62529.fb2
- Он тебя не упрекнул, - объяснил мне Павел Федорович, когда я спросил его об этом. - Он тебя похвалил. Учти это. Просто ты в первый раз с ним разговаривал и еще не знаешь Батиной манеры.
Позже я понял его манеру вести разговор. В коротких вопросах командарма всегда скрывался какой-то особый смысл. Цепкий Батин взгляд буравил тебя насквозь, и твои ответы, очевидно, тут же соотносились с внешними впечатлениями командарма. Батя как бы ненавязчиво предлагал собеседнику: "Думай! Думай об истинном смысле моих вопросов. Разгадаешь - молодец! Значит, я в тебе не ошибся!"
Мы часто говорим о демократизме начальства, умиляясь: "Вот-де, большой руководитель, а не кричит на подчиненных. И в обращении прост - всех по имени-отчеству величает, за ручку здоровается, не чурается людей". В сущности говоря, такое представление о демократизме руководителей исходит из рабской психологии, согласно которой человек, которому вверена сегодня твоя судьба, волен и оскорбить тебя, и унизить, и распорядиться твоей жизнью по своему усмотрению. А раз начальник не кричит, не обзывает, руку лично пожимает демократ! Куда там!
Демократизм нашего командарма был иной природы - Степан Акимович был уважаем армией, потому что сам уважал окружающих. Мы видели его и на стоянках боевых машин, и на КП, и в минуты тяжелейших боев, и в минуты отдыха. Он был одинаково ровен и вежлив и в разговоре с командиром дивизии, и в разговоре с сержантом-техником. Но, повторяю, не в этом дело. Любой, кто встречался в то время с Красовским, не мог не увидеть, с какой живейшей непосредственностью интересуется командарм твоей личной жизнью, с каким доверием относится Батя к окружающим.
Доверие и уважение к людям - вот, пожалуй, важнейшие источники Батиного демократизма. Когда в труднейшие дни Курской битвы мы потеряли двух отличных командиров 88-го и 40-го полков - майора Рымшу и Героя Советского Союза майора Токарева, командарм смело выдвинул на эти должности молодых летчиков из этих же полков. Надо сказать, что под стать командарму были и руководители политотдела армии - член Военного совета генерал С. Н. Ромозанов и начальник политотдела армии генерал А. И. Асауленко. Они пользовались большим уважением в частях армии.
Батя умело решал любой насущный вопрос, каким бы сложным и запутанным он ни казался. Подумаешь, скажет читатель, на то он и командующий, чтобы все вопросы решать. Разумеется, мастерство командира проявляется, в частности, в том, что он умеет оперативно принимать правильные решения. Но, рассказывая сейчас о Бате, я обращаю внимание не только на эту сторону его деятельности. Дело в том, что правильно оценить обстановку Бате помогало не только отличное знание дела, но и умение слушать.
В послевоенные годы служба свела нас на востоке страны. Мне часто приходилось беседовать в те годы со Степаном Акимовичем, и каждая такая беседа доставляла истинное удовольствие (хотя, как вы понимаете, большинство из них носило служебный характер). Иногда эти беседы длились несколько часов и состояли не только из разборов или указаний командующего. Красовский - один из самых внимательных слушателей, каких я знаю. Вот он сидит, полузакрыв глаза, в своем кресле, вслушиваясь в мой ответ на заданный вопрос. Я говорю довольно долго, сам чувствую это, но здесь уж ничего не поделаешь - вопрос требует обстоятельного ответа. Кажется, что Красовский слушает меня невнимательно, думая о чем-то своем, но я знаю, что генерал работает, все-все, сказанное мной, выстраивается сейчас перед Степаном Акимовичем в стройную цепочку фактов, соображений и выводов, что, когда я закончу, последуют точные и четкие предложения командующего. Красовский не перебивает меня, ждет, когда я выскажусь полностью, чтобы подвести итог выслушанному. И я знаю, что ничто не ускользнуло от внимания генерала, что каждая мелочь им зафиксирована, соответствующим образом оценена и тоже включена в систему соображений командующего, которые мне, в свою очередь, предстоит услышать.
О том, что для Бати не было мелочей, свидетельствует вот какой эпизод, относящийся ко времени боев на Украине. Мы стояли тогда в Тростянце, вылетая в основном небольшими группами и, как правило, по ракете. Задачу нам ставили уже в воздухе. После напряженных июльских боев под Белгородом работа казалась нам относительно спокойной, и мы вспомнили о своей внешности: недалеко от КП полка расположился парикмахер, к которому потянулись свободные от полетов летчики.
Первым, естественно, оказался перед парикмахером Михаил Семенцов.
- Под Красовского! - решительно приказал он нашему цирюльнику.
Все захохотали: голова Бати блестела как бильярдный шар.
- Может быть, все-таки бритый бокс? - осторожно спросил парикмахер.
- Никаких бритых боксов, - Михаил победно оглядел собравшихся. - Не хочу терять своей индивидуальности!
Бритый бокс - наиболее популярная в то время среди нас прическа: очень короткая стрижка сзади и нечто вроде "оседлеца" запорожцев спереди. Семенцов был прав: "бритый бокс" делал нас всех в чем-то похожими, но кто тогда думал о красоте? Пострижен - и ладно! Дошла очередь и до меня. Парикмахер обрил мне полголовы и только было приготовился брить дальше, как раздалось:
- Немедленный вылет!
Я рванулся к самолету. Голова в пене. Встречные шарахаются, смеются вслед. Техник помог мне надеть парашют, я прыгнул в кабину, натянул на голову шлем и во главе шестерки самолетов поднялся в воздух.
Бой был удачным. Когда же я зарулил после приземления на стоянку, то увидел, что недалеко от нее стоят три человека. Пригляделся - Батя, командир корпуса Галунов и П. Ф. Чупиков. Вылез из кабины, докладываю по всей форме:
- Товарищ командующий!..
- Ладно, ладно, знаю, - перебивает мой доклад Красовский. - Ты лучше скажи, куда салфетку дел?
- Какую салфетку? - удивился я.
- Стригся перед вылетом?
- Так точно!
- Ну, вот. Мне сказали, что ты улетел вместе с салфеткой. Ни разу не видел летчика, летающего с салфеткой. Вот и хотел посмотреть. Значит, наврали?
- Так точно!
- Заладил: "так точно", "так точно". Ты, говорят, не достригся?
- Так. ...Это верно.
Я, признаться, в бою успел позабыть и про намыленную голову, и про то, что не достригли меня. Мыло высохло, образовалась корка - так что меня это все не беспокоило. Только теперь вопрос командарма вернул меня к моим земным заботам.
- Ну-ка, сними шлемофон. Посмотрим.
Делать нечего - снимаю шлемофон. Они все покатываются со смеху! Еще бы: на небритой части головы волосы спутались и застыли под мылом в виде какой-то клейкой массы. Вторая часть головы, наоборот, гладко выбрита. Шлемофон весь в мыле.
- Шлемофон надо новый, - сказал Красовский.
- Не надо, товарищ командующий. Я этот вымою, почищу. Он у меня недавно. (С этим шлемофоном я начинал Белгородскую операцию.)
- А вот стричься командиру надо было раньше, - серьезно заметил Красовский. - Небось чешется голова-то от мыла?
- Так точно, чешется. Только как я мог знать, когда вылет будет. Тем более вылет по тревоге.
- Не знал, говоришь? - переспросил Красовский. - Скажу по секрету: командир должен нюхом чувствовать обстановку. Нюхом! Ну ладно, иди помойся. Больше его не поднимайте в воздух, пока не дострижется.
Последние слова относились к П. Ф. Чупикову, который, как мне показалось, сочувственно смотрел на меня в этот момент. "Нюхом чувствовать обстановку" - я запомнил эти Ватины слова, хотя сказаны они были, в общем-то, в несколько комической ситуации. Для командира нет мелочей, и, принимая решение, он должен учитывать все без исключения действующие факторы, полагаясь при этом как на реальную оценку ситуации, так и на собственную интуицию.
Много лет спустя после войны, когда я командовал дивизией, с КП передали:
- Товарищ полковник! Прилетел командующий. Приказал не встречать.
Надо сказать, что Батя не любил торжественных встреч, предпочитая появляться неожиданно - не для того, чтобы застать врасплох, а потому, что терпеть не мог, чтобы его встречали и провожали.
- У каждого из вас есть своя работа, - говорил Степан Акимович в таких случаях, - вот ею и занимайтесь. А я уж как-нибудь сам доберусь до КП и обратно.
Через полчаса после звонка из штаба появился у меня на квартире командующий. (Дело в том, чтоб те дни после напряженных полетов я дал два дня отдыха всему личному составу. Благо погода выдалась нелетная.)
- Сидишь? - укоризненно сказал Красовский. - А летчики твои, между прочим, прямо на проходной пьянствуют.
Я знаю, что этого не может быть, но хватаю куртку и бросаюсь к выходу.
- Погоди, погоди! - останавливает командующий. - Еще не пьянствуют, но скоро начнут.
Понимаю: Батя узнал о том, что я дал два дня передышки летному составу, и, беспокоясь о состоянии людей, прилетел проверить правильность моего решения. Объясняю ситуацию.
- Ну хорошо, - соглашается с моими доводами Красовский. - А пройдут два дня, погода не улучшится, чем будете заниматься?
- Разборами полетов, товарищ командующий, подведением итогов, тренировкой.
- А если дожди прекратятся?
- В ближайшие десять дней обстановка вряд ли изменится. Нюхом чувствую, ответил я.
Командующий засмеялся.