Приземлились. Обычно после посадки ведомый должен подойти к ведущему и доложить о выполнении задания.
Я вылез из самолета, отстегнул парашют. Сел возле своего "лавочкина". Закурил. Жду Байду - стоянка его истребителя метрах в ста от моей. Сереги нет. Уже раза три можно было бы прийти сюда да обратно вернуться. Понимаю, что Сергей сейчас не придет - слишком хорошо знает Байда особенности моего характера. Появится потом, попозже, когда я остыну.
Решаю сам идти на стоянку его самолета. Подхожу: у самолета Сереги нет. Только техник возится с мотором.
- Где Байда?
- В лес ушел.
"В лес" - это значит Байда отправился снова потихоньку мастерить очередной мотоцикл. "Ах ты, - разжигаюсь я, - мало того, что ты в Комара превращаешься во время вылета, мало того, что ты, Байда, о Комаре своем доложить не соизволил, ты еще и приказ ведущего нарушаешь - опять самовольно свои дурацкие мотоциклы мастеришь".
Едва сдерживая себя, говорю технику:
- Что же, пойдем искать твоего начальника. Ты-то знаешь, где он в лесу обитает?
- Да откуда же, товарищ майор. На полянке, должно быть, где-то, дипломатично отвечает техник. - Да он тут, рядышком. Может, вы один сходите? А то у меня дел невпроворот - машину надо готовить...
Понимаю, что верный Серегин техник заодно со своим командиром.
- Пошли, пошли! Некогда, знаешь ли, мне его по лесу разыскивать. Да и страшно одному, - добавляю с усмешкой.
Больше техник спорить не стал. Долго водил он меня по лесу (на манер Ивана Сусанина), развлекая разговорами и отвлекая внимание. На опушке леса показал мне Зорьку, сидевшую на дереве. "Вон, смотрите, это она от своего воспитателя Щербакова спасается: отодрал ее за уши комэск - стекла на КП выдавила лапой, все три, по очереди, представляете? Там неуютно сейчас - холод, ветер, короче, никакой рабочей атмосферы. Решила наша Зорька насолить штабистам. Зам. начштаба капитан Виноградов ругается..." Прослушав это сообщение, я улыбнулся, - во-первых, вспомнив давнишнюю неприязнь капитана к Зорьке, во-вторых, отметив про себя преданность техника его летчику.
- Я понимаю, что ты хочешь любыми путями отвести угрозу от своего командира. Но, извини, времени на прогулки и разговоры у меня нет. Ну-ка веди меня туда, где Крамаренко свой шедевр собирает!
- Да ведь... - махнул грустно рукой техник, но, ничего больше не сказав, повел меня к Сереге.
Подходим. Вижу из-за кустов: сидит Байда спиной к нам, рядом на земле валяются его шлемофон и планшет. Я размахнулся и своим планшетом врезал ему по спине. Сергей подскочил, оглянулся недоуменно, но, увидев меня, сразу все понял. А я уже вошел в раж.
- Какой Комар? Какое ты имел право менять свой позывной? Ты что, в игрушки играешь?
И так далее... Сергей слушал все это хмуро, а потом перешел в контратаку:
- Мне опротивела эта Байда или этот Байда. Тьфу, черт, совсем запутался. Кругом Байда - и прозвище Байда, и позывной Байда. Я фамилию свою забыл. Меня Сергеем никто не зовет. Все Байда да Байда. Надоело!
- Ну и менял бы свой позывной, как положено, - продолжаю я выпускать пар. - Доложил бы, что меняешь, заранее, а то вдруг какой-то Комар вылетел. И вообще полет дурацким получился. "Фоккеров" прозевал - я, что ли, за хвостом смотреть буду? Что ребятам говорить? Зажали, мол, нас? Да? На смех же поднимут!
Тут я увидел мотоцикл, и обида за неудачу вновь захлестнула меня:
- А тут еще мотоцикл твой идиотский!
Я пнул мотоцикл ногой, и он упал.
- Разобрать и выбросить! Ты, Байда... гм... гм... Сергей, больше мотоциклами интересуешься, чем полетами!
Это была явная несправедливость, но я уже не мог остановиться.
- Я же предупреждал тебя, чтобы ты прекратил эту самодеятельность! Я тебя предупреждал или нет, Байда?
- Предупреждал, командир, предупреждал, - грустно признался Сергей. - Все. Больше не буду. Опять я Байда...
Ребята в тот день над нами не смеялись: у нас был еще один вылет, и мы сбили все-таки своего "фоккера".
А мотоцикл Серега продолжал собирать. Собрал потихоньку и помчался обкатывать.
Хозяин неба
Меня часто спрашивают:
- Вот вы воевали рядом с Иваном Никитовичем Кожедубом. Правда, что он сбил 62 самолета?
Примечательно, что эти вопросы задают не только молодые летчики, но и участники войны, хорошо знающие, что значит сбить вражеский самолет.
Отвечаю я всем одинаково:
- Конечно, правда. Сходите в Музей Военно-Воздушных Сил, и вы увидите там самолет Ла-7 под номером 27, на котором летал Иван Кожедуб. Вы увидите 62 звездочки на борту этой машины.
В одном бою - три самолета, за день - шесть самолетов, одной очередью два самолета... Эти цифры кажутся фантастическими. Но никакой фантастики, никакого преувеличения тут нет. Воздушный бой был стихией Кожедуба. Ивана нетрудно было смутить чем-то на земле, поставить в тупик, но в воздухе он не знал ни сомнений, ни колебаний, ни неуверенности.
- Все ко мне! - летит его призыв. - Атакую группу противника в квадрате шесть.
Спешим туда и видим характерную картину. Иван со своим ведомым уже ведет бой, не дожидаясь подхода товарищей. И уже дымится очередной "мессер" или "фоккер", попавший под точный удар Кожедуба. Три фактора определяют успех атаки - огонь, маневр, внезапность, и каждым из них Иван пользовался блестяще.
Поразить цель с близкого расстояния легче, чем с дистанции, скажем, в 700-800 метров. Это аксиома. Для Кожедуба же расстояние не играло особой роли. Он настолько прицельно вел огонь, что с одинаковым успехом срезал фашистские самолеты и в упор, и с большой дистанции.
- Ты думаешь, подошел ближе - успех обеспечен? - учил молодых летчиков Иван. - Как бы не так! Фашист, он ведь тоже не лыком шит. Он тебя видит и готов упредить все твои действия. Значит, важно найти такую точку, выбрать такой момент, когда именно и нужно открывать огонь. Не раньше и не позже. Вот давай посмотрим, почему от тебя сегодня фриц целехоньким ушел...
И начинается кропотливый, я бы сказал, дотошный, разбор боя. Конечно, Иван был талантливым летчиком-истребителем. Чутье, летная выучка, высочайшее профессиональное мастерство - все это воспринималось чуть ли не как данное изначально, от рождения, что ли. На чем ближе я знакомился с Кожедубом, тем отчетливее понимал - необыкновенным раскрытием своего летного характера Иван обязан был прежде всего самому себе, своей работоспособности. Каждый вылет, каждый бой для Кожедуба был уроком, из которого он извлекал пользу. При этом, учась сам, мастер учил и других.
Вот они приземляются с Титаренко после очередного вылета. И тут же начинается разбор. Говорит ведомый. Иван сидит молча, слушает. Красноречие Дмитрия наконец иссякает, и тогда Кожедуб начинает объяснять ведомому его промахи и ошибки. Я сижу поодаль и с интересом наблюдаю, как Титаренко пытается возразить своему ведущему. Дима показывает что-то руками, Иван скептически бросает две-три фразы, и я вижу, как грустнеет Димино лицо: контраргументов больше нет.
- Ладно, Дима, не сердись, - успокаивает Иван. - Давай лучше прикинем, как действовать в следующий раз. Вот, к примеру, складывается ситуация, когда тебе приходится быть ведущим, а мне ведомым. Как нам взаимодействовать в этом случае? Рассмотрим варианты...
И они склоняются над листком бумаги или просто что-то чертят на земле.
Надо сказать, что, будучи требовательным к себе, Кожедуб столь же высокие требования предъявлял и к окружающим. Одно из неукоснительных требований Ивана Никитовича - тщательный анализ своих действий в бою. Когда над Кюстринским плацдармом погиб Гриша Орлов, Кожедуб с ведущим Орлова старшим лейтенантом Стеценко самым тщательным образом разобрал ошибки, допущенные парой в этом бою.
- Что же делать оставалось Грише, - объясняет Стеценко, - ему ж податься было некуда. Вы смотрите, товарищ майор, Гриша атакует "фоккер", тот горит. Орлову надо бы уйти после атаки вверх, но облачность низкая, и Гриша, считая, что противник сбит, решает проскочить перед "фоккером". Кто же знал, что немец еще огрызнется?
- Законы боя нарушать нельзя, - возражает Кожедуб. - Проскакивать перед носом у противника - самоубийство. Это первая ваша ошибка.
- А вторая? - упавшим голосом спрашивает Стеценко.
- Вторая? Вторая заключается в том, что оба вы расслабились; поверили в легкую удачу. Дескать, противник уже не тот, жидковат стал, не сопротивляется. Запомни: пару, как боевую единицу, надо сохранять при любом стечении обстоятельств. Ведомый должен всегда быть рядом с ведущим, поддерживать его огнем, не отпускать вперед.
- Я понимаю...