Много дел у политработников. Надо обобщить прошлые бои. Изучить подвиги героев дивизии. Побольше читать с бойцами газет и книг. Рассказывать о прошлом и настоящем прибалтийских республик.
И еще одно дело у агитаторов. В ходе прошедших боев на хуторах и в местечках некоторые бойцы насобирали фашистских газет и листовок. Одни на курево, другие для интереса. Теперь за это никто не преследует. Читай, если хочется. Сам видишь, куда катится гитлеровская Германия.
Солдат особенно удивляет и возмущает большая ежедневная газета "За Родину", издающаяся на русском языке в Риге. Чего только там не печатается. Кто только в этой газете не подвизается. Публикуются отрывки из повестей и романов с такими названиями, как "В когтях у большевиков". Уголовники и троцкисты, белогвардейцы и кулаки, фабриканты и торговцы - вся шваль прошлого, выкинутая из советской страны, нашла пристанище на страницах продажной и насквозь лживой газеты.
Нужно ли об этом разговаривать с солдатами? Проще всего, конечно, сделать вид, что никаких фашистских газет и листовок в мире не существует и о них наши воины не знают. Но газеты и листовки, к сожалению, издаются огромными тиражами, притом на отличной бумаге, в превосходном полиграфическом исполнении, и мимо них, хочешь не хочешь, порой не пройдешь. И наши агитаторы политотдела майоры Векслер и Пинхенсон ведут с этими газетами непримиримую, активную борьбу, идут с разбором их в блиндажи и землянки, и это приносит превосходные результаты.
В батальонах и дивизионах шла подготовка к предстоящему наступлению. Оно опять предполагало быть необычным. Во-первых, с форсированием реки. Во-вторых, с немедленным штурмом города. Пусть небольшого, не Великих Лук, но все-таки города, притом на возвышенности, с кирхой и водокачкой. Это было не шуткой, не пустяком, и надо было подготовиться к бою по всем правилам военного искусства.
Я, по установившемуся правилу, в такое время обходил своих земляков. Их осталось немного, тем дороже для меня были сохранившиеся.
Однажды забрел на ротную кухню и встретился с поваром Петром Федоровичем Наговицыным. Я писал о нем мельком, но рассказать что-либо существенное не было случая. И вот в этот раз услышал такую историю. Оказывается, ни в одной роте и ни в одной батарее, ни у одного повара дивизии солдаты не имели и не имеют в супах лаврового листа, кроме как у Наговицына. У него же всегда перец и горчица. Я удивился такой щепетильности земляка и спросил Петра Федоровича, как это ему удается.
- Достал раз и храню, - неопределенно ответил Наговицын.
- Но ведь в боях всякое бывает.
- Меня котел спасает.
- Как это так?
- Просто: прячусь за котлом и все. А раз при сильной бомбежке забрался прямо в котел.
- В кашу?
- Пустой на счастье был.
Оказалось, что Петр Федорович всю войну проездил с одной походной кухней. Убило не менее десяти лошадей, пять раз котел дырявило осколками и пулями, несколько раз ранило самого повара, а он опять приводил в порядок котел и себя и снова вышагивал вместе со всеми на запад. Случайность? Солдатское счастье? Вряд ли. Опять хватка и мудрость рабочего человека. А Петр Федорович Наговицын был именно таким. До войны работал колхозным конюхом в деревне Поторочино Балезинского района нашей республики. На войне остался тем же тружеником, став смекалистее и хитрее.
Каждая такая встреча уносит мысли в прошлое. Сейчас, перед концом войны, они особенно настойчиво стучатся в мозг и сердце.
Я обхожу одного земляка за другим и везде слышу:
- Что пишут из дома?
- Ждут с победой.
- Как с урожаем у нас нынче?
- Хлеба удались.
- К весне бы на трактор.
Скучают солдаты, а потому сгорают от нетерпения поскорее рассчитаться с упрямыми фрицами. Ждут не дождутся боя. Безработица, как говорил Голубков, невмоготу.
Бой за Бауску начался пятнадцатого сентября. Он прошел именно так, как предполагалось. Город взяли в клещи. Заставили замолчать кирху и водокачку, каменные дома по берегу. А после пошло уже легче. Конечно, кое-кто и покупался в Мемеле, кое-кого и ранило, кое-кто сложил голову, но потери были все-таки небольшие в сравнении с прошлыми прорывами.
В это время войска Ленинградского фронта освободили Таллин. Войска нашего вплотную подошли к Риге. Поднажали и мы. За Бауской взяли города Иоцаву и Балдоне. Это уже почти пригороды Риги. Незаметно из Литвы перескочили в Латвию. На вид республики очень схожие. Особенно летом и сухой осенью. Разве только в Латвии больше лесов и болот, чаще выпадают туманы.
Итак, мы опять вбили клин, решили пусть частную, ко ударную задачу: помогли основным силам наступления. Хорошо бы теперь побывать в Риге. Накрыть ту редакцию гитлеровских холуев, которая стряпала грязные газеты и листки. Посмотреть, как будут фрицы и их лакеи прыгать в Балтийское море.
Но нашу дивизию, кажется, опять переводят на другое место. У Риги сил, значит, достаточно. А нам прокладывать новые коридоры к новым целям.
Выстрел из-за угла
Шестого октября дивизия прорвала оборону немцев северо-западнее Шяуляя и маршем пошла к Балтике.
Это произошло в середине дня. Было начало сухого и еще теплого в этих краях октября. С полей все убрано. Добротные, на каменных фундаментах чистенькие хутора. На коньках островерхих крыш журчащие флюгера. Ветряные домашние электростанции. Колодезные журавли. Превосходные асфальтированные дороги.
Артиллерийский разведчик Николай Иванович Семакин шел с головным отрядом пехоты. Утром был бой. Немцев выбросили из одного опорного пункта, и они откатились к самому морю. Поэтому сейчас было относительно тихо, и разведчики любовались окружающим, таким чинным и чопорным, крепким и богатым.
- Неужели так все литовцы живут, - усомнился кто-то из солдат. - Здесь будто и войны не было.
- Да, порядок полный, можно сказать, кулацкий.
Зашли в один хутор, во второй, в третий. Пусто. В домах все перевернуто. Или тут прошли грабители, или сами хозяева бежали куда-то второпях. Что за чудеса?
И вдруг перед разведчиками вырос пограничный полосатый столб. Они остановились как вкопанные.
- Мать честная, - повторил любимое изречение Голубкова Михаил Ипатов. Мы же вступаем в Пруссию.
- И в самом деле. Рядом же море, порт Клайпеда.
- Это все равно не Германия, а Литва.
- А пограничный столб?
- Фашисты его поставили.
Началось необычное, непривычное, небывалое. Солдаты начали целовать друг друга, кидать в воздух пилотки, кричать "ура!". Никто этого не видел и не слышал, кроме их самих, их глаз и ушей, их истосковавшихся сердец.
Ипатов срочно передал по рации о чрезвычайном событии замполиту Коровину.
- Граница, товарищ майор, - кричал он, забыв о всяких кодах и нумерациях. - В Германию вошли.
То же самое сообщил своему командиру Николай Иванович Семакин. Дали о себе знать и пехотинцы.
И вот, когда схлынул наплыв первых чувств, прошла минута удивления, среди разведчиков наступила тишина. О чем задумались солдаты после трех лет походной жизни? О многом. О грустном и радостном, о тяжелом и светлом, а больше, пожалуй, о своих родных местах, о семьях. Милые, дорогие. Если бы вы знали сейчас, что творится в наших душах. Мы первыми вступили на землю, где хозяйничал враг. На нашу литовскую землю, насильно отобранную прусскими помещиками. Вот почему пустые хутора. Вот почему кругом бродят стада беспризорного скота - не успели увезти и убить.
Восторг и гордость, высокое сознание выполненного долга распирали наших разведчиков. Так продолжалось, может быть, пять или десять минут, пока старший из пехотных офицеров не отдал команду шагать вперед.
Теперь пошли осторожнее. Здесь час назад были враги. Они убежали недалеко, всего лишь в порт Клайпеду, в двадцати километрах отсюда, чтобы срочно погрузиться на транспортные суда и смотаться в Германию. Зачем? Что их там ждет? Над этим, наверное, никто не думал, каждый дрожал за свою шкуру, боясь народного возмездия, гнева своих батраков.
Так вот вы какие, ворота в гитлеровскую Германию! Вот где находилось острие германского штыка в июне сорок первого, перед налетом на страну Советов. Удобное место. Рядом море. Завози что хочешь и сколько хочешь. Держи подводный флот. Готовься к войне день и ночь, и никто не узнает об этом.
Порты работают до сих пор. Конечно, действуют и подводные лодки. На них и надеется прибалтийская группа немецких войск, потому и пытается сопротивляться, должно быть, смутно представляя свое будущее.