В марте 1913 г. Есенин познакомился с Анной Романовной Изрядновой — корректором в типографии Сытина. Он тогда работал там же подчитчиком (помощником корректора). «… такой чистый, светлый, у него была нетронутая, хорошая душа — он весь светился», — вспоминала впоследствии Анна Романовна. И еще: «Он только что приехал из деревни, но по внешнему виду на деревенского парня похож не был. На нем был коричневый костюм, высокий накрахмаленный воротник и зеленый галстук. С золотыми кудрями он был кукольно красив, окружающие по первому впечатлению окрестили его вербочным херувимом». Анна Романовна красавицей не слыла. (Хотя с ее фотографии смотрит на нас довольно приятное лицо.) Они быстро сошлись. Неудивительно: ведь в чужом городе Есенин страдал от одиночества, нуждался в понимании, заботе. Несколько старше Сергея (к моменту встречи с ним ей было 22 года), но все же еще очень юная девушка Анна Изряднова стала идеальной любовницей-нянькой. В отличие от родных, она поддерживала его стремление стать поэтом. Вместе с ним посещала университет Шанявского, слушала лекции о поэзии. Сохранилась книга Н. Клюева «Сосен перезвон» с дарственной надписью «На память дорогому Сереже от А.». Выбор автора говорит за то, что Анна Романовна понимала, что может понравиться ее возлюбленному, а следовательно, понимала и его собственные стихи. И можно верить Изрядновой, когда она говорит: «Ко мне он очень привязался». У Есенина появился дом, где его любили, куда он приходил читать стихи, поговорить о Блоке, Бальмонте и других современных поэтах. Сначала это был дом старшей, замужней сестры Анны — Натальи Романовны. А в марте 1914 г. — через год после знакомства — Есенин и Изряднова вступают в гражданский брак, начинают жить вместе. (Скорее всего, это решение было принято, потому что Анна ждала ребенка.) С первых же дней стало ясно, что нетронутость городской цивилизацией имеет и оборотную сторону. К браку юный Сергей относился по-крестьянски, по-домостроевски. «Требователен был ужасно. Не велел даже с женщинами разговаривать — они нехорошие». (Вспомним, как описывал Есенин городских барышень в письме Марии Бальзамовой.) Впрочем, сам он вел себя отнюдь не по-крестьянски: «Все свободное время читал, жалованье тратил на книги, журналы, нисколько не думая, как жить». В декабре (когда до рождения ребенка оставалось всего несколько недель) он вообще бросает работу — «и отдается весь писанию стихов, пишет целыми днями». И не слышит от Анны ни слова, ни полслова упрека. А ведь Есенин тогда только начинал печататься, его будущая судьба была еще весьма гадательна.
21 декабря родился сын. Его окрестили Георгием (вероятно, по инициативе Есенина: пусть растет благородным и бесстрашным, как Георгий Победоносец). Но все называли мальчика Юрой. Первые дни после рождения сына, вероятно, были самыми счастливыми в жизни Изрядновой. «Когда я вернулась домой (из роддома. — Л. П.), у него был образцовый порядок: везде вымыто, печи истоплены и даже обед готов и куплено пирожное: ждал. На ребенка смотрел с любопытством, все твердил: «Вот я и отец». Потом скоро привык, полюбил его, качал, убаюкивал, пел над ним песни. Заставлял меня, укачивая, петь: «Ты пой ему больше песен». Забегая вперед скажем, что Юрий был единственным из четырех детей Есенина, кого отец — хоть и недолго — качал и убаюкивал и на чье рождение откликнулся стихом (для печати не предназначавшимся):
Но идиллия длилась всего месяц. Уже в конце января или в самом начале февраля Есенин жил в другом месте — один. Младенцы имеют обыкновение громко плакать, а это мешает творчеству. Теплому семейному очагу девятнадцатилетний Сергей Есенин предпочел «неуютную и холодную» комнату, где находился «большой черный стол, на котором одиноко стояла чернильница с красными чернилами»(из воспоминаний Д. Семеновского, знакомого Есенина по университету Шанявского).
А в марте — мы уже говорили — уехал в Петроград. По весьма точным словам Анны Романовны, «искать счастья». «В мае этого же года приехал в Москву, уже другой. Был все такой же любящий, внимательный, но не тот, что уехал». Еще бы! Из Москвы уезжал начинающий, почти никому не известный стихотворец. А вернулся поэт, чей талант был признан всей литературной элитой столицы. «Немного побыл в Москве, уехал в деревню, писал хорошие письма (к сожалению, они до нас не дошли. — Л. П.). Осенью опять заехал: «Еду в Петроград». Звал с собой….» Почему не поехала? Да потому, что была умна. Понимала, что Есенин привязался к ней, когда был одинок, непризнан, а в новой, другой жизни она будет ему только обузой.
Так или иначе, но факт остается фактом: Есенин оставляет женщину с маленьким ребенком без всякой материальной и моральной поддержки. (Правда, в будущем он будет время от времени что-то ей подкидывать.) Тот самый Есенин, который еще совсем недавно даже Пушкину не намеревался прощать его «цинизма». Но тогда Есенин был юношей, только мечтающим стать поэтом (имя таким — легион). Теперь — он это знает точно — он стал Поэтом. И он прекрасно отдает себе отчет в том, какую цену требует Лира. В письме Марии Бальзамовой в октябре 1914 г. (уже живя с Изрядновой) он четко формулирует: «Если я буду гений, то вместе с этим буду поганый человек». После 1915 г. никто уже не говорит о нем «чистый, светлый, нетронутая душа».
Безусловно, большинство читателей этой книги (особенно женщины, особенно побывавшие в шкуре Изрядновой) осудят Есенина. Что сказать на это? «Права суда над поэтом никому не даю. Потому что никто не знает. Только поэты знают, но они судить не будут […] художественный закон нравственному прямо-обратен. Виновен художник только в двух случаях: […] отказа от вещи (в чью бы то ни было пользу) и в создании вещи нехудожественной […] на Страшном суде совести спросится… […] Но если есть Страшный суд слова…» — это не мы говорим, это Марина Цветаева, для которой Есенин — «брат по песенной беде». Мы же скажем совсем другое: не связывайтесь, девушки, с поэтами. Вероятность того, что вам достанется Поэт с большой буквы практически равна нулю. И жертва ваша будет совершенно напрасна.
Судить человека можно за тот или иной выбор. Но у Есенина выбора не было. Не писать он не мог. «Наступить на горло собственной песне», как это якобы сделал Маяковский, тоже не мог. Слишком сильна в нем была «песня», слишком неудержимо рвалась наружу. Но тема утраченной юности, потери себя — станет одной из основных в его лирике.
К этому можно добавить: Есенину, с детства впитавшему в себя твердую крестьянскую мораль, прошедшему через увлечение толстовством, участнику рабочих митингов, было труднее отрубить в себе то, за что отвечают на суде совести. Поэтому он отрубит под корень. И заплатит за это дороже всех своих — быть может, не менее гениальных — современников. Но на Страшный суд слова явится безгрешным.
После отъезда из Москвы Есенин никогда уже не появлялся вместе с Анной Изрядновой ни в каком обществе. Большинство новых друзей даже не подозревали, что у него есть сын. Он не скрывал этого намеренно — просто были другие, более интересные разговоры. Родные Есенина знали и про Анну Романовну, и про Юрия. И по-видимому, отнеслись к нему как к внуку. Существует фотография молоденькой Шуры Есениной с маленьким Юрой на руках. Бывал Юрий Есенин[14] и в Константинове.
Анна Романовна всегда радовалась редким, неожиданным визитам Есенина. Что-нибудь попросить, начать какие-то расспросы, упрекнуть — такое ей и в голову не приходило. «Все связанное с Есениным было для нее свято, его поступков она не обсуждала и не осуждала. Долг окружающих по отношению к нему ей был совершенно ясен — оберегать» (Т. С. Есенина, дочь поэта). Он появлялся, когда ему это было надо, и всегда с уверенностью, что найдет здесь и стол, и кров, и понимание, и исполнение всех — даже самых диких — желаний. «В сентябре 1925 г. пришел с большим свертком в 8 часов утра, не здороваясь, обращается с вопросом: «У тебя есть печь?» — «Печь, что ли, что хочешь?» — «Нет, мне надо сжечь». Стала уговаривать, чтобы не жег, жалеть после будет, потому что и раньше бывали такие случаи: придет, порвет свои карточки, рукописи, а потом ругает меня — зачем давала. В этот раз никакие разговоры не действовали, волнуется, говорит: «Неужели даже ты не сделаешь для меня то, что я хочу?» И Анна Романовна, конечно, сделала.
Что — за три месяца до смерти — сжигал Есенин? Стихи, которыми он остался недоволен или которые боялся предать гласности? А может быть, какие-то письма, документы… никогда не узнаем, потому что, увы, — вопреки известному афоризму Булгакова — рукописи горят. У Есенина они горели очень лихо. Кое-что (и немалое количество) просто затерялось. В Полном собрании сочинений Есенина есть специальный раздел: «Утраченное и ненайденное» — 37 позиций, не считая писем и документов. Есенин не знал, что «позорно заводить архивы/Над рукописями трястись», но, в отличие от автора сей заповеди, всегда следовал именно этому принципу. Так, еще в 1916 г. сжег свою первую драму «Крестьянский пир», очень понравившуюся Андрею Белому. А в 1920-м, уезжая из Москвы, достал целую кипу рукописей и, отделив от нее треть (примерно листов 50), отдал на хранение своей знакомой Е. Р. Эйгес. Остальные две трети предназначались матери и сестре Кате. Е. Эйгес сумела сохранить только три листочка (с текстом стихотворения «Хулиган»).
Как бы ни было осудительно отношение Есенина к Анне Изрядновой с точки зрения общепризнанной человеческой морали, он никогда не поднимет на нее руки, не бросит ей в лицо площадную брань, что порой придется переживать другим женщинам, любившим его не менее, чем Анна Романовна. Ведь она была из его юности. Той юности, которую он предал. Но которую никогда — ни в жизни, ни в стихах — не оскорбил.
Юрий Есенин, волею судеб, еще будучи ребенком, случайно на бульваре познакомился со своими единокровными сестрой и братом — детьми Есенина от Зинаиды Райх. (Она тогда уже была замужем за Мейерхольдом.) После чего познакомились и подружились и их матери. В этом нет ничего удивительного, ведь они не были соперницами, и ту и другую Есенин к тому времени уже бросил, и та и другая продолжали его любить. Никто не мог понять их так, как они друг друга. И Анна Романовна и Юрий стали нередкими и желанными гостями в доме Мейерхольда. Так что с детства мальчик попал в высокоинтеллектуальную, не без налета богемы среду. После смерти Есенина его первенца всячески привечала Софья Толстая — последняя жена поэта. Во всех этих домах (разумеется, и в доме собственной матери) царил культ Есенина. Неудивительно, что мальчик обожал своего блудного отца, знал наизусть каждую его строчку. Знал он, несомненно, и «Злые заметки» Н. Бухарина («Правда», 1927 г., 12 января), статью, после которой Есенина почти перестали печатать. Все это, — наверное, вкупе и с другими фактами советской действительности — не способствовало любви к властям и «лично к товарищу Сталину»(журналистский штамп тех времен).
Однажды, в 1934 г., в компании золотой молодежи, где был и Юрий Есенин, под влиянием винных паров, заговорили о том, что хорошо бы бросить бомбу на Кремль. На следующий день, разумеется, этот разговор был благополучно забыт.
В 1935 г. Георгия Есенина призвали в армию. Служил он в Хабаровске, через год его арестовали. Когда юношу везли из Хабаровска в Москву, он думал, что, наверное, совершил какое-то воинское преступление — ничего другого он предположить не мог. Он ведь не знал, что один из болтавших по пьяной лавочке о террористическом акте был через год арестован по какому-то другому делу и на следствии почему-то решил рассказать и об этом эпизоде. Г. Есенину предъявили обвинение по статье 58 (контрреволюционные преступления), 5 (террор), 11 (участие в преступной группе). Приговор по этой статье всегда был один — «высшая мера». Но следователи схитрили: сказали Юрию, что если он подтвердит свою «вину», то его, как сына известного поэта, не расстреляют, а только отправят в лагерь на небольшой срок. В лагере сыну Сергея Есенина жилось бы неплохо — даже уголовники знали цену великому русскому поэту, и Юрий это понимал. Поэтому он и повторял на следствии тот бред, который ему суфлировали, и расписался в том, что не только задумывал преступление, но и готовил его. Тем самым он облегчил работу палачей. Но на собственную его судьбу это никак не повлияло — его все равно бы расстреляли, только предварительно еще бы и подвергли пыткам.
Сокамерник Г. Есенина И. Бергер в своей книге «Крушение поколения» вспоминает, что Юрий в тюрьме говорил: «они» затравили отца до смерти». А вот как пересказывает эти воспоминания Э. Хлысталов: «Юрий Есенин был убежден, что у его отца не было никаких причин закончить жизнь самоубийством, что погиб он вследствие каких-то нападок, и говорить следует о его убийстве». Благо, книга И. Бергера издана во Флоренции — не каждый сможет в нее заглянуть.
После ареста Юрия к Анне Изрядновой пришли с обыском — тогда-то, наверное, и были изъяты письма Есенина к ней. Быть может, до сих пор хранятся в каком-то секретном архиве, быть может, когда-нибудь и всплывут.
Анна Романовна ничего не знала о судьбе сына. Родственникам приговоренных к высшей мере, как правило, сообщали: десять лет без права переписки. Десяти лет она не прожила. Умерла в 1946 г., ей было 55.
В 1956 г. по заявлению младшего сына Есенина Александра Есенина-Вольпина Георгий Есенин был реабилитирован «за отсутствием состава преступления».
По законам Российской империи ребенок, рожденный вне брака, не мог носить фамилию отца, даже при его согласии. Уже после смерти поэта Анна Изряднова, так же как мать его младшего сына Надежда Вольпин, через суд, свидетельскими показаниями, установит отцовство Есенина и даст мальчику его фамилию.