И советские воины показывали образцы храбрости и мужества, беззаветной преданности Родине, любви к своему народу. Они шли в бой, презирая смерть. Именно в те февральские дни 1943 года все мы узнали о героическом подвиге Александра Матросова, заслонившего амбразуру вражеского дзота своим телом в бою за деревню Чернушки. На его подвиге, на подвиге десятков и сотен других бойцов и командиров мы воспитывали пограничников.
Отходя, враг оставлял в нашем тылу свою резидентуру. Приходилось выявлять и ликвидировать ее. В соответствии с директивой главной квартиры командующего немецкими войсками на Восточном фронте гитлеровские оккупационные власти использовали в период оккупации в качестве ставленников и пособников немецкого фашизма бывших белогвардейцев, националистов, кулаков, изменников Родины, уголовников. Это отребье в той или иной мере помогало тайной полевой полиции, жандармам, местным комендантам получать разведывательные данные о прифронтовой полосе, изыскивать необходимые ресурсы для германской армии, выявлять коммунистов, партизан, семьи военнослужащих Красной Армии.
8 февраля 1943 года была задержана агент немецкой разведки "Б", работавшая при штабе немецкой дивизии. Она выявляла коммунистов, партизан, военнослужащих Красной Армии, лично выезжала на розыск советских летчиков, сделавших вынужденную посадку. Агент передала немецкой разведке список, в котором значились имена 28 партийных работников и партизан. При отходе немцев она была оставлена с целью шпионажа.
Но были и другие встречи. С нашими советскими людьми, что, оставаясь на временно оккупированной территории, не пошли в услужение к врагу, а действовали, как подсказывала им совесть, сердце советского патриота. Мы встречались с партизанами, подпольщиками, партийными и комсомольскими активистами, которые по своей доброй воле, как могли, боролись с врагом, не страшась смерти.
Однажды вечером мы оказались в саду дачного поселка в нескольких километрах от Харькова. Большинство дач пустовало. Только в нескольких домах в окнах мерцали огни. До Черкесско-Лозовой было еще далеко. Бойцы приустали, да и пора было подумать о ночлеге.
Подозвал Городнянского:
- Проверьте, товарищ старшина, что это за дома, можно ли в них расположиться на ночь.
Через десяток минут Городнянекий вернулся и доложил:
- Есть один дом. Правда, будет тесновато. Но чисто. Да и жильцы приглашают, говорят - для всех места хватит.
Мы прошли в сад. Неподалеку от калитки виднелось большое одноэтажное деревянное почти квадратное здание с множеством дверей и сплошной террасой. Вошли в него. Разместились по комнатам. Вышло по два-три бойца на каждую комнату. В одной обосновались мы с политруком Гончаровым. Старшина Городнянский принес ужин. Вошла хозяйка, женщина лет сорока. Согрела чай. Мы сняли куртки, сели за стол. Женщина долго рассматривала нас, а потом спросила:
- Вы медики?
- Нет, - отозвался я. - Я командир, а он политрук. А у вас что, болен кто-нибудь?
- Да нет, - сказала женщина, - такие петлицы, как у вас, до войны носили пограничники. Но ведь пограничники служат на границе. А тут фронт. Вот я и подумала, что медики. У них тоже петлицы зеленые, только чуть темнее.
И она умолкла. На лицо ее легла печать раздумья.
Мы поняли, что женщина что-то хотела сказать, но не решилась. Я продолжил разговор:
- А у вас кто-то служил на границе?
- Нет, - ответила она и опять задумалась.
Я сказал, что мы с политруком войну встретили на западной границе. Отходили через эти места. Теперь идем снова к родным заставам.
- Вот как, - удивилась женщина. И призналась: - До войны я работала в Харьковском пограничном училище. Сколько мы провожали питомцев этого училища на границу... - И посмотрела на меня, потом на политрука: - Из вас случайно никто не учился в нашем училище?
- Нет, - ответил я, - Иван Иванович стал офицером в войну, а я кончал Саратовское пограничное училище.
Женщина присела и стала рассказывать о черных днях фашистской оккупации. Я понял, как у нее наболело на сердце. Потом спросил:
- Почему же вы не эвакуировались с училищем?
- О, это вопрос сложный, - произнесла женщина. - Можно ли об этом рассказывать? Да и кто мне поверит, кроме того человека.
- Кто этот человек?
- Он работал у нас в училище. Когда фронт приблизился к Харькову, он сказал мне: "Вы уроженка Белгорода, езжайте туда. Там к вам придет наш человек и скажет, что вам необходимо делать в тылу врага". - Она подлила нам чаю и продолжала: - Время шло, ко мне никто не приходил. Я решила вернуться в Харьков в надежде встретить знакомых людей. Но жить было не на что, и я устроилась работать в саду. Немцы открыли в этом здании "контору" по переработке фруктов. Они консервировали яблоки, груши, сливы. Рабочие, которые исполняли эту работу, через три-четыре месяца куда-то исчезали, а вместо них прибывали новые. Это показалось мне подозрительным. Тогда я познакомилась с одним из вновь прибывших. Он работал в канцелярии. Мой знакомый сказал, что это вовсе не контора по переработке фруктов, а филиал разведшколы немцев. Я собрала много материала об этой разведшколе и о тех людях, кто учился в ней. Посоветуйте, как мне найти того товарища, который оставил меня в тылу врага.
- Да, - заметил я, - это интересно. Но человека, что оставлял вас в тылу, найти в данной ситуации довольно сложно. Да и жив ли он? Вот что я вам посоветую. Нам надо уходить. Но вслед за нами сюда придут сотрудники территориальных органов государственной безопасности. Расскажите все им.
Женщина поблагодарила нас и ушла. А я лежал и думал об этой мужественной патриотке, которая сама себе поручила и выполнила сложное разведывательное задание, рискуя жизнью. Сведения, которые она собрала о гитлеровской разведшколе и о тех, кто учился в ней, пригодятся нашим чекистам. Не помню имени этой женщины. Но и сегодня вспоминаю о ней, советской гражданке, выполнившей свой долг в тылу врага.
Так неожиданно мы побывали на территории одной из разведывательных школ, готовившей агентов, с которыми нам все это время приходилось бороться, с кем еще предстояло бороться до конца войны и после нее.
Утром мы продолжали свой марш. Прошли Холодную гору и оказались на северной окраине Харькова. А во второй половине дня прибыли в село Черкесско-Лозовую. Оно лежало в глубокой лощине вдоль берега замерзшей реки. В центре на небольшой площади возвышалось здание школы. Тут размещался штаб полка. Я доложил командиру полка полковнику Блюмину о прибытии и о ночевке в бывшей немецкой разведшколе. Он сделал пометку об этом на листе бумаги, а потом спросил, как мы дошли, каково самочувствие людей, настроение. Затем показал телеграмму, в которой начальник войск охраны тыла Воронежского фронта предписывал нашему полку выйти на рубеж Нижняя Сыроватка - Новая Водяга. Командный пункт полка расположить в городе Красный Кут.
Помолчав, Блюмин добавил:
- Части Красной Армии подходят к Днепропетровску. С каждым днем увеличивается участок, охраняемый полком. Резервный батальон уже задействован. Теперь я вашу заставу вывел в резерв. Завтра утром к вам в подчинение перейдут саперный и учебный взводы, с которыми вы и должны убыть в Красный Кут. Подготовьте там место для расквартирования штаба полка. Мы тронемся вслед за вами. - Блюмин достал карту, показал ее мне: - Здесь расчет на марш, маршрут движения. Готовьте людей.
Выступили на рассвете. Исходный пункт - город Дергачи прошли в назначенное время. Потом выбрались на шоссе Харьков - Богодухов. На обочинах его валялась подбитая вражеская техника. Особенно ее было много в районе Ольховатки, где шли самые жаркие бои. Накренившиеся, с развороченными боками танки, разбитые орудия, обгоревшие машины всех марок Европы - все это теперь застыло, остановилось, бездействовало.
Ничто так не радует бойца на фронте, как поверженный враг. Только тот, кто пережил трудное лето сорок первого, кто стоял и выстоял против гитлеровских танковых лавин, мог по достоинству оценить все то, что теперь происходило на советско-германском фронте. И хотя нам приходилось не раз отступать и отходить, терять дорогих людей, драгоценную технику и сейчас, но уже ничто не могло изменить общего хода событий, заглушить победную песню, звучавшую в душе. Проходя мимо подбитых вражеских боевых машин, мы не без гордости смотрели на них. Взгляды бойцов словно бы говорили: "Ну что, не по зубам оказались просторы России? Не на тех напали..."
Слышались и реплики:
- А здорово им дали наши артиллеристы.
- Знай наших...
В середине дня мы сошли с шоссе на проселок и лесом напрямик двинулись к Красному Куту. Стемнело. Впереди послышался лай собак. Головной дозор доложил, что лес кончился, видны дома. По расчетному времени это и должен был быть Красный Кут. Расположив людей на опушке леса, я с дозорными прошел к домам начинавшейся здесь улицы. Сержант Шкуро постучал в окно крайнего дома. На стук никто не ответил. Тогда Шкуро настойчивей забарабанил по стеклу. Скрипнули половицы. Кто-то вышел в сени и, не открывая двери, спросил:
- Чего надо?
- Свои, не бойтесь.
Дверь приоткрылась. Я осветил фонарем стоявшего на. пороге старика.
- Скажи-ка, отец, в городе наши есть?
- Нет, - отозвался старик хриплым голосом, - вы будете первыми.
И он пригласил нас в дом. Мы узнали, что немцев в городе нет, но есть местная полиция. Немецкий комендант находится на сахарном заводе.
- Далеко это отсюда?
- Да километров пятнадцать, пожалуй, будет.
- А солдат там много?
- Сказывали, с десяток, может, чуток больше.
- А знаете, где на вашей улице живет полицай?
- Знаю.