Когда стемнело, воины мтетва ускоренным маршем двинулись вперед и вскоре достигли крааля Пунгаше. То, что Дингисвайо решил покарать именно бутелези, Чака счел добрым предзнаменованием. Ему давно уже было известно, что отец его, устав от поражений, которые Пунгаше наносил ему с обидным постоянством, назначил наследником Бакузу, сына своей десятой жены Сондабы, взятой им из племени бутелези. Может быть, духи предков сделают так, что Чаке удастся столкнуться с братом в бою, и тогда их отцу придется только пожалеть, что он не назначил своим преемником более достойного. В исходе же этой встречи, как, впрочем, и в исходе предстоящего сражения, Чака не сомневался.
Однако на этот раз проверенная тактика Дингисвайо не оправдала себя — Пунгаше проявил осмотрительность и не дал захватить себя врасплох. Когда воины мтетва, соблюдая величайшую осторожность, окружили наконец его крааль, оказалось, что западня пуста.
И все же скрыться от карающей руки Дингисвайо Пунгаше так и не удалось. Высланные во все стороны разведчики вскоре обнаружили бутелези, затаившихся в узкой долине реки, примерно в двухчасовом переходе от крааля. Полки мтетва стремительным маршем двинулись на сближение с противником.
Дальше все пошло по заведенному порядку. В последовавшей стычке Пунгаше потерял пятьдесят из своих шестисот воинов и, уплатив дань скотом, покорился Дингисвайо.
Однако напрасно Чака предвкушал поединок с наследником Сензангаконы. Ведь он никогда так и не видел своего сводного брата, а следовательно, и узнать его не имел никакой возможности. И хотя новый ассегай его изрядно поработал, то обстоятельство, что Бакуза пал именно в этом бою, было делом простой случайности. И все же сражение это сыграло в судьбе Чаки большую роль. Важно было уже то, что Дингисвайо впервые увидел Чаку в деле. Вождь мтетва не только отдал должное доблести и мужеству юноши, но и разгадал скрытый в нем полководческий талант. Молодой воин был назначен командиром сотни и получил десять голов отборного скота. Значение этого боя, по крайней мере для Чаки, не исчерпывалось этими наградами. Сензангакона, его отец, после разгрома, учиненного бутелези, без присущих ему колебаний полностью подчинился Дингисвайо, а это означало, что теперь он не только станет прислушиваться к советам вождя мтетва, но и будет вынужден подчиняться его приказам.
Дингисвайо правильно рассудил, что не имеет смысла сворачивать так удачно начатый поход, не приведя в покорность и остальных соседей бутелези. Войско мтетва двинулось на Кали, сына Шапду, вождя эма-мбатени. Племя это успело скрыться на недоступной вершине горы Нтлазаче, что и спасло его от разгрома, но тем не менее во время прочесывания окрестностей был обнаружен и убит Нкомо, младший брат Кали.
Неожиданно свернув со своего пути влево, мтетва захватили врасплох Ньяныо, сына Согиди, вождя младшей ветви племени зламини. Вождь умер от ран, а племя признало верховенство мтетва. Затем, форсировав реку Умбекулози, мтетва добрались до Веси-Зиба — крааля Донды, вождя племени кумало. Тот, видя явное превосходство мтетва, подчинился их власти, так и не решившись принять бой…
Отметив отличившегося в сражении с бутелези Чаку, Дингисвайо продолжал пристально следить за его действиями на протяжении всей кампании. Его сотня решила исход большинства сражений, последовавших за битвой с бутелези, и это вовсе не потому, что остальные командиры уклонялись от боя. Несмотря на юношеский азарт, Чака не теряет из виду общую картину боя и появляется именно там, где он бывает нужнее всего. Если этот юноша не сорвется, ему вскоре можно будет поручить и полк.
Понравился Дингисвайо и Нгобока, но относительно него у вождя мтетва были свои планы. Что проку назначать его командиром сотни или даже тысячи — в армии мтетва и без него хватает способных военачальников, а то, что он по нраву может претендовать на место вождя племени сокулу, — обстоятельство весьма благоприятное. Пусть еще послужит, пусть заведет здесь побольше друзей, пусть убедится в могуществе мтетва и привыкнет считать дело мтетва своим собственным делом, и тогда, но только тогда, полезно будет помочь ему стать во главе родного племени. Это не потребует значительных затрат и даст Дингисвайо преданного и мужественного союзника. Чака полагал, что теперь мтетва повернут на юго-восток и расправятся с такими племенами, как цубе, цуну или тембу, но Великий решил иначе. Дингисвайо великолепно знал, что на севере крепнет сила ндвандве. Звиде, их вождь, пусть и разбитый в свое время Дингисвайо, несмотря па заверения в дружбе, напряженно следит за каждым шагом вождя мтетва и, стоит тому только оступиться, немедленно нанесет предательский удар в спину. Племя у Звиде многочисленное, и только дисциплина и отличная выучка полков мтетва обеспечивают им превосходство. С юга владычеству мтетва если и не угрожает, то, во всяком случае, успешно противостоит племя гвабе во главе с Пакатвайо. Гвабе далеко не так сильны, как мтетва или ндвандве, но, присоединившись к тем или другим, могут существенно изменить соотношение сил. Нет, пока что Дингисвайо не следует прибегать к крайним мерам, ему нужно добиваться объединения племен нгуни преимущественно мирным путем. Поэтому, не слушая советов горячих голов, вождь мтетва велел возвращаться домой.
Сотня Чаки на пути в родные места свернула к краалю Нгомаана, где командир ее намеревался рассказать о своих подвигах, а может, и просто покрасоваться перед близкими во всем блеске своего нового чина. Здесь, однако, вместо радостных объятий и веселой пирушки воины узнали о беде, невесть откуда свалившейся на самого Нгомаана и на всю округу. Не так давно в этих местах построил себе крааль незваный пришелец, который не только не испросил у старейшин разрешения на это, но и стал нападать на соседские стада и уводить скот. Буйный нрав и гигантский рост укрепили за ним прозвище Безумного великана. Нгомаан послал к нему нескольких воинов, дабы одернуть наглеца, но тут оказалось, что человек этот способен сражаться как разъяренный буйвол или носорог. К тому же и бой он ведет невиданными среди нгуни приемами. Вооружившись тяжелым топором с рукоятью из полированной слоновой кости, — второй топор и щит для отражения метаемых в него копий он держал в левой руке — Великан ринулся на подошедших воинов, и только кое-кому из них удалось спастись бегством. Из рассказов этих беглецов следовало, что человек этот одержим духами, а накурившись конопли, он забывает о всякой осторожности и атакует врагов, не считаясь с числом их. Все свято уверовали в правдивость их слов, а у Нгомаана не было под рукой достаточного количества воинов, чтобы еще раз испытать, так ли уж могущественны духи, помогающие пришельцу.
Вот эти невеселые новости Нгомаан и поведал Чаке, когда тот прибыл к нему доложить о своем возвращении. Старейшина округа попросил дать ему воинов, чтобы предпринять еще одну попытку избавиться от незваного гостя. Искреннее горе старого друга, а главное, какая-то обреченность в тоне всегда столь спокойного и рассудительного Нгомаана, опытного и в бою и в управлении округой, произвели тягостное впечатление на молодого воина. Нет, это не дело направлять своих воинов на рискованное предприятие под руководством другого, пусть даже прославленного индуны. Во главе их пойдет сам Чака. Этим он уплатит хотя бы малую часть своего долга народу мтетва. В почтительных выражениях, но весьма твердо Чака так и объявил старейшине, а поскольку дело это не терпит отлагательств, он тут же и попросил заметно повеселевшего Нгомаана прислать ему тех воинов, которые уцелели после злополучной схватки с Великаном.
Прекрасно понимая, что, рассказывая о собственных поражениях, люди обычно склонны преувеличивать силу противника, Чака велел по одному вводить их в хижину, выбранную специально для этой беседы.
Из сбивчивых и путаных рассказов трех изрядно перепуганных обитателей крааля он сделал вывод: его будущий противник и в самом деле обладает недюжинной силой и храбростью, он легко приходит в ярость, и — что самое главное — Великан стремится сойтись с врагом вплотную. Правда, все это Чаке удалось вытянуть из них только после обещания, что им не придется приближаться к краалю Великана. Выйдя наконец из хижины, он снова обсудил предстоящее дело с Нгомааном, пригласив заодно и Нгобоку с Мгобози. После недолгого, по горячего спора, в ходе которого Мгобози вдруг потребовал, чтобы бой с Великаном был поручен именно ему, более осторожный Нгобока посоветовал вообще не затевать никаких единоборств, а взять побольше воинов и забросать врага копьями еще до того, как тот успеет пустить в ход свой хваленый топор. В конце концов Чака объявил, что поединок будет все-таки вести он, Чака, но поскольку речь идет не о демонстрации молодеческой удали, а об избавлении округа Нгомаана от вредного соседства, он возьмет с собой несколько воинов, с помощью которых и выполнят эту задачу даже в том случае, если Великану все-таки удастся одержать над ним верх.
Поручив уравновешенному Нгобоке отобрать воинов, Чака с Мгобози двинулись к вражескому краалю. По пути Чака еще раз объяснил другу, сколь многим он обязан народу мтетва и лично Нгомаану и почему ему так хочется собственными руками отвести нависшую над ними беду. Но Мгобози, без ревности относившийся к чужой и собственной славе, тут же предложил, не дожидаясь подхода Нгобоки, прикончить Великана, или как там его величают, вдвоем, а потом доложить Нгомаану, что сделал это один Чака. Старейшине это будет приятно, да и Мгобози не придется стоять в сторонке, любуясь доброй схваткой. Нгобока же с его молодцами пригонят отбитый ими у Великана скот к краалю Нгомаана в целости и сохранности — ему ли, человеку из племени сокулу, не знать, как следует ухаживать за скотом. Но тут их догнали остальные воины, и спор этот прекратился сам собой.
К вражескому краалю они подошли только перед самым заходом солнца и собственными глазами видели, как несколько мальчишек загоняли в ворота вернувшееся с пастбища стадо. Чака насчитал всего десятка полтора голов и понял, что рассказы о количестве захваченного Великаном скота явно преувеличены. Он даже немного встревожился, опасаясь, что слухи о силе и непобедимости предполагаемого противника тоже преувеличены, и окажется, что весь этот путь проделан ради встречи с каким-то надутым наглецом. Однако, увидев сидевшего перед воротами крааля человека с рогом дымящейся конопли в руках, он сразу же понял, что, по крайней мере, на этот счет опасения его напрасны. Сидящий казался огромной глыбой из темного камня. Впечатление это, возможно, усиливалось и тем, что лучи заходящего солнца били сейчас Чаке в глаза и лишали его возможности хорошенько разглядеть того. Чака велел сопровождавшим остаться на месте, а сам двинулся к воротам. Великан, не поворачивая головы, выкрикнул какое-то приказание. Тут же из ворот появился мальчик и что-то положил на траву рядом с ним. Услышав за собой шаги, Чака недовольно оглянулся. Конечно же, это Мгобози. Не обращая внимания на сердитый взгляд Чаки, тот протягивал ему запасное копье. «Бери, — сказал он как ни в чем не бывало. — О такую тушу можно свободно сломать и твой ассегай». Улыбался же он при этом настолько благодушно, что Чака просто промолчал и машинально взял протянутое копье. Тем более что препираться было уже некогда — человек, сидевший у ворот крааля, с неожиданной легкостью вскочил и бросился ему навстречу, размахивая не то дубинкой, не то топором, выкрикивая на бегу что-то бессвязное. Только теперь Чака убедился, что, сравнив Безумного великана с атакующим буйволом или носорогом, воины Нгомаана не очень погрешили против истины — тот мчался сейчас прямо на него по склону холма, успевая при этом еще и прикрываться щитом, который, правда, был значительно меньше щитов нгуни, но зато и не сковывал движений. Испытанный прием здесь явно не подходил — гигант просто сшиб бы его с ног при столкновении, и Чака сразу же оценил предусмотрительность Мгобози. Отпрыгнув в сторону, он метнул копье только в тот момент, когда противник пронесся мимо. Удар пришелся вскользь, вспоров вздувшиеся на спине мышцы, однако Великан даже не обернулся. У Чаки мелькнула невероятная мысль, что Великан так и добежит до оставленных в лощине у подножия холма воинов. Но то ли боль в спине, то ли злость на ловко увернувшегося врага сделали свое дело. Шагов через двадцать гигант остановился и недоуменно огляделся. Теперь лучи солнца падали па него, и Чака успел даже разглядеть пузырящуюся у того в углах рта пену. Да ведь человек этот просто пьян! Дым конопли, потребляемый в умеренных дозах, снижает усталость и освежает мысли. Старики, да и молодые воины редко откажутся на досуге от затяжки-другой, но Чаке уже случалось наблюдать, как излишнее потребление этого зелья одних приводит в состояние полного отупения, а у других зато вызывает вспышки беспричинного буйства. Неудивительно, что пришелец этот заслужил у окружающих кличку «Безумного». Постоянным потреблением возбуждающего средства он доводил себя до полного исступления — отсюда и неистовство его в бою, и нападения на соседей. Напору одурманенного коноплей человека следует противопоставить выдержку и холодный расчет. И когда Великан бросился на него, Чака снова увернулся от столкновения с ним, маневрируя, однако, с таким расчетом, чтобы солнце постоянно било тому в глаза. Пусть этот буйвол порастеряет немного прыти перед решительной схваткой. Непревзойденный мастер боя на палках, Чака не сомневался в том, что сумел бы справиться с противником, будь тот вооружен копьем или палицей. Но удар тяжелого топора, которым противник его размахивал, как легкой тростинкой, нельзя парировать ни щитом, ни древком копья. Кроме того, приходилось все время следить за тем, чтобы враг не смог метнуть в него топор. Чака буквально обтанцовывал противника, держа его на расстоянии ассегая и постоянно нанося пусть и неопасные для жизни, но изнуряющие и болезненные мелкие удары.
Великан вдруг прекратил свои буйные атаки, а Чака тоже замер в выжидающей позе. Как каменные изваяния застыли противники в двух шагах друг перед другом, один — высоко занеся боевую секиру, а второй — выставив вперед смертоносное жало ассегая. Пауза затянулась настолько, что, казалось, они побились об заклад — кто кого пересмотрит. Напряжение стало невыносимым, и Мгобози, сам того не замечая, крадущимся шагом стал подыматься к вершине холма, не обращая внимания на предупреждающий шепот Нгобоки, а вернее — просто не слыша его. И тут противники ринулись друг на друга. Плюнув на все запреты, Мгобози огромными прыжками помчался к месту схватки и, подбежав почти вплотную, увидел, что стоять остался только один из противников, а второй лежит распростертый у его ног. И только потом с несказанным облегчением разглядел дрожащий и красный в лучах заходящего солнца знакомый плюмаж из страусовых перьев на голове у стоявшего. Левый бок Великана был прикрыт щитом, и Мгобози, так и не обнаружив раны, решил было, что тот прибегнул к какой-то уловке. Однако, увидев, как в углу рта у того появилась сначала капелька, а потом и струйка крови, он понял, что с Великаном и в самом деле покончено. Он перевел взгляд на Чаку. Друг его стоял неподвижно. Именно эта неподвижность и насторожила Мгобози. Он вдруг заметил, что верхняя часть щита зияет огромной прорехой, и кинулся к другу. Самого беглого осмотра оказалось достаточно, чтобы убедиться — топор Великана, уже пораженного смертельным ударом, успел все же описать роковую дугу и обрушиться на щит, разрубив заодно до кости и предплечье Чаки. Мгобози тут же принялся перетягивать руку в локтевом суставе, чтобы приостановить кровь, которая так и хлестала из широкой раны. Все произошло настолько быстро, что возглавляемые Нгобокой воины только теперь подоспели к вершине холма.
Вражеский крааль решено было предать огню, что же касается его обитателей, то вопрос этот разрешился сам собой — воспользовавшись сгущающимися сумерками, они разбежались по вельду, и занятый раной Чаки Мгобози просто махнул на них рукой. Скот, обнаруженный в загоне, Нгобока поручил присмотру молодых воинов, и в отблесках догорающего крааля они расположились на ночлег с тем, чтобы утром двинуться в обратный путь.
Чаку немного лихорадило. Удар топора пришелся точно по тому месту, где виднелись еще белесыми пятнами рубцы от когтей леопарда. Несмотря на победу над столь грозным противником, его не оставляло чувство неудовлетворенности. Что сделал он в своей жизни такого, чего не сделал бы любой другой? Черная мамба, леопард или этот поединок с Великаном — вот, собственно, и весь перечень его скромных подвигов, а ведь каждый из них чуть было не стоил ему жизни. А что доказал он ими? Пожалуй, только то, что он немного ловче, сильнее или храбрее первого встречного пастуха, охотника или воина. А ведь мать предрекала ему величие и власть. Видимо, понимая шаткость своих надежд, Нанди, мать его, и придумала эту историю о загадочном Исанусси.
Чаке уже давно случалось ловить робкие и почтительные взгляды, которыми награждали его юноши полка Изи-цве. Робость и почтение эти он долгое время относил на счет своих воинских подвигов. Но вот однажды, когда он возвращался к ночному костру с охапкой сухого тростника — дело было в походе, — ему довелось услышать удивительную историю. Поначалу Чака даже не понял, что речь идет о нем, однако, услышав свое имя, прислушался, скрытый от сидящих у костра собеседников ночным мраком. Из рассказов следовало, что в раннем детстве, видимо еще на землях э-лангени, ему явился некий могущественный повелитель духов и в обмен на что-то — Чака так и не понял, на что именно — посулил ему власть над всем сущим. Великий змей — Дух вод якобы тоже одобрил эту сделку, и вот теперь безвестному ранее сыну вождя зулу удача сопутствует во всех его начинаниях. Плата же за все эти благодеяния настолько страшная, что и называть ее опасно, ибо духи эти злы и требуют невиданных жертвоприношений. Только расслышав имя этого загадочного повелителя духов — Исанусси, Чака вдруг вспомнил далекую и тревожную ночь в краале Гендеяны, когда его мать Нанди, охваченная страхом за судьбу сына и вконец измученная свалившимися на нее невзгодами, выкрикивала проклятья и пророчества при жалком свете догорающего очага. Да, именно тогда впервые было произнесено при нем это странное имя — Исанусси. Но тогда оно как-то не запало ему в память. А может, и запало — ведь не зря ему сразу же припомнилась та ночь! Великий змей — Дух вод?.. Как гордилась некогда Нанди убитой им черной мамбой, как часто и по любому поводу заговаривала она о его мальчишеском подвиге! У мтетва же, куда Чака попал почти юношей, поступок этот уже ни у кого не вызывал восхищения. Чего же иного следует ждать от такого рослого и сильного парня! Вот тут-то, по всей вероятности, скромная мамба его детских лет и превратилась в рассказах матери в загадочного Великого Змея. Только тогда Чака понял, почему это Буза вдруг поинтересовался, что это за история произошла у него со змеей. Чака, растерявшись от неожиданного вопроса, не понял, в чем дело, а потом, окончательно смутившись, ответил, что в детстве ему удалось убить черную мамбу. Буза испытующе глянул на него и отпустил, не сказав больше ни слова. А Чака потом еще долго раздумывал, с какой это стати такая безделица могла заинтересовать столь прославленного военачальника. Неужто и до него дошли эти басни?
И если в ту ночь Чака не подошел к костру и не опроверг рассказчика, причиной этому были скорее всего неловкость и смущение. Потом он постепенно свыкся со своей странной репутацией, и его даже забавляли страх и растерянность, отражавшиеся на лицах, когда ему удавалось застать врасплох глазевшего на него новичка. Что проку объяснять всем и каждому, что не было ни Исанусси, ни Змея — ведь его никто о них и не спрашивал. Сейчас Чака — командир сотни, но стал он им только благодаря своему ассегаю. А будь они у него — эти загадочные и всесильные покровители, — чего бы попросил или потребовал он у них? — Чего вообще добиваются люди? По-видимому, каждый своего.
Мгобози, например, больше всего любит добрую схватку и дружескую пирушку с полными колебасами пива.
Нгобока не менее отважен и значительно более рассудителен, но он спит и видит себя во главе своих любимых сокулу. И если Дингисвайо поможет ему стать вождем — а дело, видимо, этим и кончится, — Нгобока всю жизнь не забудет этого и будет верой и правдой служить своему покровителю, а лучшего, чем он, союзника и желать нечего.
А чего добивается сам Дингисвайо? Управляемый им народ мтетва уже подчинил своей власти многие племена. А многие стали, вольно или невольно, его союзниками или данниками. Великому, хочет он этого или нет, приходится постоянно совершать походы. Одни — для того, чтобы разгромить явного врага, другие — чтобы сбить спесь и привести к покорности уже побежденных, но своевольных подданных, а третьи — просто ради демонстрации силы мтетва и предупреждения возможных смут. Правда, сейчас никто не может противостоять этой силе, но примеру Дингисвайо последовали вожди соседних племен, понявшие наконец необходимость держать под рукой значительное число воинов.
…Костер догорал. Воин, которому было поручено поддерживать огонь, дремал на корточках, опираясь руками о копье и бессильно свесив голову. Чака собрался было прикрикнуть на него, но решил не прерывать хода своих мыслей и принялся подбрасывать сучья в костер. Большое полено, уже почти сгоревшее, вдруг выкатилось из костра, и искры посыпались во все стороны. Пытаясь водрузить его на место, Чака неосторожно задел раненую руку. Боль оказалась настолько сильной, что он буквально застыл под ее пульсирующими ударами. Только переждав, пока она немного утихнет, он осторожно пошевелил пальцами. Нет, ничего страшного, но повязку, наложенную Мгобози, придется сменить — она насквозь пропиталась кровью. Обнажив рану, он внимательно оглядел аккуратные швы, старательно наложенные Мгобози. Стянутая лубяными нитками рана вздулась и набрякла. Чака осторожно отер спекшуюся кровь и снова увидел давно уже зажившие шрамы от леопардовых когтей. Раны, полученные им на охоте и в бою, почти наложились друг на друга. Может быть, это не зря? Что, если это не простое совпадение, а какой-то знак ему или указание… Повязка из растертых трав, собранных сведущими знахарями, приятно холодила рану. О чем это думал он сейчас? Ах да, Дингисвайо. Великий, как добрый пастух, заботится о вверенном ему стаде. Так чего же добивается он? Тучнеют стада под его хозяйским оком, мир и благоденствие воцарились наконец на этих землях. Но слишком мягка отеческая рука Великого. Время от времени он, правда, направляет военную экспедицию и карает нарушителей своей воли, да ведь точно так поступает и пастух, окриком, камнем, а то и палкой возвращающий в стадо отбившуюся корову. Безумцем сочли бы, однако, того, кто метнул бы в нее копье. Но вдвойне безумен тот, кто выйдет против дикого буйвола без надежного копья, ибо тут не поможет окрик или камень — буйволы не знают хозяев, а брошенный камень только разъярит этих грозных животных, а тогда и копье не будет служить надежной защитой. Мелкие племена уже либо покорены мтетва, либо сами примкнули к союзу племен, возглавляемому Дингисвайо. Теперь мтетва противостоят главным образом сильные соседи, которые и сами не прочь окружить себя покоренными племенами. И Великий играет с огнем, когда, одержав очередную победу над сильным соседом, не вселяет в него благоговейный страх перед могуществом мтетва. Взять хотя бы эту последнюю кампанию против бутелези — второй раз выступают они против мтетва, а Пунгаше опять-таки отделался небольшой данью да заверениями в дружбе. А ндвандве или тембу, или гвабе? Да, Дингисвайо — великий пастух, но сейчас, пожалуй, наступает время охотников или воинов. Война и охота… Два знака на руке Чаки… Не тут ли кроется ответ на мучающие его вопросы? Неужто для того, чтобы стать великим воином, нужно прежде всего быть великим охотником?
Веками вырабатывали народы нгуни охотничьи приемы, и это особенно относится к групповой охоте, которую одну только и можно сравнить со сражением. Неужто войне — этому мужскому делу — они уделяли меньше внимания? Нет, видимо, дело обстоит здесь несколько иначе. Охота, независимо от того, ведется она ради пополнения запасов мяса или ради спасения людей и скота от хищников, преследует одну-единственную цель — убить дичь. Мелким же племенам нгуни в их столкновениях друг с другом вовсе не требовалось уничтожить врага, да и причинами подобных стычек были борьба за пастбища или водопои, женщины или простое молодечество. Победитель обычно удовлетворялся тем, что ему удавалось утвердить свои права, а побежденному приходилось смириться на время. Земель вокруг хватало, девушек — тоже, и после очередной потасовки все становилось на свои места. Чака даже невесело усмехнулся, припомнив злополучную овцу бутелези, приведенную его отцом. Да, Сензангакона, вождь зулу, бездумно следовал стародавним обычаям, не понимая, что времена изменились. Впрочем, и Пунгаше, его победитель, недалеко от него ушел. Подобным же образом пытается действовать и Дингисвайо, разве что воинов у него несравненно больше, да и цели он преследует более широкие. Но то, что может принести желаемый результат в столкновении со слабым Пунгаше, никак не годится для борьбы с многочисленными и сильными племенами, какими являются ндвандве, гвабе, тембу или даже кумало. Подобно стаду диких буйволов, они не послушаются предупредительного окрика, и борьбу с ними следует вести только не на жизнь, а на смерть. Смешно бы выглядел тот, кто, вознамерясь избавиться от хищников на своих пастбищах, ограничился бы тем, что послал бы против них не охотников, а одних только загонщиков. Поднятый загонщиками шум, возможно, всполошил бы зверье на денек-другой, но оно тут же вернулось бы в свои логова. Повторение подобной облавы окончательно избавило бы хищников от страха перед человеком. А ведь, если здраво рассудить, именно так и поступает Дингисвайо. Нет, здесь требуется нечто иное.
Чака припомнил старика — руководителя охоты, его полные символики и глубокого смысла действия. Собранные охотники были разделены на три группы, причем пока две крайние, стремительно продвигаясь, окружали место предстоящей охоты, третья, самая многочисленная, вступала в дело только после завершения охвата. Вот тогда-то и началась собственно охота. Подобным же образом следует действовать и на поле боя. Это даст возможность атакующим не разогнать, а истребить противника. Несколько таких суровых уроков, преподанных беспощадно и решительно, — и недовольные либо смирятся, либо умолкнут навсегда, а это положит конец и своеволию вождей, и племенной розни. Да только как сказать обо всем этом Дингисвайо? Но что бы там ни было, а свою сотню Чака с первых же дней будет учить охотничьим приемам ведения войны. И понемногу все поймут его правоту, ведь когда он впервые отказался от метательных копий, это вызвало не только удивление, но и насмешки, особенно со стороны старших и наиболее заслуженных воинов. А сандалии? Но теперь-то уж во всей армии мтетва едва ли сыщется хотя бы один человек, который осмелился бы позабавиться на его счет. Более того — самые смышленые воины, не говоря уже о таких верных и преданных друзьях, как Мгобози с Нгобокой, стали перенимать его приемы.
Костер все-таки потух, но Чака так и не стал будить юношу, который теперь досматривал уже десятый сон. Боль утихла, а небо на востоке успело заметно посветлеть, и не имело смысла засыпать перед самым наступлением. Бессонная же ночь эта не прошла зря. Явись к нему Исанусси, Великий Змей или кто бы то ни было, Чака уже знал, чего бы он потребовал от них. Мгобози, пожалуй, уже добился своего, заняв место лучшего среди равных. Нгобока пускай становится вождем сокулу, пусть Дингисвайо навсегда сохранится в памяти народной как величайший из пастырей. Он, Чака, хочет стать и станет великим воином!
На обратном пути крылатая молва далеко обогнала воинов, и когда вдали показался наконец крааль Нгомаана, навстречу победителям высыпало все его население, не говоря уже о воинах Чаки, которые с особой тревогой дожидались возвращения своего командира. Доложив старейшине о результатах экспедиции и передав ему захваченный в краале Великана скот, Чака тут же отправился к Мбийе, сопровождаемый Нанди, Пампатой и Номцобой. Еще не успела затянуться рана, за которой усердно ухаживала Пампата, как последовал вызов в О-Енгвени — крааль Дингисвайо. Там Великий радушно принял молодого воина и потребовал отчета о происшедшем. Рассказ Чаки оказался настолько лаконичным, что за подробностями пришлось обратиться к Нгобоке и Мгобози. Именно эта лаконичность и склонила окончательно Дингисвайо на сторону Чаки. Воин этот не расписывает своих подвигов, а следовательно, и не выпрашивает награды. По отношению к такому человеку следует проявить щедрость. И Дингисвайо подарил Чаке почти весь захваченный у Великана скот — десять голов, добавив к ним еще пятнадцать голов скота из собственных стад. Он распорядился также, чтобы Чака в память о совершенном им подвиге оставил у себя оружие Великана. Не слушая заверений Чаки, что рана не помешает нести службу, Дингисвайо отправил его в крааль Мбийи.
Горя нетерпением испытать на деле новые приемы боя, Чака до предела сократил срок своего вынужденного безделья. И как только истекло достаточно дней для того, чтобы молодого воина не обвинили в неподчинении вождю, он поспешно вернулся в свою сотню и сразу же приступил к делу. Прекрасно понимая, как каждый юноша гордится возведением в ранг воина, Чака не стал объяснять им, что новый способ ведения боя, по существу, являет собой повторение давно испытанных охотничьих приемов. Желая польстить их самолюбию, он уподобил атаку новым строем атаке разъяренного буйвола. Две параллельные колонны, бросающиеся навстречу противнику и охватывающие его фланги, он назвал рогами, а фалангу из основной части воинов, остающуюся в центре, — головой и грудью быка. И молодежь, восприняв такое построение как еще одно развлечение, проявила столь невиданное рвение, что к тому времени, когда наступило время очередного похода, вся сотня Чаки уже разворачивалась в боевой порядок с молниеносной быстротой и полной согласованностью. Первые же столкновения с врагом самым убедительным образом доказали разумность нового строя. Последующие походы служили уже только для дальнейшей шлифовки мастерства сотни.
Все эти нововведения не остались незамеченными, и Дингисвайо вскоре объявил, что Чака назначается командиром полка Изи-цве, благо и повод для этого подвернулся основательный: Буза, тогдашний командир полка, вознамерился жениться, а это было равнозначно отказу от дальнейшей службы. Нгобоке по наследству досталась сотня Чаки, Мгобози же предпочел остаться рядовым воином.
Теперь можно было проводить тренировку воинов, действуя целыми сотнями. Чака самым тщательным образом проинструктировал всех подчиненных ему командиров, подробно объяснив им их место в новом построении и стоящие перед ними задачи. Как это ни странно, но самую существенную помощь оказывал ему легкомысленный на первый взгляд Мгобози. Мгновенно разобравшись в новой тактике, он тут же стал самым ярым ее поборником, без устали разъясняя всем и каждому ее преимущества. И, что особенно важно, беседы эти он вел у вечерних костров, когда воины, не смущаемые присутствием командиров, не стеснялись задавать те вопросы, которые они никак не осмелились бы задать в более напряженной обстановке.
К этому времени снова возник конфликт со старинным врагом мтетва Звиде. Вождю ндвандве интригами и обманом удалось наконец подчинить себе несколько соседних племен и за их счет пополнить свои силы. Следует отметить, что многие из его предприятий увенчались успехом только потому, что он выдавал себя за друга и союзника Дингисвайо.
Легкие победы прибавили ему смелости, и он принялся дразнить льва в его логове — затевал стычки на границах мтетва, как бы испытывая терпение Дингисвайо. Вождь мтетва понял, что без серьезной военной экспедиции не обойтись и на этот раз. По его приказу были приведены в состояние боевой готовности три полка по шестьсот копий в каждом и затребованы вспомогательные отряды из племен союзных вождей. Одним из трех полков — полком Изи-цве — командовал Чака. Возглавляемая Дингисвайо армия переправилась через реку Умфолози и двинулась к реке Нонгоме, на берегу которой был расположен крааль Звиде.
Военный совет, на котором предстояло разработать дальнейший план кампании, был созван, когда армия Дингисвайо находилась уже во владениях ндвандве. На столь почтенном собрании Чака впервые присутствовал на правах равного, и поэтому он выжидал, пока выскажутся более опытные индуны. Командиры двух остальных полков и союзные вожди и на этот раз не предложили ничего нового. Полагаясь на более высокую дисциплину и численное превосходство, они предлагали задать хорошую трепку Звиде, а после победы наложить на него контрибуцию. Этого, по их мнению, будет вполне достаточно, чтобы заставить вождя ндвандве одуматься. Высказывая свои соображения, каждый из них был уверен, что мнение его полностью совпадает с намерениями Великого.
Когда наконец наступила очередь Чаки, он, не раздумывая, обрушился на бессмысленность подобных действий. Небольшое кровопускание отнюдь не обессилит ндвандве, а наложенная контрибуция только направит все их помыслы на то, как бы с лихвой восполнить понесенные потери. А в результате пройдет год-другой, и мтетва снова придется снаряжать карательную экспедицию… Нет, с врагом следует покончить одним ударом. Что же касается самого Звиде, то он уже давно заслужил смертную казнь, и было бы непростительной ошибкой оставлять его в живых.
Прекрасно отдавая себе отчет в том, что метательные копья, которыми вооружена армия мтетва, пока что мало подходят для сражения строем «атакующего буйвола», Чака предложил бросить значительную часть сил на охват флангов противника и, только зажав его в клещи, начать настоящее сражение.
Против него тут же выступили остальные члены совета, и, что самое неприятное, их поддержал Дингисвайо. Отдавая должное предложенной Чакой тактике, Великий заявил, что в данной кампании он не ставит себе целью учинять полный разгром Звиде, а намеревается всего лишь преподать ему строгий урок. Для этого же вполне можно ограничиться и старым проверенным способом ведения войны. И Чаке пришлось скрепя сердце уступить.
На следующий же день стало ясно, что вождь ндвандве отнюдь не стремится помериться силами с мтетва. Он отвел свое войско в глубь страны, надеясь на то, что армия Дингисвайо, не встречая ни противника, ни скота, которым можно было бы поживиться, поутратит боевой пыл и уберется восвояси. Очень может быть, что именно тем все и кончилось бы, если бы не Чака.
Переговорив кое с кем из союзных военачальников, он разослал во все стороны их воинов в качестве лазутчиков: их отличный от мтетва наряд давал им в какой-то мере свободу передвижения. Времени действительно оставалось в обрез — захваченный с собой трехдневный запас провизии был уже на исходе.
Вот эти-то лазутчики и донесли Чаке, что армия Звиде занимает удобную для обороны позицию на склоне крутого холма на берегу Нонгомы. Они сообщили и то, что на помощь Звиде движутся три крупных отряда его союзников. Чака тут же бросился к Дингисвайо, который находился в арьергарде армии, окруженный ветеранами полка Енгондлову. На бегу Чака тщательно продумывал, как наилучшим образом использовать то обстоятельство, что Звиде все еще не успел соединиться со своими союзниками. Немедленная атака на позиции Звиде давала возможность разбить противника по частям, но тут возникала опасность, что подоспевшие подкрепления ударят по армии Дингисвайо с тыла и тем самым поставят под угрозу успех всей кампании. Нет, здесь требуется нечто иное… И вдруг Чаку осенило: конечно же, следует применить предложенную им тактику охвата врага колоннами с одновременным фронтальным ударом основными силами. Чака даже замедлил стремительный бег… Вот наконец блестящая возможность доказать свою правоту. Но только на этот раз он ни слова не скажет о том, что предлагает новый тактический прием, — пусть эти надутые индуны думают, что все идет по заведенному порядку. С этими мыслями Чака и предстал перед Дингисвайо. Собирать военный совет было некогда, и Великий ограничился тем, что собрал командиров и ознакомил их с планом Чаки. А план этот заключался в следующем: полк Енгондлову, состоящий из наиболее закаленных воинов, усиленный отрядами союзных племен, двигается на позиции ндвандве и завязывает с ними бой. Полк Изи-цве, находящийся в авангарде, форсированным маршем обходит правый фланг Звиде, заставляя того растянуть линию обороны, а заодно препятствует подходу подкреплений с этой стороны. Третий из участвующих в кампании полков мтетва движется почти параллельно полку Енгондлову, с тем, однако, расчетом, чтобы выйти на левый фланг ндвандве, и прикрывает основные силы оправа и с тыла.
В этот момент к Дингисвайо подбежал один из высланных Чакой лазутчиков и сообщил, что к правому флангу Звиде движется отряд кумало и нчалини примерно в пятьсот копий. Чака тут же испросил у Великого разрешения вернуться в строй. На этом совещание и закончилось.
Когда Чака догнал наконец Изи-цве, с близлежащего холма уже можно было разглядеть вдали плотную массу воинов, направлявшуюся к занятому Звиде холму. Наспех разъяснив командирам сотен их задачу, Чака во главе полка бросился наперерез вражеским союзникам. Вот когда пригодились утомительные военные учения. Четко, не нарушая общего строя колонны, сотни переходили на бег. Вскоре до них стали доноситься насмешливые выкрики расположившихся на холме воинов Звиде. Тем казалось, что воины Чаки сами лезут в ловушку и будут раздавлены, зажатые с двух сторон. Однако, как только головная часть колонны пересекла ту невидимую линию, по которой двигались союзники Звиде, раздалась новая команда Чаки, и колонна, сделав неожиданный поворот налево, превратилась в несколько стройных шеренг, которые, не снижая темпа, бросились на растерявшийся авангард кумало и нчалини. Почти вся первая шеренга Изи-цве была вооружена ассегаями, выкованными Нгоньямой по Чакиному образцу. Теперь воинам Звиде было не до смеха. Выдохшиеся после продолжительного марша, их союзники попытались обратиться в бегство, но легко становились добычей быстроногих воинов Изи-цве. Чтобы предотвратить поголовное истребление своих друзей, Звиде попытался силами своего правого фланга нанести удар в тыл Чакиных шеренг, и поначалу это удалось ему — воины Изи-цве на какое-то время из преследователей обратились в преследуемых. Но тут ветераны Еигондлову обрушились на основные силы Звиде, которые из-за предыдущего маневра оказались весьма ослабленными. Вступил в действие и третий полк Дингисвайо. Сражение обернулось бы побоищем, если бы не строгий приказ Великого. Полку Изи-цве было поручено очистить местность от остатков кумало и нчалини, а также преградить путь остальным союзникам ндвандве, ежели таковые посмеют объявиться. Преследование разбежавшихся по вельду вражеских воинов затянулось до позднего вечера, и только темнота помогла спастись кое-кому из уцелевших. Когда Чака явился наконец к Великому, он с большой досадой узнал, что Звиде сохранили жизнь. Ндвандве потеряли убитыми и ранеными около тысячи человек, а мтетва — не более трехсот.
После такого успеха никто не мог обвинить Чаку в погоне за бессмысленными новшествами. Ведь только благодаря его руководству мтетва удалось одержать столь решительную победу и притом ценою сравнительно малых потерь. Единственным из военачальников, кто по-настоящему понял, что бой этот был проведен в полном соответствии с предложенным Чакой планом, был Дингисвайо. Теперь Великий заботился только об одном — чтобы быстрым возвышением молодого воина не обидеть старых и заслуженных командиров. Для начала Дингисвайо сделал Чаку членом совета, а потом, ставя молодого зулу во главе сведенных в бригады полков, постепенно приучил старых индун к выступлениям под его началом. Но прежде всего, следуя своему правилу, что верный союзник и друг полезнее самого лучшего из подданных, Дингисвайо сразу же после победы над ндвандве завел с Чакой разговор о том, кому быть наследником Сензангаконы. Великий решил призвать к себе вождя зулу, чтобы раз и навсегда покончить с этим делом. Дабы не обижать Сензангакону, который, несмотря ни на что, являлся все же отцом Чаки, Дингисвайо постарался поторжественнее обставить эту встречу, хотя прекрасно понимал, что вождь маленького племени не отважился бы ослушаться его воли. Послом был направлен один из наиболее уважаемых людей мтетва — рассудительный и умный Нгомаан, которому для поддержания престижа придали почетный эскорт.
Радушно встреченный Сензангаконой, Нгомаан передал ему приглашение вождя вождей, которое в подобной ситуации можно было считать и приказанием. В ходе обильно сдабриваемой пивом беседы Нгомаан не преминул весьма прозрачно намекнуть на то, что сын его гостеприимного хозяина живет на землях мтетва, достиг там весьма высокого положения и что Великий просто недоумевает, почему это вождь зулу не стремится повидаться со своим наследником. Для Сензангаконы подобное откровение прозвучало как гром среди ясного неба, но он все же попытался отговориться ссылками на беспокойные времена и дела племени, не дающие ему возможности явиться в 0-Енгвени и засвидетельствовать свое почтение Великому, а заодно и прижать к груди своего первенца. Мягко улыбаясь, Нгомаан принялся уверять Сензангакону, что ежели того от визита удерживает память о помощи, которую вождь зулу оказал бутелези в их бесплодной попытке противостоять мтетва, то пусть он не волнуется — Великий зла на него не держит — в те преданные забвению дни Сензангакона, несомненно руководствуясь добрососедскими побуждениями, просто поставил не на того быка… Вождь зулу отлично понял скрытую угрозу. Дингисвайо, оказывается, помнит о его провинности, и хотя вся помощь, которую Сензангакона оказал вождю бутелези, ограничилась тем, что Бакуза зачем-то ввязался в бой и был к тому же убит, Великий в любой день может использовать это как повод для принятия самых суровых мер.
Сразу же после отбытия Нгомаана Сензангакона с тяжелым сердцем стал собираться в путь. Присущая вождю зулу способность во всем находить хорошую сторону в полной мере проявилась и на этот раз. Без долгих колебаний примирился он с тем, что придется ему назначить своим преемником Чаку, которого он, кстати сказать, уже и не очень-то помнил. Сензангакона во всей этой истории побаивался только объяснений с Биби, прочившей на это место своего сына Сигуджану, с доводами которой он уже успел согласиться. Он даже решил взять ее с собой ко двору Дингисвайо, рассчитывая на то, что пышность крааля вождя вождей и пиршества, которые их там ожидают, заставят Биби попридержать язык. Взял он с собой и некоторых других жен — в первую очередь Лангазану, зная доброе ее отношение к Нанди и Чаке и не без оснований считая, что именно она поможет ему опознать столь неожиданно обретенного любимого сына. Нцаку же и Магулану он прихватил просто по доброте душевной, прекрасно понимая, что они никогда не простят ему, если пропустят по его милости очередное увеселение. Окруженный толпой безалаберных юношей, которые должны были изображать почетный эскорт, он двинулся в путь, окончательно примирившись с выпавшим на его долю испытанием.
Дингиовайо устроил действительно торжественное пиршество, но Сензангакона пил, не пьянея, и все дожидался того момента, когда же наконец Великий заговорит об интересующем его деле. Но начались танцы, а вождь вождей так еще и слова не проронил о Чаке. По пути сюда Сензангакона собирался свое согласие с предложением вождя мтетва выдать за результат долгих размышлений. Дескать, он и сам не раз уже подумывал о Чаке, но колебался, ибо от правильного выбора наследника зависит благоденствие всего народа. Однако колебасы с пивом ходили по кругу, и от благих намерений Сензангат коны ровным счетом ничего не осталось. Лангазана, сидящая на женской половине пирующих, уже несколько раз указывала ему глазами на юношу гигантского роста, танцующего инкондло, но вождь зулу никак не мог понять, чего она от него хочет. Когда же до него дошел смысл ее знаков, он решил взять быка за рога и прямо осведомился у Дингисвайо, что это за красивый и рослый молодой человек.
Понимая, однако, состояние Сеязангаконы, Великий счел, что время для объяснений и восстановления родственных отношений выбрано его гостем неудачно. К тому же он опасался, что вождь зулу, приведенный в благодушное состояние выпитым пивом, наобещает своему сыну такого, о чем и сам не вспомнит на следующее утро. — Это Нодуменхлези из рода Джобе, — ответил он. Сензангакона еще раз поглядел на Лангазану, которая продолжала подавать ему знаки, и, уже окончательно растерявшись, не нашел ничего лучшего, как спросить Великого, где же Чака. Дингисвайо, загадочно усмехаясь, объявил, что юноша, видимо, из робости не смеет появиться здесь. Ответ звучал явно издевательски, и Сензангакона твердо решил на будущее вообще воздерживаться от каких-либо расспросов: Великий наверняка знает, что делает.
После танцев Дингисвайо предложил своему гостю освежиться купанием в реке и послал туда же Чаку вместе с несколькими воинами. Здесь у реки и произошла встреча. Сопровождавшие Чаку воины ушли, чтобы не мешать разговору отца с сыном. Искупавшись и наговорившись вдосталь без посторонних свидетелей, они вместе отправились в крааль. О свидании уже все знали, ибо вернувшиеся воины успели о нем рассказать. Жены вождя зулу — Нцака, Лангазана, Магулана — бросились к восстановленному в правах родственнику. Не вышла одна Биби. Ее поступок не остался незамеченным, а последовавший вскоре за этим эпизод никак не расположил Чаку в пользу своего соперника. Когда одно из копий отца особенно понравилось Чаке, Сензангакона, человек вообще-то щедрый, вместо того чтобы тут же преподнести его в дар, в самый последний момент некстати припомнил, что именно это копье уже обещано им Сигуджане. Снова Сигуджана!
Чтобы окончательно закрепить прочность родственных уз, было решено прибегнуть к колдовству. По повелению Дингисвайо на пути Сензангаконы рассыпали различные приворотные зелья, ими же была обработана циновка в хижине вождя зулу. Посвященный во все эти дела, Чака был также подготовлен соответствующим образом и получил много полезных советов, которыми не преминул воспользоваться. Так, входя в хижину отца, он обязательно становился таким образом, чтобы тень его падала на сидящего Сензангакону, хотя стоять в хижине, если рядом сидит старший, считается неприличным. Для верности Сензангаконе дали понять, что он околдован, — известно ведь, что когда человек знает о насланных на него чарах, чары эти действуют на него сильнее.