один из округов, а вся их армия, некогда считавшаяся грозной силой, не устояла бы теперь против двух-трех его полков.
Простыми и понятными словами Чака говорил о строгом порядке, царящем в его землях, и сравнивал его с недавним разбродом и своеволием вождей. О богатстве людей зулу, о том, что созданная им армия не имеет себе равных и что она и только она является гарантией всего этого порядка и благополучия.
Он поинтересовался, велика ли страна белых и кто управляет ею, каков возраст короля Георга и много ли у него жен, каковы обычаи белых и строго ли они соблюдаются, богаты ли их соотечественники скотом и как строят свои жилища. Больше всего интересовала его их армия, но на первый раз, чтобы не вызывать подозрений, он воздержался от вопросов о ней. В ответах белых было много непонятного и странного, и Чака не знал, можно ли им верить. Правда, услышав, что король Георг весьма преклонного возраста, но довольствуется одной-единственной женой, он расхохотался и объявил: тот только поэтому и дожил до своих лет, но было бы лучше, если бы «брат Джоджи» последовал примеру Чаки и вовсе отказался бы от брака.
Понимая, что гости его устали с дороги, Чака решил прекратить беседу и оповестил их, что они будут отведены сейчас в специально для них построенный крааль на окраине Булавайо.
Настоящие торжества по случаю приезда гостей начались на следующий день. Если вчера знакомство с белыми сводилось только к беседе, да еще наверняка перевранной переводчиком, сегодня посланцы белых людей смогут воочию убедиться в том, что в сказанном Чакой не содержится ни крупицы лжи. К белым был отправлен гонец с приглашением на празднество, и они, тоже не желая ударить в грязь лицом, явились верхом на лошадях, хотя расстояние, отделявшее их жилище от места парада, было ничтожным. И все же им предстояло почувствовать, что здесь, на этих землях, все вершится волею Чаки, он один хозяин жизни и смерти своих подданных, и белым — на лошадях они или пешие, могущественна их армия или нет — придется считаться с этим. Чака заранее приказал держать одного из осужденных на смерть преступников среди индун, окружавших его во время утреннего омовения. Когда белые подошли к Чаке, он после обычного обмена приветствиями самым небрежным тоном приказал казнить преступника. Казнь была совершена тут же, и на белых произвела должное впечатление.
Во время парада англичане насчитали пятнадцать полков. Один за другим проходили они мимо белых церемониальным маршем. У воинов каждого полка были особые щиты и плюмажи. После парада начались пляски, от которых содрогалась земля. Затем прогнали стада. Но самое изысканное зрелище — пляски полков девушек — было припасено напоследок.
Белый весьма подробно записал разговоры, которые вел с ним Чака, не умолчав даже о том, что вождь зулу высмеивал их порядки и хваленое всеведение. Спор с ними — а спор этот Чака будет вести до самого своего смертного часа — был, но существу, попыткой обосновать разумность и целесообразность образа жизни народа зулу. Конечно же, белые — великие искусники, они владеют секретом изготовления множества вещей, на первый взгляд ценных и заманчивых. Взять хотя бы эти разноцветные огни, которые с треском вспыхнули высоко в небе по велению белых в первую ночь их пребывания в краале Булавайо, — зрелище было великолепным, и почт и все глазели на него, раскрыв от изумления рты! Однако, оставшись наедине с собой и хорошенько обдумав услышанное и увиденное, он приходил к мысли о том, что здесь, в его стране и среди его народа, многие вещи, столь расхваливаемые белыми, окажутся бесполезными, а многие их обычаи — бессмысленными.
Все эти возражения он и высказывал в кругу своих индун, и часто бывало так, что, поставленные в тупик его меткими замечаниями, белые ничего не могли возразить. Иногда он намеренно выставлял белых в нелепом виде, рассчитывая на то, что, раздраженные его замечаниями, они в запальчивости скажут больше, чем намереваются сказать, и ему удастся услышать то, что они наверняка предпочли бы утаить.
Белые, однако, продолжали расхваливать порядки и богатства своей страны, а поскольку никто, кроме Мсимбити, не имел возможности наблюдать их ранее, то людям зулу приходилось верить им на слово. То же обстоятельство, что Хламбаманзи пребывал у них на положении преступника, заставляло и к его словам относиться весьма сдержанно. Правда, белые, признавая, что многое из рассказанного их бывшим узником соответствует истине, не уставали твердить о том, что места, где побывал Мсимбити, — это еще никак не их страна, что родина их лежит на расстоянии многих лун пути морем и что уж там-де царят подлинные порядки и благоденствие. А как проверить правдивость их слов, если даже здесь, в их южных владениях, побывал только все тот же Мсимбити? Ни слова, ни поступки белых не таили никакой угрозы народу зулу. Более того, они утверждали, что являются друзьями и посланцами короля Джоджи. А тот только и желает наладить дружбу с Чакой, слава о делах которого докатилась уже и до их далекой страны. Дружба эта, а возможно, и военный союз двух великих народов принесут огромную пользу и будут выгодны и тем и другим.
Через несколько дней празднества были закончены, обе стороны обменялись дарами, и белые начали собираться в обратный путь. Чака велел щедро одарить их скотом, дабы посланцы белого короля не могли посетовать на то, что у людей зулу не нашлось для них сытной пищи. Наступило время прощаться. Было условлено, что Феруэлл со спутниками вернутся в Порт-Наталь, а Финн останется в Булавайо с тем, чтобы поддерживать связь малочисленной колонии белых с Чакой.
Элемент новизны постепенно утрачивался, и довольно скоро все привыкли к тому, что нелепую фигуру Финна можно встретить в любое время если не в краале вождя, то где-нибудь в близлежащих окрестностях, куда он нередко отправлялся па охоту. Прогулки эти тяжелым бременем ложились на толмача, без помощи которого белый на первых порах не мог и шагу ступить. Поглазеть на диковинного пришельца стремились теперь только гости из самых далеких районов страны или посланцы чужих племен, прибывающие в Булавайо по различным делам. Но оказалось, что Финн тоже утратил интерес к местным жителям. Он затевал разговоры с пришельцами из отдаленных мест и непременно задавал им одни и те же вопросы об охоте, количестве скота, о реках, протекающих рядом, о лесах и рощах. Спрашивал, далеко ли от всех этих мест до морского побережья. Самым неприятным для толмача было то, что содержание всех разговоров белого приходилось самым подробным образом передавать Чаке, а при каждой встрече с суровым вождем зулу бедного Пловца буквально трясло от страха. Однако вскоре и сам Чака утратил интерес к беседам белого — видимо, того и впрямь волновала одна лишь слоновая кость, а то, что белые узнают, где и сколько добывается слоновых клыков, не может повредить народу зулу.
Участвовавшие в празднествах полки были давно разосланы но своим военным краалям, стада пастухи увели па пастбища, и жизнь в Булавайо пошла своим чередом. Это был период относительного затишья, и казалось, ничто не предвещало беды. А тем временем произошли некоторые перемены — исконный враг зулу Звиде, разбитый и опозоренный, укрывшийся с остатками ндвандве на северо-западе во многих днях пути от владений Чаки, умер. Но даже смерть его была использована для того, чтобы нанести удар в самое сердце народу зулу.
По обычаю, смерть вождя скрывали не только от его подданных, чтобы избежать борьбы за власть и связанных с нею смут, но и от всех вообще. В случае необходимости кое-кому говорили, что вождь «занемог», а правда это или нет — узнать было трудно, да и тут следовало держать свои догадки при себе, ибо особа вождя священна, а распускать ложные слухи о его здоровье или, что еще страшнее, — о смерти означало рисковать собственной жизнью. Поэтому, когда незадолго до появления белых людей Чаке донесли, что у ндвандве творится что-то неладное, он решил более тщательно разведать положение дел у его некогда грозного противника. Но визит белых, связанные с ним празднества и перемещения полков, необходимость продумывать новые планы поглотили все его внимание, а кроме того, ндвандве были теперь далеко и, не оправившись от жестокого поражения, не могли представлять собой сколько-нибудь серьезной угрозы для возросшего могущества зулу.
Однако Сикуньяна, сын и наследник Звиде, рассудил, по-видимому, по-иному. Похоронив отца в далекой от земель предков стороне и не без оснований считая вождя зулу главным источником всех обрушившихся на ндвандве бед, он решил воспользоваться давним обычаем и отомстить врагу. Считалось общепринятым вслед за умершим властителем отправлять па тот свет не только ближайших его слуг, но и тех, кто принимал непосредственное участие в этих ритуальных убийствах. Правда, их уже убивали тайно, обычно бескровным способом — умганда, то есть удушением. На этот же раз Сикуньяна решил последовать примеру своего заклятого врага — Чаки, который не только оставил в живых некоего Хлати, принимавшего участие в похоронах Сензангаконы, но и приблизил его к себе. И сделал это Чака именно за нападение, совершенное Хлати из засады и причинившее такой жестокий урон арьергарду армии Звиде. Кое-кого из «могильщиков» Сикуньяна призвал к себе и, подробно рассказав историю Хлати, кстати сказать, прекрасно известную всем, прямо объявил им, что, по крайней мере, часть из них может спасти себе жизнь и имущество, если они согласятся принять участие в весьма рискованном, но славном предприятии: им предстоит на много ни мало как пробраться в самое логово льва и убить Чаку. Правда, отправляются они почти на верную гибель, но тут есть хоть какая-то возможность того, что кому-то и удастся уцелеть в поднявшейся после убийства суматохе, а кроме того, подвиг этот зачтется им как участие в очищающем обряде омовения копий. Смерть в бою любой предпочтет смерти от руки палача — и группа обреченных, соблюдая строжайшую тайну, отправилась в путь.
Чака, последнее время постоянно пребывавший в благодушном настроении, чаще обычного устраивал развлечения, нередко и сам принимая участие в танцах и веселье. Именно этим и решили воспользоваться посланцы Сикуньяны.
В тот день пиршество затянулось до позднего вечера, и Чака, не желая прерывать танца, велел зажечь факелы. В неверном свете горящего тростника убийцы вплотную подобрались к танцующему вождю. Один из них, выхватив ассегай, нанес удар, который мог бы оказаться роковым, не заметь Чака в последний момент опасность. Он попытался парировать его, и возможно, что это спасло ему жизнь. Наконечник копья, пройдя сквозь руку, вонзился под левый сосок, прошел между ребрами, не задев, однако, сердца. Посланцы Сикуньяны бросились врассыпную, нанося удары направо и налево, особенно стараясь поразить факельщиков и тем самым еще больше усилить возникшее замешательство. Момент для нападения был выбран исключительно удачно — им всем удалось скрыться.
В конце концов все-таки поймали трех мужчин, подозревавшихся в покушении. Вскоре была организована и карательная экспедиция, направленная против одного из враждебных племен. Воины зулу смели с лица земли несколько краалей и вернулись домой с богатой добычей.
Через несколько дней в Булавайо прибыл мистер Феруэлл, которого в ожидании возможных перемен срочно вызвал сюда Финн. Ранение Чаки лишний раз напомнило Феруэллу о бренности человеческой жизни, и он тут же решил позаботиться о вещах непреходящих, а именно о приобретении солидного земельного участка. Однако свое появление в Булавайо он объяснил Чаке исключительно тревогой о его здоровье.
Чака был растроган. То, что друг и посланец короля белых сам примчался сюда, можно было рассматривать как искреннее проявление дружбы. А дружбу Чака ценил больше всего на свете. Что же касается белых, то и здесь Чака руководствовался только желанием заключить с ними союз. Почему бы, пользуясь знаниями белых, — а в том, что познания их широки, Чака уже давно не сомневался, — не расширить свое влияние еще больше? Правда, посланцы белого вождя, прибывшие на его земли, преимущественно жадны, хвастливы и глупы. Они придают огромное значение вещам несущественным и пустым, не умея при этом пользоваться подлинными благами. Взять хотя бы того же Феруэлла, которому вдруг понадобилось, чтобы Чака поставил какую-то закорючку на исчерканном значками белых клочке гнилой кожи. Если Мсимбити правильно переводит его слова, то получается, что без этого белые соплеменники Феруэлла не признают за ним права на пребывание в отведенном ему Чакой месте. Благодушно посмеиваясь, Чака объяснил ему, что земли эти почти безлюдны и что достаточно сослаться на волю вождя зулу, чтобы никто не посмел чинить препятствий его другу, но Феруэлл снова затараторил, изредка вставляя в свою речь зулусские слова. Мсимбити растерянно умолк. Чака давно уже утратил интерес к предмету их разговора, но просительные интонации человека, только что прибывшего выразить свое соболезнование, заставили его сделать тому и эту поблажку. Он протянул руку за бумагой. Однако Феруэлл попросил стоявших рядом индун подойти поближе и, изредка поглядывая на бумагу, снова заговорил по-английски. Понимая, что белый друг выполняет какой-то важный обряд, Чака решил не мешать ему довести дело до конца. По его знаку индуны слушали незнакомые слова, сохраняя невозмутимую серьезность. А Феруэлл с таким торжественным выражением лица, будто дело шло о его жизни, продолжал свою непонятную речь.
«Я, ингуос (нкоси, что означает «вождь») Чака, король зулусов и страны Наталь, властитель всей области, простирающейся от Наталя до бухты. Делагоа, унаследованной мною от отца… по доброй воле и в обмен на товары сим предоставляю, передаю и продаю Ф. Дж. Феруэллу и K° на вечные времена… порт или гавань Наталь… и окружающую территорию, описанную ниже, а именно: мыс или полуостров у юго-западного входа, а также весь район, простирающийся к югу от Порт-Наталя и далее вдоль берега моря на север и на восток до реки, известной под туземным названием Гумгелоте, протекающей примерно в двадцати пяти милях к северо-востоку от Порт-Наталя, а также всю территорию, простирающуюся в глубь материка до владений нации, именуемой зулусами «Говангневко», примерно на сто миль, со всеми правами на реки, леса, недра и все, что в них находится (…) В удостоверение чего я приложил свою руку, полностью сознавая, что тем самым принимаю на себя все условия и обязательства (…) и по доброй воле даю свое согласие (…) в присутствии вышеупомянутого Ф. Дж. Феруэлла, которого я сим признаю вождем данной страны, обладающего всей полнотой власти над теми туземцами, какие пожелают остаться там (…) при условии предоставления ему скота и кукурузы (…) в качестве вознаграждения за доброту его ко мне, когда я страдал от раны».
Наконец Феруэлл замолчал. Индуны насторожились, не зная, чего от них теперь потребуют. Англичанин протянул бумагу Чаке и, так и не выпуская ее из рук, подал ему перо, предусмотрительно обмакнув его в темную жидкость. Чака нарисовал на указанном месте значок. Перо скрипело и вертелось в руке. Вся эта церемония уже стала раздражать его. Злясь на собственную неловкость, он сурово глянул на вождей, и они поспешно намалевали на бумаге что кому вздумалось, лишь бы поскорее отвязаться от неприятного дела. Но радость и облегчение, отразившиеся на лице белого, были дополнительной наградой за участие в этом бессмысленном обряде.
— Возьми себе быка пожирнее из моего стада — это будет получше, чем вся эта чепуха, — сказал Чака рассыпавшемуся в благодарностях Феруэллу.
Да, не слишком дальновидных и мудрых посланцев выбрал белый брат его, король Джоджи. Но переговоры между двумя государями штука сложная, и придется запастись терпением.
Биограф Чаки, Э. Риттер, говоря о первой земельной сделке между Чакой и англичанами, признает: «Сделка эта до такой степени позорна для белых, что, без ссылки на авторитет д-ра Брайанта, могла бы показаться невероятной».
Весьма сомнительно, чтобы Риттер, автор солидной биографии Чаки, мог всерьез сомневаться в том, что операции такого беспринципного авантюриста, как Феруэлл, были жульническими. У того же Брайанта, к которому Риттер относится с несомненным пиететом, сказано много нелестных слов не только в адрес Феруэлла, но и в адрес Кинга, Финна и Айзекса, не говоря уже о менее значительных их сподвижниках. Выдавая всю эту пиратскую банду (а именно так и называет Брайант Феруэлла и его друзей) за благородных и бескорыстных доброжелателей Чаки, автор книги «Чака-Зулу» явно не считается ни с фактами, ни с мнением так высоко ценимого им Брайанта. И это отнюдь не случайно — Риттеру во что бы то ни стало требуется доказать «цивилизаторскую миссию» англичан, в связи с чем уместно было бы вспомнить слова того же доктора Брайанта, кстати сказать, миссионера и англичанина:
«В политическом отношении римляне и британцы имеют много общего — и тех и других природа наделила равной страстью к захвату земель; и те и другие прославились своими передвижениями по лику земли, захватывая при этом столько земной и морской поверхности, сколько им удавалось захватить, а затем подчиняя себе и своим институтам и законам беспомощных и непросвещенных (а в скобках заметим — и неспрошенных) туземцев. Отличались они друг от друга главным образом лишь последовательностью действий. Когда Англия решает провести свои границы по землям примитивных народов, то (как это утверждают антипатриотически настроенные наблюдатели) она сначала посылает торговцев библией для обмана их простых сердец, затем — торговцев ромом для покорения их желудков, а затем является собственной персоной с пушками, чтобы раскроить их непросвещенные черепа. Римляне совершали тот же процесс в обратном порядке — сначала посылали свои когорты, затем демонстрировали свою культуру, но абсолютно обходились без насаждения своих богов. Окончательный результат, однако, получался один и тот же — мировая империя».
И все же значение покушения на Чаку, по крайней мере для его белых друзей, отнюдь не исчерпывалось завоеванием его расположения или приобретением огромной территории мистером Феруэллом.
Финн, внимательно следивший за развитием событий, нашел наконец ахиллесову пяту монолитного государства зулу. Суматоха, всеобщая растерянность и сопутствующая им жестокость, царившие в первые дни после покушения, не остались незамеченными и позволили англичанам прийти к далеко идущим выводам. Империя Чаки находилась в процессе становления, сотни разрозненных родов и племен еще не успевших полностью переплавиться в единую народность зулу и скреплялись пока что только железною волею их верховного вождя. Но стоило покачнуться этому колоссу, как снова всплыли на поверхность межплеменные распри. Мистер Финн заметил, как многие воспользовались всеобщим замешательством, чтобы под шумок свести личные счеты. А это означало, что кое у кого имеются свои интересы, зачастую прямо противоположные намерениям и целям вождя. Теперь оставалось только осторожно выпытать, чего же именно добивается каждый из наиболее влиятельных подданных Чаки, а узнав это и играя на их слабостях, можно будет потягаться с вождем зулу. Ведь никто из европейцев не считал всерьез, что Британия ограничится здесь, на юге Африки, всего лишь жалкой Капской колонией и не постарается продвинуть свои границы далеко на север. А пока что Финн решил закрепить достигнутое расположение Чаки.
Однажды мистер Феруэлл получил странное поручение: Финн просил его срочно прислать склянку с остатками восстановителя для волос. Феруэлл, посмеиваясь про себя, исполнил требуемое, а Финн, ничтоже сумняшеся, продемонстрировал вождю зулу новое доказательство могущества белых. Изрядно поседевшие виски свои он натер на глазах Чаки восстановителем, а на следующий день предстал перед ним с отливающими синевой волосами. Он не скрыл от Чаки, что снадобье это продлевает отпущенный человеку жизненный срок, и заверил его, что снабдит им вождя зулу и его близких, как только ему удастся наладить более тесный контакт с родиной. Чака тут же помчался порадовать мать, но сильно постаревшая за последние годы Нанди весьма сдержанно встретила его сообщение. Однако после этого памятного разговора Финн начал пользоваться особым расположением всемогущего властелина.
Много интересного узнал во время своих далеких прогулок мистер Финн, но далеко не все услышанное им могло принести немедленную пользу почтенным негоциантам. Казалось бы, зачем им знать, что у деда Чаки Джамы, вождя зулу, первенцем был сын Пало, что вслед за ним родились дочери-близнецы Мкабайя и М-Мама и только потом — Сснзангакона и Мава. Все они, кроме умершего в младенческом возрасте Пало и отца Чаки, живут и здравствуют по сей день, занимая высокое положение в государстве зулу. Однако когда кто-то из стариков, рассказывая Финну о принятых у зулу обычаях, заметил, что по давно заведенному порядку одного из близнецов обязательно предают смерти, англичанин тут же припомнил теток Чаки. Значит, по крайней мере, одна из них — а обе они возглавляют военные краали — только по недоразумению и вопреки обычаям осталась в живых.
По крохам собирал Финн и сведения о загадочном Исанусси. К тому времени он уже знал, что могущество большинства колдунов по верованиям нгуни проистекает из их зловещих и тайных обрядов, тесно связанных с человеческими жертвоприношениями. Поначалу Финн считал, что Исанусси — это имя одного из знахарей или колдунов, только рангом выше, сумевшего с особой тщательностью окружить тайной все, что касается его личности. Финн решил, что было бы нелишне заручиться поддержкой такого человека. Но довольно скоро ему стало ясно, что Исанусси — фигура мифическая и что миф о нем и его загадочной власти все еще продолжает создаваться. И тогда Финну пришло на ум, что стоит добавить к этому мифу некоторые подробности — со временем они могут сослужить белым хорошую службу. Необходимо только умелыми вопросами подвести рассказчика к нужным выводам, и тогда тому будет казаться, что он сам додумался до этого. Так, благодаря любознательности мистера Финна легенда украсилась еще одной немаловажной подробностью: Исанусси в обмен на власть требует от Чаки человеческих жертв, а поскольку власть его велика, то и в жертву приходится приносить не каких-то там второстепенных подданных или пленных, а людей из ближайшего окружения вождя.
Однако «выполнение долга перед империей», а именно так рассматривали Феруэлл с Финном свою миссию, пока что не приносило дивидендов, и компаньонам приходилось заниматься более прозаическими делами, заботясь о хлебе насущном. Нет, они не голодали. На огромных земельных просторах, отданных Чакой под начало Феруэллу, жило достаточно «туземцев», и что им стоило прокормить десяток беспомощных пришельцев. Хлебом насущным наши почтенные негоцианты считали слоновую кость, пользовавшуюся огромным спросом у них на родине и которую они в полном соответствии с «законами и обычаями» своей страны выменивали у окрестных племен на европейские безделушки. Однако и тут они не могли обойтись без помощи все тех же «туземцев». Прийти на выручку соседу — вещь общепринятая среди нгуни. Тем более каждый знал, что поселившиеся на морском берегу люди — друзья великого вождя, затмившего своим блеском всех вождей прошлого и настоящего. Поэтому и получалось так, что в коммерческих эскападах Феруэлла и Финна принимало участие все большее число жителей окрестных краалей, и делали они это не без удовольствия: попутно можно было побывать в далеких краалях, куда они, не представься им такой удобный случай, так никогда и не попали бы. А когда выяснилось, что оказание помощи белым освобождает от прочих повинностей, то от желающих помочь пришельцам буквально отбою не было. Так что мистер Феруэлл, превратившись теперь в одного из местных «вождей» на основании жалованной грамоты собственного сочинения, жил в своем «домене» подобно влиятельному сеньору, окруженный толпой почитателей и слуг. Здесь, равный по рангу чуть ли не самому королю Георгу, он, однако, среди своих оставшихся в цивилизованном мире друзей считался пропавшим без вести.
В числе этих друзей, как известно, был и Кинг. Украшенный новыми эполетами, он начал подыскивать себе занятие и получил назначение капитаном на торговый бриг «Мэри», груженный в числе прочего товарами, адресованными С. Соломонсу в залив Святой Елены. Там Кинг познакомился с племянником Соломонса Айзексом — и тот и другой были явно иудейского вероисповедания. Натаниэль (таково было, если можно так выразиться, «крестное» имя Айзекса), юноша весьма предприимчивый, три года назад (в 1822 году) покинул Англию и решил теперь сопровождать Кинга в его увлекательных рейсах по южным морям. До Кейптауна эта пара добралась 28 июня 1825 года.
В Кейптауне циркулировали неясные слухи о судьбе Феруэлла. Кинг тут же припомнил прошлые проекты и решил отправиться на поиски друга. 26 августа 1825 года «Мэри» покинула Столовую бухту. Затратив на переход, отнимающий обычно два-три дня, тридцать пять суток, она завершила свой рейс 1 октября, вдребезги разбившись на прибрежных камнях. Судьба не замедлила нанести новый удар: спасшегося вместе с командой Кинга на берегу встретил слабоумный Томас Холстед, а об остальных не было ни слуху ни духу.
Только 15 октября вдалеке появилась жалкая фигура в обрывках одеяла и шляпе без тульи. Это был Финн, вернувшийся из экспедиции на земли племени пондо, где он пытался сколотить состояние, обменивая европейские безделушки на слоновые бивни. Еще через пять дней прибыл наконец и мистер Феруэлл.
Представить владыке зулу вновь прибывших европейцев взялся Финн. Пользуясь случаем, Кинг поведал Чаке, что искусный умелец его народа, плотник Хаттон, занялся строительством нового корабля, который будет постоянно находиться в Порт-Натале для регулярной связи со страной белых. Это будет способствовать оживленному обмену товарами и всяческими благами между двумя великими народами.
Время для визита Кинга и Айзекса к Чаке было, однако, выбрано не совсем удачно. Раздраженный бездельем огромной армии, вождь зулу недавно провел «штабные учения», согнавшие жирок с тех его военачальников, которые за последний год быстро приспособились к прелестям мирной жизни. За шесть дней форсированным маршем было пройдено около 500 километров. По возвращении в Булавайо Чака приказал Мдлаке отправиться во главе семи полков против нгванаанов, теснивших его друга Мшвешве. Поход этот завершился весьма успешно. На обратном пути Мдлака нанес визит верховному вождю басуто Мшвешве в его крепости Табе-Босиу. Эта демонстрация военной мощи зулу уберегла Мшвешве от новых посягательств и помогла ему объединить разрозненные племена в единую народность. Народ этот и поныне живет в бывшем Басутоленде, который 4 октября 1966 года был провозглашен независимым государством Лесото.
Часть экипажа злополучной «Мэри» принялась под руководством судового плотника строить новый корабль, который смог бы их доставить в цивилизованные земли. Но дело это было затяжное, а поскольку команда «Мэри» состояла из людей предприимчивых, то каждый из них всеми силами старался сколотить собственное, пусть и скромное, состояньице.
По примеру Феруэлла Финн объявил своей собственностью всю территорию между реками Мбило и Млази. Он жил там несколько на отшибе, построив с помощью местных жителей крааль, в котором позднее он принимал Чаку с его приближенными. Остальные члены компании поселились в Порт-Натале.
Получив столь солидное подкрепление, фирма «Феруэлл и K°» смогла наконец более рационально распределить обязанности между своими членами. Мистер Феруэлл по-прежнему держал в своих руках бразды правления, Генри Фрэнсис Финн продолжал защищать интересы фирмы, представительствуя при зулусском дворе, а новым членам компании — Кингу с Айзексом — выпала на долю просветительская деятельность. Славный картограф и лейтенант Британского королевского флота счел своим долгом ознакомить монарха зулу с новейшими достижениями европейской научной мысли, а поставщиком духовной пищи стал Натаниэль Айзекс. Он-то и взвалил на себя нелегкое бремя спасения душ темных и закоренелых язычников. Столь глубоко укоренилось в нем чувство «долга белого человека», что ради приобщения бедных зулусов к христианству он поступился даже своей собственной верой. И не его вина, что подвижничество это не принесло абсолютно никаких результатов. Он сделал все, что мог, и настолько сжился с новой для него ролью, что даже в собственных мемуарах начал именовать себя миссионером и как таковой вошел в историю. С рвением неофита принялся он разъяснять догматы христианской религии зулусскому владыке. Но с первых же шагов его постигла неудача. Слушая сбивчивые наставления Натаниэля, Чака спутал божество христиан с зулусским У-Кулукулване — творцом всего сущего — и решил, что ему нет нужды вникать в вероучение белых, если оно столь разительно похоже на бытующие в его народе представления. На этом, собственно, и завершилась миссионерская деятельность Натаниэля Айзекса, и пришлось ему направить свои помыслы на более земные и более достижимые в данных условиях цели. Да и на что тут рассчитывать скромному слуге божьему, если даже сам Джеймс Сандерс Кинг, лейтенант Британского королевского флота, не сумел сломить упорства закостеневшего в своем невежестве язычника. Когда близкий друг короля Георга (а в качестве таковых выступали все члены фирмы «Феруэлл и K°») сообщил вождю зулу о том непреложном факте, что Земля имеет форму шара, тот не только усомнился в правдивости его слов, но вступил с ним в научный спор и путем сложных логических ухищрений умудрился посадить ученого мужа, заслуги которого перед мировой наукой нашли признание даже в Адмиралтействе, в лужу.
Прежде всего Чака потребовал принести тыкву и, положив на нее несколько кукурузных зерен, предложил Кингу повернуть ее и поглядеть, что получится. Но лейтенант не сдавался. Он рассказал Чаке о том, как английские корабли уходят в плаванье, держа курс на восток, а затем, обогнув земной шар, возвращаются к родным берегам с запада.
— Вот ты и попался, — рассмеялся Чака и напомнил Кингу, что тот всего несколько дней назад вышел во главе охотничьей партии из Булавайо, держа путь на восток, а потом, проплутав всю ночь, вернулся к воротам крааля с запада.
— Но не горюй, Мкинги, — утешил он его напоследок. — Я пошлю моему брату Джоджи своих проводников, и тогда ваши корабли, ушедшие на восток, будут возвращаться домой с востока, как бы далеко они ни заплыли.
Так, посмеиваясь, этот невежественный дикарь отказался признать общеизвестную истину, для принятия которой просвещенной Европе потребовалось всего лишь несколько столетий и мученическая смерть лучших ее сынов.
Продвигаясь на север, колонизаторы из Капской колонии медленно, но неотступно приближались к владениям Чаки, объединительная деятельность которого находилась в прямом противоречии с интересами подданных его «друга и братан короля Георга. Если в борьбе с коса англичанам и бурам помогали враждующие с коса племена пондо и тембу, не говоря уж о готтентотах, то при столкновении с хорошо организованной армией зулу таких союзников могло и не оказаться. И все-таки противоречия в лагере белых колонистов нельзя было разрешить без захвата новых плодородных земель. Не мудрено, что в подобных условиях чисто коммерческая деятельность компании все чаще отходила на второй план.
У лейтенантов королевского флота Феруэлла и Кинга оказалось все же достаточно познаний в топографии, чтобы нанести на карту удобные проходы для войск. В этом им немалую помощь оказывал и Айзеке, который после первых неудач на миссионерском поприще сменил непривычный ему крест проповедника слова божьего на мушкет открывателя новых земель и нередко принимал самое деятельное участие в походах зулусских армий. Правда, здесь он нашел себе достойных соперников в лице Генри Огле и Джона Кейна. Немалую силу в случае необходимости мог бы представить и личный отряд Финна численностью почти в сто человек, набранный им из числа местных жителей.
Айзеке, однако, предпочитал держаться своего старого друга лейтенанта Кинга. Друзья по мере своих сил старались выполнить «долг белого человека» и «внести свой вклад» в захват земель Наталя. Так во время эскапад по владениям Чаки они в один прекрасный день набрели на широкое устье реки Млалази с возвышающимися над ним холмами Онгое. Место это было столь живописно и привлекательно, что они просто оцепенели от восхищения. Оцепенение это, однако, длилось недолго, о том же, что последовало вслед за этим, Айзеке рассказывает в своих записках: «По поручению лейтенанта Кинга я водрузил Юнион Джек[2] на возвышающемся к востоку от реки и заметном издалека песчаном холме, приняв тем самым в наследственное владение эти земли в качестве дара нам от Чаки с целью ведения торговли под покровительством монарха зулу». Даже из записок Айзекса не следует, что дар этот вообще когда-либо был подтвержден Чакой.
Компаньоны всеми силами старались обратить внимание Чаки на земли его северных соседей — суто, кумало, ндвандве, а еще далее — португальской колонии Мозамбик. Этим англичане намереваясь убить сразу двух зайцев: с одной стороны, непривычные климатические условия ослабят армию Чаки, а с другой — столкнут ее с конкурентом Англии по ограблению африканских земель — Португалией.
Однако в начале октября 1826 года пришло известие, что войско возрожденной на севере конфедерации ндвандве движется к владениям зулу. Тут же был отдан приказ о всеобщей мобилизации. Вскоре почти сорокатысячная армия Чаки двинулась навстречу врагу. Вождь зулу попытался привлечь на свою сторону и отряд европейских «мушкетеров», но те отговорились отсутствием пороха и плохим состоянием мушкетов. Почти половина зулусских сил под командованием Мдлаки была послана в обход. После двухдневного марша часть армии, руководимая Чакой и двигавшаяся по кратчайшему пути, достигла цели и расположилась на ночлег. Утром Чака вместе с несколькими индунами поднялся на близлежащий холм, чтобы разведать позиции врага.