- Вот как! - воскликнул Фадеев. - Превосходный сюжет. День рождения на фронте. Обязательно напишу рассказ.
И он посмотрел на майора молодыми, добрыми глазами сорокалетнего человека, успевшего за свою жизнь столько, сколько другой не успевал за сто лет.
А за блиндажом ухали пушки. Шла обычная и необычная на этот раз фронтовая ночь. Ночь победителей, впервые, по-настоящему утоливших жажду мести и по всем правилам военного искусства воплотивших ее в умные и смелые боевые операции.
Красные флаги
Фронт и тыл
Семнадцатое декабря сорок второго года началось в Великих Луках с водружения красных флагов. Они появились везде: на колокольнях, зданиях бывших школ и кинотеатров, просто на деревьях. Флаги самых различных размеров и оттенков, но уже не из рубах и бинтов, вымоченных в человеческой крови, какие подняли первыми солдаты батальона Яковлева.
Но и этим флагам враг не давал спокойно трепыхаться на ветру. В городе вовсю продолжались уличные бои. Еще прочно удерживалась противником крепость, с высоких валов которой простреливались чуть ли не все Великие Луки.
Не утихали сражения на внешнем кольце окружения. Наши успехи в городе бесили немцев. Они все еще надеялись прорваться к своему блокированному гарнизону. Положение наших войск продолжало оставаться крайне серьезным.
Предстояло зажать в клещи крепость, железнодорожное депо - наиболее сильно укрепленные пункты обороны немцев. А до этого еще надо было взять не одну сотню домов, очистить десятки улиц, вышибить вражеских пулеметчиков не менее чем с пяти колоколен.
И все-таки город был уже наш. Это не вызывало ни у кого ни малейшего сомнения. Больше того, кое-кто даже предался благодушию. По улицам поползли трофейные команды. Десяток ловких старшин орудовали на захваченных продуктовых и вещевых складах. Ветврачи уводили в тыл трофейных лошадей.
В освобожденные дома возвращались бог весть где прятавшиеся жители. Одни из них только вчера пытались бежать дальше от города, а сегодня вновь появлялись на своих пепелищах. Гражданское население то и дело переходило из квартала в квартал - от наших к немцам и наоборот. И черт знает, кто из них был честный и кто шпион.
Фронт и тыл перемешались. Скажем, с чердака дома наши ведут пулеметный огонь, а в разбитых комнатах уже орудуют хозяева. Они что-то приколачивают, убирают мусор, заделывают фанерой выбитые окна, ладят печку.
Во дворе другого дома - походная кухня одного из наших батальонов. Бойцам некогда пообедать вместе, они бегают с котелками по очереди. И тут же крутятся изморенные, в лохмотьях ребятишки, ожидая, когда повар с красной звездочкой на шапке плеснет им в консервные банки по черпаку наваристого супа.
Тут же среди бойцов и мирных жителей наши политработники. Раздают центральные и красноармейские газеты. Великолукчане набрасываются на них с жадностью. Бесконечные вопросы и расспросы. Потеют агитаторы политотдела Борис Векслер и Дмитрий Пинхенсон. Нет проходу работникам дивизионных и армейских газет.
А бои за город не кончились. Они в самом разгаре. Гражданское население мешает сражениям. Ему приказывают на время оставить свои дома и квартиры, но люди лишь на минуту прячутся в подвалы и снова высовывают головы.
Ругаются командиры батальонов и рот. Только что тут вот лежал с автоматом боец и вдруг исчез. Куда? Оказывается, уходил напиться к соседке, тетке Марье. А тот вон молодой старшина, доставивший роте термоса с обедом, уже пять минут за укромным уголочком заговаривает зубы какой-то блондинке.
Зазевавшихся и излишне любопытных бьют немецкие снайперы, их скашивают пулеметные очереди, но зевак не уменьшается. Мелькают по улицам сумки с красными крестами наших санинструкторов. Среди них вездесущий и неуязвимый Николай Кузьмич Козлов.
- Куда бежишь, Кузьмич?
- Да баба вон в том подвале, говорят, рожает.
- Ты же не акушер?
- Так надо же помочь.
Фронт и тыл. За что ругать тут военных и упрекать гражданских? Все истосковались по мирной жизни, а она не так-то просто и дешево дается. А ждать ой как надоело. Рады-радешеньки те и другие долгожданной встрече. А земляки, великолукские солдаты, прямо-таки на седьмом небе.
- Товарищ командир, разрешите сбегать вон на ту улицу, - канючит молоденький автоматчик.
- Я тебе сбегаю, - сердится лейтенант. - Дом сейчас будем блокировать.
- У меня там мамка...
- Была да сплыла.
- Я хочу проверить...
И тут: бух, трах, дзинь. Очередной налет "ишаков". Кто успел укрыться остался жив. Кто глазел на свой дом "вон на той улице" - приказал долго жить.
Так продолжается и час, и два, и три. Но местные жители и помогают армии. Особенно мальчишки и подростки. Они доносят нашим о заминированных зданиях, вылавливают в мусорных ямах и подвалах полицаев, служащих немецкой жандармерии, официантов ресторанов, гулящих девок. Ведут их в расположение наших подразделений с видом победителей.
- Вот сцапал предателя.
- Врет он, врет, - божится сцапанный. - Я в мастерских работал.
- А почему донес на нашего батьку, что он коммунист?
Идут уличные бои. Мир сражается против войны. Миру не хочется слушать разрывы бомб и снарядов, он рвется к житейским хлопотам, к маленьким земным радостям, к лепету новорожденных.
А залпы бухают и бухают. Черные "юнкерсы" не дают себе отдыха. Лезут сквозь заслон и зенитных пушек, и пулеметов наших "илов". Они не хотят, не могут смириться с потерей столь дорогого для себя опорного пункта.
По "юнкерсам" стреляют все, кому не лень. Приноровились к новым целям ПТРовцы - истребители танков. Они уже отогнали от города несколько самолетов. Многих ранили в крылья, в хвост, но вот до моторов никак не доберутся. А добраться хочется. И противотанковые ружья бьют и бьют по пикирующим стервятникам вместе с зенитными пушками.
В одну из таких дуэлей улыбнулось счастье старшине Николаю Романову, коренастому, широкоскулому русскому парню, который еще в первых боях за высоты наловчился из своего ружья поражать бронированные дзоты. На этот раз на глазах всей армии он поджег в самом центре города двухмоторный немецкий самолет. Тот вначале выпустил черный шлейф дыма, потом накренился, начал снижаться и, наконец, стрелой устремился к земле.
Это было чудом, великим мастерством русского солдата, повторившего чуть ли не подвиг известного Левши. А как он был необходим, этот подвиг, для наших воинов! Как пример, как знамя. Не так страшен черт, как его малюют. Черта наземного мы бьем в хвост и в гриву. Надо учиться бить и воздушного. Довольно гулять в советском небе гитлеровской свастике.
Выстрел Николая Романова так и был понят, так и оценен. С высокой похвалой отозвался о нем командующий армией. Он же наградил героя орденом Ленина. Сообщить об этом приехал к старшине на передовую командир дивизии.
Все видели, как расцеловал старшину полковник. Как крепко пожал ему руку, как пожелал новых боевых успехов, пообещал написать о герое его родителям. Политотдел выпустил об этом листовку.
Борьба с немецкими самолетами захватила тысячи солдат. И это сразу же при следующем налете сказалось на боевых порядках атакующих. Они рассыпались еще на подходе к цели, сбрасывали груз беспорядочно, порой в расположение своих частей. Это заметно умерило аппетит немецких летчиков, отбило у них охоту безнаказанно появляться над Великими Луками.
Но самолеты все-таки прилетали. Они не могли, при всех обстоятельствах, этого не делать. Окруженный гарнизон немцев задыхался от недостатка оружия, продуктов и медикаментов. Доставлять их можно было только по воздуху, на парашютах.
Но наши не давали спускаться и парашютам. Расстреливая их на высоте, они обрекали груз на уничтожение. Или же подкарауливали ящики на нейтральной полосе.
При этом опять разыгрывались грустные и смешные сцены. Кто-то выдумал моду обшивать шелковой материей парашютов внутренние стены блиндажей. И пошла охота за этим шелком. А попутно его начали пускать на попоны для лошадей и на портянки.
Увлекся этим далеко неблаговидным делом и мой знакомый ездовой Володя Захаров. Притащил к штабу полка чуть ли не целый парашют.
- Зачем тебе он?
- Так, пригодится в хозяйстве.
- В каком хозяйстве?
- В нашем.
- Куда же ты хочешь его употребить?