— А как же!
Жека гордо протянул мне красную комсомольскую книжку. Из нее явствовало, что он является директором группы «Ах!».
— Очень хорошо, а договор?
— Все давно них в сейфе.
— На девчонок завели трудовые книжки?
— Тоже порядок, они теперь штатные артистки. А почему ты спрашиваешь?
— Могут нагрянуть из финорганов. Если что не так — бабки в казну государства. Оттуда их еще ни один человек не достал.
— Я понимаю, — закивал головой Жека, — нас так просто не возьмешь.
— А ту книжицу все же ты выбрось, — сказал я, — теперь ты работаешь по-крупному, и она на фиг. Жека насупился:
— Ну я же просил тебя, не надо об этом. Понимаешь, есть вещи, о которых не стоит…
Нет, он все-таки вольтанутый. И притом на всю голову!
— Послушай, Жека, неужели ты в самом деле думаешь, что я тебе верю?
— Ты о чем?
— Не строй из себя кретина, ты и так близко к тому… Я о том самом, о твоей красной книжице. Если с ней прихватят…
Щеки у Жеки надулись:
— Да я же тебя прошу — хватит об этом.
— Ладно. Мне в конце концов плевать. Строй из себя детектива, но уж если прихватят — загремишь очень далеко и надолго.
Жека на меня испепеляюще глянул:
— Я-то не загремлю, они меня уважают. Загреметь может любой, кто появится на нашем пути.
— Тогда все в порядке.
Дальше мы ехали молча. Я видел, что Жеку что-то мучает, но он не очень-то хочет мне об этом говорить. Ничего, терпения у меня хватит, я очень спокоен, карман греет почти до самого сердца, а Жёка через каких-нибудь полкилометра все равно расколется. И тут у меня мелькнула мысль: «А вдруг он, сволочь, взял себе больше?» Впрочем, быть такого не может, нельзя ведь сразу, с первых минут нашего совместного концессионерства…
— Ты знаешь, не понравилась она мне, — сказал вдруг Жека, не глядя на меня.
— Кто, Верка?
— Да нет, ее мамочка, ушлая. Таких я давно не встречал… Вот оно в чем, а я уж…
— И чем она тебе не приглянулась?
— Хочет все знать досконально — сколько ставка за концерт, сколько перепадает заинтересованным лицам. Ты сам понимаешь, кому именно. Правда, Верка на нее несколько раз шикнула, мол, не надо, мамочка об этом, все у нас в порядке, мы даже о таком и думать не могли буквально еще вчера, все благодаря нашему директору и тому уважаемому человеку, который в машине остался. Мамка ее успокаивалась, а потом снова бралась за свое.
— М-да, рот ее вот так просто не заткнешь, надо поговорить тебе с Веркой, так сказать, по душам. Я таких тетушек знаю,! через несколько дней им покажется, что графинями родились, — сказал я и тут же вспомнил мамашу одного известного администратора, там ни копейки мимо нее не проходит. Как ни крути, а на горизонте замаячила еще одна опасность.
— Мамке сколько лет? — спросил я.
— Не старая еще, стерва! Раньше районной торговой начальницей была, теперь водярой торгует. Сам понимаешь, что за дат мочка…
— И все-таки, сколько ей лет?
— Немного, чуток за сорок… Я захохотал:
— Вот и порядок. Это же не Евгения Федоровна.
— Ты в каком смысле? — удивился Жека.
— В самом прямом. Солидный директор коллектива должен спать с мамой главной солистки и руководителя. Хлобыстнешь с ней стаканчик, и у нас впоследствии никаких проблем.
— Идиотские шутки, ты бы глянул на нее!
— Ничего, ради нашего великого дела… Да черт с тобой, я сам к ней первый в очередь стану, водочки возьму, подружусь как следует. А ты поможешь. Думаю, что мозги мы ей сможем запудрить. Не первый день замужем. Надо думать о волках: пострашнее. Пойми ты это… А сегодня лучше отдохнуть. Мы имеем на это право…
— Ты прав, у меня голова будто залита битумом. Все горит внутри.
Мы почти подкатили к центру.
— Куда? — спросил Жека.
— Лучше всего в пресс-центр. Туда пустят и там уж точно нальют.
Через десять минут, надежно припарковав машину, — мы ворвались в залитый светом бар пресс-центра МИДа. Слава богу, один знакомый выписал мне пропуск. На пресс-конференции я, ясное дело, не ходил, а вот в бар заглядывал с удовольствием. Правда, цены здесь аховые, но зато все есть, только башляй и при этом не считай.
Какие-то парочки сидели по углам и потягивали дешевое винцо, солидной публики почти не было, и бармен устало поглядывал по сторонам: скорее бы все это закончилось, ни выручки в кассу, ни бабок в карман…
— С чего начнем? — спросил Жека, лениво рассматривая бутылки.
И тут бармен не мог с нами не побеседовать.
— А чего думать, рёбятки, возьмите «Карлсберг», очень пользительно перед сном, да и всего червонец за банец… И «вискарь» прибыл фирмовый, японский, давно такого не было, я вас уверяю…
Мне захотелось достать из кармана пачку бабок и отхлестать ею бармена по лоснящейся роже. Нас он знал давно, впрочем, как и многих завсегдатаев, мы точно так же, как и другие, пасовали перед ёго богатой витриной и потными руками в растерянности перебирали деньги в карманах. Однажды я вышел из бара настолько пустым, что не было даже пятака на метро. Полночи я перся домой пешком, как полоумный… Ну нет уж, эти времена давно миновали, и надо думать, что навсегда. А бармен между тем смотрит на нас и лыбится, это доставляет ему огромное удовольствие, он сполна отыгрывается на нас за свою плохую выручку и слабых клиентов вдоль стен. Ему сегодня не повезло, а нам с Жекой как раз наоборот.
— А ты не спеши, дорогой, — небрежно сказал Жека и достал из кармана тугую пачку четвертных, — мы с товарищем Чикиным немного подумаем и уж точно решим, что нам взять перед сном.
— Значит. так, — сказал наконец Жека, — бутылочек шесть «Карлсберга» один банец твоего любимого вискаря, — он стрельнул глазами на бармена, — и закусочки — несколько порций икры, черной, и красненькой добавь, а также рыбки… Пожалуй, хватит. Бармен принялся все выставлять перед нами, а Жека, не дожидаясь объявки, принялся раскупоривать пачку.
— Подожди, Жека, — сказал я, — ты же вчера выложился. Дай и мне сегодня потратиться, — я достал из кармана точно! такую же пачку. Тут уж у бармена точно помутилось сознание, он назвал Жеке очень скромную сумму, наверняка обсчитав! себя самого, Жека кинул ему горсть четвертных, сказав при этом: — Сдачу сегодня оставь себе…