Такую цель ставили представители ВДП на данной встрече. Началось выступление «неформалов». Знаменательно, что однозначную и полную поддержку принятой ВС ЧИАССР Декларации о государственном суверенитете ЧИР выразила только ВДП. Остальные были значительно иного мнения, выражая недоверие этому документу и ставя под сомнение правильность курса политики руководства республики. Ингушские «неформалы» были явно недовольны. Лидеры ЧПС и НФЧИ даже здесь не сумели перешагнуть свои политиканские амбиции и популизм. Салигов, видимо, решил в очередной раз ошарашить зал: «Я, Доку Гапурович, плевал на ваш бумажный суверенитет…», — начал он и в том же духе закончил. Момент был более чем смешным, и мало кто счёл такое поведение серьёзным.
Политической детскостью несло и от Бисултанова — лидера НФЧИ, которому почему-то не понравилось, что в зале большинство составляли члены ВДП: «Если бы нам сказали, что можно присутствовать всем, кто желает, то мы битком набили бы этот зал членами Народного фронта. Но нам было сказано: приглашаются только руководители общественно-политических организаций…», — заявил он уверенным тоном общенационального лидера. Видно было, не прошла ещё обида за не представленное ему на съезде слово, как и Салигову (оба они не были делегатами). Конечно, за «дискриминацию» на съезде обиду они затаили на ВДП и Яндарбиева, наивно полагая, что мы были неофициальными дирижёрами съезда, как выразился Бисултанов в своей сердитой записке во время работы форума. Сама судьба иронизировала над ними. В своём выступлении мы от имени ВДП поблагодарили Завгаева и ВС ЧИАССР за столь решительный шаг, сделанный ими в политической борьбе за независимость чеченского народа и ещё раз заверили, что ВДП не ставила и не ставит своей целью борьбу за власть в республике, а борется за полную национальную независимость. И для достижения её необходима консолидация всех политических сил народа: «Мы не ожидали от вас такого мужества и решительности. Вы, депутаты, оказались намного лучше, чем мы предполагали. Если Верховный Совет и в дальнейшем покажет себя сторонником государственного суверенитета, будет действовать в сторону наполнения Декларации действительным содержанием, то мы готовы быть самыми верными и бескорыстными помощниками руководства республики. Но если вы тайно или явно отступите от принципов принятой Декларации и тем самым предадите интересы доверившегося вам чеченского народа, ВДП вступит в самую беспощадную борьбу с вами, ВС ЧИАССР».
Выступившие за мной следом Абумуслимов С. — Х., Яхъяев С., Арсамиков Иса высказывались именно в таком духе. И это была наша незыблемая позиция: поддержать ВС ЧИАССР, если он будет работать на действительный суверенитет, или, если они не окажутся способными на это, взять власть в свои руки. На этом мы стояли и стоим. Да, на описанной встрече Завгаев чувствовал себя «отцом нации» и, возможно, готов был начать, действительно, новую политику. Под воздействием мощного освободительного порыва народа, продемонстрированного им на съезде, он чувствовал себя и обязанным, и способным к решительным действиям. На это мы и надеялись. Но груз оказался явно не по плечу — ни ему, ни депутатскому корпусу. Они попросту не верили в возможность достижения независимости и неспособны были поверить в это, сколько мы не бились. Я склонен думать, что и желание оградить Исполком ОСЧН от нашего влияния тоже было отчасти продиктовано желанием двигаться к цели «умеренными» шагами. Но только отчасти, а в основном сработал инстинкт «своей власти». Подсознательно почувствовали и свою беспомощность перед задачей, и нашу решимость, которая сулила им большие хлопоты. С образованием Исполкома ОСЧН Вайнахская демократическая партия вступила в новую фазу деятельности. Отныне все её действия будут подчинены и соизмеряться целями и задачами общенационального съезда и направлены на идейно-политическое обеспечение Исполкома. Изменилось и восприятие роли ВДП как государственными органами, так и населением. Если до общенационального съезда ещё удавалось замалчивать деятельность ВДП, то после него лидирующая роль её признавалась однозначно. «У неформального движения в республике, пережившего крушение так называемого «Народного фронта», открылось в настоящее время второе дыхание в лице Вайнахской демократической партии, — писала, в частности, «Новая газета». — На съезде чеченского народа ВДП сумела значительно укрепить свои позиции. Противостояние между официальными властями и демократическим движением, представленным, в основном, ВДП и Исполкомом чеченского общенационального съезда, может в конце концов вылиться в открытое столкновение». Правда, такие признания делались не так часто, нас больше ругали или замалчивали. Но считались.
Деятельность же Исполкома ОСЧН после отъезда Дудаева к месту службы попытались вовсе заморозить. «Центристы» на заседания являлись редко, чтобы сорвать кворум, а Умхаев просто провоцировал склоки, и ни одна повестка дня не довелась до конца. Необходимо было добиться приезда Дудаева, для чего нужно было выхлопотать его увольнение в запас. С трудом отправили ходатайство в Верховный Совет СССР. Но не дремали и «завгаевцы». В верховные органы власти полетели секретные донесения о том, как генерал Дудаев в сговоре с ВДП организовывает свержение советской власти. Более того, предпринимались меры и по оказанию давления на активистов через родственников и по линии работы. Состояние дел в Исполкоме требовало принятия срочных мер. И мы с Умхаевым полетели в Тарту к Джохару. Летели вместе, но с различными намерениями: Умхаев — с тайной целью уговорить Джохара сложить с себя полномочия председателя Исполкома, а мне было поручено (сторонниками линии ВДП) не только не допустить этого, но и уговорить генерала оставить службу ради деятельности в Исполкоме. Джохар не оставил надежды нашим оппонентам. Вскоре он прилетел на несколько дней, а ещё через месяц вырвался в запас и приступил к исполнению обязанностей, возложенных на него ОСЧН. Сразу же по приезде Дудаев вносит некоторые коррективы в деятельность Исполкома. В первую очередь, переводит работу Исполкома на международно-правовую основу. В общекавказской политике идёт на активный контакт с лидерами Грузии, Армении и Азербайджана. Грузия в его политике становится приоритетной зоной решения общекавказских задач. Начинается работа по подготовке вступления Чеченской Республики в Организацию Непредставленных Народов. В орбиту активной деятельности Исполкома втягиваются и другие общественно-политические движения — «Движение зеленых», в особенности.
Последнее послужило ещё и тому, что были сведены на нет попытки властей стимулировать некоторые неформальные движения к противодействию ВДП, перенести акцент в политической жизни на другие, чаще имитирующие деятельность, политгруппы. фронт борьбы против ВДП и Исполкома ОСЧН усиливался и по линии общекавказской деятельности. Москва делала всё, чтобы уменьшить влияние ВДП и представленной им чеченской делегации на АГНК. Это сказывалось и на результатах политической деятельности сил национально-освободительной ориентации у себя в республиках. Они были весьма скромными. Ни одна из автономных республик СССР так и не приняла декларацию о государственном суверенитете, подобную чеченскому варианту. Лидерство Чечении было налицо. Это выразил в своём письме один из руководителей национально-освободительного движения Дагестана Д. Халидов: «Поздравляю вас всех с принятием Декларации о суверенитете республики. Считаю, что Вы показываете всем остальным кавказцам пример того, как должно быть». Но всё же к весне 1991 года, к приезду Джохара на родину, ощущалась явная разлаженность механизма общекавказской борьбы за независимость, что вызывало очень серьёзную тревогу у наших соратников, особенно абхазцев. Тем временем, внутренние разногласия в Исполкоме ОСЧН углублялись. Становилось ясно, что необходимо созвать очередной этап съезда, чтобы выяснить, какая из позиций получит поддержку народа. Характерную для того момента особенность в деятельности Исполкома подметил присутствовавший на одном из майских заседаний ИК писатель и политик из Абхазии Даур Зантария. Вместе с тем, он подчеркнул и роль чеченцев в общекавказской борьбе. Чрезмерно жёсткая схватка между сторонниками ВДП и «умхаевцами» была им воспринята с большой тревогой. Вот что он написал:
«Дорогой Зелимхан!
Посчитав своё присутствие лишним на собрании, где обсуждаются слишком личные чеченские вопросы, я удалился. Однако же, если бы я остался, у меня возникло бы желание сказать примерно следующее. С тех пор, как на горизонте Кавказа появились русские штыки, Кавказ дважды предпринимал попытку объединиться в один кулак. В первый раз это был Имамат, во второй раз — Горская республика. Оба раза, что весьма характерно, возглавили движения чеченцы. В первый раз — Шейх Мансур, во второй раз — Тапа Чермоев. Оба раза, естественно, чеченский народ взял на себя лидерство и основной удар. Это вовсе не означает, что чеченцы более остальных своих горцев-братьев привержены к независимости. Я с удовольствием могу настаивать и на этом, но знаю, что сами чеченцы станут мне возражать. Скорее всего, тут действовали другие обстоятельства. Во-первых, Чечения занимает центральное место на Кавказе, и связь между единокровными адыгскими и дагестанскими народами осуществлялась именно через неё. Во-вторых, чеченцы приняли Ислам добровольно и религиозное чувство, как стимул самосознания, выражено у них наиболее сильно. В первом и во втором случаях было известное героическое сопротивление, были страшные жертвы, но дело было проиграно. Тому есть разные причины в первом (Имамат) и во втором (Горская республика) случаях, и тому есть общая причина. Начну с первого. Имамы сумели организовать сопротивление, но не сумели оформить межгосударственные дипломатические отношения ни с одной из влиятельных держав. Я не говорю уже о союзе. Таким образом, сочувствие к борьбе Кавказа не выходило за пределы гуманитарных сфер, не стало ни разу камнем преткновения в спорах этих держав, и мирные договоры, где решалась судьба Кавказа, проходили без участия и ведома Кавказа. Чермоев действовал в другое время. Он, как раз — таки, начал с союза и международных договоров, но он при этом не смог (точнее не успел) обеспечить межнациональное согласие, которого к этому времени не было, как следствие полувековой уже несвободы. И потому его государство оказалось открытым для племенного сепаратизма и не защитило себя от интервенции.
Это различные в обоих случаях причины, а общая причина довольно деликатна. Если бы и в истории Имамата, и в истории Горской республики миссия объединения разобщённой на племена кавказской нации велась бы чеченцами с таким же энтузиазмом, как война на собственной территории, если бы оба эти фактора воспринимались одинаково важными, результаты могли быть иными. Хочется верить, что чеченский народ будет на данном этапе действовать сразу в двух направлениях. У кавказских народов не только общие достоинства, но и общие недостатки, один из которых: мы плохо учимся у истории.
С уваж. Даур. 26. 5.1991».
Хотя я потом объяснил Дауру суть наших разногласий в Исполкоме ОСЧН, он был прав в одном: единства настоящего ещё не было. Оно только подразумевалось. И потому становилось тревожно за любые разногласия в родной среде. Было бы неправильно считать, что общественно-политическое движение Чечении имели разногласия только в вопросах внутренней жизни. Они распространялись и на общекавказскую политику. НФЧИ начисто отрицал приоритетность кавказских проблем в вопросе достижения действительного суверенитета. Правда, связано это было с тем, что не НФЧИ представлял Чечению в общекавказских делах. Именно это обстоятельство лежало в основе амбиций так называемой «ЧПС», являвшейся группой политиканов, находящихся на услужении завгаевской политкоманды, имитируя противостояние официальной власти (а на самом деле они выполняли роль «пятой колонны» в рядах национально-освободительного движения).
Вторым планом в деяниях ЧПС шли попытки перенести акцент чеченской политики в общекавказских вопросах на себя. На публичных выступлениях, форумах и даже в печати делались провокационные заявления по поводу того, кто является истинным организатором АГНК, и в вопросе правомерности членов ВДП-ОКЧН представлять чеченский народ в кавказской политике. Подобные спекуляции продолжались вплоть до последних кровавых событий в Абхазии (август 1992 года) и пересеклись с первыми залпами в Сухуми. Здесь уже они не стали «пачкать» себя ответственностью за дальнейшее развитие событий: тихо ушли под крыло оппозиции.
Но чеченский народ уже успел принять идею кавказского единства к действию. И добровольцами в Абхазию чеченцы шли не по политическим мотивам, а по принципу кавказского братства — кавказскости. Пошли лучшие. Даже те, кто вообще не признавал никаких партий. Облегчить беду маленького народа, во имя справедливости в родном кавказском доме… Пошли не против грузинского народа, а против тех, кто нарушил этот принцип. Но это было всё же позже, когда мы прошли горнило осени 1991 года, осознали и реально ощутили силу солидарности наших народов. А тогда всё было иначе и главной силой были ВДП, ОКЧН… Кавказ принял Дудаева сразу и безоговорочно, как одного из своих лидеров. Помню нашу совместную поездку на заключительный этап Всемирного черкесского Конгресса, который проходил в Сочи и Абхазии. Речь Джохара на Красной Поляне, где руководители городской администрации Сочи устроили банкет в честь зарубежных черкесов — с целью подчеркнуть, что они хозяева на этом клочке Кавказа, показала далеко идущие цели чеченского генерала и, самое главное, что он твёрдо стоит на платформе единства Кавказа и не собирается уступать ни пяди кавказской земли России. Об этом было заявлено абсолютно чётко и твёрдо, как и недопустимость того, чтобы кто-то, кроме кавказцев, пытался называть себя хозяевами этой земли. И предполагавшийся камень на месте будущего памятника героям Кавказской войны на этой самой Красной Поляне остался не установленным лишь по причине того, что мы с Джохаром не знали о запрете на его установку со стороны городских властей. Черкесы от нас это скрыли. Выступление Джохара полностью перевернуло представление зарубежных черкесов о сегодняшнем Кавказе. Если в начале деятельности в руководстве ОКЧН в нём узрели «тень» великого Шамиля, то теперь его образ стал обретать реальные черты современного политического лидера, хорошо знающего своего вероятного противника в борьбе. За выступлением в Сочи последовали столь же накалённые идеей кавказского единства и национального освобождения выступления на митинге в Сухуми, на берегу моря, откуда абхазы-мухаджиры — те кто проиграли битву за независимость, но не покорились русской армии в Русско-Кавказской войне — покидали родину; и на торжественном банкете, венчавшем Всемирный форум черкесов; и на встречах с лидерами Абхазии и АГНК. С каждым разом становилось ясно, что чеченский лидер не только в авиации генерал, но и в политике. Не зря, видно было, до 1989 года действовал тайный указ советского правительства, запрещающий присваивать чеченцам воинское звание выше полковника. Но стало очевидным и другое: некоторые из наших кавказских соратников ещё цеплялись за иллюзорные надежды на Россию. Что, к величайшему сожалению, не изжито даже сегодня и всемерно стимулируется «великим» северным соседом, не брезгующим ничем, даже такими открытими формами преступлений международного характера, как разжигание военных конфликтов между народами, за которые мы платим абхазской, ингушской, осетинской, кабардинской, черкесской, грузинской, чеченской кровью. Кровью и жизнями лучших сынов Кавказа…
1991 год выдался в Чечении политически жарким, насыщенным: митинги ВДП и других политических сил не давали ослабевать пульсу борьбы. Задача была ясна — держать ситуацию под контролем, ибо в любой момент могли возникнуть условия, при которых достижение независимости станет делом решительности группы людей, сплочённых идеей. И ВДП выходила на площади, улицы, организовывала пикеты, сборы подписей. Очень много сил и энергии отдавалось в целом всей кавказской политике. Но главным фронтом, всё же, оставался внутренний, чеченский. И дела здесь шли не очень гладко. Власть пыталась перейти в контрнаступление на всём фронте политической борьбы. Более того, она начинала извлекать уроки из опыта. Казалось, что это ей в какой-то мере удаётся. Развитие политической ситуации в Чечении в первой половине 1991 года показало, что внутри ОКЧН появилась оппозиция, которая старается удержать деятельность общенационального конгресса в русле социалистической перестройки, во что бы то ни стало подчинить политике Верховного Совета ЧИАССР, каковой продолжала оставаться республика, вопреки принятой Декларации о суверенитете. Первым действием основного руководства Исполкома было сплочение вокруг ОКЧН всех значимых демократических сил, которые вскоре признали единственной законной властью Исполком ОКЧН. Нужно было собрать съезд, работа которого была только прервана. Что и было спешно сделано. Подготовка шла в течении двух недель. Место проведения было засекречено вплоть до последнего дня. Делегаты съезжались к центру Грозного, а затем на автобусах подвозились к ДК имени Кирова (бывшая резиденция Чермоева). Подготовительные работы там проводились всю ночь и до самого начала съезда. Знаменательным было то, что именно дом Чермоева, одного из руководителей последнего общекавказского государства (Союз горцев Кавказа), аннексированного Россией, и стал рабочим местом второго этапа исторического форума чеченского народа, проводимого, как оказалось, буквально накануне развала советской империи.
Съезд прошёл 8 июня 1991 года, закончил работу за один день, против запланированных двух. Это была тактическая хитрость. Мы знали, что власть и прозавгаевское крыло ОКЧН попытаются сорвать съезд, по крайней мере, не допустить принятия решения. Значит, главные действия по срыву будут запланированы на второй день. В крайнем случае, милиция могла ночью занять здание, чтобы на второе утро не допустить делегатов в зал заседания. Именно милицией были заблокированы все нами рассекреченные здания, предполагавшиеся места проведения съезда. Заблокированы в ночь с 7 на 8 июня. И после обеденного перерыва было принято решение прекратить прения, приступить к принятию документов съезда. Прозавгаевское крыло вряд ли этого ожидало. Но, тем не менее, они пошли в решительную атаку. Дудаев и лидеры ВДП обвинялись в государственном преступлении — в посягательстве на власть. В бой были брошены лучшие силы окачеэновского «центризма» — от народного писателя до народных депутатов ЧИАССР, РСФСР и СССР, хотя многие из них пошли в штыки от страха, что выйдя из зала заседания съезда с них спросят за то, что допустили такую крамолу, как объявление съезда учредительным, Верховный Совет ЧИАССР незаконным, а законным органом власти Исполком ОКЧН — высший орган народной власти. Но воля съезда пересилила. И побеждённые «центристы» в панике покинули съезд. В ту же ночь на телевидении они решительно отмежевались не только от съезда, но и от Исполкома ОКЧН.
Я помню оценку этого съезда, данную одним из гостей (а они были со всего Северного Кавказа и Абхазии), который сопоставил данный этап с первым. «Вот это была действительная борьба и настоящая победа, — сказал он, — а на первом съезде больше было театральности, чем работы. Сегодня вы показали свою мощь…». Но это был очень тяжёлый этап. Провокационные выступления, заявления «центристов» поставили делегатов перед трудной дилеммой: за кем пойти — за генералом Дудаевым и ВДП или за Верховным Советом ЧИАССР, явно неспособным реализовать провозглашённый народным съездом и им самим же суверенитет? Меняясь, выходили ораторы на трибуну, и с той, и с этой стороны. Недомолвки были отброшены, эмоции перехлёстывали через край. Но доводы дудаевцев оказались убедительнее. А суть их была в том, что народ, желающий быть свободным и строить независимое государство, должен уметь действовать решительно и быть готовым к жертвам. Каждый отец, каждая мать должны быть готовы, как говорится в наших эпических песнях, отдать своего сына для дела народа, как это сделала мать Ады Сурхо. Нельзя добиться свободы, сидя у печки в ожидании, что сосед пойдёт и принесёт её, ибо это пораженческая философия… Убедившись, что делегаты готовы драться за независимость, первый заместитель председателя Исполкома ОКЧН Лечи Умхаев публично сложил с себя обязанности. Этот шаг был запланирован, как ультиматум, но принят как логический выход из ситуации. Съезд не желал видеть в руководстве людей, ещё не разобравшихся в собственной политической позиции. А таких было немало. Помню, как А. Айдамиров обескураженно пересел из-за стола президиума в тыл, как Г.Эльмурзаева в истерике кричала, покидая трибуну: «Вы не мужчины, если не возьмете власть». В таком же духе были и другие выступления. Основным моментом в тревоге отмежевывающихся была боязнь России, именно карательных мер с её стороны. А некоторым из них завтра нужно было держать ответ перед председателем ВС ЧИАССР. А это было очень непросто. Ещё больше паники было в глазах депутатов РСФСР и СССР. Все их действия говорили только об одном, что они не могут допустить решительных действий съезда, ставящих проблему суверенизации ЧИР на реальный путь, так как тогда им приходится «добровольно» отказаться от привилегированного положения депутатов двух имперских центров в пользу полной неизвестности и реальной опасности на пути борьбы. В этом плане показательным было выступление С.-Х. Нунуева, которое можно было бы назвать фланговым манёвром ударных сил «завгаевщины». Но возможности манёвра были и у нас. В самый критический момент слово взял Кати Чокаев. Он говорил долго, убедительно и веско доказал залу, что нам отступать больше некуда, что вечно бояться России — значит, оставаться в вечном рабстве. Зал выслушал внимательно и проголосовал за резолюцию, предложенную Джохаром.
Отныне политико-государственное состояние ЧИАССР переходило в новое качество. Как всегда, блестяще выступил председатель Координационного Совета АГНК Муса Шанибов. Выступили Гурам Гумба и другие представители кавказских народов. Представитель ингушской делегации Башир Чахкиев, как обычно, говорил в пророссийском духе. Так закончился рабочий день съезда, но его работа продолжалась и после — по районам и сёлам, среди населения. Работа продолжалась и против съезда, и самая ярая — со стороны тех, кто этим съездом был выброшен на обочину больших событий. Их заявление перепечатывалось газетами, зачитывалось на радио, комментировалось на ТВ.
Вторым фронтом против Исполкома ОКЧН шёл процесс подготовки к так называемому «съезду народов Чечено-Ингушетии». Фактически намечалось проведение партийно-хозяйственного актива республики с приглашением партноменклатуры со всего Союза. Своё отношение к нему мы с Удуговым выразили, в частности, на «круглом столе», организованном газетой «Голос Чечено-Ингушетии» 19 июня 1991 года, где было сказано: «Это будет съезд партократии. И это не выпад против КПСС — это реальность. Предстоящий съезд будет моментом конфронтации в республике, и тот, кто хочет принять на себя такую ответственность, пусть проводит такой съезд. Мы в нём участвовать не будем, потому что таким образом выбранные делегаты не будут честно говорить о наших болевых проблемах». До известных августовских событий оставалось ровно два месяца. Завгаевский партийный съезд прошёл 21–22 июня в ДК имени Ленина. Все силы милиции и КГБ ЧИР были задействованы. Мероприятие было обставлено по застойному шикарно. Как выразился один из гостей, член ВС Армении, который был удивлён холодильником в своём гостиничном номере, где было всё, чего душа пожелает, но в зале заседания выдержал всего лишь до первого перерыва, — так нагло себя коммунисты не вели даже в самый пик застоя. Были задействованы все формы и методы подкупа обывательских душ: каждому делегату вручался конверт с денежной суммой, в фойе была организована продажа дефицитнейших товаров и тому подобное. Президенты СССР и РСФСР тоже не остались в долгу: их поздравительные телеграммы были восприняты как «манна небесная», по крайней мере, так их хотели представить средства пропаганды ЧИ ОК КПСС. И всё это было закономерно, ибо сама идея съезда была найдена в поисках противодействия динамично растущему авторитету ИК ОКЧН и ВДП. Задача ставилась довольно простая: съездом народов ЧИР (статус которого они считали выше, чем статус съезда одного чеченского народа) поглотить решения Чеченского съезда. Тем самым, планировалось взять реванш за проигрыш на общенациональном съезде чеченского народа. Но вышло по пословице: «Человек предполагает, а Бог располагает». Ещё 8 июня, на втором этапе общенационального съезда чеченского народа, было принято, что предстоящий так называемый «съезд народов ЧИР» не имеет законной основы и его решения не будут иметь юридических последствий для чеченского народа. Это, видимо, чувствовали и сами организаторы, и участники, и гости. Именно поэтому почти все журналисты, прибывшие из-за пределов ЧИР, считали необходимым встретиться с председателем ИК ОКЧН Д. Дудаевым. И не только журналисты.
Я лично убедился в этом после разговора со Станкевичем, первым заместителем председателя Моссовета, представляющим и политическое ядро нового руководства РСФСР. 22 июня, запиской через одного из наших журналистов С. Бердукаева, он изъявил желание лично встретиться со мной. Говорили мы с ним более получаса. Ревностно охраняемый рослыми телохранителями, он чувствовал себя российским барином, приехавшим на вотчину. Говорили на людях, хотя и в некотором отдалении от любопытных. Его интересовала программа ВДП, как политической основы ОКЧН, и моё личное мнение о чеченско-российских проблемах. Спор был, как говорят спортсмены, «на грани фола». Ему, конечно, не понравилось, что чеченцы хотят строить своё независимое государство.
После теоретических выкладок с обеих сторон стало ясно — взаимопонимания не будет. Слишком по-разному мы смотрели на реалии. Станкевич, по существу, отрицал реальное право чеченского народа на самоопределение. Он даже обвинил чеченский народ в желании решать проблему своего возрождения за счёт России, открыто пригрозил применением любых сил и мер для пресечения попытки Чечении отделиться от России, вплоть до «возврата к ситуации середины прошлого века», как он выразился. На что я отпарировал: «Мы готовы и к этому, во имя свободы». Следующим его «аргументом» было: «Но учтите, условия уже будут другие». «Условия будут другие для обеих сторон», — ответил я. Имелась в виду Русско-Кавказская война. Выражаясь буквально его словами, Россия готова была предоставить чеченскому народу полную политическую, экономическую и культурную независимость, лишь бы не говорили о выходе из РСФСР, ибо это повлечёт развал российского государства. Хотя и не видно было логики в «предоставляемых» Россией свободах и вхождением Чечении в её состав, московский гость считал это реальной перспективой. Я с этим согласиться не мог. Поэтому в качестве некоторого резюме заметил Станкевичу, что мы вряд ли поймём друг друга, ибо нас, чеченцев, заставляли изучать историю России и этим самым, желая поработить, вынуждали постигать её имперскую сущность, а вы историю Чечении не изучали, так как не считали это необходимым… На что он, правда, отпарировал: «Боюсь, что история России только начинается». Так и расстались, каждый при своём мнении. Как и предполагалось, народ не принял завгаевский съезд — и это при самой широкой пропаганде его решений вплоть до событий 19 августа. Несмотря на информационную блокаду вокруг своей деятельности, Исполком ОКЧН, наоборот, завоёвывал всё больше и больше сторонников. В ряде сёл были вывешены флаги Чеченской Республики, которые мобилизовали сознание народа, почувствовавшего реальную близость свободы.
Видя, что симпатии на стороне лидеров ИК ОКЧН и ВДП, официальные власти с новой силой развернули кампанию преследования как через правоохранительные органы, так и через средства массовой информации. Была организована широкая кампания слухов и клеветы вокруг Дудаева. Многие лидеры ВДП привлекались к уголовной и административной ответственности, увольнялись с работы. Но все эти действия имели обратные результаты. Так, с июля 1990 года по июль 1991 года против председателя ВДП были возбуждены два административных дела и одно уголовное дело.
Причём, последнее — по указанию Завгаева, как пояснили следственные органы, после антикоммунистического митинга ВДП 6 ноября 1990 года. Хотя его производство было вскоре прекращено, но в связи с избранием лидера ВДП заместителем председателя ИК ОКЧН и активизацией деятельности опять было дано указание возобновить уголовное преследование.
Советский режим пытался противодействовать нарастающей волне борьбы за демократические преобразования, всё больше переходящие в русло национально-освободительной борьбы, но почва уходила из-под его ног. Каждая попытка придавить оппозицию оборачивалась потерей позиций ОК КПСС и её власти. Всесоюзная пресса уже крепко обосновалась в республике, держа под своим неослабным вниманием действия демократических сил. Так, «Экспресс-хроника» от 16 апреля 1991 года дала очередную информацию о преследовании ВДП: «10 апреля в Грозном, в суде Ленинского района, состоялось слушание дела председателя Вайнахской демократической партии Зелимхана Яндарбиева, обвиняемого в организации несанкционированных митингов 6 ноября, 17–18 ноября 1990 г. По поводу отказа ВДП в регистрации и санкции на проведение митингов и демонстраций З. Яндарбиев заявил, что административно-правительственные структуры республиканской номенклатурной бюрократии на всех уровнях «как псы КПСС» охраняют принципы имперской политики Кремля. З. Яндарбиев заявил ходатайство об отводе состава суда, мотивируя это тем, что все судящие — члены КПСС и являются идеологическими противниками ВДП, а поэтому не могут судить объективно. После отказа в удовлетворении ходатайства об отводе З. Яндарбиев и присутствовавший на суде Совет ВДП покинули зал суда. 12 апреля, в 6 часов утра, на квартиру З. Яндарбиева явился наряд милиции, состоящий из офицеров, который доставил его в суд Ленинского района. Слушание дела было продолжено. Суд признал нарушение процессуальных положений ст. 17 и 19 УПК и вынес решение отправить дело председателя ВДП З. Яндарбиева на доследование».
Эта информация вместила в себя одну из победных схваток ВДП с судебной машиной тоталитарного режима. Позволю себе ещё немного остановиться на некоторых нюансах процесса, который подтолкнул другие демократические силы к выражению солидарности с ВДП, тем более, что суд не по своей воле принял указание из ОК КПСС ЧИР, когда увидел: ни закон, ни милиция не в силах заставить ВДП подчиниться беззаконию. Необходимо отметить и роль адвоката Хияури, грамотно ведшего дело.
А вот что произошло в заключительной части «процесса». Действительно, 10 апреля лидеры ВДП покинули зал суда, а утром 11 апреля наряд милиции явился в Союз писателей ЧИР, чтобы доставить З. Яндарбиева на судебное заседание. Но члены ВДП не позволили им сделать это, и тогда с руководством РОВД была достигнута договорённость, что они не будут пытаться доставить председателя ВДП в суд силой. В нарушение этой договорённости и явился наряд милиции на квартиру — 5–6 офицеров. Суд должен был начаться в 10 часов утра. С 6 часов до 9 часов 30 минут мы посидели на квартире и затем подъехали к суду. За это время члены ВДП через Ваху Ибрагимова успели организовать ударную группу и уже ждали нас. Кроме того, сильную поддержку в этот момент оказали и представители интеллигенции: историки, этнографы, писатели, журналисты и представители других общественно-политических движений. Помню Музаева М., Ошаева М., Хасиева С. М., Эльсанова И. и других. В зале обговорили план действий. Председателю суда было заявлено, что сейчас требования ожесточаются: должны быть заменены не только члены суда — коммунисты, но дело должно слушаться на чеченском языке и по первой инстанции. До 14 часов шли консультации суда с руководством республики и Советом ВДП. То, что силой процесс не возобновить, они понимали отчётливо. Искали благовидный повод, чтобы на время отвязаться от дела. Выход нашёл суд совместно с адвокатом. Хияури уговорил нас позволить начать заседание. Он заявит, что в деле много неисследованных мест, а суд уже подготовил определение о возвращении его на дополнительное расследование. ВДП пошла навстречу такой просьбе. Суд вздохнул облегчённо. Как нам передавали, один из стражей закона заявил, что это дело никогда не будет иметь судебного завершения. Так и случилось: 19 августа 1991 года (!) явилось на свет новое дело — административное, с перспективой стать очень серьёзным — уголовным, если бы ГКЧП не проиграла и чеченский народ не провозгласил своей государственной независимости. Но ГКЧП не только проиграл, но и развалил Советскую империю на национальные государства, в том числе и на Чеченскую Республику…
Прежде чем перейти к событиям, вошедшим в историю как августовские, необходимо ещё раз остановиться на общекавказских проблемах, которые являлись и являются неотъемлемой частью вопроса независимости Чечении, как и любого другого народа Кавказа. ВДП осознала это с самого начала и оставалась верной этому принципу, ибо история развития Кавказа более чем убедительно показывала его правильность. Когда другие неформальные и демократические движения Чечении считали, что «чеченским общественно-политическим организациям не нужно вмешиваться в дела других братских народов», мы знали: ВДП не вмешивается в дела других народов, а приобщается к основам кавказского единства, постигает корневую суть своих проблем во всей их широте, диалектической глубине, что крайне было необходимо тем, кто серьёзно взялся за политику, тем более в такое архисложное время ломки имперских устоев и закладки основ возрождения народов. Опыт национально-освободительной борьбы кавказских народов — и положительный, и отрицательный — должен был быть переосмыслен в возможно полном объёме и применён сообразно новым условиям.
Главным условием успеха в достижении национальной независимости было достижение кавказского взаимодействия в предстоящей борьбе. В идеологии ВДП эту основу заложил, в основном, Сайд-Хасан Абумуслимов. Он был и остаётся одним из самых больших тружеников фронта кавказского единства, не прощающий никому ошибок в этом вопросе. А в постижении глубинной сути кавказской проблемы среди политических деятелей сегодняшнего Кавказа очень мало равных ему. Другое дело активность: здесь Чечения показала достойный пример и количеством, и качеством сил, задействованных в этой многотрудной борьбе. С первого абхазо-грузинского конфликта в середине июля 1989 года, когда пролилась кровь двух братских народов, представители Чечении приняли боль Абхазии и трагедию Грузии как свою, как и кабардинцы, как затем и другие народы. Группами и в одиночку прибывали они на помощь братьям. Не потому, что грузин считали меньше братьями, чем абхазов, а потому, что последние были и слабее, и правы. И чтобы сохранить между ними родство, необходимо было вмешаться именно кавказцам, их братьям. Кровь, пролитая абхазами и грузинами, дохнула началом большой трагедии, и мы ясно ощутили её дыхание, что ускорило процесс оформления нового политического взаимодействия общественных сил Кавказа.
Съезд представителей общественно-политических организаций горских народов Кавказа прошёл 25–26 августа. Образование АГНК было исторической вехой и началом новой страницы в истории национально-освободительной борьбы Кавказа. Сегодня — это Конфедерация Народов Кавказа, мощная общественно-политическая сила, объединяющая в себе политические движения около двадцати народов, прошедшие закалку не только в политических битвах, но и в кровопролитных боях во имя кавказского единства (что самое главное). А закладывали основу тогда, в августе 1989 года, представители семи народов.
Первый Устав Ассамблеи горских народов Кавказа начинался словами:
«Мы, горские народы Кавказа: абазины, абхазы, адыгейцы, ингуши, кабардинцы, черкесы, чеченцы, сознавая свою этническую общность, историческое и духовное единство, многовековое братство, подтверждённое совместной борьбой на всех героических и трагических этапах нашей истории…». Путь АГНК к сегодняшнему своему состоянию был не только нелёгким, но и очень трудным. Империя встревожилась сразу. Неформальное движение, отчасти, было вызвано к жизни самими её идеологами, но перерастание его в политическое было закономерностью: джин, выпущенный из бутылки, стал обретать зримые черты. А общекавказская интеграция общественно-политических движений говорила о том, что джин обретает и разум, а это уже было не допустимо. И империя старалась. Но всё же она просчиталась, потому что не учла законы общественного развития.
Вернее, не она просчиталась, а всё было предрешено судьбой. За короткий срок АГНК идейно завоевала весь Северный Кавказ и наметила интеграцию с общесоюзными региональными общественно-политическими силами, стоящими на платформе национального освобождения. И в Москве прошёл съезд народов автономных образований и безгосударственных народов, с участием представителей более чем сорока народов. Тоже под руководством АГНК. Хотя и чувствовалось, что союзные и республиканские российские власти имеют самое непосредственное отношение к подготовке и проведению этого форума, мы пошли на этот шаг. Была завоёвана еще одна позиция.
Присутствие на съезде Нишанова и Абдулатипова пошло на пользу дела. Это придавало нам дополнительную психологическую уверенность. Ясно было, что имперские идеологи работают без чёткой программы. Привычка считать свою идеологию единственной, видно, притупила их разум.
При этом у нас было преимущество: показывать несостоятельность уже ненавистной обществу политики было легче, чем отрицать новое, несущее надежду, правду… Лето 1991 года было полно тревожных прогнозов относительно перспектив развития демократии в СССР. Коммунисты начали наращивать давление на власть как в Союзе, так и в республиках. Реакцию пророчили, её прихода ожидали. И всё-таки, объявление о вводе Чрезвычайного положения на всей территории СССР было неожиданным. Общество мгновенно разделилось на сторонников и противников ГКЧП. В это утро, почему-то, я не включал радио. Как обычно, пошёл на работу.
Ничего особенного не заметил по дороге к автобусной остановке. Но в автобусе царила какая-то тревога и было оживление. Кто-то выразил опасения, что Горбачёва уже, может, нет в живых. Меня это странно удивило. Подумалось: возможно, новые слухи или анекдот. Но что-то было непохоже. Прислушался внимательнее. Старухи выражали удовлетворение, что теперь установят порядок: давно надо было, развели, мол, демократию… Понял — случилось необычное, но спрашивать стыдно. Подходя к Союзу писателей, увидел членов ВДП, которые спросили: «Что будем делать?». На вопрос: «А что случилось?», объяснили: «Введено ЧП, судьба Горбачёва неизвестна, в средствах массовой информации введена цензура. Ожидается выступление Государственного Комитета по Чрезвычайному Положению по телевидению…».
Начали прибывать не только члены ВДП, но и сочувствующие нам. Двое знакомых бизнесменов предложили даже план действий: начать печатать подпольную газету. Они собирались где-то покупать нам печатное устройство. Ещё предложили организовать среди трудовых коллективов забастовки, вывести людей на площадь. Были и растерянные, и открыто радующиеся — даже в Союзе писателей. Когда прослушал повтор информации о ЧП стало ясно: надо действовать. На машине всё тех же бизнесменов поехали к Джохару. Он только встал и тоже не знал о случившемся. Включив телевизор, вместе прослушали периодически повторяемую информацию. Джохар сказал, что нужно срочно созвать Исполком ОКЧН. Назначил срок: к 12 часам дня. Я предложил немного иной план: немедленно вывожу ВДП на митинг и занимаюсь разъяснением людям случившегося и позиции ОКЧН, ВДП и других демократических сил, а Исполком занимается по плану Джохара. Так и договорились. Когда вновь подъехали к Союзу писателей — штабу ВДП, людей было несколько десятков. Перепоручив товарищам заняться сбором Исполкома ОКЧН, я взял мегафон и в сопровождении группы единомышленников направился к площади Свободы. По пути призывали людей собраться перед Верховным Советом ЧИР, где будет митинг: «Всем честным гражданам республики, кому дорого будущее народа, демократии необходимо определиться, встать в ряды борцов за независимость и демократию. Время разговоров и политических речей кончилось, пришла пора действовать, если потребуется — даже вооружённым путём. Необходимо создать подпольные организации, вооружённые формирования, нужно поднять народ на отпор ГКЧП, совершившему государственный переворот, государственное преступление». На площади Свободы (тогда она называлась именем Шерипова) начали собираться люди. Митинг начался где-то к одиннадцати, хотя в документах административного дела, возбуждённого в тот день, отмечалось время «примерно к 12 часам дня». Милиция сразу же начала упрашивать прекратить выступление, появились и угрозы.
Площадь наводнили сотрудники КГБ, предупреждающие о чрезмерной серьёзности ситуации и предлагающие немедленно разойтись. На что получали категорический отказ. Вскоре мы не стали на них обращать даже внимания. Людей собралось человек двести. Некоторые вплотную обступили меня, чтобы защитить от милиции. Из здания ВС выходили депутаты и работники высших органов власти республики. Но пересечь дорогу и перейти на площадь к митингу они не решались. Показался и лидер НФЧИ, и некоторые другие «неформалы», но не надолго. Некоторые слушали и проходили, другие выражали поддержку. Милицейские чины и КГБ пытались сохранить лицо. Но растерянность была очевидна. Примерно к 13 часам пришла первая информация о ситуации в Москве. Пошёл слух, что Ельцин арестован. Вскоре пришло другое сообщение: созван съезд народных депутатов России.
А милиции и КГБ на площади становилось больше, чем митингующих. Не добившись результата уговорами и угрозами, они начали действовать. Выстроившись в длинную колонну, милиция двинулась к митингу. В это время несколько человек в штатском и в милицейской форме, подкравшись сзади, схватили меня. Милиция нейтрализовала стоявших рядом наших товарищей. Когда подтащили к машине, мегафон был у меня в руках. В ярости захотелось даже заехать по морде одному из сотрудников КГБ, вцепившемуся в левую руку. Но, слава Богу, сдержался. Ребята бросились меня отбить. У самой подножки «УАЗа» я сумел сказать, чтобы они не вмешивались.
Передав мегафон Сайд-Эмину Гойтамирову, позволил посадить себя в машину. Привезли в КГБ, на второй этаж. Посадили на диван в приёмной председателя. С двух сторон стерегли сотрудники.
Вскоре в коридоре показался заместитель прокурора республики. Видно было, что ему трудно пройти мимо меня: нужно было или здороваться, или проявить малодушие. Победило второе. Он прошёл в кабинет Кочубея буквально в метре от меня, упорно «не замечая». Следом появился министр внутренних дел, который так же прошёл в кабинет. Через некоторое время полковник Исаев, заместитель начальника КГБ ЧИР по защите конституционного строя, сопроводил меня в кабинет главного гэкачеписта республики, председателя КГБ. Меня поджидало руководство из трёх основных ведомств, что сразу вызвало у меня ассоциацию со сталинскими тройками. О чём я не преминул съязвить: «Что, возродили тройку?». Сделали вид, что не поняли, попросили сесть. Начал разговор заместитель прокурора. Он сказал, что меня пригласили, чтобы предупредить. Я отпарировал, что меня не пригласили, а скрутили и привезли насильно. И добавил, что по такому поводу можно было бы и самому прокурору здесь быть. Заместитель выгородил своего шефа, сказав, что тот в отпуске, а он исполняет его обязанности. Мне начали пояснять основные пункты Чрезвычайного Положения. В свою очередь, я обвинил присутствующих в соучастии в акте государственной измены, насильственного свержения конституционного строя. Предупредил об ответственности, которую им придётся нести перед народом и законом, дал самую нелестную характеристику Янаеву и его клике.
Это «хозяевам» явно не понравилось, но профессиональная выдержка не подводила. Кроме Кочубея, все были чеченцами и говорили, в основном, они. Кочубей слушал. Я понял, что применяют отработанный метод: расправляться руками своих же соплеменников. Колониальные методы были консервативны, но надёжны. Мне предложили прекратить всякую политическую деятельность на полгода. За несогласие грозили наказать в соответствии с законом. Ответил, что по закону наказанию подлежат они — за государственное преступление. Видимо, их окончательно ошарашило, что арестант не только не ломается, а заявляет решительное намерение всеми доступными методами (политическим, вооружённым путём, подпольно) бороться с ГКЧП — это было для них непостижимо.
Затем я несколько раз, поочерёдно, прошёлся по ведомствам, которые они возглавляли, обвиняя их в коррупции и преступных деяниях. Что тоже не вызвало эмоций с их стороны. Их заботило только одно, как заставить замолчать ВДП. Сидящий напротив заместитель Кочубея несколько раз вставлял предложения: всё ясно, нужно наказать в соответствии с законом. Я заметил, что с их стороны это будет более логичным шагом, ибо отказа от политической деятельности они не добьются. Но мне предложили спокойно подумать. Думать мне не было необходимости. Они настаивали, чтобы я вышел в коридор минут на десять и подумал. Это была напрасная трата времени.
Моё решение было неизменным и логичнее было с их стороны принимать свои меры, о чём я сказал уже который раз. Но Исаев упросил меня выйти в коридор. Скорее всего, им самим нужно было оценить ситуацию и обсудить её между собой. Когда меня ввели вновь, разговора о том, чтобы я отказался, не было. Мне сказали, что я предупреждён об ответственности за дальнейшее нарушение закона и ко мне будут применены самые жёсткие меры. Затем, в сопровождении двух сотрудников, меня переправили в МВД; оттуда, примерно через час — в Заводской РОВД. Дело оформлял майор, другой помогал. Затем меня представили и.о. начальника, тоже майору, как выяснилось, с характером милицейской шавки. С ним нам доведётся встретиться и на второй день, когда КГБ совместно с МВД предпримет попытку ликвидировать штаб ИК ОКЧН, разместившийся на пятом этаже горисполкома, в помещении СП «Чей-Мохк» Экиева Жалавди. На этот раз я ему пригрожу сорвать с него погоны. А ещё через неделю он придёт ко мне с повинной головой, которую и «меч не рубит». И вскоре убежит в Пятигорск дослуживать своим хозяевам. Я ещё не знал, что параллельно со мной арестован и Салавди Яхъяев, который был тайно послан спрятать в надёжном месте канцелярию и кассу ВДП. Выполнив поручение, он подошёл ко мне на митинге и сказал, что кассу принёс с собой. Всего там было около восьми тысяч. Я сказал, чтобы унёс деньги и спрятал дома. И он ушёл. Но милиция, оказывается, «паслась» за ним и возле госбанка его взяли. Брали, как большого босса в фильмах о сицилийской мафии. Перед самым концом оформления моего дела мне сказали об этом. Несмотря на находившую на них порой нагловатость, в общем милиция не горела безудержным желанием действовать в соответствии с ЧП. Они ещё не определились, слишком многое было непонятно. Действия ГКЧП не вселяли в его сторонников надежду, что это надолго. Тем более, противников вдохновляло такое обстоятельство. Была уверенность: это продлится, самое большее, не более двух-трёх месяцев. Такой срок мы давали в первый день, а к вечеру второго дня поняли — счёт пройдёт на часы. Тем более, что Дудаев уже владел обстановкой в республике. В Москве тоже держались. Жертв ещё не было, значит, было время организовать народ. Так и случилось. С моим арестом митинг не закончился: ВДП и поддерживающие её силы демократии уже действовали. Часть товарищей, оказывается, сразу же бросилась отбивать меня. Они пошли следом.
Сначала к КГБ, но их обманули, сказав, что арестовало меня МВД. Были и стычки. Весть об аресте тоже сыграла огромную роль: люди увидели лицо ГКЧП. Это подтолкнуло их на более решительные действия. Всё общественно-политическое движение — ВДП, «Зелёное движение», партия «Исламский путь», ещё раньше объединённые под руководством Исполкома ОКЧН, и другие — стали единым фронтом. Каждый честный человек попытался быть задействованным. Люди раскрывались с самой неожиданной стороны: и с положительной, и с отрицательной. К примеру, некоторые старшие офицеры МВД, собравшиеся в доме 281 по улице Державина, к вечеру 19 августа уже праздновали победу «янаевщины». «Коммунистическая партия была, есть и будет!» — таков был главный тост этих людей, ещё вчера выражавших поддержку нашим действиям. Иного от них и не ожидали в подобной ситуации. Наоборот, ожидали худшего. Может, эти ожидания и подтвердились бы, продлись власть ГКЧП ещё немного. Но, непременно, это позволило бы высветить истинных сторонников независимости и примазавшихся, как это случилось с Алиханом Медовым и старшим лейтенантом. Если первый из них, то есть А. Медов, показал себя бойцом, то второй сразу же ушёл в кусты. Узнав, что я арестован, Алихан Медов, оказывается, бросился ко мне домой и вывез все документы и сейф в село, а затем опять влился в ряды ВДП, хотя до этого его не было видно несколько месяцев. Как и многие другие, он пришёл в трудный момент. Наоборот поступил тот старший лейтенант: вечером 19 августа, часам к девяти, милицейская машина высадила меня и Салавди на проспекте Победы, перед «Детским миром». Чтобы не держать меня, как объяснили в РОВД, до утра и заручившись моим словом явиться завтра на судебное заседание, меня отпустили после оформления дела. Что истинной причиной тому послужил ультиматум, предъявленный Д. Дудаевым Верховному Совету ЧИР с возложением ответственности на первого заместителя председателя ВС Петренко, я узнал после, когда явился в штаб ОКЧН, на пятый этаж горкома.
Выйдя из машины у «Детского мира», на углу мы наткнулись на этого старшего лейтенанта. Он был подавлен. Перебросились несколькими словами. Когда расходились, он окликнул меня, подошёл и замялся. Ему было неудобно, но всё же он попросил, чтобы я из списков ВДП его фамилию вычеркнул: неровен час, могут наказать. Я тоже, смутившись, пообещал. Он быстро ушёл. А ведь был хорошим парнем — но это, как говорит Дудаев, не профессия. Добавим ещё: и не характер. Так, с первых же часов ГКЧП начался естественный отбор среди наших друзей и противников. Но очень много товарищей показало себя настоящими бойцами и среди них — основной костяк ВДП. Особенно те, кто стоял у её истоков, а также районные джамааты.
Здесь, пожалуй, стоит кратко остановиться на конкретных именах боевого авангарда ВДП, ибо день 19 августа стал своеобразным промежуточным финишем в нашей деятельности и борьбе за независимость. Отрадно отметить, что основной костяк товарищей, прошедших школу «БАРТ», учредительного съезда ВДП и общенационального съезда чеченского народа, остались в строю почти полностью. Они стали авангардом нового этапа нашей борьбы. Не всех их вспомнишь поимённо, но память часто возвращается к их знакомым лицам, и сердце наполняется благодарностью за этих почти безымянно прошедших самый трудный участок национальной истории и победивших — просто, скромно, но самоотверженно, осознавая, что от каждого из них зависит исход общего дела. Они будут самыми суровыми судьями этих кратких заметок. Они и только они имеют право на упрёк автору этих строк за те или иные оценки нами сотворённого, потому что творили мы вместе, но работу основную делали именно они — и известные сегодня, и безвестные: верные бойцы, рыцари национальной независимости, героические характеры и образы которых возродятся и в документах, и в художественном творчестве многих поколений чеченцев. В числе первых хочется назвать Хусейна САТУЕВА, ВАГАПОВА Саид-Магомеда, АБУБАКАРОВА Магомеда, ПОЖИГОВЫХ Муслима и Бексолту, ВИЖАЕВА Вайда, ДЖАНХОТОВЫХ Ваху, Ахмеда, Альви, МАЦАЕВА Саид-Али, НУРАЕВА Султана, ИБРАГИМОВА Шайхи, ИБРАГИМОВА Ваху, ХАНТИЕВА Юси, МУЦАЕВА Ахмеда, БИБУЛАТОВА Махмуда, ИСАЕВА Зелимхана, НАЖАЕВА Абу-Супьяна, ДУГАЕВА Исрапила, ЕСИЕВА Вахида, ЗЕЛЕМХАНОВА Магомеда, ТАХАЕВА Руслана, СЕМБИЕВА Руслана, САЛЕХОВЫХ, ЗАКРИЕВА, ИБАЕВА Адама, МАГОМАДОВА Абу, МУНАЕВА Хасана, МАЛЬСАГОВА Ильяса, САДУЛАЕВА Саламбека, БАЙМУРАДОВА Рамзана, ЮНУСОВА Сулима, АБЗОТОВА Ису, ЧИНТАМИРОВА Ису, братьев АРСАМИКОВЫХ, АБУБАКАРОВА, ЮСУПОВА, МУДАЕВА Абубакара, АСХАБОВА Идриса, УСТАРХАНОВА Шамиля, ГЕЛАГАЕВА Юнади, ГАЙТАЕВА Салавди, АСТАМИРОВА Султана и многих других, отнёсшихся к деятельности в составе ВДП как к самому главному делу в жизни, особенно в отрезке времени до 27 октября 1991 года, который можно назвать преддверием независимости.
И особо нужно сказать об ЭКИЕВЕ Жалавди, который пришёл в ВДП, чтобы работать на революцию. И привёл своего сына, затем и второго. Он был весельчаком и балагуром, неунывающим никогда и неустанно готовым помочь тебе всем, что у него есть. Таким он оставался до самых последних минут своей жизни. Базовыми для борьбы за национальную независимость в районах республики стали такие джамааты ВДП, как Грозненский, Аргунский, Герменчукский, Ойсхарский, Шалинский, Урус-Мартановский, Ачхой-Мартановский, Катыр-Юртовский, Надтеречный, Наурский, Шелковский, Гудермесский, Ножай-Юртовский и другие. Краткий характер настоящего повествования не позволяет вспомнить, уточнить каждого из активистов этих джамаатов, что в своё время непременно будет сделано, но отметим: именно они заложили социально-политическую активность событий, которые развернулись в августе 1991 года. И самое главное: особую роль сыграли в указанных событиях старики, ставшие ударным механизмом и сердцевиной площади Свободы. На их стойкости вынесены бессонные ночи борьбы и нами, молодыми; их мудростью мы избежали и национальной катастрофы — гражданской бойни, которую упорно навязывали российские спецслужбы и пророссийские политические силы, с которыми сомкнулась большая часть тех, кто по своей собственной вине потеряли власть. Эти и другие старики и сегодня стоят на страже нашей независимости, готовые первыми, действительно, принять бой, в самом прямом смысле. И в этом видят они главный смысл своей жизни. Как говорил Магомед из Петропавловской, который, кстати, разработал теорию, тактику и стратегию действий чеченского народа по защите государства и независимости, они (старики) не уступят право первыми исполнить газават. Но будем надеяться, что милостью Аллаха мы, всё-таки, избежим и в дальнейшем тех моментов, когда придётся им и другим воспользоваться этим правом.
Должен извиниться перед соратниками по борьбе, представляющими «Зелёное движение» и другие общественно-политические организации, да и перед теми, кто в этой борьбе представлял просто народ чеченский, — за чрезмерный акцент на деятельность ВДП. Это не должно восприниматься как отрицание роли первых и недооценка вклада вторых, ибо это связано, помимо других причин, ещё и с тем, что здесь воспроизводится только возможная часть того, в чём конкретно участвовал сам автор…
Работа Исполкома ОКЧН, вернее, расширенного чрезвычайного заседания Президиума ИК ОКЧН, началась 19 августа, в 12 часов дня. Стали формировать боевые отряды, ударные группы, которые брали под контроль все войсковые части, жизненно важные коммуникации не только в Грозном, но и по всей республике. Было организовано круглосуточное дежурство, установлена непрерывная телефонная связь с Москвой, опять же за счёт СП Ж. Экиева. На период борьбы с ГКЧП к руководству действиями были приняты Указ Президента РСФСР от 19. 08.1991 г. и следующее
Исполнительного Комитета Чеченского Конгресса от 19 августа 1991 г. г. ГрозныйРассмотрев действия так называемого Государственного Комитета по Чрезвычайному Положению, Исполнительный Комитет ОКЧНПОСТАНОВЛЯЕТ:1.
Признать действия ГКЧП как тягчайшее преступление перед народом и Конституцией и квалифицировать их как государственный переворот, совершённый группой государственных преступников.2.