Кстати, за них в будущем немало пришлось расплачиваться и самим русским большевикам. Перед историей одинаково сурово караются любые неверные действия — и умышленные, и неумышленные. Верховный суд истории не квалифицирует их по степени криминальности: выносит приговор по общему результату. Нам достаточно того, что сегодня КПСС является имперской партией, чтобы оценить её роль в сегодняшних политических процессах и сделать соответствующие выводы.
Закон несовместимости целей и задач действует в любой политической среде, где есть различие национальных интересов. Наднациональные партии, как бы они не назывались, были и будут имперскими, и они одинаково нетерпимо относятся к независимым национальным партиям, всячески стараясь поглотить, а то и просто ликвидировать их. Демократическая партия России уже сделала несколько таких попыток под разными предлогами и лозунгами консолидации демократических сил России, посредством различных форумов, в том числе, и созданием региональных центров. Основной курс всё тот же КПСС-овский, то есть слияние… А что это такое, мы говорили выше. Почему возможно межпартийное слияние в мононациональном государстве, но противопоказано в многонациональном образовании, где каждый народ претендует на своё собственное государство?
Поскольку принцип политической борьбы зиждется на доминировании политической программы другой, то любое слияние партий различных народов привело бы неизбежно к доминированию национальных интересов одной части над национальными интересами другой.
Вследствие этого во главе партии, образовавшейся слиянием партий разных национальностей, становится национально многочисленная группа, обретающая имперский характер.
Опять-таки, яркий тому пример КПСС, которая сегодня, даже при самом искреннем своём желании, не в состоянии изменить характер своих политических структур, ставших после Октября механизмом национально-политического подавления самосознания народов. Против таких неизбежных аномалий в имперской партии единственно верным средством является отделение национальных организаций от центральных структур, образование абсолютно независимых структур, нацеленных на выполнение национальных задач. По этому пути пошли, как мы отмечали, в балтийских республиках и в Грузии — и это стало важным, во многом, решающим моментом в достижении политического единства народами этих республик. Сразу же после отделения компартий этих республик от КПСС выявилась их неспособность к политическому лидерству при отсутствии поддержки имперского центра — ЦК КПСС. Итак, о национально-политическом единстве сегодня мы можем говорить только в отношении мононационального организма, и обеспечивается оно во многом межпартийным единством. Как явствует из опыта, республиканская организация КПСС не может быть политическим выразителем национальных проблем чеченского и ингушского народов.
Не может — в силу объективной зависимости от имперского центра. Следовательно, нужна другая политическая сила, способная обеспечить выражение национальных интересов, и ею может стать только новая партия, зародившаяся на новой национальной почве и опирающаяся на неё. Именно такая партия и сможет объединить вокруг себя общественно-политические силы республики для политического единства, что явится новой ступенью национального согласия и межнационального доверия.
Конечно, в плане развития политических структур на межкавказской основе встаёт вопрос межпартийной интеграции политических партий Кавказа. И это уже вопрос давно назревший, могущий стать мощным внешним фактором национального единства как каждого народа Кавказа в отдельности, так и в целом, уже как основной внутрикавказский фактор. Но это уже отдельная тема.
Не будем спешить: в отличие от империи, которая рушится, у нас впереди целая вечность. Мы не будем откладывать и начало отсчёта нашей вечности, для чего необходимо всем, единым фронтом, действовать во имя её.
Июнь 1991 г.
Да, сегодня, кажется, объективнее будет признать закономерность состояния, в котором очутились наши народы, то есть Кавказ. Но эта закономерность неестественна, она следствие не развития нашего и даже не революционных скачков, как нам вдалбливали, а эволюционного движения — протаскивания наших народов через неестественные им формы бытия, чуждые революции, под чужими знамёнами борьбы. Да, наша неестественная закономерность обретена нами (навязана нам) вследствие насильственного включения наших народов — их бытия и духа — в систему исторического, мировоззренческого социально-политического и экономического развития русского народа.
Соприкосновение Кавказа с Россией, начавшееся сотни лет назад, сегодня, как никогда раньше, обнаруживает свои перманентные противоречия, которые выдавались коммунистической идеологией за классовую борьбу бывших полудиких народов, благодаря прогрессивной роли завоевательской политики империи и Октябрю, включённых в процесс ломки старого мира. Марксистко-ленинская диалектика прекрасно усвоила, что при соприкосновении народы имеют тенденцию сближаться, но она совершенно не узрела перманентный характер национальных особенностей, которые при длительном их игнорировании неизбежно переходят в противоречия. А противоречия между такими постоянными величинами, как народы и их особенности, неизбежно имеют устойчивый характер.
Сегодня это можно вычислить. Но для этого необходимо отказаться от ленинско-сталинских догм о неизбежности слияния наций, тем более, искусственного слияния. Развитие мира показывает, что этнические группы, сложившиеся в нации, не могут сливаться с другими, а их развитие всегда сопровождается ростом национального самосознания, которое, освобождаясь от рудиментарных наростов обособленности, стремится к максимальному сближению с другими, вместе с тем, национальной независимости, переходящей зачастую в разнообразные формы борьбы. Кавказ может служить живым и ярчайшим примером. История Кавказа — история развития кавказской расы, с множеством сближений и обособлений этнических групп донациональных формаций, и есть доказательство неистребимости любого национального духа.
«Лишь в кавказской расе достигает дух абсолютной идентичности с самим собой, лишь здесь вступает дух в совершенное противопоставление с природой, познаёт самого себя в своей абсолютной независимости, освобождается от блуждания между двумя крайностями, достигает самоопределения, развития своей сущности и тем рождает мировую историю. Прогресс мировой истории начинается с пути кавказской расы», — говорит Гегель в Философии духа. К сожалению, ни историческая, ни философская мысль современного Кавказа ещё не достигла подобной глубины самопостижения. Хотя действия кавказцев говорят об интуитивном ощущении нами своего феномена.
В мире нет односторонних процессов, не исключение и Кавказ. Но плюсы и минусы далёкой и ближней истории этого уникального во всех отношениях края не осмыслены нашими народами, значит, и не задействованы в полной мере ими порождённые факторы. Свои геополитические преимущества кавказцы чувствовали подсознательно, что являлось фактором их стойкости, способности сохранить себя в самых экстремальных условиях. Более самих кавказцев Кавказ осмысливали евроазиатские народы, особенно Россия. Этим и объясняется та планомерность, настойчивость, жёсткость и последовательность, которой придерживается Россия при любом государственном строе и режиме в вопросе обладания Кавказом. Одной из многих причин такого настойчивого отношения к Кавказу является пограничность нашего края — геополитическая и этническая. Вспомним историю завоевательских походов на Кавказ — они охватывают практически все четыре стороны света, а наиболее активно посягали на Кавказ с севера и юга. Уникальность Кавказа усиливается и тем, что здесь не только в плане культуры, но и этнически сошлись Европа и Азия, Запад и Восток, слившиеся в понятие кавказскость. Кавказ, таким образом, лежит между и в пределах двух континентов — политически и даже географически. Между Западом и Востоком. Это исключительное преимущество нам предстоит осмыслить не только в этнокультурном, но и с философской стороны.
В мире трудно найти два соседских народа, которые в обозримом периоде истории не имели военных столкновений с завоевательской целью. Исключение можно сделать только Кавказу, народы которого, как престижность, осознают свою единую кавказскость. Иначе говоря, Кавказ в сознании человечества воспринимается и живёт как отдельный континент со всеми присущими ему особенностями и вытекающими отсюда обстоятельствами. Может, поэтому и был этот непризнанный континент так стоек в своей борьбе за свободу — у Кавказа было сознание единства, которое порою не так крепко у отдельных даже народов. Более того, вполне закономерным кажется то, что кавказскость иногда может мыслиться не расовым признаком, а в какой-то мере, даже национальным. Умозрительно это не только допустимо, но и напрашивается.
А. Авторханов говорит об этом вполне утвердительно: «Несмотря на диалектические различия в языке и даже наличие отдельных племён, северокавказцы-горцы составляют, по данным истории культуры и этнографии, в сущности единый народ, состоящий из родственных между собой племён»[7]
То же самое можно сказать и в отношении всего Кавказа, включая и народы некавказского происхождения, ибо сегодня они достаточно окавказчены во всех отношениях. Именно с точки зрения кавказскости и необходимо рассматривать сегодня любые политические процессы на Кавказе и любые идеи обустройства в национально-государственном плане. Это будет нашей точкой опоры в борьбе за национальное возрождение. Плюс к этому исключительная приверженность к идеалу свободы. Свободы и личной, и национальной, не желающей признать даже условных рамок, ограничивающих её. Сочетание индивидуальной и коллективной свобод, максимализм независимости, который цивилизаторской России казался дикостью, а на самом деле является концентрированным выражением свободного духа, есть кавказский характер.
Однако нельзя отрицать и наличие деформации в кавказском самосознании, возникшей вследствие российской и советской имперской политики. Тяжёлые, вплоть до геноцида, формы этой политики в прошлом общеизвестны, и нет необходимости их напоминать. Нам важны сегодняшние факторы и формы. Идея национального возрождения является сегодня всеобщей в мире. Но для народов советской империи, тем более, для Кавказа, она должна быть осмыслена и осуществляться через национальное освобождение, иначе она останется неосуществимой. Более того, национальное освобождение должно мыслиться не только в узконациональном, традиционном понимании, но во всекавказском контексте.
Это тем более важно подчеркнуть на фоне кавказского сепаратизма, который проповедуют некоторые представители кавказских народов, явно с подачи имперского центра. Заблуждения, подобные тому, что какой-либо кавказский народ может достичь свободы и возрождения в отрыве от остальных, игнорируя единство Кавказа, есть заблуждения роковые, а в отношении судеб Кавказа они носят подрывной, стратегический характер. Эти заблуждения провоцируются и поддерживаются имперским центром, опираясь на межнациональные кавказские конфликты (ингушско-осетинский и ему подобные), создавая при этом у обеих сторон иллюзии, что решение данной проблемы возможно и всецело зависит от России, так как является её внутренней проблемой. И обе стороны наперегонки, перебивая друг друга, бросаются в имперские объятия, тем самым, разрывая кавказский круг. Обе стороны видят только этот путь и не ведают, как он пагубен, прежде всего, для них самих, не говоря о том, что есть другой — верный путь: решать свои проблемы через общекавказский дом (конечно, сначала обустроив этот дом). Но как это сделать? Вот вопрос вопросов для кавказцев. Для этого, в первую очередь, Кавказ должен посмотреть на себя: каждая кавказская республика должна осознать, что она является историческим членом Кавказского государства, функционирование которого прервано на время. Затем все дальнейшие действия должны быть направлены на то, чтобы наладить структуры этого единства — и политические, и экономические, и культурные. Должны быть выявлены как факторы, работающие на единство, так и факторы, разрывающие это единство. Особое внимание должно быть уделено религиозному фактору, ибо он может стать как объединяющим, так и разъединяющим. Если учесть, что имперский центр его и использует во вторую очередь — противопоставляя мусульман и христиан, то работа должна вестись не в плане создания приоритета одной из религий, а в плане объединения их потенциала, что, опять-таки, возможно сделать только на идее кавказскости.
Я — кавказец. Вот позиция сегодняшнего патриота любой кавказской национальности, вот его политические приоритеты, его лозунг и идейная опора. Кавказскость — вот наша национальность в деле национального освобождения. А азербайджанцами, абхазами, грузинами, армянами, осетинами, абазинами, ингушами и чеченцами, народами Дагестана и даже казаками мы будем после, когда освободим Кавказ. Или не будем никогда. Альтернатива кавказскости одна — ассимилированная, безликая народная масса коммунистической империи. Я выбираю — КАВКАЗСКОСТЬ.
1990 г…
Читая «Империю Кремля» Абдурахмана Авторханова, я невольно остановился на его мыслях о природе русского характера. Позволю себе процитировать несколько фраз:
«Расширение Руси привело к сужению, а потом и к ликвидации свободы русского человека. Человек, который хотел осчастливить других, стал самым несчастливым человеком в мире» (стр. 354).
«Обещанный рай на Земле обернулся величайшим в истории обманом. Однако великий народ не имеет права пользоваться привилегией быть обманутым. Надевая цепи на самого себя, он не смеет заковывать в них другие народы… Более того, на русском народе лежит ответственность за его прямо-таки сказочное терпение» (стр. 355).
Пребывая под обаянием этих мыслей, я, тем не менее, ловил себя на том, что продолжал внутренне полемизировать с ними. На это даёт мне право (хочется на это надеяться) мой собственный опыт и мои далеко не сторонние наблюдения над жизнью малого народа в империи в течение последних десятилетий. Так или иначе, родились эти заметки.
Многовековая история Российского государства достаточно богата анахронизмами перманентного характера, переходящими в разнообразные комплексы субэтнического развития, что ставит в затруднение, если не сказать больше, сознание европейцев, привыкших к ясности и чёткой логике поступков и их мотивации как личности или индивидуума, так и национального характера. В том или ином понимании эти анахронизмы общественного развития или производные от них проявления частного характера отмечались многими выдающимися умами, пристально следившими за колоссом на глиняных ногах, который оказался достаточно устойчивым именно в политико-экономическом плане, который, более всего, и имел в виду великий французский просветитель, формулируя свой скептицизм.
Если поставить целью проследить анахронический ряд в судьбе государства Российского, наверное, целесообразнее будет начинать с географического фактора- евроазиатскости территории. Закономерно, что это, в свою очередь, порождает социально-политический анахронизм: евроазиатскость и жизненного уклада, и экономического устройства, и политико-государственных структур, и характера власти, независимо от её идейно-политической платформы, что опять порождает психологический анахронизм — евроазиатскость.
Проследив историю России именно в этом плане, мы придём к не совсем безосновательному заключению, что бич её евроазиатскости, особенно со времён татаро-монгольского владычества на Руси, и является главным элементом некоей её загадочности для стороннего наблюдателя. От Ивана Грозного, который ввёл на Руси институт царей, до Николая II, который подвёл под него трагическую черту, ни один монарх не может похвастаться тем, что ему удалось освободить свою страну от этого порока. Хотя нелишне будет заметить, что все они неосознанно сознавали его и боролись с ним самым решительным образом. Самой яркой фигурой в этом плане является самый великий реформатор России Пётр I. Сочетание европейской решительности в реформах с азиатской деспотией в их проведении и в самом правлении народом до сих пор охраняет завесу таинственности его природы. Так и вся династия Романовых, и Россия, творившая их, и общество, творимое ими, с загадочностью русской души.
Эта загадочность или загадочная закономерность и толкнула российскую громадину в пучину октябрьского переворота, идейным знаменем которого оказалось не стремление к социальному освобождению, как предполагали непосредственные исполнители кровавого действа, а всеобщее переустройство мира на базе недочитанного до конца Капитала К. Маркса. И в этом смысле ещё рано гадать: что оказалось сильнее — мировая история или российская евроазиатскость. Спор далеко не закончен.
Конечно, мир давно себе уяснил, что Россию уже не отгадать, что умом Россию не понять и аршином общим не измерить. Не измерить именно потому, что она размыла свои границы не только этнически, но и географически. Размыла, конечно, в попытке переварить и чужие пространства, и чужие народы — и возродиться в новом качестве. Здесь вырисовывается мысль, что Россия всю тысячу лет своего государственного развития никогда не пользовалась внутренним потенциалом, не занималась саморазвитием, наращиванием своего опыта, выработкой своих законов, а пыталась перенять чужое, готовое, наработанное чужим опытом. Именно поэтому её реформаторство бывало недолговечным, заводило в тупики не только её саму, но и всех, кто волей истории оказывался в фарватере её исторического движения. Каждый поворот её мыслился шагом, движением вперёд, но оказывался только зигзагом перед очередным виражом к чужому опыту. Конечно, наблюдая со стороны, европейскому педанту трудно принять поэтическую формулу: в Россию можно только верить, ибо он видел, что как раз этого нельзя делать. Ведь, верить нужно во что-то ясное, предсказуемое, но никогда в загадочное, о котором, как о некоем божьем даре, избранности, кричит её передовая общественная мысль.
Россия не только сама тяготеет к принципу развития через чужой опыт и модели, но и прививает такой характер народам, оказавшимися под её крылом. По сути, такое развитие не что иное, как разновидность ассимиляции, причём, весьма эффективной, ибо воздействует на корневую систему нации — философию, психологию уклада, политико-экономическую систему мировоззрения, постепенно деформируя мировоззренческую систему. Коварным оружием в современных ассимиляционных процессах, стимулируемых имперским центром, являются разнообразные формы коллективизма, к которым вечно тяготела Россия. Чтобы понять неприемлемость культа коллективизма для чеченского духа, до-статочно будет отметить одну из ярких черт характера чеченца — индивидуализм, который принято было до сих пор порицать. Коллективизм, тем более, в его идеологизированных формах, в том числе и социализм, названный Ф. Хайеком частным случаем коллективизма, и индивидуализм — вещи несовместимые. Ф. Хайек хорошо иллюстрирует это в своей книге «Дорога к рабству», указывая на то, что «в основе современного цивилизованного мира лежит именно индивидуализм, уходящий корнями в христианство и античную философию, который, впервые получил полное выражение в период Ренессанса и положил начало той целостности, которую мы называем теперь западной цивилизацией. (Вопросы философии», 10, 1990, с. 121.)
Следует только добавить, что ознакомление с Кораном позволило бы уважаемому автору с не меньшим основанием дополнить свой вывод тем, что в этой божественной книге проповедуются принципы взаимодействия индивидуальной и коллективной свобод.
«Его (фундамента западной цивилизации. — З. Я.) основной чертой является уважение к личности как таковой, т. е. признание абсолютного суверенитета взглядов и наклонностей человека в среде его жизнедеятельности, какой бы специфической она ни была, и убеждение в том, что каждый человек должен развивать присущие ему дарования, — развивает свою мысль Ф. Хайек. — Я не хочу употреблять слово свобода для обозначения ценностей, господствующих в эту эпоху: значение его сегодня слишком размыто от частого и не только всегда уместного употребления. Терпимость — вот, может быть, самое точное слово. Оно вполне передаёт смысл идеалов и ценностей, находящихся в течение этих столетий в зените и лишь недавно начавших клониться к закату, чтобы совсем исчезнуть с появлением тоталитарного государства». (Там же.). Для полноты параллели добавим, что в характере чеченского народа индивидуальное я всегда уравновешивалось именно терпимостью, вернее, терпеливостью (собар), которую сравнивали с величавостью горы.
Именно привычка искать на стороне свой жребий, тяга к чужому, в том числе и общественно-политическому опыту, заставили Россию прибегнуть на очередном повороте судьбы к столь иллюзорной идее коммунистического рая, выработанной чисто европейской мыслью, но ею даже не принятой к программному действию, ввиду её исторической несостоятельности. Что Россию уже никому не отгадать, блестяще подтвердила и эпоха горбачёвской перестройки, что является прекрасной иллюстрацией её евроазиатскости.
Могут возразить: мол, азиаты проживают в довольно большом количестве в составе любого развитого европейского государства и на американском континенте, и не порождают подобной проблемы анахронизма. Да, достаточно европейцев проживает и в азиатских странах. Но в качестве просто диаспоры того или иного государства, в своём этнокультурном, этнополитическом микроклимате, не претендуя на государственную концептуальность своего мировоззрения. Но географически и в полном объёме Европа и Азия соединились лишь в России. Самое главное: этносы, составляющие её народонаселение, проживают на своих исконных территориях, и каждый этнос претендует на то, что его мировоззрение и должно определять государственную политику.
Выявляется ещё одна грань анахронизма: каждый из народов, входящих в Российское государство, оказывается включённым в своей действительности в двойную систему координат политико-экономической жизни. Эти, фактически, две системы, накладываемые друг на друга, образовывают этнопсихологическое поле, отрицающее в отдельности и европейскую, и азиатскую системы.
В такой системе ценностных и временно-пространственных координат идея, опосредованная общечеловеческой мечтой о земном рае, естественно, и могла надолго привиться, так как она мировоззренчески помогала европейской и азиатской системам нейтрализовать друг друга, создавая иллюзию признания за каждой из них приоритета в неразрешимом споре. Но над обеими системами довлеет третья — русская, феномен русского самосознания, и этнически, и географически разделившегося на европейскую и азиатскую части и, вместе с тем, пытающегося остаться в своей первозданной природе. Что невозможно.
Если из всего сказанного сделать вывод о природе и характере Российской государственности, можно отметить, что правители России всегда тяготели к абсолютному: например, к абсолютной монархии, как и народ к абсолютно доброму царю, чему и способствовала евроазиатскость. Если евроазиатскость для первых была препятствием в реализации потенциальных качеств, то для вторых она была генератором мировоззренческого хаоса — источника всех бед, значит, и бед всех народов, включённых в орбиту политического влияния государства Российского. Долготерпение русского народа, таким образом, давило на другие народы, потому что являлось объективным препятствием на пути их национальной борьбы за независимость. Потому и понадобилось целых семьдесят лет, чтобы встряхнуться. А сколько лет понадобится, чтобы отряхнуться от этой евроазиатской архаичности, — неизвестно. Тем более, что большевизм очень хорошо вписывается в евроазиатскость самосознания среднего советского человека любой национальности.
Эволюция правления Горбачёва в сторону абсолютизации президентского правления говорит о том, что этногеографический дуализм природы государства Российского, вернее, СССР, не стал родным признаком и, вряд ли, станет им. Настойчиво заявляет о себе необходимость нахождения новой формы взаимоотношений этносов и двух континентов в рамках пространства, занимаемого нынешним СССР, которая примирила бы эти два естественных начала, противопоставленных неестественностью нынешнего их положения, что возможно сделать только путём освобождения народов, которое сделает более пространственной и географическую сетку каждого этноса, и систему координат межэтнического взаимодействия.
Путь к этому лежит через независимые государства народов, населяющих империю Кремля, в том числе единую и неделимую Россию, которая, с укреплением своих позиций суверенного государства в обновлённом Союзе, становится, по существу, основным фронтом против национального освобождения. Это, фактически, открытие второго фронта империи.
1990 г.
Перестроечный этап внутреннего развития СССР не только можно, но и нужно охарактеризовать ещё и как кризис доверия к России. Как ни парадоксально, это происходит на фоне демократизации в целом общественно-политической жизни и укрепления её международного авторитета, основанного не на военной силе, а на признании на деле и принятии для действий во внутригосударственной жизни и международной арене принципов и норм международного права, от которых так долго мы закрывались и открещивались выдуманными коммунистическими идеалами и социалистическими ценностями, обесценивающими нас как людей разумных. Вот, казалось, что со всем этим скоро будет покончено, основные рычаги для этого уже задействованы. А межнационального согласия, всё же, нет, и процессы национального возрождения только достигают своего апогея. И чем дальше, тем сильнее народы отталкиваются не только от ненавистного центра, но и от самой России, которая сама бьётся ещё в силках сверхцентрализованных политико-экономических структур советской империи.
Вроде бы, борьба России за демократические принципы и институты власти, тем более, её реальные шаги и достижения в этом направлении, оказывает благотворное влияние на политические процессы в других республиках империи, независимо от степени автономности их от центра. Тому примером сегодня может служить тот факт, что только с укреплением в российском руководстве демократических сил обрели реальную силу акты государственного суверенитета даже в республиках Балтии и Закавказья, являющихся флагманами в борьбе за национально-государственную независимость. Именно борьба русского народа за возрождение своей государственности в её конкретных атрибутах и естественных границах открыла народам окраин РСФСР простор для действий в своих национальных интересах. Ко всему сказанному можно добавить ещё и то, что все народы империи прекрасно понимают и осознают приоритет России в формировании политических процессов на всей одной шестой части Земли, да и во всей Восточной Европе. Осознают умом и сердцем. Всё равно кризис доверия к ней — факт очевидный для всего мирового сообщества. Говорить о скором его преодолении тоже не приходится. Наоборот, в некоторых аспектах есть основание говорить об углублении его форм, особенно в политическом плане, со стороны народов автономий РСФСР.
Такое положение, действительно, не назовёшь иначе, как парадоксальным. Но, всмотревшись внимательнее, мы приходим к выводу, что всё закономерно: болезнь нашего общественного развития, долгое время загонявшаяся вовнутрь, и, наконец, вырвавшаяся наружу, провоцирует разнородные воспалительные процессы — от социально-политических, экономических и культурных до национальных. Бациллы недоверия долгое время изнутри отравляли государственный и общенародный организм страны, а внешне всё было хорошо. Скрывая, то есть, пытаясь скрывать внутренние недуги, доведя организм до крайнего истощения, и вдруг опомнившись, у нас попытались лечить его примочками. Но попытки оказались тщетными. Поняв это, наконец, применили демократические пилюли, но такими малыми дозами, что недуг в такой-то мере начал приспосабливаться к новой ситуации.
Это был начальный период перестройки, 1985–1986 годы. Как только увеличили дозу и разнообразили средства, вся внутренняя отрава вылезла на поверхность, и предстала перед нашими глазами в виде всевозможных политических, экономических, экологических, культурных и межнациональных гнойников и болячек. Картина оказалась настолько неприглядной, что и руководство страны, и народ, чуть было, не растерялись. Самым большим недугом оказался кризис межнационального доверия, особенно к России, как лидеру в союзе равных.
Кажется, в России, вернее, в Москве, высший эшелон власти не совсем понял причину кризиса и начал политику спасения доброго имени русского народа. Спасение именно от тех, кто прекрасно понимал, что сам по себе русский народ не является причиной всех этих бед. Во всём виновата подрусифицированная политика верхов.
Поставив неправильный диагноз, лекари спровоцировали новую волну аллергии национальных чувств других народов страны. Как следствие, возникли районы противостояния в национальных регионах коренных и некоренных жителей (во главе с русскими). Интерфронты в республиках Балтии и Молдавии возникли не изнутри, и вовсе не самостоятельно.
Затем они были трансформированы в общие, более позорные для политики центра Комитеты национального спасения. Все эти новшества были санкционированы сверху, где процессы демократизации в этих и других регионах страны, были приняты как посягательство на законные права всевластия подрусифицированной административно-командной имперской системы власти. Угроза была центром распознана правильно, но неправильно осмыслена, и меры воздействия оказались недействительными, то есть вызвали обратное действие ожидаемому — напряжённость нагнетается. Лихорадочно моделируются очаги напряжённости, чрезвычайные ситуации.
Подыскиваются экстремисты, сепаратисты. Трубя о правах человека, попираются права целых народов. Шагая к правовому государству, нагнетается бесправие. Путь к свободе, по-прежнему, тернист и кровав. И мир ещё раз убеждается в том, что политика, действительно, грязное дело, если её делать грязными руками и каменным сердцем.