- Вот как? - нахмурился советник. - Не кажется ли вам, что вы занимаетесь не своим делом?
Он снова посмотрел куда-то мимо и встал из-за стола.
Лицо Геннадия залила горячая волна. Подавшись к советнику, он почти крикнул:
- Нет, это наше дело! Мое дело! Я встретил друга, которого считал погибшим. Он, быть может, в несчастье, даже наверное так. Я ищу друга и не успокоюсь, пока не узнаю...
- Не всегда тот друг, кого ищешь, - усмехнулся советник. - Был бобер к мужику добер, а попал к портному и служит другому. Дома дружба одно, здесь...
- Дружба, если она настоящая, везде дружба. И дома и здесь, - глухо проговорил Геннадий. - И потом, если хотите, это мой долг найти Яна Вальковича... У нас в музее его портрет висит...
- Чем же он так прославился?
- Мы считали... пожертвовал жизнью, спасая Родину.
- Да, - задумчиво произнес советник, - неловкое положение. А если ваш друг давно уже служит другому, как тот бобер?
- Не верю я этому, - горячо отозвался Геннадий, - но и тогда я должен видеть его. Нельзя же только по подозрению отказаться от друга, с которым вместе на смерть шел!
- Верно, ну а если все-таки вас постигнет разочарование?
- Я прошу только одно, - Геннадий заметно волновался и путал слова, если нельзя официально... разрешите мне... Мы почти нашли его... У меня мало дней...
Теперь советник внимательно, без улыбки посмотрел прямо в глаза Геннадию.
- Молодец! - сказал он, взяв Геннадия за руку. - Друг везде должен быть другом... Мы запросим, конечно. А если, как говорите, почти нашли... что ж, - советник повернулся к Сергею и строго закончил: - Продолжайте. В пределах допустимого, разумеется...
В тот же вечер Геннадий и Сергей отправились в городок Бакинхем, к старику Биллу Хамильтону.
Рассказ Билла Хамильтона
- Видно, все правда, что вы мне рассказали. Скоро вы поймете, почему я должен был поставить эти условия. Вы ищете воскресшего из мертвых, а для меня он всегда был живой. Но сначала я должен немного рассказать о себе. У вас есть время? Слушайте.
Когда я потерял своего партнера, с которым начинал турне по мостовым, мне было трудно. Очень трудно. Я голодал физически и духовно. Страдания начались еще раньше, как только я потерял веру. Нет, бог здесь ни при чем. Он никогда не давал мне спасения, не давал свободы моему духу, а я нуждался именно в этом. Ибо я труженик духа! Артист, ю си!* Я не был великим артистом, но знал радость успеха и торжество любимого дела. Я был молод и трудолюбив. Мой импресарио, видно, не плохо вел дело. Он заключал контракт за контрактом и строил дом, в котором должны были жить его дочь и я. Не было смысла контролировать доходы, все равно они станут общими.
______________
* - "Ю си!" - буквально - "Вы видите!", здесь в смысле "Вы понимаете?" (англ.)
Так думал я и так говорил импресарио. Я любил музыку и считал, что искусство - это самое главное, а деньги, деньги, в конце концов, лежат в том сейфе, который открывается скрипичным ключом. Теперь поздно жалеть. Тогда я был молод...
Я зачитывался книгами Ромена Роллана и даже отправился к нему в Вальнев, в Швейцарию. Мне повезло. Великий француз не прогнал меня, не оттолкнул. Мы ходили с ним по широким дорожкам сада или сидели на маленькой веранде, уставленной цветами так, что едва хватало места для кресел.
Он говорил о музыке, о гармонии мира и духовном братстве народов. Я старался понять его и, вероятно, слишком часто приходил в восторг. Его жена, красивая русская женщина, посмеивалась над моей горячностью, но никогда не мешала мосье Роллану раздувать во мне огонь чистых желаний. Он стал моим учителем, а я приверженцем "Интернационала духа".
Вы помните, как он объявил всему миру свою "Декларацию"? Ну да, в России занимались своими делами, а в Европе она наделала много шума, и те, кто хотел идти в бой против лицемерия, гордости и жажды взаимного уничтожения, подписались под ней. Это были хорошие дни... Я часто вспоминаю о них, и тогда появляется передо мной сутулая фигура учителя. Словно мы снова встретились, он нагибается ко мне и спрашивает:
- Неужели мечты твои потонули в бессмыслицах и противоречиях? Не ты ли сказал, что для истинного артиста весь земной шар - родина и понятие "отчизна" - величина не постоянная?
Что делать? Слишком часто я слышал музыку ада и видел, как покидали нас друзья, свобода и мир. Войны оттолкнули людей друг от друга. Я понял это в Испании. Я защищал Мадрид и видел по ту сторону баррикад кое-кого из тех, с кем говорил о гармонии духа. Я был "командос", когда многие мне говорили, что этим я испортил карьеру. Пусть так, я теперь не жалею и знаю еще таких же, как я. Нет, нет, мир не может остановиться...
Прошлая война всколыхнула надежду. Люди поняли, что такое национализм. Они сговорились и разбили Гитлера. Ничего не мешало идти дальше. Но мир остановился.
Простите, у нас осталось немного кофе. Я поставлю его на огонь, а сам выпью виски... Чуть-чуть, только чтобы согреться. Благодарю вас.
Да, на свете есть разные силы. Вы, русские, молоды. Не теряйте надежды. Для себя я не жду ничего. Я стар и слаб, пальцы мои огрубели, им трудно даже на клавишах гармошки. В конце концов из моей жизни ничего хорошего не получилось. Мои родные и близкие погибли в разных концах света, от бомб и людской нетерпимости. Сам я, израненный, много дней цеплялся за жизнь в душном мире госпиталей и нищеты. Мой импресарио умер, не завещав мне ничего. Он грозил этим, когда мы только говорили об Испании и Франко.
В новом доме поселилась богатая наследница, его дочь со своим мужем. Ю си? Нет на свете закона, который мог бы защитить артиста, потерявшего славу.
Я стал нищим. Но не отрекся от самого себя. Что стоил бы такой человек? Судьба милостиво оставила мне мою музыку и немного надежды. Надежду найти нового друга. Я искал его среди таких же, каким стал я сам. Находил и снова терял, но один жить не мог. Не мог умереть в одиночестве... Странно, почему я держался за это? Ведь мир как раз так устроен, что только во время войны люди умирают вместе. Потом каждый делает это отдельно и отдельно страдает.
Одинокий всегда несчастен. Если к нему приходит другой такой же и если он друг, тогда они могут сказать:
- Vive ut vivas!*
______________
* - Живи, чтобы жить! (лат.)
Не так мало для тех, кто не имеет ничего. Пожалуйста, пейте кофе. Мы имели терпение выслушать болтовню старика. Я немного выпил, но это не потому. Когда-либо мне нужно было все сказать людям... Я давно не говорил так долго, и у меня пересохло во рту... Благодарю вас, только самую малость, освежить горло...
Я должен был это сказать, чтобы стало ясно все со мною и Яном.
Я нашел его на берегу Темзы. Он лежал у самой воды и плакал. Тогда я подумал: "Нельзя, чтобы человек оставлял всего один шаг между собой и Темзой". Еще не зная, друг он или недруг, я увел его. Он уже прилично говорил по-английски, но не имел в кармане ни пенса. Мне показалось, что на нем были следы побоев. Может быть, его избили и ограбили? Позднее все объяснилось. Сначала он не хотел от меня никакой помощи. Не хотел даже выпить за мой счет чашку чая в кафе. Он думал, что я это делаю только из жалости.
Потом он пошел. Я спросил этого гордого парня:
- Ты любишь музыку?
Как сейчас это было, помню, вот что он ответил:
- В детстве я мечтал учиться в консерватории. Дома пел в хоре. Был даже солистом. Это было очень давно. Очень давно.
Как будто ему уже сорок или пятьдесят лет. Тут я понял, что из-за этого мальчика стоит потратиться на стакан пива.
Ян повеселел, стал рассказывать. Я ведь не знал, что он русский, или, как он потом объяснил, - белорус.
Он назвался поляком, так записано в его документе. Я не искал русского, или поляка, или англичанина. Я искал друга и предложил ему:
- Слушай, хочешь научиться петь английские песни? Можно заработать немного денег и когда-нибудь открыть свое дело. Так многие начинали.
Он сказал, что готов на любую работу, если это честный труд.
- Но как можно песнями заработать деньги? Надо быть артистом...
- Мы будем петь на улицах, - сказал я. - Это тоже честный труд. Все равно как в театре, только без партера и лож. Кто хочет, тот платит. Немного, конечно, по два-три пенса, но двенадцать пенсов - уже шиллинг.