— И что ты ему сказала?
— Да что? Не хочешь, говорю, не надо! Не очень-то и хотелось!
— А сама ревешь?
— И ничего не реву! Сто лет не виделись, и еще столько бы не видела. Подумаешь, режиссер мирового масштаба! Тарковского из себя строит, а сам пустышка, ноль! Все его Пальмовые ветви и Золотые львы — дутая величина!
— Да ты так не переживай, Жень! Ну не придет, занят, на нем свет клином не сошелся. Ты лучше скажи, Сашка из Киева приедет?
— Вроде обещал. Ладно, Свет, у меня еще куча дел. Господи, и зачем я все это затеяла?
— Надо, Жень, так принято. Ничего, справишься. Всего неделя осталась — и все позади.
— Ну да, вся жизнь позади. Пока, Свет.
Она положила трубку и все же разревелась.
Не ожидала от себя Женя Мордвинова, что так болезненно встретит эту дату. Столько лет забывала о возрасте, жила себе и жила, вполне все устраивало, и тут на тебе. Да об этом нужно исследования писать всяким там психологам или психоаналитикам! Звонить во все колокола, предупреждать беспечных дамочек!.. Впрочем, может, и пишут, она ведь все равно не читает.
Конечно, есть о чем горевать. Женя всегда чего-то ждала от жизни. Чуда ли, сюрпризов или подарков судьбы? Но большая часть ее жизни прошла в этом странном ожидании. А теперь все, точка. Ждать больше нечего. Чудес не бывает, а жизнь прошла мимо. И нужно было дожить до юбилея, чтобы это понять? Теперь, когда все позади, необратимо позади?
Женя почувствовала, как слезы снова градом покатились по щекам. Да что же это такое? Чего доброго, до юбилея она вся проквасится, попухнет, как после долгого сна или запоя, а ей надо выглядеть! Она взяла со стола зеркало и внимательно рассмотрела свое лицо. Как-то по-новому, отстраненно.
Нет сомнений: юбилей не за горами. Да, еще сохранились в этих чертах следы прежней красоты, но что с ними сталось? Глаза потускнели. Если не красить ресницы, их и не разглядеть. Губы сделались тонкими, стервозными. Опять же, не рисуй Женя контур попухлее, не подкрашивай подходящей помадой, вместо рта было бы одно название. Морщины и морщинки… От них никуда не денешься. Можно лишь сделать менее заметными, чего Женя и добивается при помощи разных дорогих кремов. Брови тщательно нарисованы, но сейчас так делают и молодые. Выщипывают напрочь свои родные и рисуют новые, нужной формы. Шея… Давно ли она снисходительно выслушивала от мужчин самые цветистые комплименты горделивой осанке и стройной, как у балерины, шее? Да что уж теперь!
Женя с раздражением хлопнула зеркало об стол. Благо скатерть толстая, зеркало не разбилось. Что пользы ждать чудес в таком возрасте? Пора вписывать себя в разряд пенсионерок, хотя до пенсии еще жить и жить.
Зазвонил телефон, и Женя озадаченно посмотрела на него: она не ждала ничьих звонков.
— Алло? Это кладбище? — спросил заторможенный женский голос.
— Да, пожалуй… — горестно вздохнула Женя и тотчас поправилась: — Нет, вы ошиблись!
— Извините.
Углядев в этом звонке некий символ, она и вовсе расстроилась. Собравшись уж было снова расплакаться, вспомнила, что нельзя опухать. Схватила телефон, набрала номер дочери:
— Ань, как дела?
— Привет, мам! Как всегда, запарка. У нас косяк!
За ее голосом Женя слышала распоряжения второго режиссера, дававшиеся по рации: «Девочки, костюмерный департамент! Перекостюм. Сцена двадцать пятая».
— Чей косяк, мой? — обеспокоилась она.
— Не знаю, может, и твой. Погоны проколотыми оказались, на крупном плане видно.
— Ну, интересное кино! Денег же не дают на новые! Вот я и исхитрилась: звездочки лишние сняла, думала, незаметно будет. — Женя еще больше расстроилась. — И что теперь?
— Будут затирать за мой счет. Да ты не переживай так. Сама знаешь, как Вилинская работает на площадке! Все приходится делать за нее, и ничего, все сходит с рук! Прорвемся! Ладно, мам, мне пора. До завтра.
Аня отключилась, а Женя еще долго задумчиво держала трубку возле уха. Завтра ее смена на площадке, будет расхлебывать всю эту кашу.
Мордвинова «работала в кино», как шутили они с дочерью. Это Аня, ассистент художника по костюмам, притащила засидевшуюся дома маму на студию, пристроила возле себя костюмером. Жене понравилась суета производственного процесса, напомнила ей молодость, карьерный взлет, когда после ленинградского университета она делала на телевидении интересные программы о дворянских усадьбах, об истории старинных дворянских родов.
А началось тогда с ее собственной семьи. После перестройки многие заинтересовались своими корнями, нарыли благородных предков и сделались вдруг дворянами. Женя всегда знала, из какой она семьи. Бабушка много рассказывала, показывала бережно хранимые фотографии в альбомах, переживших блокаду. Красивые женщины в старинных платьях с затейливыми прическами были ее двоюродными прапрабабушками. Мужчины в эполетах, в различных мундирах царской гвардии, дети в кружевных чепчиках, длинных рубашонках или платьицах, сидящие на стульях или на руках немецкой бонны. Прелестное дитя в матроске и белой юбочке — это бабушка. Здесь ей десять лет. Через два года грянет революция и сметет с лица земли тот жизненный уклад, который всегда казался Мордвиновой таким уютным, достойным и красивым.
Теперь эти альбомы хранятся у Жени. Она забрала их после смерти мамы и увезла с собой в Москву. С Питером ее больше ничего не связывало…
Анька родилась, когда Женя была студенткой последнего курса журфака. Влюбилась без ума в сокурсника, тот казался ей прекрасным принцем. До той поры, пока не узнал, что Женя беременна. Истинный облик избранника так изумил бедняжку, что она тотчас прогнала полинявшего принца вон и навсегда.
Мама категорически запретила аборт, даже отца на помощь призвала, хотя Женя умоляла не говорить ему. Кадровый военный, полковник Мордвинов бывал подчас бескомпромиссным до жестокости. Оба они сумели убедить дочь, что надо рожать и никак иначе. Зато когда появилась внучка, обожали ее, возились с ней, воспитывали, лечили, водили в детский сад, пока Женя доучивалась, а потом пробивалась на телевидение.
Аньке было шесть лет, когда Женя переехала к нему на Литейный. Дочку оставила у родителей, на время. Там хорошая школа, утешала она себя, дитя под присмотром.
Ах, как славно им жилось тогда на Литейном в двух смежных комнатках коммунальной квартиры! Можно сказать, по-барски жилось. В комнате, что побольше, располагалась гостиная, она же столовая и кабинет. Смешная выдвижная дверь отделяла ее от спальни, вполне уютной и вовсе не такой уж крохотной. Туринский тогда снимал документальное кино. Молодой, подающий надежды режиссер имел за спиной неудачный брак и не стремился пока связывать себя новыми узами. Да Женя и не настаивала, понимая, как важна для художника свобода.
Когда распался Союз, в девяносто первом, умер Женин отец. Сердце не выдержало крушения всего, во что верил и чему служил полковник Мордвинов. Мама тяжело переживала его смерть, и теперь отнять у нее Аньку было немыслимой жестокостью. Туринский же решил перебраться в Москву. К тому времени он снял два разоблачительных фильма о коммунистах и замыслил широкое художественное полотно о современных молодежных группировках. Для осуществления замысла намеревался покинуть родной Ленинград и обосноваться в Москве. Женя отправилась за ним. К тому же работу на телевидении она давно потеряла: ее передачу закрыли.
Аньку до поры решила оставить у мамы, собираясь забрать ее, как только устроится с жильем. Она и помыслить не могла, при каких трагических обстоятельствах придется увозить дочь. Мама умерла неожиданно, практически на руках десятилетнего ребенка! До сих пор сердце Жени сжимается при мысли о том, что пережила в те дни ее бедная девочка!
Все кругом стремительно менялось, рушилось, распадалось… А Туринский благополучно пережил упадок кино, пробавляясь видеоклипами и рекламой, в конце девяностых успел прогреметь фестивальным кино и теперь, обладатель престижных премий, оставался одним из ведущих кинорежиссеров. Женя не раз давала себе зарок не думать о нем, но все же покупала журналы и со смешанным чувством читала светскую хронику, в которой нет-нет да мелькнет его имя. Она сбилась со счета, сколько подружек за эти годы поменял Туринский. На ком-то из них женился. Журналистская братия всякий раз услужливо сообщала граду и миру о новом приобретении культового режиссера, и Женя придирчиво разглядывала цветные фотографии из глянцевых журналов. Избранницы Туринского делались все моложе, сам он мало менялся, лишь обзавелся благородной сединой.
Фильмы его Жене откровенно не нравились. Она называла творческие поиски своего бывшего возлюбленного претенциозным выпендрежем. Однако тосковала по прошлому, по тем временам, когда они жили на Литейном и иногда устраивали себе маленькие праздники с чудом добытой бутылкой «Ркацетели», свечами и томиком Мандельштама. Тогда они были вдвоем, никаких шумных богемных друзей, песен под гитару и споров до утра сквозь табачный дым. Вдвоем…
Снова зазвонил телефон, выводя из забытья, и Женя вздрогнула и едва не выронила из рук трубку: это был он!
— Женька, ну не дуйся! Не ожидал, что позвонишь, ей-богу! Я сейчас в Праге снимаю, все планы к черту летят, не вписываемся! Но я тебя поздравляю! С чем только, забыл.
— И я не знаю, — сердито ответила взявшая себя в руки Женя. — Юбилей у меня через неделю, если ты про это.
— Ну, прости, — хмыкнул Туринский. — Не знал, что ты такая старая.
— В свой паспорт посмотри! — возмутилась Мордвинова. — Ровесники ведь. Или не тебя страна так громко чествовала пару месяцев назад?
Туринский присвистнул:
— Завидуешь, Женька? Не завидуй, все тлен и суета. — И, не слушая возмущенных восклицаний Мордвиновой, он заторопился: — Все, мать, пока: у меня мотор.
Женя опять не удержалась от слез. Что ж это такое? Господи, да пусть не приходит! К чему ей, «такой старой», видеть его процветающую физиономию? О чем с ним говорить, с забронзовевшим, оторванным от жизни простых смертных? Однако будет! Она опять ревет! Точно ведь за неделю проквасится, как старые дрожжи.
И почему она не вышла замуж хотя бы за того же Сашку? Он, конечно, совсем мальчишка был тогда. Сколько ему теперь, тридцать шесть? Были и еще поклонники, да все какие-то мелкие, скучные…
Будь он неладен, этот Туринский! Из-за него вся жизнь насмарку, все испортил, исковеркал… Можно ли было любить кого-то после него?..
Женя опомнилась, когда всласть нарыдалась и выглядела, как мятая подушка. Она решительно поднялась и отправилась на кухню. Где-то тут, в холодильнике, валялась гелевая маска для снятия отеков на лице. Мордвинова натянула на лицо пластиковую емкость на резинке. Зеленая полумаска приятно холодила, успокаивала кожу и нервы Жени, вконец расстроенные предстоящим юбилеем.
Аня вышла из костюмвагена и присела на раскладной стульчик покурить. Она не любила работать на натуре еще с тех времен, когда вкалывала костюмером. Однако некого было послать: второй ассистент работал на подготовке, а у Жени, которая ей очень помогала, выходной. Нужно было отпустить, пусть хлопочет о своем юбилее, она так волнуется…
Мысли у Ани были невеселые. И, конечно, о нескладывающейся собственной судьбе.
Она знала, что киношные связи коротки и преходящи. На ее глазах столько родилось и угасло самых отчаянных бурных романов! Казавшаяся вечной, любовь мгновенно иссякала, когда заканчивался проект. Нет, все было по-настоящему, только в очень сжатые сроки. Люди знакомились в подготовительный период или в начале съемочного процесса. Выезд на натуру или, еще лучше, экспедиция куда-нибудь к южному морю весьма сближают. Романы завязываются по-киношному стремительно. Месяц, два, иногда три — съемки окончены (если это не бесконечный сериал), и группа распускается. Хорошо, если потом влюбленные попадут в один проект, тогда связь не сразу прервется. Но как только судьба разводит их, любовь без подпитки умирает. И вовсе не от легкомыслия это происходит и не от мимолетности.
У киношников просто нет времени на личную жизнь! Если, конечно, ты востребован. Если есть работа, все твое время занято ею. Начало смены в восемь и в шесть утра, домой приползаешь в одиннадцать ночи. Это в лучшем случае. Когда съемки за городом, то и в час, и в два. А утром опять смена. Выходной всего один, и это не обязательно воскресенье. Как при таких условиях иметь семью или любимого человека? Вы просто не будете видеться и рано или поздно расстанетесь…
Да, знать — одно, а на себе испытать — совсем другое. Однажды, еще будучи костюмером, Аня влюбилась в оператора, женатого причем. И что ж? Был волшебный месяц в кубанской станице, где снимались несколько серий очередного «мыла». В свободное время группа наслаждалась морем и домашним вином, свежепойманной рыбой и фруктовым изобилием. Аня впервые полетала на вертолете, с которого велись съемки. Оператор писал ей трогательные эсэмэски, трогательно ухаживал. Казалось, невозможно будет расстаться. Но сериал досняли, запустили на телевидение, и все. Все! Поначалу он писал, звонил. Заскакивал к Ане на площадку на несколько минут. А потом все реже, реже. Аня сама попросила больше ее не беспокоить. Больно и ненужно…
Костюмеры одевали массовку, снималась сцена на детской площадке. Аня заглянула в вызывной лист: не забыли ль чего. Актеры были уже готовы, ждали мотора.
— Готовимся к съемке! Поправляем грим-костюм! — скомандовал по рации второй режиссер.
Костюмер Маша торопливо выправляла воротничок гимнастерки главного героя, который терпеливо ждал.
Аня не любила актеров-мужчин. Особенно вызывали брезгливость звездульки, играющие в сериалах крутых парней. Вспомнился некто Эдик Фторов. Он устраивал истерику из-за бронежилета, а их катастрофически не хватало. Приходилось выкручиваться, снимать с вышедших из кадра актеров и надевать на других. Такой мужественный, сдержанный и немногословный по роли, Эдик, брызгая слюной, орал на костюмеров, топал ногами. Омерзительно.
Сейчас, слава Богу, главного героя играет известный молодой актер Саша Дронов, любимец всей группы, веселый паренек. Да и проект поинтересней монотонных сериалов. Скорее, это многосерийный фильм. И качество иное, и картинка, и фактура.
Бесспорно, интереснее всего работать на полном метре. Там все серьезно и задачи иные. Похоже хотя бы на творчество, искусство…
Во время перерыва, когда привезли обед, в костюмваген забрались «светики» погреться и кофе попить. Ноябрь на дворе. Вроде бы солнце, а холодно. «Светики» всегда ведут себя хамовато, их надо окорачивать. Вот и теперь: попили чаю и собрались закурить.
— С ума сошли! Костюмы же здесь! — сделала замечание Маша.
Потом заглянули гримеры посплетничать. Теткам уже за пятьдесят, всю жизнь в кино, обо всех все знают. На площадке сухой закон, но если холодно, можно позволить себе глоток коньяка, чтобы согреться. Фляжка гримера Наташи пошла по кругу. Вообще-то гримера звали Натальей Сергеевной, но кого в кино величают по имени-отчеству? Разве что особо уважаемых режиссеров, операторов или продюсеров. Здесь само понятие возраста размывается.
Поедая без аппетита гречку с мясом из пластикового лоточка, Аня краем уха слушала сплетни и думала о своем. В последнее время мама все чаще стала говорить о назначении женщины, о скоротечности жизни, о том, как опасно рожать после тридцати. Да кто ж спорит? Пора что-то решать, устраивать свою жизнь. Но как? Бросить кино? Иначе никак.
В кино работают, в основном, прирожденные одиночки или те, у кого уже все позади, дети выросли и нечего больше ждать кроме пенсии. Ну, еще семейные пары. Они окунаются в иллюзорную жизнь, тратя на нее все свое время, будто бегут от реальности. Их жизнь — это работа. Но у Ани непременно возникает обломовский вопрос: «А жить-то когда?» Ей хочется еще писать картины, путешествовать по миру, делать что-то своими руками. Пока работаешь в кино — это невозможно. А тут семья…
Если уходить из кино, то куда? Как-то так сложилось, что сразу после швейного лицея Аня попала на съемочную площадку в качестве костюмера. И задержалась… «Вот, до ассистента доросла», — с горечью подумала она. Кино затягивает, как трясина. Особая атмосфера, иллюзия общего дела, возможность видеть результат…
После перерыва снимали трюки. Аня так и не привыкла к казавшемуся ей бессмысленным риску на площадке. Над ней посмеивались операторы и дольщики, но она ничего не могла с собой поделать. Всякий раз либо уходила подальше, если было можно, либо закрывала глаза руками. Невыносимо было смотреть, как молодые ребята падают с высоты, скатываются по лестнице, прыгают в огонь. Ради чего этот чудовищный риск? Стоит ли сомнительный продукт, получаемый в итоге, такой цены?
Гремели выстрелы, детскую площадку затянуло дымом. Пиротехник Максим носился туда-сюда, создавая дымовую завесу. На площадке работал незнакомый каскадер, дублирующий главного героя.
— А где же Миша? — спросила Аня у гримеров.
— Ты как думаешь? — воскликнула Наташа. — Перелом голени, в больнице!
— Но ведь у нас еще не было сложных трюков! — огорчилась Аня. — Как же его угораздило?
— На тренировке где-то поломался. Слава богу, не у нас! — ответив, Наташа направилась к актеру поправить грим.
— Еще дубль! — донеслось из рации.
Снова пытка. А с площадки не уйдешь, нужен контроль. Аня крепко зажмурилась.
— И чего мы боимся? — услышала она над ухом и, вздрогнув, открыла глаза.
Перед ней стоял высокий худощавый мужчина и с участливой улыбкой смотрел на нее. Аню поразили его глаза: зеленые, как и у нее, с какой-то едва уловимой сумасшедшинкой.
— Не могу видеть, как они падают, — сердито ответила она и отвернулась, следя за происходящим на площадке.
— Понял, — усмехнулся незнакомец. — Сейчас исправим.
— Как? — невольно удивилась Аня.
Зеленоглазый наклонился к ней и доверительно прошептал:
— Княжна, вам стоит только пальчиком пошевелить, и все будет по-вашему!
Аня посмотрела на него с холодным недоумением. Она знала, что в группе ее называют «княжной». Только не понимала, почему. Вряд ли кто знал о ее далеких предках, разве что фамилия… Она не была неженкой и белоручкой, пахала, как все, таскала огромные кофры и сумки с костюмами. Стирала, шила, когда это требовалось. Носилась по сэкондхэндам, подбирая нужные для проекта вещи. Ну, разве что не позволяла излишней фамильярности в обращении с собой. Господи, да она уже ругаться стала, как извозчик, чтобы только разрушить этот пафосный образ «княжны». Ничего не помогало. Мужчины на площадке непременно оказывали ей знаки внимания: предлагали подвезти после ночной смены, дарили цветы, угощали сладостями, преследовали чрезмерной заботой и тоскливыми взглядами. Бабушка бы сказала, что надо соответствовать.
— Так что же? — шепнул незнакомец, едва не коснувшись губами ее уха.
Аня невольно отстранилась и равнодушно ответила:
— Боюсь, моего желания будет недостаточно.
Зеленоглазый усмехнулся еще раз и произнес:
— Хотите проверить?
— Что? — подняла брови Аня.
— Могущество вашего слова.
— Нет, — качнула она головой, всем своим видом показывая, что не имеет охоты продолжать этот пошлый диалог.
— Утепление актерам! — прозвучала спасительная команда, и Аня рванулась в костюмваген за теплыми вещами.
Конечно, она могла и не делать этого: Маша и Люда, помогающая костюмерам, уже бежали к актерам с куртками наперевес. Однако надо же было как-то отвязаться от зеленоглазого пошляка. Она набросила пуховик на плечи Саше Дронову и краешком глаза проследила, как незнакомец, несколько помешкав, направился к режиссеру, сидевшему за плейбеком.
Новый дублер, отыграв сцену, пошел к костюмерам переодеваться. На нем был костюм Саши Дронова, которого он дублировал. Ане пришлось помогать ему: Маша и Люда были заняты массовкой. Снимая гимнастерку, парень поморщился: верно, ему досталось-таки, живого места нет.
Принимая от него одежду, Аня засмотрелась на широкие плечи и мощный торс. Да, такая фактура даже среди актеров не часто встречается. Парень не был красавцем в пошлом смысле этого слова: длинные русые волосы с пробором посредине, впалые щеки, высокие скулы, на удивление умный взгляд. Однако вся его фигура излучала мощь и спокойную силу.
— Зачем вы это делаете? — неожиданно для себя спросила Аня, отчего-то краснея.
— Что делаю? — натягивая свитер на красивое тело, спросил каскадер.
— Зачем так рисковать? Вам не хватает остроты жизни? Скучно?
Парень внимательно посмотрел на нее, и Аня поняла, что он значительно старше, чем казалось. Явно ему было хорошо за тридцать, а не двадцать пять, как ей представлялось раньше.
— И что за профессия — ломать руки-ноги с сомнительной целью? — Кажется, ее несло.
— Я не каскадер, — спокойно ответил мужчина. — Но бывает, подрабатываю трюками. Как сейчас, например.
Аня оторопела:
— А кто же вы?
— Меня зовут Тимофеем, но лучше просто Тим. А вы — Аня, я знаю. В основном я монтирую и делаю фильмы о фильмах. Когда есть заказы. Еще пишу музыку. А на этом проекте я вообще-то осветитель.
«Странно, почему я его ни разу не видела?» — подумала она.
Тим убрал волосы под бандану и превратился в роскошного пирата. Натянув куртку с капюшоном, он благодарно кивнул Ане и вышел из вагончика. Аня проводила его взглядом, потом взяла гимнастерку и поднесла к лицу. Обычно она страдала от запахов, особенно когда приходилось одевать массовку.
— Почему они не моются перед съемками?! — обычно стенала она. — Это нестерпимо: запахи, запахи!
Гимнастерка Тимофея не пахла ничем, хотя он прыгал в ней, падал, взбирался на лестницу. Едва уловимый, отдаленный, тончайший отголосок хорошего парфюма. Просто невероятно! Аня вздрогнула и бросила гимнастерку на стул: в вагончик вошел Саша Дронов.
— Аня, я забыл, что принес вам с Машей кое-что! — воскликнул он, доставая из-за спины бутылку дорогого виски и шикарную коробку конфет.
— По какому поводу? — улыбнулась Аня, принимая дары.
— Вчера у меня был день рождения! Вот, решил проставиться.
— Спасибо, — ответила Аня. — Давай и выпьем вместе после смены!
Сказала и пожалела. Во-первых, обещала маме помочь с магазинами, во-вторых, знала, как проходят подобные мероприятия. В группе не было интересных для нее людей, а смотреть, как по-свински напиваются, и слушать причудливый мат желания не было. Однако Аня вспомнила о Тимофее и на всякий случай решила задержаться после смены.
Безумные идеи не часто посещали Женину голову. Теперь был именно такой случай. Да и не мудрено: впереди такая дата, что поневоле сойдешь с ума. И Женя Мордвинова была близка к этому как никогда. Что ж, юбилей так юбилей! Туринский манкирует, пусть! Она так отпразднует, что всем мало не покажется!
Для начала следует сосчитать наличность. Юбилей ударит по карману в любом случае, так что жалеть нечего! Женя подошла к стеллажам с книгами, достала объемный том Лермонтова, изданный еще до революции, и выгребла из него несколько красненьких «пятерок». Задумчиво глядя на веселые бумажки, забралась в уютное кресло с ногами.
Света не советует устраивать празднество дома: и места нет, и замучаешься готовить на прорву гостей. Женя оглядела знакомую до мелочей комнату, которая считалась гостиной. Места и впрямь маловато, тесновата квартирка. Даже стола подходящего нет, только махонький, круглый.
Времена пошли, вздохнула юбилярша. Раньше на кухне всем места хватало, по двадцать человек набивалось, и ничего! И еда-то была простая: картошка да курица, но никто не жаловался! И ведь весело было, легко!
Ресторанов Женя не любила. Может, потому что нечасто бывала там. По молодости не до ресторанов было, а теперь как-то и неинтересно. Хотя, если надевать вечерний наряд, то уж лучше в ресторан, не в собственной же кухне пол подолом мести. Придется подзанять денег, но где наша не пропадала!
Светка настаивает на ресторане, и она права. Вот пусть она этим и занимается. Женя потянулась к телефонной трубке, лежавшей на столике.
— Да, — сонно отозвалась подруга на другом конце провода.
— Я тебя разбудила, что ли? — удивилась Женя и глянула на часы. Время позднее, однако в пределах разумного.
— Да, я сплю. Ты чего хотела?
— Свет, возьми на себя ресторан, ты в этом лучше меня понимаешь, — с места в карьер начала Женя.
— Я думала, у тебя уже все давно спланировано, — пробормотала в трубку сонная Светка. — Ты же гостей обзванивала…
— Ну да, поначалу хотела дома как-то устроиться…
— Да кто нынче дома устраивает юбилеи! — окончательно проснулась Света. — Не мудри, Женька! Хорошо, я возьмусь за ресторан, только отправь мне по мылу список гостей и бюджет.
— Какой бюджет?
— Жень, кто из нас спит, я или ты? Деньги, на которые ты рассчитываешь!
Мордвинова замялась.
— Вот, я хотела еще попросить у тебя взаймы немного… Отдам, клянусь, сразу, как только зарплату получу!
Женя знала, что подруга не любит давать взаймы, но как-то само спросилось, подвернулось на язык. Однако Света приятно удивила ее неожиданным благодушием:
— Ну, о чем речь, Жень, конечно, отдашь.
Ура, мысленно крикнула Женя, положив трубку. Итак, гуляем! Она вновь посмотрела на часы. Аня задержалась на смене, хотя обещала прийти пораньше и сводить Женю в любимый магазинчик. Ничего, завтра Женя сама пойдет по магазинам, а начнет она с… белья!
Мордвинова вскочила и устремилась к комоду. Порылась без энтузиазма в ворохе простеньких лифчиков и трусиков, сокрушенно покачала головой. Для ее замысла необходимо потрясающее белье, а что это такое? Как-то неловко даже спрашивать Аню или Светку. Добрые люди, помогите выбрать потрясающее белье, а то я не знаю, с чем его едят!
Аня, конечно, поможет, но удивится немало. А реакцию подруги и вообразить невозможно: от вытаращенных глаз до матерной ругани. И как объяснить, что не было ей, Жене Мордвиновой, ну никакой крайней необходимости покупать себе декоративное бельишко. Для кого? И что теперь в итоге представляет из себя немолодая особа Женя Мордвинова, без пяти минут юбилярша? На работе — вечные штаны, чаще ватные, куртка, в лучшем случае стеганая жилетка с множеством карманов и рабочей сумочкой у пояса, куда и рация втыкается. Дома — застиранные футболки и опять штаны, только спортивные, свободные. До белья ли тут?
А теперь и жизнь позади, и уже не будет возможности, даже если б и очень захотелось, покрасоваться перед мужчиной в прелестном неглиже… Женя почувствовала, как опять наваливается тоска и просятся слезы из глаз, будь они неладны! Все, все! Она не будет больше плакать. Горю не поможешь, а лицо в два счета испортишь…
Итак, старт взят! Наутро Мордвинова не стала будить дочь, вернувшуюся поздно ночью и отсыпающуюся за всю неделю. Она приготовила на завтрак овсяную кашу, однако есть не стала, чтобы налегке бегать по магазинам (Анька встанет и поест). Стараясь не шуметь, быстро собралась и вышла из дома.
С тех пор как Женю посетила безумная идея, она пребывала в странной лихорадке. Иной раз трезво осмысливала настоящее и удивлялась себе: что это со мной, что я задумала? Но это были редкие минуты просветления. Безумная идея захватила Женю полностью, подчинила себе. Казалось, от ее исполнения зависит вся дальнейшая жизнь, сколько бы ни было отпущено ей лет…
Мордвинова знала, что есть специальные магазины для белья, но направилась в Охотный ряд. Действовала наверняка. Бродя по пустынным по-утреннему магазинчикам в этом многоярусном монстре, Женя пожалела, что не взяла с собой дочь или подругу в качестве консультанта. В своей летаргии она безнадежно отстала от времени и давно уже полностью полагалась на Аню, когда нужно было купить что-нибудь из одежды. Теперь же терялась перед роскошным выбором.
В третий раз обходя ярус за ярусом, Мордвинова наконец-то решилась и остановилась у небольшого магазинчика, где вовсе не было покупателей. Хорошенькая девушка с готовностью бросилась ей навстречу:
— Вам помочь?
— Да! — храбро ответствовала Женя и отдала себя во власть улыбчивой продавщицы.
Когда разобрались со всеми объемами и размерами, Женя остановила свой выбор на черном комплекте, сочетавшем практичность с изяществом отделки. Однако взглянув на ценник, Женя невольно присвистнула. В мирное время она ни за что бы не стала тратить такие деньги на кусочек кружевной ткани, пусть и безумно красивой. Но теперь в Мордвиновой заговорила голубая кровь предков. Гордо тряхнув головой, она по-королевски указала на комплект, лежавший на прилавке:
— Пробивайте!
— И только отсчитывая купюры, невольно подавила вздох. «Что я делаю? Что делаю?» — мелькнуло в голове и исчезло. Держа в руках нарядную бумажную сумочку с обновкой, Женя чувствовала себя, как в те времена, когда работала на телевидении.
— Однако! — пробормотала она, преодолевая непрошеную ностальгию.
Да, бывало… Тогда она остро чувствовала жизнь, все вокруг бурлило, кипело. Приходилось работать круглосуточно. Командировки, работа над материалом в студии, монтаж, эфир.
Когда же это произошло? Когда она превратилась в амебу, в бесцветное существо в невыразительной одежде и без всякой прически? Когда потеряла интерес ко всему и стала волочиться по жизни без цели, без смысла? Да что гадать-то, вздохнула Женя, после разрыва с тем же Туринским. Неужто он действительно так много значил для меня? И вот на склоне лет, считай, вспомнила о нем, позвала на юбилей, а он… Ну ничего, они еще посмотрят!
Кто эти таинственные «они», Мордвинова не знала и сама, но от горестного воспоминания воспряла боевым духом. Прижимая к груди сумочку с логотипом фирмы женского белья, она нырнула в метро.
Ах ты недотепа, бесплодная смоковница, лезли в голову мысли, когда без пяти минут юбилярша открыла двери первого попавшегося салона красоты. Столько лет угрохать в пустоту! Все забросить: карьеру, личную жизнь, дочь!
— Что будем делать? — доброжелательно спросила мастер по прическам Ира, когда Мордвинова устроилась в кресле.
— Что-нибудь сногсшибательное! — бесшабашно тряхнула головой Женя.
— Понимаю! — улыбнулась Ира и вдохновенно выдернула резинку из мордвиновского хвоста. Жене почему-то импонировало, что Ира была по виду ее ровесницей. Значит, и впрямь понимает.
— Мне нравится в корне менять образ! — приговаривала мастерица, намыливая голову клиентке, а та вновь вернулась мыслями к пропащей жизни. Вот уж натуральная клиника!
Женя вспомнила тот ужасный период, когда она сдала родительскую квартиру, в Питере, на Михайловской улице, иностранцам и засела дома в Москве перед телевизором, обложившись детективами и другой легковесной литературой. Анька опять была предоставлена самой себе. Нет, она, конечно, была сыта и одета, уроки проверены, но Женя ушла в себя, и даже дочь не могла ее вывести из этого состояния. Аня поступила в лицей, часто не ночевала дома, потом появился какой-то молодой человек, и она на время перебралась к нему. Что ж, дочери повторяют ошибки своих матерей! Вскоре Аня вернулась домой повзрослевшая, другая, и с тех пор они живут вместе. Теперь Женя и не представляла себе иной жизни, без дочери. Однако неужели и Анина судьба будет такой же неустроенной?
— Ой, не вертитесь, а то неровно отрежу! — предупредила Ира.
Нет, нет, думала Мордвинова, послушно замерев, надо срочно что-то исправлять, переделывать! Это последний шанс, если, конечно, он еще есть.
Да, она сломалась тогда. И причина не только в Туринском. Многие сломались в те годы, не смогли приспособиться к новой жизни. Конечно, что-то у нее было и тогда: увлечения, подруги, поездка со Светкой в Киев, где жила их однокурсница Татьяна и где Женя познакомилась с Сашкой.
Мальчишка-сосед влюбился ни с того ни с сего. А всего-то: он напомнил мне молодого Туринского. Я очнулась, встрепенулась и вдруг засияла всеми гранями своего очарования. Сашка и попался. Но ведь разница в годах непозволительная — четырнадцать лет! Смех да и только. Я и не позволила себе ничего. Он потом не раз приезжал в Москву, писал письма, страдал. Мы не виделись давно, и связь постепенно оборвалась.
Но юбилей — прекрасный повод вспомнить!
— Ну, как вам? — Ира с интересом ждала ответа.
Женя вернулась в реальность и увидела в зеркале незнакомую даму с длинным каре, современную, уверенную в себе, элегантную. Удивилась:
— Это я?
— Нравится? — удовлетворенно улыбнулась Ира и продолжила разъясняюще: — Если волосы мешают, вы можете сделать так… — Она убрала длинные пряди назад. — Или вот так. — Сделала косой пробор и одну прядь убрала за ухо.
Мордвинова все дивилась, глядя на себя в зеркало.
— Волосы у вас густые, объемные и послушные, с ними можно разные варианты пробовать, — добавила мастерица.
— Спасибо! — Женя выбралась из кресла и еще раз оглядела себя в трехстворчатом зеркале. — Чудеса!
Она расплатилась на ресепшене, Ире дала чаевые. Та спокойно сунула деньги в карман. Получив скидочный флаер и приглашение почаще заходить, Мордвинова вышла на шумную улицу. Оглядев ее победоносным взглядом, она произнесла вслух:
— Ну, теперь держитесь!
— Нет, не то! — кипятился молодой режиссер Леша Анкудинов. — Это же эпизод, крупный план.
— Но это актриса, отобранная на кастинге! — отвечала ассистент по актерам Лариса.
— А я говорю, не то, — стоял на своем режиссер. — Мне нужны другие лица.
Взгляд его упал на Аню, которая следила за площадкой.
— Вот такие лица мне нужны! Аня, иди сюда!
Она нахмурилась:
— Зачем?
— Ну, иди же.
Аня неохотно приблизилась к режиссеру.
Люди кино часто удивлялись, почему она не снимается. Режиссеры, восхищенные благородной красотой ее черт, спрашивали:
— Вы хотите сниматься?
Она неизменно отвечала:
— Нет!
И все предложения решительно отметались. С Лешей же у Ани сложились дружеские отношения, и отказать ему было невозможно.
— Встань сюда, — командовал режиссер. — Так. Что я говорил? На грим и костюм! Будем снимать тебя.
Он не стал слушать ее возражений, тотчас переключившись на оператора.
Злясь на себя и на Лешу, Аня подчинилась. Она отправилась в костюмваген. По дороге отыскала глазами возле светобазы плечистую фигуру Тима. Тот держался поодаль от развеселой компании «светиков».
И других компаний будто чурался, поэтому не остался тогда праздновать день рождения Саши Дронова. Ане было скучно, и пить вовсе не хотелось. «Светики» надоедали приставаниями и плоскими шутками, гримеры, как всегда, напились и затянули вместе с Сашей военную народную песню, пересыпанную матерными словами:
— Подкрепленье не пришло, нас с тобою на…ли. Пушка сдохла, все, п…ц…
Словом, все было как всегда.
Войдя в вагончик, Аня столкнулась с Женей, в который уже раз удивилась ее преображению.
— Мам, я тебя опять не узнала! — улыбнулась она.
— Вот такая я! — засмеялась та и опять показалась Ане незнакомой молодой женщиной.
— Меня снимать собираются в эпизоде, — пожаловалась она.
— Ну, ничего, мелькнешь на секунду, никто и не обратит внимания! — утешила Женя, зная, как дочь не любит такой публичности. Аня занялась подбором костюма для крохотной роли.
Вилинской, художника по костюмам, как всегда, не было на площадке. Пришлось самой все решать на ходу. Подготовка всегда занимает много времени, порой много больше, чем сами съемки, но теперь все было наоборот. Общими усилиями костюмерного департамента подобрали пальто с воротником-шалькой эпохи 40-х — 50-х годов, на голову черный берет, на ноги какие-то боты. Показали режиссеру, одобрил. Теперь на грим.
Гримеры встретили ее ласково:
— А что, Аня, хорошо: поснимаешься, может, актрисой станешь, — говорила Наташа, подбирая нужный тон для лица. — Брови, молодец, не выщипываешь. Синячки сейчас подмажем.
Она мазнула по ребру ладони бежевым гримом, смешала с более светлым тоном. Спонжиком стала наносить его на лицо. Другой гример, Таня, занялась волосами. Обе при этом что-то говорили, подбадривали.
Гримеры ближе всего к артисту. С них начинается преображение актера в героя. От них часто зависит и его настроение на площадке. Бывало, режиссер пожалуется:
— Что-то он в плохом настроении, — речь, как правило, идет об известном актере, от которого многое зависит в фильме, — девчонки, давайте, развеселите его!
И они действительно развеселят. Все-то они знают, остры на язычок, всю жизнь в кино.
— Ну, вот все и готово! — сказала Наташа, в последний раз мазнув губы и оглядев лицо Ани.
Ей все же любопытно было оказаться по ту сторону зеркала, то бишь в качестве актрисы. Однако лишь в первый момент. Очутиться в центре площадки, когда на тебя нацелена камера и все внимание съемочной группы сосредоточилось на тебе! Бр-р! Съемки длились бесконечно, или мне это показалось? Да, актерский хлеб нелегок, что ни говори. А ведь им еще приходится сниматься в постельных сценах, целоваться и все такое. И не только с симпатичными коллегами. Ужас!
Леша вновь и вновь требовал дубль, добивался чего-то одному ему ведомого. Он смотрел в плейбек, изучал лицо Ани и снова командовал дубль. Оператор, ободряя, показывал ей большой палец: мол, все хорошо, не волнуйся. Наташа подошла, шепнула:
— Губки не поджимай! Молодчина, Анечка!
«А ведь на пленке это займет каких-нибудь пять-десять секунд!» — устало думала она и снова делала одно и то же: выходила из дверей ресторана, сталкиваясь с главным героем, который провожал ее взглядом. Шла к стоявшему поодаль военному в портупее, принимала от него цветы и невольно уворачивалась от легкого приветственного поцелуя.
Аня окончательно выбилась из сил, когда режиссер наконец-то получил желаемое.
— Все! Молодец. Снято.
Аня поплелась переодеваться. Подходя к вагончику, она вновь ощутила на себе чей-то взгляд. Оглянувшись на долю секунды, успела лишь увидеть, как Тимофей отворачивается и заговаривает о чем-то с дольщиками. И мысль, что он тоже был свидетелем ее позора, почему-то окончательно добила незадачливую актрису.
Однако не только Тимофей внимательно следил за процессом съемки злосчастного эпизода. Едва Аня, переодевшись и сняв грим, вышла из костюмвагена, как дорогу ей преградил роскошный букет роз.
— Вы были восхитительны! Браво!
Давешний зеленоглазый тип улыбался и протягивал ей цветы. Пришлось взять, но они и впрямь были чудо как хороши.
— Это надо отметить! — не унимался незнакомец. — После смены везу вас в ресторан «Кураж», знаете, есть такой на Пречистенке?
— Вы даже не спрашиваете, согласна ли я! — возмутилась Аня, нехотя принимая букет.
Зеленоглазый шутливо пожал плечами:
— А разве вы не согласны, княжна?
И снова Аня почувствовала спиной пристальный взгляд. Она оглядела группу, готовившуюся к следующему кадру. Пиратская бандана мелькнула возле небольшой толпы, собравшейся у непонятного сооружения.
— Я привез новую аппаратуру, будем осваивать! — проследив за ее взглядом, пояснил незнакомец. — До вечера, княжна.
Аня не успела воспротивиться, и он поцеловал ей руку и поспешил к толпе.
Отыскав Женю, которая разговаривала с костюмером Машей, Аня отвела ее в сторону.
— Мам, ты не знаешь, кто это? — спросила, указывая на зеленоглазого. Тот шустро руководил оператором и режиссером, которые разворачивали какую-то необычную многоярусную камеру.
— Нет, — покачала головой Женя. — Интересный, тебе не кажется?
Она до сих пор переживала неудачную любовь Ани.
— Я бы по-другому определила, — усмехнулась дочь и направилась посмотреть, что за диво дивное привез этот неугомонный тип.
Это было интересное изобретение, последнее слово техники, уникальная камера «Чебурашка», на пульте управления, с особым креплением двух крутящихся камер, которые могли подниматься сколь угодно высоко, на тележке. Возможности! Оператор просто облизывался, вертясь вокруг нее и оглядывая в деталях. Аня постояла и посмотрела, а потом, обходя толпящихся возле камеры людей, нос к носу столкнулась с Тимофеем. Он легонько улыбнулся и прошел мимо. Она почувствовала некоторое разочарование. Ну что ж…
По рации раздалась команда:
— Внимание, группа! Собираемся на площадке.
Пора было работать. Подойдя к вагончику, Аня поняла, что здесь что-то неладно. Женя сама не своя выскочила ей навстречу.
— Ань, там Наташа опять напилась!
— Да ты что! — ахнула дочь. — Это катастрофа! И когда она успела?
В рации раздавались команды:
— Актеры на площадке! Приготовились к репетиции.
Женя метнулась туда:
— Мне надо бежать! Что делать?
Аня тотчас мобилизовалась:
— Иди, я постараюсь ее не выпускать.
С Наташей это случалось не часто, но если случалось! Так вроде бы женщина вполне интеллигентная, но стоит ей напиться — все! Ругалась, как сапожник, орала непристойные песни, лезла в драку.
И вот следом за Женей из вагончика вывалилась Наташа.
— Ты куда? — остановила ее Аня.
— На воздух! — Наташа оттолкнула Аню и направилась к буфету. Здесь обычно собирались покурить, попить горячего чаю или кофе с печеньем.
— Тань, иди сюда, согреемся! — заорала Наташа второму гримеру. Та спешила к актеру и отмахнулась:
— Сейчас будет «мотор»!
— Какой, на…, мотор! Намоторились уже! — орала ей вслед Наташа. — До дыр, блин!
Аня испуганно осмотрелась. На них оглядывались. Худо, если увидят продюсер или режиссер.
— Наташа, давай пойдем к нам. Там тепло, покурим… — Аня пыталась поднять ее со стула, но одной ей явно это было не под силу. Наташа сопротивлялась и, более того, начинала еще пуще ругаться. Все больше людей из группы оглядывалось на них. Аня была в отчаянии. Силясь приподнять Наташу, она услышала за спиной:
— Я помогу вам.
Пьяная гримерша воскликнула:
— О, мужчинка! — и позволила поднять себя со стула, тотчас облапив Тима.
Он приобнял ее и повел в костюмваген. Аня отправилась следом. Тимофею удалось усмирить Наташу, уложив на диванчик, где она как-то вдруг уснула. Что значит мужчина, подумала Аня.
— Накройте ее чем-нибудь, — Тим только теперь взглянул на Аню.
— Да, конечно, — смущаясь и удивляясь себе, она взяла чью-то меховую куртку и набросила ее на Наташу.
Тимофей не задержался в вагончике.
— Хотите чаю? — запоздало спросила Аня, когда он спускался по ступенькам.
— Нет, спасибо, — ответил Тим и поспешил на площадку.
Ей тоже следовало идти туда. Мало ли что может понадобиться. Там, конечно, мама и Маша, справятся, но надо контролировать процесс.
Из рации донеслось:
— Мотор!
— Мотор идет!
— Камера! Начали!
О предложении зеленоглазого Аня совсем забыла, а напрасно.
Прозвучала самая любимая фраза киношников:
— Всем спасибо. Смена окончена.
Народ разъезжался по домам. Немного проспавшуюся Наташу уже отправили на машине. Аня послала маму получать вызывной, сама собрала сумки со стиркой на дом. Когда она, захватив букет, подаренный зеленоглазым, вышла из вагончика, осветители уже почти погрузили приборы. Тимофея нигде не было видно. Поджидая Женю, Аня присела покурить.
— Княжна и курит аристократично! — услышала она и вздрогнула.
Рядом стоял зеленоглазый. Он улыбался и протягивал ей руку. Аня, поколебавшись, подала ему свою и поднялась со стула. Уже стемнело, и плохо было видно его глаза, но Аня помнила, что в первый момент они поразили ее странным свечением.
— Едем? Карета подана, — незнакомец сделал приглашающий жест.
Аня невольно покосилась в сторону «светиков».
— Я жду Женю, чтобы ехать домой. У нас сумки… Да и одета я не совсем подходяще…
— Подойдет! — не унимался зеленоглазый. — А Женю с сумками мы завезем по дороге.
Что еще было сказать?
— Я даже не знаю, как вас зовут, — пробормотала она, мучительно колеблясь.
— Артем! — тотчас откликнулся тот. — Так что, отправляемся?
Он подхватил сумки и направился к машине. Тут и Женя подошла.
— Нас довезут, — сообщила ей Аня и указала взглядом на Артема, открывавшего багажник новенькой иномарки.
Женя удивилась:
— С чего бы?
— Он пригласил меня в ресторан. — Аня говорила тихо, чтобы Артем не слышал. — Никак не могу решить, идти или нет.
Женя шепнула:
— По дороге решишь. Мы ведь сначала к нам заедем?
— Ну да.
Они обе сели назад, а водитель с любопытством посматривал на них в зеркало заднего вида. «Какие все же глаза необыкновенные!» — в который раз подумала Аня. Что-то подобное думала и Мордвинова. На ее взгляд, сидящий за рулем мужчина относился к разряду оригиналов, людей с электрической искрой, мыслящих нестандартно и свободных в своих проявлениях. Внешность, верно, соответствовала внутреннему облику: глаза с чертовщинкой, улыбка до ушей, но за всем этим чувствовалась железная воля.
Машина забралась на горку, где в двух шагах от Третьего кольца и Кутузовского проспекта располагался микрорайон Потылиха. Остановились возле одноподъездной высотки, стоящей несколько на отшибе.
— Поедешь? — спросила Женя, пока Артем добывал сумки из багажника.
— Поеду. Ты кинешь вещи в стиральную машину? Это на завтра. Я вернусь, развешу.
— Конечно.
Артем остановился в ожидании у распахнутой дверцы, готовясь подсадить пассажирку на переднее сиденье, возле водителя.
Целуя дочь на прощание, Женя шепнула:
— Я запомнила номер машины!
Отказавшись от помощи Артема, она потащила сумки к подъезду.
Аня улыбнулась и скользнула на сиденье автомобиля. С опозданием подумала, что надо бы помочь маме донести сумки до квартиры. Впрочем, до лифта она дотащит без проблем, да и не такой уж тяжелый груз.
— У вас можно курить? — спросила Аня, доставая сигареты.
— Вам все можно, — ответил Артем, выруливая на узкую дорогу, идущую через весь микрорайон.
— Это ваша мама? — неожиданно спросил он после небольшой паузы.
Мать и дочь не афишировали на площадке свое родство, однако лгать не было нужды, и Аня ответила:
— Да, а как вы догадались?
Артем хмыкнул:
— Несложно, — и тотчас спросил: — И вы вместе живете?
— Да.
— На каком этаже?
— Четвертом, — рассеянно отвечала Аня, думая о своем.
— А квартира?
— Двадцать первая, — сказала она и поняла, что выдала целиком свой адрес.
— Счастливое число, — произнес Артем как ни в чем не бывало.
Аня повернулась к нему и внимательно всмотрелась в лицо, вернее, в убедительный мужской профиль. Тревожное чувство не покидало ее. Вдыхая дым любимых сигарет, она пыталась понять причины тревоги.
Наверное, такое случается, когда мы сталкиваемся с непонятными явлениями. Защитная реакция. Так, на всякий случай. Этот мужчина мне непонятен, он не укладывается в известные типажи, поэтому тревожно. И… интересно. Интригует, как любая загадка.
— Итак, княжна, это ваше основное занятие? — Артем выехал на Третье кольцо и свободнее вздохнул. Там машин было пруд пруди, но движение не останавливалось.
— Вы имеете в виду кино? — не поняла вопроса Аня.
— Костюмы, костюмерный департамент. Это ваше призвание?
В его голосе ей почудились ехидные нотки.
— Вообще-то я рисую! — неожиданно для себя она выдала свой секрет.
— Костюмы?
И опять ей почудилось, что он смеется. Аня рассердилась.
— Почему обязательно костюмы? Кино — это заработок. Ведь надо на что-то жить. Меня же никто не кормит!
— А что же муж?
— Я не замужем.
— Вот это удивительно! — ухмыльнулся Артем.
— Знаете! — вскипела Аня. — Я не собираюсь выходить замуж только для того, чтобы меня кто-то содержал! И вообще никогда, ни у кого, ничего не прошу.
Артем коротко взглянул на нее и улыбнулся:
— Ну да, «сами придут и все дадут». А в вас есть, есть что-то от ведьмы!
Аня не знала, как расценивать сказанное: как комплимент или как обидный выпад, однако в глубине души почувствовала себя польщенной…
— Вот и приехали, только где бы нам встать?..
Артем долго искал место парковки, которого возле ресторана почему-то не предполагалось. Пришлось заехать в соседний переулок и оставить машину там. «Господи, как здесь, в центре, люди выживают?» — мимоходом подумала Аня.
К вечеру сильно похолодало, дул ледяной ветер и пронизывал до костей. Пока они дошли до помпезного ресторана, занимавшего целый особняк, Аня изрядно промерзла. К тому же она не надела шапки, полагаясь на свою пышную шевелюру, и теперь раскаивалась. Впрочем, после неуюта и холода улицы внутренность ресторана, решенного в стилистике дорогого трактира конца 19 века, показалась на редкость заманчивой.
У входа их встретил натуральный половой в белой рубахе с черным фартуком и салфеткой на сгибе локтя.
— Добрый вечер. Прошу вас.
Он провел гостей на второй этаж, где стояли дубовые столы, накрытые крахмальными скатертями, где стены были отделаны темным деревом, а бар воскрешал в памяти что-то из Шмелева или, на худой конец, фильм «Трактир на Пятницкой». Натуральный трактирщик сидел за стойкой, перетирая стаканы, и следил за происходящим в зале.
Артема здесь знали, знали его вкусы, поэтому не задали ни одного вопроса, усадили за столик возле окна с видом на Храм Христа Спасителя и так же безмолвно подали меню. Аня с любопытством полистала пластиковые страницы, удивилась ценам, в разы превосходящим цены тех заведений, которые обычно посещала она. Выбор блюд тоже впечатлял, и это была преимущественно русская купеческая кухня. Артем подозвал «полового» и сделал заказ, не справляясь с пожеланиями спутницы.
— Уверен, вам все понравится, — пояснил он.
— Здесь можно курить? — спросила Аня.
Артем тотчас подозвал «полового» и велел принести пепельницу. Официант секунду колебался, но, ни слова не сказав, исполнил приказание.
— Итак, вы рисуете, — вернулся Артем к разговору, начатому в машине. — И что это?
Аня достала сигарету и закурила.
— Портреты, впечатления. Как сказать?.. — Она пожала плечами.
— Это надо видеть, да? — подхватил ее собеседник. — И можно будет посмотреть?
Аня не любила, когда на нее давили, она начинала сопротивляться.
— Да смотреть-то особенно нечего. Так, самодеятельность…
— И все же.
По счастью, принесли напитки и закуски, и они отвлеклись на еду. Потом подоспело все остальное. Салаты были вкуснющие, мясо волшебное. Они пили вино, которое тоже очень нравилось Ане, всегда всем спиртным напиткам предпочитавшей вино. В зале всего два столика были заняты, приглушенный свет создавал особую атмосферу интимного разговора, вино расслабляло после напряженного трудового дня. Аня решилась задать давно интересующий ее вопрос:
— А чем вы занимаетесь?
— В кино? Или вообще? — улыбнулся Артем, и в зеленых глазах его вновь вспыхнули странные огоньки.
— И то, и другое.
Вместо ответа Артем налил в бокалы вино и предложил:
— На брудершафт, чтобы больше не «выкать»!
Вот чего Аня терпеть не могла, так это всякие такие штуки, да еще с поцелуями! Она поспешно поднесла бокал ко рту, выпила и сказала:
— Согласна не «выкать»!
Артем, готовившийся пить брудершафт по полной форме, усмехнулся и тоже просто хлебнул вина.
— Так почему ты до сих пор не снимаешься? — задал Артем неожиданный вопрос.
— Я не актриса, — пожала плечами она. — Каждый должен заниматься своим делом.
Аня охмелела, а когда она изрядно напивалась, то почему-то начинала говорить с неизвестным акцентом. И теперь она медленно, как иностранка, стала объяснять Артему, что вовсе не собиралась никогда делаться актрисой. Это не для нее, а сегодняшний эпизод — лишь уступка режиссеру. Он молодой, это его первый фильм, который рождается мучительно, с трудом. Однако Леша — талантливый режиссер, это очевидно. Ему не все равно, какого качества будет фильм, во всем он добивается точности, подлинности. И требует того же от других, а прежде всего — профессионализма.
— А княжна, часом, не влюблена в молодого режиссера? — лукаво поинтересовался Артем, и глаза его засветились в полумраке.
«Как у вампира!» — подумалось вдруг Ане, не сразу осознавшей суть его вопроса.
— О нет, — протянула она. — Я просто хочу ему посильно помочь. Он молодец, старается. Леше очень трудно. Подобрать команду профессионалов очень трудно сейчас. Везде дилетанты, вот как я. Профессионалы дорого стоят, у них есть профсоюзы, у каскадеров там или у операторов. С ними приходится считаться. А непрофессионалам можно меньше платить, тем более гастарбайтерам. Вот мы и имеем, что имеем. Не кино, а одно дерьмо!
Артем рассмеялся:
— А тебя интересно послушать!
Они еще выпили, акцент Ани усилился.
— А самое отвратительное в этой истории знаешь что? — продолжила она свой спич. — Что кино стало продюсерским. А продюсеры кто?
— Кто? — азартно подхватил Артем.
— Те же дилетанты, а еще хуже — самолюбивая посредственность, упивающаяся своей «гениальностью»! У них же деньги, они власть! Везде суют свои носы, режиссеру ни шагу не дают ступить. А что ему, бедному, делать в таких условиях? Все-то они знают, во всем разбираются, прежде всего, в умении продать товар. И что мы в итоге имеем?
— Что?
— Думаешь, произведение искусства? Или, на худой конец, хорошее кино? А хрен вам!
Артем внимательно слушал.
— И что мы имеем? — спросил он без гаерства.
— Товар! Продукт имеем. Причем малосъедобный, содержащий ГМО, от которого тошнит и происходит генная мутация.
— Это как? — заинтересовался Артем.
— Да что тут непонятного? — едва владея языком, ответила Аня. Запал кончился, она почувствовала усталость и внутреннюю пустоту. — Идиотов плодим, зрителя своего не уважаем. Впрочем, все как везде…
Она умолкла, огляделась.
— Я на секундочку.
Прихватив сумочку, направилась в туалет, который поразил ее мраморной и малахитовой отделкой, стерильной чистотой и потрясающей сантехникой. Перед выходом моя руки, Аня посмотрела в зеркало и осталась недовольна собой: круги под глазами от недосыпа, нездоровая бледность, болезненная худоба… Эх!..
— Значит, продюсеры виноваты? — вернулся к разговору Артем, когда она заняла свое место за столиком.
Подали десерт: что-то сложное из взбитых сливок и ягод.
— Да что говорить! — вздохнула Аня, ковыряясь в креманке. — Говорим, а изменить ничего не можем. Вынуждены участвовать в этом безобразии, потому что всем надо что-то есть…
— А режиссеры — профессионалы? А сценаристы? — вдруг загорелся Артем. — Днем с огнем не сыщешь хороший сценарий! Знаешь, что сейчас снимают? Написанное в конце 80-х — начале 90-х, когда кино было в упадке, студии ничего не производили и потихоньку разваливались. Да, достают из архивов морально устаревший, но крепкий материал и снимают!
— У меня есть сценарий, — Аня неожиданно выдала еще один свой секрет. — Он, конечно, сырой, еще работать и работать…
Она вдруг совершенно отрезвела:
— Артем, пора домой, завтра смена в восемь.
Артем подозвал «полового» и попросил счет. Пока их рассчитывали, они молчали под впечатлением разговора и от усталости. Артем первый нарушил молчание:
— Чтобы ты не думала, что все так плохо, я как-нибудь покажу тебе хорошее кино.
Он вложил купюры в книжечку с поданным счетом и предложил Ане руку. Пока они одевались, Артем говорил:
— В одном ты права: кино перестало быть кастовым и стало открытым для всех талантливых людей. Зрителя не обманешь, ты зря его недооцениваешь. Просто массовое кино и произведения искусства — разные вещи.
Они вышли в промозглый ноябрь, потопали в переулок, где оставили машину. Аня зарылась подбородком в воротник пуховика. Она часто мерзла, теперь даже вино ее не согрело. А ее спутник в элегантном пальто с шарфом, завязанным по-французски, прямо шагал, подставив лицо ветру, и продолжал говорить:
— Ты думаешь, на Тарковского ломилась публика? Десять, от силы двадцать человек на весь огромный кинотеатр. По рядам катались бутылки. Люди уходили с сеанса, оставалось человек пять, пришедших именно на Тарковского. Это на «Сталкере», мне рассказывали свидетели. Фильмы Тарковского получали вторую категорию: их показывали в Домах культуры и в отдаленных кинотеатрах. А народ ломился на «Белое солнце пустыни» или на «Иронию судьбы»!
Наконец-то тепло! Воздух в машине быстро нагрелся, Аня блаженно расслабилась и прикрыла глаза. Безумно хотелось спать. Она, верно, и задремала, потому что не заметила дороги до дома. Очнулась, когда мотор заглох. Выглянула в окно и увидела собственный подъезд. На кухне горел свет.
Артем выскочил из машины, открыл перед ней дверцу и подал руку.
— Спасибо за вечер, — сказала Аня. Ей захотелось еще раз посмотреть в его «вампирские» глаза. Лишь секунду дольше, чем следовало, она задержалась возле Артема, и он истолковал это по-своему. Обнял и прижал Аню к себе, жестко и требовательно нашел ее губы и припал к ним в каком-то лихорадочном поцелуе. Изумленная его напором, Аня не ответила на поцелуй. Он отстранился, взглянул на жертву и медленно опустил руки.
— Ты очень торопишься, — сказала Аня, желая смягчить ситуацию, и ласково поцеловала его в щеку.
В свете фонаря она увидела, как блеснули его глаза.
Пригласив киевского поклонника на юбилей, Мордвинова не подумала, что его придется где-то размещать. Сашка сообщил, что приедет на три дня, иначе просто не успеет отдохнуть от дороги: он ведь за рулем. Да и пообщаться хочется. И что же делать, где его поселить в их крохотной квартирке? Ясно, что не у Ани, там негде яблоку упасть. Бедняжке нужна мастерская, чтобы разместить все необходимое: мольберт, картины, краски, швейную машинку, манекен, вешала с одеждой, не говоря об остальном. И работать где-то надо… Больной вопрос.
Женя предлагала дочери занять большую комнату, где она сама обитает, но Аня отказалась.
— В доме должна быть гостиная! — сказала она.
Женина комната и есть гостиная. Выходит, гостя придется поселить у себя. Не класть же его на кухонный диванчик, неудобно во всех смыслах. Утром на работу, надо кофе выпить, а тут — «мужчина чужой, ах стыд какой!»
Припомнив задуманное, Женя испугалась сама себя. Неужели решусь? А если нет, то все, значит, старуха и место мне в богадельне, а не в кино! А ведь в кино работает столько разных мужчин! Аня сразу ей сказала, когда уговаривала пойти костюмером, что нигде не встретишь столько интересных людей, как в кино. И мужчин, в частности (актеров в расчет не берем — не мужчины). Правда, добавила дочь с невеселой усмешкой, они все женаты…
Накануне юбилея Женя договорилась с костюмером Олей, которая иногда ее подменяла и получала деньги сразу за смену, что та поработает три дня. До юбилея, в день юбилея и после юбилея. Как раз те три дня, которые здесь пробудет Сашка.
Итак, сегодня вечером он приезжает. Смена окончится в восемь, пока разденем актеров, массовку, уложимся, не раньше девяти освобожусь. Женя забралась в вагончик погреться. Когда же, наконец, павильонные съемки? Так и околеть можно! В костюмвагене, как всегда, сидели гости: «светики» и звукеры. Один из звукеров особенно раздражал Мордвинову. Ленивый донельзя, ворчун и сплетник в придачу. Попросишь заправить микрофон, чтобы не топорщился, под рубашку актеру, так все на свете проклянешь. Мало того что о себе все узнаешь, так он еще два часа будет тянуть и недовольно ворчать, пока всю душу не вымотает. Легче самой все сделать, да ведь это звук, его работа, мало ли что там непосвященный может натворить.
Женя не любила, когда плохо работали. Если уж берешься, так делай качественно, с умом. Но в кино, как и везде, тоже хватает халтурщиков и просто тусовщиков.
Смена подходила к концу, Женю ожидал маленький отпуск в три дня. А вот Аня, бедняжка, будет работать и в ресторан придет после смены, вместе с гостями. Мордвинова выглянула из вагончика, поискала глазами дочь. Опять возле нее тот, зеленоглазый! Пригласить его на юбилей, что ли? Из группы званы гримеры с костюмерами, режиссер Леша, администратор, второй режиссер, «хлопушка» и кто-то еще. Все-таки группа у нас подобралась неплохая, подумала Женя. Она попыталась вспомнить, сколько мест Света заказала в ресторане, но решила, что можно, если что, внести изменения.
Между тем Аня впервые встретилась с Артемом после ужина в ресторане «Кураж». Он опять появился на площадке внезапно, в конце смены. Этот день принес смятение в душу Ани. Ухаживания Артема имеют вполне определенную цель, это очевидно. Однако она пока не могла ответить себе на вопрос, хочет ли сближения. Артем ее интриговал, возможно, сознательно: так и не ответил на вопрос, чем он занимается. Его глаза завораживали и волновали. Однако не хотелось спешить. Аня устала от поверхностных, коротких отношений, а на глубокие еще не решалась, пережив сильную боль при расставании с оператором Андреем. «И все же надо на что-то решаться, ведь я невольно делаю авансы, принимая ухаживания Артема, не отталкивая его. О, тоска…»
Она размышляла весь день, а к вечеру была измучена, словно разгрузила в одиночку огромный контейнер с костюмами. Она присела покурить, пока доснимали сцену. Привычно покосилась в сторону осветительных приборов в поисках знакомой банданы. Однако Тима там не было. Вертя головой по сторонам, Аня приподнялась со стула, и вдруг перед ней откуда-то из воздуха материализовалась коробка дорогого бельгийского шоколада.
— Я не могу это взять, — не оглядываясь, проговорила Аня.
— Можешь, потому что это вкусно! — Артем высунулся из-за спины и неожиданно чмокнул ее в щеку. Аня отметила краем глаза, что «светики», выбравшись из костюмвагена, поглядывают на них и глумливо хихикают.
— Артем, — решительно начала было Аня, но зеленоглазый уже спешил к режиссеру.
— Вика! — окликнула она «хлопушку», жующую бутерброд. — Скажи, вот этот в пальто, он что, новый директор группы?
— Да ты что, не знаешь? — Девушка удивленно вытаращила глаза. — Это же генеральный продюсер Артем Ненашев!
Вот это да! А я там, в ресторане…
— А я уж думала, маньяк! — пошутила подошедшая Женя.
— Дай-ка вызывной! — попросила у нее дочь. Аня изучила список группы и нашла вверху, над списком: «Генеральный продюсер фильма — Артем Ненашев».
И тут она увидела Тимофея. Тот направлялся к ним вместе с Сашей Дроновым. Опять трюки! У Ани упало сердце. Она угадала.
— Переодеваемся! — весело сообщил Саша, а Женя проворчала:
— Ну вот, в самом конце смены! — но повела их в костюмваген.
Аня отправилась следом.
— Почему бы не вызвать каскадеров? — спросила она возмущенно.
Снимая гимнастерку, Дронов ответил:
— Неожиданный режиссерский ход! Непредвиденные изменения в сценарии.
Тимофей молча снял куртку и свитер, и Аня снова восхитилась красивой лепкой его тела. Поспешно отводя глаза, покраснела, словно застигнутая на чем-то постыдном. Господи, она ли не видела в этом вагончике всяких тел!
И вот что всегда удивляет: чем известнее и профессиональнее актер, тем он скромнее в запросах и приятнее в общении. Так мимоходом подумала Аня, помогая Жене переодевать героя.
— О, а я пока чайку у вас попью! — воскликнул Саша, схватившись за коробку бельгийского шоколада. — Замерз, как собака.
Тим готов. Последнее — это фуражка Дронова, под которую нужно заправить длинные светло-русые волосы. Аня вынула из своей прически заколки, привстала на цыпочки, убрала волосы и закрепила фуражку на голове Тима. Волосы были тяжелые, прохладные на ощупь и шелковистые… Во время всего этого действа Аня силилась не смотреть ему в лицо.
— Костюм, ну что там? Готовы? — Режиссер недовольно ворчал по рации.
Аня ответила:
— Все готово! Леша, а где же каскадеры? Сколько можно?
— Разговорчики в эфире! — отшутился режиссер.
О, эта мука! Не надо было, конечно, смотреть, но Аня в каком-то самоистязательном порыве отправилась вслед за Тимом на площадку. Пока снимали трюк, ее трясло, как в лихорадке. Она закусывала губы, чтобы не кричать, и закрывала глаза. Однако не уходила: ей надо было увериться, что Тим жив и не покалечен. В какой-то момент, забывшись, она невольно залюбовалась мужской грацией и отточенностью его движений, но не было сил смотреть, как он прыгает и падает на какие-то доски с большой высоты!
Женя между тем все еще раздумывала, пригласить ли генерального продюсера фильма на скромный юбилей костюмера. Однако он заинтересовался Аней, стоит рискнуть. Вот только как дочь отнесется к этому? Не окажу ли ей медвежью услугу? Следовало спешить: сейчас закончится смена, и все разбегутся по домам, а завтра меня уже не будет на площадке.
Артем сидел у плейбека с режиссером, они просматривали отснятый материал и ожесточенно спорили о чем-то.
— Да делай как знаешь! — Махнул рукой Артем и вскочил со стула. — Твое кино, тебе и отвечать.
Он отряхнулся, как собака, проворчал:
— Достал, чокнутый гений!
Однако в его голосе не было злости, а на лице воцарилась прежняя безмятежность. Кинув Леше:
— Я на связи, — Ненашев направился к машине.
Тут Женя и настигла его.
— Артем! — позвала она.
Продюсер был еще весь в своих мыслях и автоматически нажимал на брелок, отключая сигнализацию. Кажется, он не сразу узнал костюмера Мордвинову, но когда узнал, улыбнулся приветливо.
— Артем, послезавтра у меня… день рождения, и я хотела бы пригласить вас, — смущенно проговорила Женя.
Ненашев нахмурил лоб, сосредоточенно что-то припоминая, потом спросил:
— Вечером?
— Да, вот… — Женя подала ему визитку ресторана, где все было указано: название, адрес, дата и время праздника.
— Честно скажу, — вертя визитку в руках, проговорил Артем, — ничего не могу обещать. Надо прикинуть, что у меня на этот день. Но — спасибо!
Еще раз улыбнувшись своей обезоруживающей улыбкой, он сел в автомобиль и уехал. Мордвинова мечтательно смотрела ему вслед и жалела, что спрятала свою шикарную прическу под бейсболкой. Да-а, это мужчина, вздохнула она и пошла в вагончик собираться домой. Стирки на сей раз не было, ехали налегке. Оставалось только раздеть дублера и все собрать. Аня просунулась в вагончик:
— Мам, ты можешь ехать домой, я все тут доделаю и соберу на завтра.
Костюмеры да осветители, в основном, раньше всех появлялись на площадке и позже всех расходились. Выставить свет и подготовить к съемкам костюмы надо заранее. А после съемок это снова собрать.
Женя не стала спрашивать Аню, почему она остается. Взрослый человек, у нее своя жизнь. Может, опять идет в ресторан с Артемом. Ах… Мордвинова подхватила по дороге «хлопушку» Вику, и они бодренько поскакали в метро отогреваться.
Аня осталась в вагончике наедине с Тимом. Он молча переодевался, а она рассовывала костюмы по местам. Аня волновалась, и руки ее тряслись. Она взвешивала все за и против поступка, который собиралась совершить. Вот уже Тим застегивает куртку. Сердце ее упало куда-то в пол. Внешне спокойная, но немного бледноватая, Аня подошла к мужчине и произнесла как-то чересчур легкомысленно:
— А давайте сейчас пойдем погуляем или выпьем кофе где-нибудь?
Тимофей удивленно воззрился на нее, будто она предложила невесть какую непристойность. Ну и что же он молчит? Аня все на свете прокляла, но не подала виду, что волнуется, деловито роясь в сумке и озабоченно глядя по сторонам, словно боялась что-то забыть.
— Так что же? — не выдержала она пытки молчанием.
— Да, пойдем гулять… — растерянно ответил Тим и открыл перед ней дверь костюмвагена.
Мордвинова решила не говорить Ане, что пригласила на свой юбилей Артема. Скорее всего, он не придет, а ей не хочется схлопотать от дочери за самодеятельность. Вчера Аня вернулась поздно и сразу нырнула в душ, потом легла спать, отказавшись от ужина.
Женя зареклась готовить после смены. Сама не выдерживала и наедалась на ночь, а Аня, которой неплохо было бы чуть-чуть поднабрать килограммов, чаще всего не ужинала, перехватив что-нибудь в городе.
Природа, слава Богу, была к Жене благосклонна, наградив ее спортивной, подтянутой фигурой. Однако с каждым годом становится все труднее поддерживать форму. Приходится себя ограничивать в еде, так или иначе соблюдать какую-никакую диету. Да и для сердца и сосудов это здоровее. Каждое утро Женя делала двадцатиминутную разминку и принимала холодный душ. Все чаще приходилось прибегать к косметике, к разным омолаживающим средствам. Кто бы знал, какой это труд быть женщиной, да еще в ее, Мордвиновой, возрасте! Вот уж воистину: «Быть женщиной — великий шаг, сводить с ума — геройство».
А попробуйте сразить молодого поклонника, который не видел вас десять лет! Для него эти годы — время мужания и становления, а для вас — старения и угасания. Ах, не будем о грустном. Ведь такое изумительное платье ждет своего часа! А какие туфли, украшения. А белье!..
Женя вспомнила о замысле и похолодела на миг. «Неужели решусь?» — уже привычно подумала она, раздвигая кресло, чтобы проверить, можно ли еще на нем спать. Вот-вот приедет Сашка, его надо встретить во всеоружии. Но платье это для юбилея, что теперь-то надеть? Чтобы по-домашнему, не специально и в то же время нарядно и к лицу?
Еще мужчину надо покормить и не так, как едят две женщины, которые перманентно худеют. Ох, забота! Отвыкла я от присутствия в доме мужчины. Как же это хлопотно, однако. Постелить свежее красивое белье. Накормить вкусно и необычно. Понравиться, то есть приодеться так, чтобы услаждать взор. Занять беседой, чтобы не скучал. Разве что не сплясать. А то и сплясать, если для дела понадобится! Да, давненько в нашем доме не было мужчин…
Женя присела на краешек кресла и задумалась. Приезжает гость, а я воспринимаю это как тягостную повинность. Наверное, это первые признаки старости. Но-но, вот только не плакать!
Последние дни, занятые работой и подготовкой к юбилею, отвлекли Мордвинову от печальных мыслей о старости и одиночестве. Теперь же, стоило немного освободить голову, они опять подступили и с прежней силой взялись терзать.
Однако некогда предаваться печали, завтра нужно выглядеть сногсшибательно! Да уже и теперь: Сашка уже в Москве, где-то на Кольцевой. Женя метнулась к шкафу, быстро перебрала привычные джинсы, брюки, шаровары, всякие штаны, которые она обычно предпочитала юбкам. Да и есть ли у нее юбки?
Она захлопнула шкаф и отправилась в Анину комнату. Дочь тоже для работы предпочитала штаны, но в ее домашней костюмерной на вешалах можно было найти все что угодно: самые замысловатые кофточки, роскошные юбки в разных стилях, платья, шарфики и много всего. Размерчики, конечно, небольшие, но в юбку-то, наверное, можно будет влезть.
Аня часто подрабатывала на рекламных роликах в качестве художника по костюмам, а еще иногда сдавала костюмы в прокат. Поэтому почти никогда ничего не выбрасывала, только собирала про запас. Порой могли пригодиться самые неожиданные вещи. В ее домашней костюмерной были не только тряпки, но и зонты, сумки, головные уборы от какой-нибудь повязки до цилиндра.
Передвигая плечики по кронштейну, Женя внимательно разглядывала вещицы. Вот то, что надо! Пышная синяя юбка каскадом, украшенная оборками и тесьмой. Не вычурно, все в меру. А наверх у меня есть голубая маечка (по-домашнему!). На шею любимое ожерелье из бирюзы, на лицо — легкий макияж.
Она еще успела засунуть в духовку мясо по-французски, только с курицей: слоями мелкие кусочки курицы с картошкой и луком под майонезом и сыром. Как раз будет горячая еда к появлению гостя.
Конечно же, он застрял в пробке на Третьем кольце. Женя устала от напряженного ожидания, мясо уже сготовилось и теряло температуру в остывающей духовке. Зазвонил телефон, и Мордвинова вздрогнула, так напряжены были нервы.
— Мам, посмотри в моей комнате, там или нет дроновская рубашка в полосочку? Мне кажется, я ее дома оставила.
Женя кинулась искать, но рубашки нигде не было.
— Нет, Ань, не нахожу…
— А! Все, нашли, извини, мам, — Аня отключилась.
Почти сразу раздалась трель домофона. Мордвинова схватилась за сердце, но в трубку спросила спокойно:
— Да?
— Это Александр, — ответила трубка.
Женя нажала на кнопку, присовокупив:
— Четвертый этаж.
Руки ее дрожали, когда она клала трубку на место. Сашка поднимался на лифте. Женя отомкнула замок и слегка приоткрыла дверь. Последний взгляд на себя в зеркало, поправить прическу…
— Ну, здравствуй, это я! — на пороге вырос долговязый мужчина с едва уловимыми чертами сходства с прежним Сашкой.
— Здравствуй! — улыбнулась Женя и пригласила гостя войти.
Сашка положил на пол в прихожей спортивную сумку.
— Ну, дай я посмотрю на тебя! — И он уставился своими прежними серыми глазами, в которых когда-то Женя читала обожание. — Совсем не изменилась. Вот только прическа…
— А ты изменился, — задумчиво произнесла Мордвинова.
— Постарел?
Женя пожала плечами, разглядывая приятеля. Да, буйная рыжая шевелюра сменилась короткой стрижкой и глубокими залысинами, когда-то пухлые губы сделались тоньше, выступили скулы, подбородок затвердел. Однако эти перемены делали облик Сашки мужественнее и привлекательней.
— Сколько тебе сейчас? — спросила она у этого малознакомого мужчины, по-прежнему изучающего ее улыбчивым взглядом.
— Тридцать пять.
— Женат?
— Жена и двое детей.
— Ну, проходи, что ж мы стоим? — спохватилась Женя и взялась за его сумку.
И пока Сашка устраивался, принимал душ, Мордвинова сидела на кухне, схватившись за голову, и отчаянно ругала себя за легкомыслие. Что делает этот чужой человек в моей квартире? И что теперь мне с ним делать? Три дня! Женат. Двое детей. Ох, дура ты, Женька, дура!
Мясо по-французски безнадежно остыло, когда Сашка наконец уселся за столом, чисто выбритый, благоухающий парфюмом. Женя заправила салат из свежих овощей оливковым маслом, разогрела в микроволновке еду, поставила тарелку перед Сашкой. Себе тоже немного положила: с утра не ела от волнения.
— Даже не знаю, с чего начать! — проговорил гость с улыбкой и принялся за еду.
А Жене вспоминался Киев, бесконечные прогулки по булгаковским местам, семь пыльных комнат турбинского дома на Андреевском спуске — волшебная сказка, которую ей подарил тогда Сашка, как и она, обожавший «Белую гвардию». Малоподвальная (или Малопровальная?), Владимир с крестом, Подол, Крещатик — прекраснейший город на земле! И невольно всплыло еще одно воспоминание: они с Сашкой шли по Андреевскому спуску, где разместились художники, рисующие портреты и торгующие всякими авторскими поделками и украшениями. Они оживленно болтали, смеялись, поглощенные друг другом. Проходившая мимо пожилая женщина оглядела сначала Сашку, потом Женю с головы до ног и возмущенно пробормотала:
— Совсем с ума сошли!
И пошла своей дорогой.
Потом, когда Мордвинова приезжала в Киев или же Сашка по делам наведывался в Москву, он знакомил ее с друзьями и непременно добавлял:
— Женщина, в которую я давно и безнадежно влюблен.
Потом как-то все сошло на нет. Женя давно не была в Киеве, Сашка перестал приезжать в Москву. А жаль, им было так интересно вместе и весело.
Мордвинова поймала себя на том, что думает о человеке, который сейчас сидит перед ней! Нет, это незнакомый молодой мужчина, симпатичный, с какими-то родными глазами. Только-то.
— Ты спроси что-нибудь? — предложил киевский гость.
Женя очнулась. Она сидела над нетронутой тарелкой и вертела вилку в руках.
— Чем ты занимаешься? — спросила и поняла, что задала формальный вопрос.
Однако Сашка воспринял его как должное. Он подробно рассказал о своей работе в еврейском издательстве, где делал на компьютере макеты книг. Да, он был по отцу еврей, Женя вспомнила об этом. Его отец служил фотографом на киностудии им. А. Довженко, однако в воспитании сына участия не принимал, пока Сашка не вырос. Потом, кажется, его родители снова сошлись, ну да Бог с ними!
— А ты? — в свою очередь задал вопрос гость.
— Я? — Женя хотела сказать, что у нее все кончено: завтра юбилей. Будет отмечать прощание с женственностью и переход в разряд старух. Однако сдержалась и произнесла коронную фразу: — Работаю в кино.
— В кино? — Сашка удивился. — Снимаешься?
Женя шутливо перекрестилась:
— Свят, свят, свят! Всего лишь рядовой костюмер. Говорю так обычно, чтобы пыль в глаза пустить.
Она взялась наливать чай, чтобы скрыть нахлынувшую грусть.
— Расскажи о своей семье! — попросила, вернувшись на место.
Сашка ничуть не смутился, не замялся, а принялся говорить с теплотой и улыбкой о жене, которая старше его на несколько лет, о пятилетием сынишке и крохотной дочке.
Опять появилось непрошеное воспоминание: вокзал в Киеве, московский поезд вот-вот отправится, Светка устала нервничать и давно уже заняла место в купе, а Мордвинова прощается с Сашкой.
— Не торопись жениться! — вдруг заявила она.
— Обещаю! — голос его дрожит.
Она потянулась, чтобы чмокнуть Сашку в щеку на прощание, однако он исхитрился поймать поцелуй губами. Женя покосилась на проводницу, которая проявляла нетерпение, потрепала Сашкины вихры и забралась в вагон. Поезд тронулся…
— Как Аня? — поинтересовался киевский гость. — Наверное, красавица?
— Увидишь, когда вернется с работы. Вкалываем вместе на одном проекте.
Он тактично не стал спрашивать Женю о спутнике жизни.
И что дальше? Дальше-то что? Рада ли я его видеть? Рада. Решусь ли предложить задуманное? Ох, как непросто, оказывается! Ничего, привыкну к нему сейчас, ведь уже почти вспомнила, почти узнала…
После обеда Женя сослалась на предпраздничные хлопоты (не соврала!) и предоставила Сашку самому себе.
— Я прогуляюсь, посмотрю город, давно здесь не был, — сообщил гость. — Схожу в музей Булгакова в «нехорошей квартире».
Он не стал мешкать, скоро ушел. Женя созвонилась со Светкой, уточнила некоторые детали завтрашнего торжества и сообщила о приезде Сашки.
— Ну и как он? — загорелась любопытством подруга.
— Что ты хочешь услышать? Изменился, конечно. Взрослый мужик, как-никак. Женат, двое детей.
— Ну а с тобой-то как? — не отставала Светка.
— Мило.
— И все?! — разочарованно протянула подруга.
— Свет, а что ты хочешь? Женатый человек приехал к старой московской знакомой, заодно и город посмотреть. Рядовая ситуация. Да что еще может быть?
Она едва не сорвалась в слезы.
— Что ты, Жень, не расстраивайся, — испугалась Светка. — Приехал же. Как это его жена отпустила?
Мордвинова рявкнула:
— Да ей не придет в голову ревновать к старой тетке!
— Ну, зря ты так, Жень, — обиделась подруга. — Я ведь всего на год тебя моложе, но старой теткой себя не считаю!
— Знаешь, — стихла Женя, — Сашка тут ни при чем. Это все завтрашний юбилей и подлец Туринский. Уж не мог выкроить пару часов…
Опять, опять о том же. И опять слезы. Вот уж совсем ни к чему. Ко мне приехал молодой мужчина, а я вспоминаю потасканного гения, в трудный момент бросившего меня на произвол судьбы!
Однако как же быть с этим молодым мужчиной?
Был тяжелый день: пятьдесят человек массовки. Снимали в Подмосковье, на поле, продуваемом всеми ветрами. Сложнейший грим: нужно было показать жертв воздушного налета, мертвые тела. Аня с Олей и Машей с ног валились: фактурили костюмы, пачкая их и заливая киношной кровью, одевали массовку, застегивая бесконечные пуговицы и затягивая ремни.
Погруженная в работу, которая, казалось бы, не оставляла места ни для чего другого, Аня прокручивала в памяти вчерашний вечер, мысленно перебирая каждый жест, каждое слово, сказанное Тимом.
Аня всегда считала, что мужчина должен быть активной стороной в отношениях. Конечно, в наше время это атавизм, нынешние женщины сами решают, чего и кого хотят, и добиваются этого. Оттого представители сильного пола сделались слабым полом. Однако есть все же в этом какая-то ненормальность.
Должна ли женщина делать первый шаг? Навязывать себя понравившемуся мужчине? Обычно Аня предпочитала, чтобы ее внимания добивались, завоевывали ее расположение.
То, что произошло с ней вчера, выходило за рамки привычной модели поведения. Она сама пригласила мужчину гулять, а потом завела в кафе, когда они окончательно продрогли на ноябрьском ветру. Амазонка, твою мать.
Но ведь бывают случаи, говорила она себе в оправдание, когда люди от нерешительности упускают шанс обрести счастье, по глупости пропускают главное в своей жизни. И часто это бывает необратимо. Уж лучше прослыть отвязной эмансипе, чем чувствовать раскаяние от потери единственного шанса на любовь.
Она многое узнала об этом человеке с первых же минут. Когда они гуляли в старинных, еще не изувеченных переулках Китай-города, Тим рассказал о себе. Он приехал из северного городка, где осталась его мать-пенсионерка, всю жизнь проработавшая на заводе. Отец в одночасье сгорел от рака. Непростой был человек, хотя и работяга с завода. Знал несметное количество стихов наизусть, был философом и мечтателем.
Окончив музыкальную школу по классу гитары, Тим мечтал стать музыкантом, что-то сочинял. Однако его юность пришлась на бандитские девяностые. Жить в нефтяном городке в ту пору было просто опасно: убийства, драки, беспредел. Люди как с цепи сорвались. Тиму довелось побывать в разных переделках прежде, чем он вместе с приятелем-земляком уехал в Петербург учиться. Потом они перебрались в Москву жить и работать.
Он умен, это для Ани одно из важных условий привлекательности мужчины. Талантлив — это она ценила в первую очередь. Красив по-мужски, без смазливости. Внешняя брутальность сочеталась в нем с тонким артистизмом души и недюжинной образованностью.
Когда они вошли в кафе и устроились за столиком в зале для курящих, Аня еще раз обрадовалась тому, что Тим курит. Этому факту она тоже придавала значение. Не всякий мужчина разделит и поймет ее пристрастие к курению.
Заговорили о книгах, и Аня еще раз обрадовалась родству.
— Вы тоже читаете Гаетана Суси? Здорово! — восхитилась Аня, и они наперебой заговорили об оригинальном авторе, выдумщике и фантазере.
Тим оказался весьма начитанным, прекрасно знал современную литературу. И не только модных авторов, книги которых издавались большими тиражами и которых читали все продвинутые интеллектуалы. В его речи фигурировали имена редкие, Мирче Элиаде, например.
Пиршество духа, иначе Аня не назвала бы их беседу. Она вновь и вновь хвалила себя за то, что решилась-таки предложить малознакомому мужчине эту прогулку…
— Девочки, костюм! Массовка готова? — раздалось из рации.
— Еще секундочку, — ответила она второму режиссеру, подбирая шапку для мужчины из массовки.
Фу-у! Все, наконец-то можно передохнуть и перекурить. Аня достала сигареты и в поисках спокойного местечка отошла подальше от площадки, оставив там костюмеров. Привычно поискала глазами Тима, но подходить к нему не стала. После последнего романа она не любила афишировать свои отношения в группе. Тимофей тоже взглянул в ее сторону и тотчас отвернулся. Он все понимает без слов. Тим тоже закурил в этот момент, и ей казалось, что они вместе.
Но что же дальше? Будет ли продолжение? Тим явно не из тех, кто падок на интрижки. Нужно ли насиловать ситуацию или же пустить все на самотек: как будет, так и будет? Однако не решись она вчера, не было бы этого удивительного вечера. И сложится ли еще, если она не станет проявлять инициативу?
Может, пригласить его сегодня на мамин юбилей? Женя предлагала дочери прийти с кавалером. Мысли ее перенеслись домой, где осталась мама. Она так волновалась перед юбилеем, что спала с лица. Правда, она и не ест ничего уже несколько дней, говорит, надо немного разгрузиться. Какая мама молодец, что послушалась и сделала себе новую прическу! Выглядит элегантно, молодо. Конечно, она убирает волосы в хвостик на работе и дома, когда занята делами, но когда распускает, это здорово! Она сразу как-то изменилась…
Аня вспомнила, что у Жени гость из Киева, которого она знала чуть не с детства. Надо же, приехал, столько лет не виделись! Впрочем, Аня его так и не увидела: вернулась поздно, когда он уже спал, а на работу ушла в шесть утра, когда он еще спал.
Она не заметила, как рядом с ней на бревнышке пристроилась «хлопушка» Вика, и вздрогнула, когда та заговорила:
— Слушай, генеральный-то зачастил на площадку! Раньше я его и не видела никогда и знать не знала. Это из-за тебя, что ли?
— Почему из-за меня? — пожала плечами Аня. — Вот уж делать нечего генеральному продюсеру! Он к Леше приезжает. Аппаратуру привозил.
Вика неопределенно хмыкнула, мол, знаем мы вас, но Аня не рассердилась. Ей самой любопытно, отчего это зачастил на площадку генеральный продюсер. Однако сегодня, в поле, приехать все же не рискнул. А может, надобности нет.
Артем был интересен ей с определенной точки зрения. Аню завораживали его зеленые глаза, ей хотелось нарисовать их. Сможет ли она передать особое их свечение и чертовщинку, уловить этот взгляд, кажущийся опасным, «вампирским»? Эта загадка манила ее. Как художника. Интересно, удобно ли будет попросить его позировать для портрета?
— Слушай, надо будет перед рестораном-то себя в порядок привести, — хлопотала Вика, — а когда? Смена поздно закончится, да еще доехать надо до города…
Вика не ошиблась, смена закончилась в восемь, однако их обещал довезти до Москвы водитель костюмвагена. Понимая, что время уходит, Аня выбрала момент и подошла к Тимофею, собравшемуся уезжать с группой на автобусе.
— Сегодня у моей мамы день рождения. Не хотите ли поехать со мной в ресторан, там много наших будет?
Тимофей секунду подумал и ответил:
— Сегодня не могу. Передайте маме мои поздравления.
Так они и расстались. Аня силилась делать вид, что ничего особенного не произошло. Ну, мало ли какие у человека дела? Да ему, наверное, и неудобно являться без приглашения юбилярши, без подарка…
И все же она чувствовала некоторое разочарование. К усталости и недосыпу прибавилось испорченное настроение.
А Женя в этот день проснулась с особым чувством бодрости и готовности к действию. Это важно в такой ответственный момент. Вообще важно все. Какая, например, погода ожидается. В ноябре хорошо выглядеть и без того мудрено, так вот если намечается дождь или снег, значит, попухнешь без вариантов. Если солнечно, есть шанс проснуться без отеков под глазами. Важно накануне не пить и не есть несколько часов до сна. Соблюдая эти нехитрые правила, Мордвинова вчера отказалась не только от ужина, но и от задушевного чаепития с Сашкой. Просто посидела с ним, пока он делился впечатлениями от увиденного, уписывая салат и пюре с сосисками.
Вскочив с кровати в подаренной Аней красной атласной пижаме, Женя прошествовала мимо спящего на кресле Александра. Жаль, не получится сделать зарядку. Присутствие мужчины в доме создает столько ограничений! А размяться ой как не мешает: от утренней гимнастики зависит твое самочувствие в течение всего дня. Но места к комнате нет, да и не махать же ногами перед носом спящего. Остается только холодный душ, он тоже весьма бодрит.
Мордвинова заглянула в кухню, достала из морозилки кубик льда и скрылась в ванной. Там критически осмотрела себя в большом зеркале над раковиной и умылась, протирая лицо кусочком льда, пока он не истаял. Кожа порозовела и подтянулась. Судя по состоянию лица, дождя и снега не предвидится. Хоть в этом повезло. Конечно, отеки связаны не только с погодой, но и с состоянием сердца и почек. В любом случае, пока все идет хорошо!
Воду обычно приходится долго пропускать, пока не пойдет очень холодная или вовсе ледяная. В который раз Женя подумала, что надо ставить счетчики, а то приходят какие-то астрономические счета. Но в таком случае позволит ли она себе такие вольности с водой?
Дождавшись нужной температуры, Мордвинова нырнула под душ. С наслаждением приняла на тело тугие ледяные струи, таким образом вся облилась, потом включила теплую воду, помылась и снова — ледяной душ. Все, теперь можно жить!
Головой займусь ближе к вечеру, надо будет помыть волосы и уложить в прическу. Женя вытиралась и прислушивалась, что делается в комнате. Кажется, гость еще спит. Она нанесла на лицо легкий, утренний макияж, чтобы не испугать бывшего поклонника своим первозданным видом. Однако по привычке она не взяла с собой ничего, чтобы переодеться. Пришлось возвращаться в комнату в пижаме, рыскать по шкафам. Стараясь двигаться бесшумно, Женя с ворохом одежды и белья направилась одеваться к Ане в комнату.
Она сильно вздрогнула, когда Сашка вдруг взял ее за руку и придержал.
— Какая ты красивая, — томно пробормотал он. — Поздравляю с Днем рождения!
Мордвинова машинально высвободилась.
— Подымайся, завтракать будем, — произнесла она с фальшивой бодростью и скрылась в Аниной комнате.
Поспешно одеваясь, она ругала себя на чем свет стоит. Забыла, для чего позвала Александра? А как же задуманное? Сашка облегчает задачу, а я в своем репертуаре. Однако где-то в глубине сознания пронеслось: «Женат. Двое детей…» И что? Я же не собираюсь уводить его из семьи или снова привязывать к себе. Мне совсем немного от него нужно.
Она услышала, как скрипнула дверь туалета. Гость поднялся, надо идти на кухню и заняться завтраком. Женя понимала, что сознательно оттягивает исполнение задуманного. Ничего, впереди еще ночь и целый день. Да и вечер в ресторане, куда она пойдет с Александром, назначенным в кавалеры.
За завтраком они молчали, кажется, кавалер был смущен. Нет, так мы ничего не добьемся. Женя решила ободрить гостя.
— Саш, я на тебя рассчитываю. У меня нет сопровождения, а кто-то должен за мной ухаживать в ресторане, угождать, быть рядом, даже когда все гости перепьются. Ты готов взять на себя эту миссию?
— Конечно! — тотчас откликнулся Сашка. — Можешь полностью располагать мной. Вот только… Я нужен тебе сейчас? У меня были кое-какие планы.
Женя успокоила:
— Ты можешь явиться прямо в ресторан к восьми часам. Нас со Светкой туда отвезет ее водитель.
Все, наконец, одна! Можно расслабиться, посидеть в тишине, настроиться, подумать, морально подготовиться к вечеру.
Было чувство, будто ей предстоит замуж выйти, не меньше. Мордвинова так много думала об этом событии, что оно сделалось мифом, чем-то сакральным, вроде обряда инициации. Ну да, переход к старости — тоже скачок через барьер, последний, вниз…
Женя встряхнулась: только не слезы! Нет, сейчас я возьму себя в руки. Надо бы теперь, на свободе, размяться. Неважно, что уже побывала под душем. Все равно перед рестораном придется освежаться. Она усилием воли отогнала все лишние мысли и взялась делать пропущенные упражнения.
Позвонила Аня, поздравила с днем рождения. Из Питера прозвонилась знакомая еще по телевидению. И снова тишина. Все меньше и меньше с годами звонков на день рождения и Восьмое марта. Все близкие при тебе, родственников почти не осталось, друзья наперечет. Жизнь отсекает лишнее, с годами становишься все разборчивее в людях и постепенно остаешься в изоляции. Если у тебя нет профессиональной среды и многочисленных домашних, то к старости ты приходишь в одиночестве…
Что касается кино, то здесь не бывает сколь-нибудь длительных и глубоких связей. Люди собираются в силу необходимости, общаются, привыкают друг к другу, вместе пьют, проводят недели в тесном контакте, особенно в командировках, чтобы потом, когда кончится проект, навсегда потерять друг друга из виду. Поэтому стараются не привязываться и не прорастать.
Подумала об Ане. Ей надо уходить из кино, если хочет устроить личную жизнь, родить ребенка… Правда, Аня еще не чувствует себя готовой к серьезным отношениям, у нее много творческих планов, мечты о путешествии в Париж, в Италию. Да, сегодня брак перестал быть основой общества, молодые вовсе не стремятся связывать себя обязательствами, детьми. Не ведет ли это к тотальному одиночеству?
И что им сейчас мешает любить, строить уютный семейный мирок? Они еще не понимают и не могут знать, что такое в серьезном возрасте остаться одному…
Так! Не будем о грустном! Надо решить, какие украшения подойдут к вечернему платью из умопомрачительной, невесомой ткани бирюзового цвета с узорной вставкой посредине, собранное под грудью на античный манер. Ну, конечно, украшения из бирюзы в первую очередь.
Женя достала из шкафа свой праздничный наряд: платье и черные туфли на высоком каблуке, украшенные той же бирюзой. Она еще ни разу не надевала их вместе. Подняв волосы наверх и заколов их на затылке, Мордвинова быстренько примерила вечерний туалет. Восхитительно!
Так, теперь украшения… Она достала из лаковой шкатулки длинную нить бирюзовых бус и дважды обернула их вокруг шеи. Покопавшись в другой шкатулке с бижутерией, выудила широкий серебряный браслет с бирюзовыми вставками. Ну и конечно, серьги из бирюзы. Стоп, кажется, перебор. Женя постояла перед зеркалом из шкафа, переместилась в ванную, осмотрела себя при ярком освещении. Вынув серьги из ушей, поменяла их на длинные серебряные висюльки-оберег, купленные когда-то в Суздале. Так лучше, кажется. Эх, Ани нет, а вчера не удалось посоветоваться с ней.
Да, а как же новая прическа? С вечерним декольтированным платьем длинное каре — ну никак! Придется, как сейчас, убирать волосы наверх, как-то закреплять. Еще надо продумать макияж, и опять без Ани, ее совета. В целом, Женя осталась довольна своим обликом. Теперь надо отдохнуть, немного прогуляться, чтобы к вечеру, когда она обычно хуже выглядит, не было следов усталости на лице.
Она так и сделала. Подремала полтора часа, потом собралась прогуляться до магазина, зашла на почту зачем-то, покружила среди домов микрорайона. Было свежо, но ясно. К ночи должно подморозить основательно. Пока гуляла, получила на мобильный несколько эсэмэсок с отказами. Ребята из группы, включая режиссера Лешу, писали, что нет сил после смены ехать на праздник. Итак, человек десять всего остается… Интересно, Артем придет?
Вернувшись домой, Мордвинова помыла голову и оставила волосы распущенными, чтобы сохли. Тут прикатила Светка, на полчаса раньше положенного срока.
— Я на всякий случай: самое пробочное время! — объяснила подруга. — Ну как, Жень? Выглядишь хорошо.
Сама она тоже принарядилась в специально купленный по этому случаю шелковый брючный костюм. Женя одобрила обновку.
Теперь было с кем посоветоваться, и Женя взялась прихорашиваться, облачаться, чувствуя себя престарелой Наташей Ростовой перед первым балом.
— Ну как? — показалась Светке во всем блеске.
— Полный отпад! — констатировала подруга и мечтательно добавила: — Если бы мне твою фигуру!
Светка была кругленькой, аппетитной и уютной, но всю жизнь вела непрекращающуюся войну с весом. Бесполезно было ей втолковывать, что она очаровательна именно своей полнотой. Все в ней было соразмерно и гармонично: круглое лицо, кудряшки, круглые глаза, будто вечно удивленные. Она и не менялась с годами, ну разве чуточку погрузнела. А кто не погрузнел?
Женя зачесала волосы наверх, Светка помогла закрепить черным «крабиком», пшикнула лаком, чтобы держались.
— Ну, ты прям королева! — еще раз восхитилась любимая подруга. — Вот сразу видно благородных предков.
Мордвиновой и самой понравилось отражение в зеркале: результаты воздержания последних дней налицо. Она поискала у Ани подходящую театральную сумочку, сложила в нее все необходимое для вечера: мобильник, немного косметики на всякий случай, кошелек, заколки, пачку носовых платков, пробник с любимыми духами.
— Ну, все? — Она осмотрелась вокруг. Осталось набросить на плечи старый песцовый полушубок, который много лет ждал своего часа в шкафу, и пуститься в путь.
Аня спешила изо всех сил. До дома добралась только в девять. Надо было еще принять душ, вымыть и высушить волосы, приодеться. Как ни торопилась, на все ушел еще час. Так что из дома она выбралась в десять. Поймать такси у дома — дело безнадежное. Аня чертыхнулась, что не заказала такси на дом. Но теперь поздно. Пришлось тащиться с подарком к набережной, были потеряны еще пятнадцать минут. Мама дважды звонила и спрашивала, когда же она приедет.
В общем, в ресторане Аня оказалась около одиннадцати, когда веселье достигло своего апогея. Она вошла в зал, где был накрыт стол для банкета. Там шла какая-то игра. Аня почувствовала страшную усталость. Было шумно, все пьяны, или так казалось со стороны. Однако стоило ей увидеть маму, необыкновенно красивую, с румянцем на щеках, смеющуюся, оживленную, всю усталость как рукой сняло. Вокруг юбилярши толпились восхищенные мужчины. Сашка ни на шаг не отходил, взирая на Женю, как паж смотрит на свою королеву.
Аня подошла к маме, поцеловала ее в алевшую щеку:
— С днем рождения, моя хорошая мамочка! — и протянула ей подарок.
Женя бурно обрадовалась появлению дочери. Тотчас подскочила Светка:
— Ну-ка, ну-ка! Покажи, что там!
Все настаивали на том же.
— Можно? — спросила Женя.
Аня пожала плечами:
— Как хочешь.
Светка уже срывала оберточную бумагу, и взорам присутствующих предстала небольшая картина, исполненная на холсте маслом. Это был портрет Жени, решенный образно, но вполне узнаваемый. «Немножко романтично, идеализированно, но неплохо», — еще раз обозрев свое творение как бы со стороны, подумала Аня. Мама же ахнула, прижала руки к груди, потом со слезами на глазах произнесла:
— Спасибо, Анечка! — и благодарно поцеловала дочь.
— Здорово, Ань! — добавила Светка.
Вика и другие гости присоединились к восторгам.
— Княжна, ваши таланты начинают меня пугать! — услышала Аня над ухом и вздрогнула. Она медленно обернулась и увидела перед собой улыбающегося Артема Ненашева.
— Мы, кажется, были на «ты», — произнесла Аня, невольно отвечая на эту невозможную улыбку.
— На «ты» к вашему сиятельству как-то не вежливо, — паясничал Артем, но видя, что Ане это не нравится, тотчас перестроился: — Я уж думал, что не увижу тебя сегодня.
— А ты-то как здесь? — запоздало удивилась она.
— Приглашен! — загадочно ответил генеральный продюсер.
— Ну, мама! — шутливо погрозила она Жене.
— Аня, садись, поешь, ты же после смены. — Мама указала ей на нетронутый прибор и подозвала официанта.
— Я сам буду ухаживать за Аней, — заявил Артем, подсаживаясь к ней с тарелкой и бокалом.
Принесли горячее блюдо, голодная Аня принялась есть.
— Красивая у тебя мама, — сказал вдруг Артем, следя взглядом за Женей, и глаза его странно блеснули при этом.
Неожиданно для себя Аня спросила:
— Можно тебя нарисовать?
Ненашев удивился:
— Что? Нарисовать?
— Да. Тебе понравился мамин портрет?
— Очень. Я потрясен, — серьезно ответил он.
— Ну и?..
Артем встряхнулся и ответил четко, по-деловому:
— Идея неплохая, вопрос в свободном времени.
— Ну, я тоже занята, — Аня будто упрашивала и сердилась на себя из-за этого.
Артем раздумывал:
— Сколько понадобится… м-м…
— Сеансов?
— Да.
— Не знаю, — пожала плечами художница, — как пойдет.
— Где? В твоей мастерской? — деловито спрашивал Ненашев, и сейчас Аня поверила в его продюсерство.
— Ха-ха, — грустно ответила она. — Разве что в моей клетушке…
Однако представив, как приведет его в свою захламленную комнату, похожую на склад или костюмерную, Аня засомневалась еще больше. Она решила пока не возвращаться к этой теме.
Между тем вечер, набрав возможные обороты, стал постепенно склоняться к нулевой точке. Прихватив сумочку, юбилярша удалилась в дамскую комнату, чтобы поправить макияж и чуть-чуть протрезветь. Ох, и выпито было сегодня!
Она с удовольствием огляделась вокруг: ее, воспитанную в вынужденной аскезе советского времени, не переставали изумлять и радовать роскошь и стерильная чистота нынешних туалетов в ресторанах, театрах, концертных залах. В огромном зеркале Мордвинова увидела свое возбужденное, помолодевшее лицо и была вполне удовлетворена им. Вот только тушь немного размазалась да помада съедена наполовину, надо подновить.
Что ж, и не старуха вовсе. Вон как Сашка расчувствовался, ходит как привязанный. Впрочем, Женя вспомнила, что сама назначила его своим кавалером. Но Светка-то хороша! Кокетничает с Сашкой, чуть не виснет на нем! Жаль, Толик не смог прийти, при нем бы она так не распоясалась.
Она заглянула в кабинку, а потом, моя руки, посмотрела себе в глаза. Я готова? Время неумолимо бежит, и сейчас все разъедутся по домам, а я останусь один на один с растревоженным Сашкой и собственным замыслом. Как я это сделаю? Фраза давно заготовлена:
— Саша, я хочу в последний раз почувствовать себя женщиной. В полном смысле этого слова. Подари мне эту ночь. Одну-единственную. Тебя это ни к чему не обязывает. Это не измена, просто акт милосердия.
Мысленно проговорив это, Женя испугалась. Неужели скажу? Руки ее непроизвольно затряслись, как после сильного шока. Что же будет в тот момент? Не опасен ли этот зигзаг для моего не вполне здорового сердца?
А что как Сашка испугается, струсит? Или, еще хуже, оскорбится, не поймет? Позор да и только. Позор на мою седую голову. Вообще-то должен понять, он всегда понимал меня. И, пожалуй, он не будет против, я это чувствую. Разве все его поведение не кричит об этом?
Но ведь это чистой воды соблазн! Нельзя искушать человека, нельзя подвергать испытанию его супружескую верность…
Мордвинова покачала головой. Что же делать? Стареть, забыв навсегда, что такое мужской запах, тяжесть тела на тебе, ласка, страсть… Тихо-тихо! Сейчас сама все испорчу. Улыбаемся, улыбаемся.
Так ничего и не решив, Женя вышла из туалета. Тут ее заметил официант. Он приблизился к ней и вполголоса произнес:
— Вас спрашивают у входа.
— Кто? — удивилась Женя, вспоминая, кто из гостей мог приехать так поздно.
Официант пожал плечами и направился к столу. Мордвинова бросила взгляд в зал. Там, кажется, все в порядке, танцуют. Аня с Артемом, это хорошо! Она подошла к выходу, но никого не увидела. Высунулась в небольшой тамбур между дверями. Там было темновато. Женя пожала плечами и решилась выглянуть на улицу.
— Спокойно, это похищение! — Кто-то плотно закрыл ей ладонью глаза, а другой рукой обхватил за плечи и потащил на улицу.
Нет, она не забыла этот запах! Даже не успев испугаться, узнала и эти руки, и даже тепло, исходящее от тела. Она не ощутила ноябрьского морозца, укрытая его объятиями. Куда он ведет меня? Не важно, хоть на край света!
Наконец они остановились, и ладонь была убрана с лица. Женя мгновенно припала к его груди.
— Ты приехал! Господи… — шептала она, не сдерживая слез.
Знаменитый режиссер отнял ее лицо от груди и посмотрел с улыбкой:
— Женька, ты чего? Испугалась, что ли?
Она без слов потрясла головой. Волосы, убранные наверх, растрепались, и Мордвинова вынула «крабика» из прически. «На кого я сейчас похожа!» — мелькнуло и тотчас забылось.
— Садись в машину, плакса.
Туринский открыл перед ней дверцу новенькой бээмвэшки, но Женя не могла оторваться от него, боясь, что он снова исчезнет на многие годы.
— Замерзнешь ведь! — Мужчина силой впихнул ее на переднее сиденье и захлопнул дверь.
Пока он возился, усаживаясь рядом, Женя успела заглянуть в зеркало и стереть размазанную тушь. Потом спросила:
— Куда мы едем?
— Покатаемся… — неопределенно ответил режиссер и нажал на газ.
— Там гости остались.
Туринский покосился на нее:
— Они поймут. Я только тебя хотел видеть… Что тебе подарить?
— Господи, какой подарок, когда ты приехал?! — Женя прильнула к его плечу. Она все еще была пьяна, от встречи хмелела еще больше.
Однако Туринский остановил машину возле небольшого торгового центра, работающего ночью. «Надо же, и такое бывает!» Вышел, снял с себя куртку, оставшись в большом свитере крупной вязки. В молодости он носил такие же, вязанные мамой. Куртку накинул на плечи Мордвиновой и повел ее в магазин.
— Мне ничего не надо! — пыталась она возражать, но режиссер не слушал.
Они прошли по пустым залам со светящимися витринами не останавливаясь. Женя и не смотрела по сторонам, а Туринский будто что-то искал.
— Сюда! — наконец скомандовал он.
Они вошли в меховой салон. Дремлющая продавец-консультант с бейджиком «Лена» встрепенулась и бросилась к ним. Туринский отвел девушку в сторону и что-то негромко сказал, после чего та оценивающе оглядела застывшую Женю с головы до ног и помчалась к вешалкам с дорогими шубами.
— Будем мерить? — Она вернулась с охапкой чудесного, блестящего струящегося меха.
— Нет, зачем мне это? Куда? — отбивалась Мордвинова.
Туринский подпихнул ее к зеркалу:
— Давай-давай! Красивая женщина должна утопать в мехах.
Женя еще сопротивлялась, но он настаивал:
— Ну, хватит, Женька, позволь же мне сделать тебе подарок. Как-никак — дата!
— Не мог не напомнить! — шутливо огрызнулась она.
Он набросил на плечи Мордвиновой роскошную норку, скроенную изящно-классически. У Жени дух захватило. Знала, что мех действительно красит женщину, но чтобы так! И уже снимать не хотелось, но Туринский потребовал, чтобы она примерила и другие шубы. Одна другой лучше, но сердце лежало именно к той, первой. И режиссер признал:
— Да, это твоя!
Он взялся руками за воротник и стиснул его на шее Мордвиновой, внимательно всматриваясь ей в лицо.
На ее беду, Виктор Алексеевич Туринский относился к породе людей, которые рано седеют, но при этом будто не старятся, сохраняя моложавое лицо, юношеский характер и неиссякаемый живой задор. Он был хорош по-прежнему, большие серые глаза по-прежнему смотрели молодо и ясно.
— Какая ты красивая, Женька! — пробормотал Туринский и внезапно поцеловал ее в губы.
Мордвинову словно током ударило. Она рванулась к нему, роняя на пол целое состояние. Продавщица Лена удивленно открыла рот, но тотчас опомнилась и бросилась поднимать шубу, не давая наступить на нее этой странной, исступленно целующейся парочке. Она недоуменно смотрела на них, потом не вытерпела и спросила:
— Вы будете что-нибудь брать?
Оторвавшись друг от друга, они улыбались в смущении. Туринский достал бумажник:
— Будем! — Он перебрал карточки, одну из них протянул продавцу.
— Упаковывать будем? — деловито поинтересовалась Лена.
— Нет! — решительно ответил режиссер, принимая шубу. — Спасибо, очаровательное создание.
Лена снова открыла рот, проводила их удивленным взглядом и покачала головой.
Мордвинова мало что понимала после этих безумных поцелуев. И себя не понимала. Что ж, завтра будем все понимать, анализировать, терзаться. А теперь…
— Теперь сюда! — будто прочтя ее мысли, откликнулся Туринский.
Они вошли в обувной отдел. Сопротивляться уже не имело смысла, Женя покорно села на удобный кожаный пуфик и примерила одну за другой пары красивых модных сапог. Выбрали черную пару до колен из мягчайшей кожи, ловко обхватившей ногу. Женя встала, прошлась, приподняв подол платья, потопала и полюбовалась на свои ножки.
— Что надо! — одобрил ее кавалер и меценат.
Мордвинова не стала переобуваться, попросив лишь пакет для туфелек. Расплатившись, они вышли из магазина.
— Это не я, — сказала Женя, разглядывая себя в стекле витрины.
— Ты, ты, — успокоил ее Туринский. — Едем!
— Куда?
— Вперед.
Едва они сели в машину, зазвонил Женин телефон. Она забыла сумочку на сиденье и теперь вспомнила, что ни Аня, ни гости не знают, куда она делась. Звонила, конечно, встревоженная дочь.
— Мам, ты куда делась? Я звоню пятый раз. Тут все собираются расходиться, хотели бы попрощаться.
— Да, Анечка, скажи всем… ну, не знаю. Поблагодари от меня…
— А ты где?
— Потом расскажу, ладно? Ну, так получилось. Да, забери цветы и подарки. И про Сашку не забудь, он завтра вечером уезжает.
— Хорошо. У тебя все в порядке?
— Да.
Аня отключилась. Тактичная девочка, не стала спрашивать, с кем я и когда вернусь.
— Кто этот Сашка? — поинтересовался Туринский.
— Да так, приятель.
Он хмыкнул и притормозил машину у ночного супермаркета.
— Я сейчас! — Выскочил, хлопнув дверью, и направился к магазину.
Мордвинова осталась наедине со своим потрясением. Неужели это правда, и я сижу в его машине в роскошной шубе, в новых сапогах? Прямо чудеса какие-то, ведь я уж и не ждала и отплакалась по полной программе. Только он мог устроить такой праздник! Сумасшедший! Она старалась не спрашивать себя, что дальше. Давно отучилась заглядывать вперед, прожить бы нынешний день…
Туринский вернулся с огромным букетом цветов и двумя нагруженными пакетами, которые он сунул на заднее сиденье.
— Держи, юбилярша! — И Женя задохнулась от благоухания и благодарности. Праздник продолжался, чудеса продолжались!
Они подъехали к огромному элитному дому, из тех, которые во множестве наросли в последние годы в Москве. Миновали охрану, остановились на парковочной площадке.
Туринский вышел, забрал с заднего сиденья пакеты, открыл перед Женей дверцу:
— Прошу!
Она с трудом выбралась из машины, путаясь в полах шубы, да еще с огромным букетом в руках. Кажется, хмель уходил, голова тяжелела.
— Куда это мы приехали? — спросила она, оглядевшись.
— Давай-давай, шагай, — подпихнул ее режиссер и направился к ярко освещенному подъезду с высоким крыльцом.
Пришлось подниматься по ступенькам, и Женя боялась грохнуться с высоких каблуков. Не часто ей приходится щеголять в такой обуви. Дремлющая консьержка проснулась, высунулась из окошка, когда они направлялись к лифту.
— Добрый вечер, Виктор Алексеевич, — донеслось им вслед.
Туринский буркнул что-то в ответ, и они скрылись за дверцами лифта. Поднимались долго. «Как можно жить на такой высоте? — думала Мордвинова. — Это же страшно». Режиссер молчал и улыбался, глядя на нее, а Женя таяла под этим взглядом и смущалась, как девочка.
Они вошли в квартиру, у которой не было привычной прихожей. Сразу от порога открывалось огромное, многоуровневое пространство. Где-то посредине выделялось нечто вроде кухни: круглая нагревательная поверхность и стойки с высокими, как в баре, стульями. В разных углах диваны перегораживали пространство, создавая таким образом отдельные секторы жилья.
Туринский сунул куртку в стенной шкаф, забрал у Жени шубу.
— Располагайся, сейчас будем есть: я голодный как волк.
— Мог бы и на банкете поесть, — растерянно откликнулась Женя, не зная, где ей расположиться.
Чтобы быть неподалеку от хозяина, она села на высокий, неудобный стул. Туринский рассмеялся:
— Да сядь по-человечески, отдохни!
Он указал на ближайший диван, рядом с которым стоял низкий столик, а сам принес бокалы и бутылку шампанского.
— Выпьем для начала!
Туринский открывал бутылку, приносил и выкладывал на столик фрукты, коробку конфет и что-то еще, наливал шампанского, а Женя все разглядывала квартиру и не могла понять, нравится ли она ей. Здесь ничто не говорило о хозяине, его занятиях, пристрастиях, увлечениях. Может, это не его квартира?
Они выпили, и Туринский поспешил к своим пакетам. Мордвинова понемногу допила вино, налила себе еще и почувствовала, что страшно голодна. И немудрено: на банкете от возбуждения она не могла есть, только пила. Она посмотрела на режиссера, который хлопотал на кухне, что-то жарил, резал, выкладывал на тарелки, и глотнула слюну.
Туринский принес на подносе тарелки с истекающим соком жареным мясом, и Женя вовсе зашлась слюной. В небольших пиалах он подал два разных салата, нарезанные овощи на деревянной дощечке, черный хлеб со злаками в соломенной хлебнице. Они принялись, наконец, за еду. Ловко орудуя ножом, Туринский раскрывал ей секреты приготовления нежного сочного мяса, а Женя слушала и не слышала, думая о нем.
Все так обыденно, по-семейному. Как когда-то на Литейном в Питере или в первый год на Потылихе. Роднее этого человека никого у нее нет, а они не виделись пятнадцать лет. Куда ушла жизнь?..
— Жень, ты что? — встревожился Туринский. — Ревешь, что ли? С ума сошла?
Однако она ничего не могла с собой поделать.
— Я так скучаю по тебе, так скучаю! — плакала Женя, а испуганный мужчина обнимал ее и бормотал, утешая:
— Я же здесь, здесь…
Она открыла глаза и долго силилась понять, где находится. Суперсовременный дизайн спальни, который она с трудом разглядела сквозь слипшиеся ресницы, скоро отрезвил Мордвинову. До ее сознания дошла, наконец, фраза, разбудившая ее.
— Ты прости, Женька, мне на самолет пора. Я утром должен быть в Праге, на съемках.
Она подскочила:
— Господи, который теперь час?
— Три тридцать ночи, — ответил уже одетый Туринский.
Она спала не больше часа.
— Мне пора в аэропорт. Собирайся, я завезу тебя домой.
Вот и кончился праздник… Женя все вспомнила. Как радовалась, что белье пригодилось, то самое, дорогущее, сногсшибательное! Ведь он, утешая, схватил Женю в охапку и унес сюда. Оказывается, есть в этой огромной квартире потайные уголки, не все на виду.
Вспомнила их торопливые, страстные ласки и вернувшуюся память тела, такую острую, что у них даже не было времени, чтобы раздеться…
— Ей-богу, как подростки, — смущенно бормотал потом Туринский, отдыхая на ее плече.
Потом они много говорили, снова любили друг друга, как подростки, и опять говорили. В основном он.
Говорил, что давно чувствует себя человеком из прошлого. Все твердят о современности его фильмов, об экспериментах, новых формах, а он, как выживший после ядерной катастрофы, ничего вокруг себя не узнает. Новый мир, чуждый мир. Да, как художник он всегда готов к поиску и ко всему новому. А как человек… Ведь была долгая жизнь, богатая разным опытом.
— Ты для меня — свидетельство моей жизни: молодости, исканий. Да и что говорить, той эпохи, — объяснял Туринский, поглаживая ее голое плечо. — Им, молодым, многое в нас непонятно. Они — люди мира, у них нет родины, нет мучительных вопросов: «Что делать?» и «Кто виноват?», которые мы решали всю жизнь. Им все ясно и так. У них теперь вместо «Что делать?» — «Че за дела?». У рожденных в новой стране нет прошлого. И кино у них другое. Им подавай «картинку», общий план, а на актера наплевать! Меня ругают операторы: «Где общий план? Художники столько сил потратили на воссоздание эпохи, а вы снимаете только крупный план!» Да снимаю я «картинку», но и актеры — не пустое место! Они, нынешние, не знают, что такое русское психологическое кино. Именно кино дает возможность показать мимику, глаза актера, работу его мысли, чувства! А этим «картинку» подавай да спецэффекты. Я как невымерший мамонт среди них. Говорим на разных языках… Увидев тебя, я наконец осознал, как важно иметь общую память и понимать друг друга.
Он крепко прижимал Женю к себе и целовал в макушку. Она боялась задать вопрос, который давно срывался с языка: с кем он живет теперь? Почему так одинок, если рядом с ним всегда есть женщина? Женя не хотела рушить иллюзию, хотя бы на этот миг…
— И никто не хочет учиться! Изначально мнят себя гениями! — продолжал Туринский свой горячий монолог. — Поколение дилетантов! Никто не занимается своим делом. Певцы танцуют, актеры поют, военные продюсируют, инженеры пишут сценарии, операторы режиссируют. Прав классик: в итоге — разруха.
— А ты сними что-нибудь из классики! — вдруг посоветовала Мордвинова. — Мне кажется, у тебя прекрасно получится…
— Да классику уже всю по сериалам раскатали, — возразил режиссер.
Он помолчал, потом горько произнес:
— Эх, Женька, жизнь-то как быстро пронеслась…
Кто-кто, а Женя это понимала.
И вот теперь все становилось на свои места. Знаменитый режиссер отбывал в Прагу, а она, как девочка по вызову, должна посреди ночи пилить домой с приятными воспоминаниями.
— Не надо меня везти, такси возьму! — буркнула Мордвинова и, поспешно собрав свои вещи, нырнула в ванную. Тщательно умывшись и сполоснувшись под душем, она быстро оделась, причесалась. Подумала секунду и не стала подкрашиваться. Пусть видит, какая я старая. В душе копились горечь и разочарование. Может, встала не с той ноги?
Туринский, кажется, и впрямь торопился и нервничал.
— Идем, я заброшу тебя. На Потылиху?
— Куда же еще?
Натянув сапоги и прихватив пакет с туфлями, она направилась к выходу. Туринский нес за ней следом шубу и букет цветов. Женя обратила внимание, что на условной кухне все тщательно убрано. Никаких следов ночной пирушки!
Консьержка в готовности сидела на боевом посту. Цепким взглядом охватив немолодую пару, сладким голосом она вопросила:
— А Анжелочка-то когда вернется?
Туринский буркнул:
— Скоро!
Когда за ними закрылась дверь, Мордвинова перегнулась от хохота:
— Как? Анжелочка?
Она тотчас вообразила глупенькую длинноногую блондинку с кукольным личиком и силиконовым бюстом. Их развелось сейчас…
Виктор Алексеевич злился, но молчал. Женя отказалась садиться в его машину и не взяла шубу. В легком вечернем платье, прижимая к груди сумочку и пакет, она поспешила к дороге, чтобы поймать такси.
— Женька, шуба! — догнал ее Туринский.
— Оставь Анжелочке, — глупо ответила Женя. Ее куда-то несло, подмывало мстить ему, говорить гадости и пошлости, поэтому она спешила поскорее уйти.
— Да что ты устраиваешь? — рассвирепел Туринский. — Опять королеву изображаешь? Хватит, Женька!
— Зачем ты приехал? — уже не сдерживаясь, заорала Мордвинова. — Зачем? Снимал бы свое мелкотравчатое кино с содержимым выеденного яйца, с понтом библейские притчи! Чего ты влез опять в мою жизнь? Кто тебя просил?
— Да ты же сама позвала меня на юбилей, забыла? — тоже орал Туринский.
— Да, и мне пришлось обзвонить всех прежних знакомых, чтобы узнать твой телефон! Какой позор, какое унижение!
— Оденься, балда, замерзнешь ведь! — пытался он накинуть на Женю шубу.
— Не нужна мне твоя шуба! Откупаешься? Да если бы ты знал, сколько всего я пережила, когда ты нас бросил! По грани ходила, только Анька и удержала! — Женя не чувствовала слез, которые непроизвольно лились из ее глаз. — За столько лет ни разу не узнать, живы ли мы! Господи!..
Она вдруг успокоилась и глухо произнесла:
— Знай, когда вы нас бросаете, вы делаете нас проститутками, а детей — сиротами.
Туринский молча смотрел на нее, губы его были плотно сжаты, желваки ходили ходуном. Однако Женя уже справилась с собой. Она решительно подняла руку, ловя машину.
— Уходи, а то еще не такое услышишь! — бросила она мужчине.
Почти сразу возле них затормозило такси, и Женя без сил упала на заднее сиденье. Однако не успела машина тронуться, как дверца распахнулась, и на колени Мордвиновой обрушились шуба и следом цветы. Прежде чем захлопнуть дверь, Туринский зло проговорил:
— Все испортила, дура.